ь своим словам, сказал:
   - Ладно, Аркадий Петрович, постараюсь помочь вам с Защипой.  Но  он  ведь
еще на свободе?
   - Это вопрос одного-двух дней, - Горецкий  явно  повеселел,  -  подождите
немного, голубчик. С командованием я договорюсь, отправитесь на  фронт  чуть
позже, если не измените своих намерений, а пока поработаем вместе.

***

   Последнее заседание большевистского  подпольного  комитета  проходило  на
окраинной Михайловской улице  в  доме  Тониной  тетки,  расположенном  очень
удачно: с одной стороны к дому примыкал  пустырь,  образовавшийся  на  месте
сгоревшего в прошлом году соседского дома,  а  с  другой  -  улица  и  вовсе
заканчивалась, теткин дом был последний. И хоть были сумерки, но на открытом
месте можно было наблюдать за всеми подходами к дому.
   Заседание было очень ответственное, поэтому, учитывая тревожную  ситуацию
и историю с предателем Борщевским, решили выставить часового -  того  самого
Мишку Полещука, который прибыл из разгромленной симферопольской организации.
   Заседание  было  расширенное,  за  столом  сидело  человек  пятнадцать  -
присутствовали представители от воинских частей, а также моряки с  дредноута
"Воля" и других судов, кроме крейсера "Кагула", который,  пришвартованный  к
Графской пристани, выполнял роль застенка контрразведки.
   Заседание открыл товарищ Макар, который пришел, как всегда, последним.
   - Итак, товарищи, настал решительный момент. Обстановка для  вооруженного
выступления  сложилась  сейчас  самая  подходящая.  Солдаты  гарнизона  -  в
основном  бывшие  пленные  красные,  с  ними  велась  достаточно  долгая   и
продуктивная агитационная работа.
   - Мы ручаемся, что большая часть  поддержит  вооруженное  выступление,  а
остальные присоединятся к успеху! - выскочил представитель гарнизона.
   Товарищ Макар остановился, поглядел  на  него  очень  спокойно,  помолчал
немного, давая понять  человеку,  что  он  совершил  ошибку,  когда  прервал
председателя, но поскольку тот сел на место, не осознав свой промах, товарищ
Макар продолжал:
   - В первую очередь, товарищи, следует захватить штаб  Врангеля  и  особый
батальон при штабе крепости, потому что там, как утверждает товарищ Салов, -
он бросил взгляд на  Салова,  сидевшего  в  уголке  и  выглядевшего  сегодня
необычайно тихим, даже пришибленным, - как заверил нас  товарищ  Салов,  там
есть какая-то часть состава, распропагандированная  коммунистами,  но  много
еще и прихвостней белых. Так  что  батальон  следует  обезвредить  в  первую
очередь.
   Далее, рабочие порта и надежные войска, состоящие в ведении  комитета,  -
тут снова высунулся было  тот  самый  шустрый  представитель  гарнизона,  но
товарищ Макар продолжал говорить не  останавливаясь,  так  что  тот  сел  на
место, приоткрыв рот,  но  так  и  не  сказал  ни  слова,  -  должны  занять
почту-телеграф, все госучреждения, железнодорожный вокзал, морской  завод  в
порту. Теперь с вами, товарищи, - он повернулся к морякам, -  можете  ли  вы
ручаться, что обезоружите офицеров и  займете  дредноут  "Воля"  и  еще  три
судна, стоящие на рейде?
   - Ручаемся, - вразнобой ответили матросы.
   - Необходимо также  выделить  людей  для  охраны  города.  Этим  займутся
рабочие из доков.
   - Только оружия у нас почти нет, - встал представитель морского завода.
   - Вот об этом доложит нам товарищ Кипяченко.
   Матрос встал во весь свой огромный рост и зычно начал:
   - С оружием, товарищи, полный порядок. Спасибо  товарищу  Салову,  -  все
оглянулись на бывшего унтера, но он упорно смотрел в пол, - спасибо Ивану за
то, что нашел нужного человека. Оружие, товарищи, будет! Завтра  получаю  на
артиллерийском складе  пять  пулеметов,  сто  пятьдесят  винтовок,  а  также
патронов достаточное количество. И еще гранаты  и  динамит...  Организуем  с
Семеном подводы, получат солдаты  из  гарнизона,  чтобы  не  заподозрили  на
складе. Потом везем оружие в порт.
   - Это очень хорошо, товарищ Кипяченко, что тебе удалось достать динамит.
   - Я свое дело знаю, - согласился матрос. - Если я руководитель  подрывной
секции, то, знамо дело, мне без динамита никак не обойтись. Чем,  интересно,
я бы стал железнодорожный Камышловский мост подрывать, если бы  динамита  не
достал?
   - Остается еще один вопрос, тоже из главных. Следует захватить начальника
обороны Крыма генерала Субботина, а также адмирала Ненюкова. На это  есть  у
нас свой отдельный план,  который  знают  те  товарищи,  которые  будут  его
выполнять.
   Там главное - внезапность.
   Товарищ Макар оглядел собравшихся. Люди, конечно,  надежные,  но  все  же
незачем  раскрывать  все  карты  на  расширенном  заседании.  Мало  кто   из
подпольного комитета знал, что родной брат товарища Макара служил адъютантом
опального генерала  Май-Маевского.  Именно  от  генерала  через  братишку  и
получал товарищ Макар самые последние сводки с фронта.
   - Итак, час, товарищи, пробил. Партия нас призывает отдать  все  силы,  а
может быть, даже и жизнь за великое дело борьбы... В это мгновение под окном
раздался глухой вскрик.
   - Что это такое? - вскочил с места матрос Кипяченко.
   - Что еще? - поморщился товарищ Макар, недовольный, что его  прервали.  -
Что ты нервничаешь, товарищ Кипяченко?
   - Там крикнул кто-то, боюсь, не часового ли нашего сняли.
   - Тебе, наверное, показалось, - отмахнулся председатель.
   Но в сенях затопали сапоги, и в окне появилась голова юнкера.
   - Именем закона вы... - крикнул юнкер, но Кипяченко выстрелил в  него  из
маузера.
   Дверь затрещала под ударами.
   Товарищ Макар торопливо собрал со стола все бумаги,  протоколы  заседаний
комитета и поджег их. Дверь  рухнула,  и  в  комнату  ворвались  юнкера  под
командой полного круглолицего штабс-капитана.
   - Военная контрразведка! - крикнул офицер. - Вы все арестованы!
   - Ша! - ответил ему Кипяченко и начал палить из маузера.
   Юнкера, отступив к дверям, ответили дружным огнем. В  небольшой  комнатке
началось форменное столпотворение. Ничего не было видно, потому что  товарищ
Макар, собирая бумаги, уронил лампу,  и  теперь  комната  освещалась  только
колеблющимся пламенем горевших на столе бумаг.
   Все произошло слишком быстро, люди  метались  в  замкнутом  пространстве,
оглушенные, ошарашенные, задыхающиеся. Подпольщики пытались отстреливаться.
   Штабс-капитан, раненный Кипяченко в  плечо,  прислонился  к  притолоке  и
навел наган на товарища  Макара,  тщательно  прицелившись.  Но,  прежде  чем
грянул выстрел, Тоня Шульгина бросилась вперед и закрыла председателя  своим
телом. Она успела это сделать, потому что с самого начала заседания смотрела
только на него одного, и когда ворвались  контрразведчики,  не  отрывала  от
него взгляда.
   Пуля из нагана попала ей  ниже  ключицы,  на  светлом  платье  расплылось
багровое пятно. Девушка охнула и сползла на пол. Воспользовавшись  заминкой,
товарищ Макар выбросился в окно, упав прямо  на  убитого  Кипяченко  юнкера,
вскочил, и бросился зигзагами по улице. Кипяченко отступил к окну, прикрывая
отход председателя, и раз за разом садил из маузера по  юнкерам.  В  комнате
творился форменный ад. Двое подпольщиков лежали на полу раненые или  убитые.
Семен Крюков зажимал руками раненую голову. Он был весь  в  крови.  Наборщик
Гольдблат потерял в этаком содоме очки и стоял, абсолютно беспомощный, глядя
перед собой близорукими глазами. Салов сидел в углу на корточках с поднятыми
руками, трясся мелкой дрожью и бесконечно повторял:
   - Я сдаюсь, я сдаюсь, я без оружия! Не убивайте, я сдаюсь, я сдаюсь!
   Кипяченко расстрелял всю обойму и боком  нырнул  в  окно,  как  мальчишки
ныряют в  мельничную  запруду.  Двое  юнкеров  стреляли  ему  вслед,  а  еще
несколько человек выбежали на улицу и бросились за ним вдогонку. Матрос,  не
раз уже раненный, медленно отходил, сильно хромая и оставляя за собой густой
кровавый след.
   - Врешь, - бормотал он на ходу, -  не  возьмешь...  Не  родилась  еще  та
сволочь, что возьмет Защипу... Юнкера догнали его и попытались скрутить,  но
Кипяченко отстегнул от пояса  фанату  "лимонку"  и  выдернул  чеку.  Юнкера,
захваченные врасплох, в ужасе отшатнулись от матроса, но  убежать  далеко  у
них уже не было времени.
   Кипяченко стоял, высокий и грозный, сжимая  гранату  в  огромной  руке  с
вытатуированной на запястье саблей, разрубающей мерзкую буржуазную гидру. Он
глядел на своих врагов с выражением окончательного и последнего торжества.
   Казалось, время остановилось, так долго тянулась эта  последняя  секунда.
Наконец раздался страшный грохот, полыхнул огонь, поднялось  облако  пыли  и
дыма... Когда это облако рассеялось,  на  месте  матроса  и  окружавших  его
юнкеров остались только какие-то отвратительные багровые клочья.
   Штабс-капитан, наблюдавший эту сцену через окно, перекрестился и произнес
вполголоса:
   - Варвары!
   Затем он, морщась от боли и  держа  рукой  раненое  плечо,  повернулся  к
находящимся в комнате.
   Оставшиеся в живых подпольщики стояли возле  стены  с  поднятыми  руками,
юнкера держали их под прицелом. Тела Тони и двух других убитых в перестрелке
убрали. Один только Салов сидел по-прежнему на корточках,  мелко  трясясь  и
повторяя как заведенный:
   - Не убивайте! Я сдаюсь! Я сдаюсь!
   Всех выгнали на улицу, подталкивая прикладами, и повели через весь  город
в контрразведку. На  пороге  Семен  Крюков  споткнулся  и  упал.  Гольдблат,
который чудом отыскал свои очки, хоть и без одного стекла, склонился над ним
и покачал головой. Дядя Семен был мертв. Они пошли медленно -  жалкая  кучка
растерянных, никак не ожидавших предательства людей.  Раненых  поддерживали.
Гриша  Якобсон,  несмотря  на  ранение  в  ногу,  шел  сам.  Их  сопровождал
обозленный, сильно поредевший отряд юнкеров.
   Штабс-капитан, придерживающий раненое  плечо,  уехал  на  извозчике,  всю
дорогу ругаясь неприлично. Он был зол на себя за  то,  что  подставился  под
пулю, зол на главного большевика, который сумел сбежать, зол  на  Кипяченко,
который положил столько  его  людей,  а  самое  главное  -  он  был  зол  на
начальство, которое, как всегда,  вело  себя  глупо  и  бездарно,  и  вместо
нормальных   офицеров   и   солдат   распорядилось   послать   на   операцию
необстрелянных мальчишек-юнкеров, из-за чего и произошел такой пассаж.

***

   Ивана Салова втолкнули в большую, почти пустую комнату. Посредине  ее  за
темным письменным столом сидел круглолицый штабс-капитан, знакомый Салову по
аресту подпольного комитета. Сбоку от офицера пристроился рыжий  веснушчатый
писарь. Возле окна стоял спиной к вошедшему  еще  один  человек  в  защитном
френче с погонами полковника. Человек у окна не повернулся, чтобы  взглянуть
на арестованного, и это вызвало почему-то у Салова непонятную обиду и вместе
с тем болезненное любопытство: что это за  полковник,  чего  он  хочет,  что
делает здесь?

***

   - Садитесь, Салов. - Штабс-капитан указал Ивану на табуретку.
   Салов послушно сел и уставился на контрразведчика.  Парализовавший  Ивана
во время ареста страх прошел, и он решил для себя держаться твердо и  ничего
не говорить врагам, чего бы это ни стоило, а хорошенько послушать,  что  ему
скажут.

***

   - Итак, Салов Иван Степанович, из  крестьян  Липецкого  уезда  Тамбовской
губернии, - прочитал штабс-капитан по бумаге, которая лежала  перед  ним  на
столе, - унтер-офицер семьдесят четвертого пехотного полка,  дезертировал...
В  восемнадцатом   году   мобилизован   в   Добровольческую   армию,   опять
дезертировал... Член севастопольского подпольного комитета, ответственный за
пропаганду среди солдат гарнизона... Все правильно, я  нигде  не  ошибся?  -
Штабс-капитан поднял взгляд на Салова.
   Иван ничего ему не ответил, придав своему лицу выражение непреклонности и
революционного героизма.
   - Не хотите мне отвечать? - доброжелательно, с легкой  улыбкой  на  губах
проговорил штабс-капитан. - Это просто  замечательно!  Вы,  господин  Салов,
решили  твердо  держаться  на   допросе,   ни   слова   не   говорить   этой
белогвардейской сволочи  -  то  есть  нам  с  вами,  господин  полковник,  -
контрразведчик повернулся к человеку у окна, как бы призывая его в свидетели
саловского героизма, -  только  ведь,  Иван  Степанович,  поздно  вы  решили
твердость проявлять! Вы ведь, дорогой  мой,  прекрасно  знаете,  что  именно
из-за вас арестован подпольный комитет.
   - Ложь! - истерично выкрикнул Салов, забыв, что собирался твердо молчать,
не поддаваясь ни на какие провокации контрразведчика.
   - Отчего же? Вовсе это не ложь, - спокойно ответил штабс-капитан, - и  вы
это отлично знаете. Леля, сердечная ваша привязанность, она  ведь  давно  на
нас работает, и вы это знали, Иван Степанович. А ведь вы  не  рассказали  об
этом своим товарищам подпольщикам! Если бы не вы с Лелей, разве узнали бы мы
о вашем заседании?  Все,  все  нам  стало  известно  именно  через  вас!  Вы
рассказывали  Леле,  Леля  рассказывала  мне,  так   что,   дражайший   Иван
Степанович, я считаю вас самым лучшим нашим агентом! Подумывал даже  о  том,
чтобы выплатить вам наградные за  успешно  проведенную  операцию,  да  потом
решил - а к чему? Вы и так славно на нас работаете, можно сказать, на чистом
энтузиазме. Зачем же зря казенные деньги расходовать?
   Штабс-капитан добродушно рассмеялся. Салов тоскливо оглядел комнату.
   Схватить бы что-нибудь  тяжелое,  ударить  по  этой  круглой  ненавистной
смеющейся физиономии... А потом оттолкнуть полковника от окна,  броситься  в
стекло... как товарищ Макар... так ведь  решетки  на  окнах,  и  нет  ничего
подходящего, чтобы контрразведчика огреть, да и в руках такая отвратительная
слабость... А самое главное - что этот гад говорит правду. Сам  он  во  всем
виноват, протрепался Лельке, а когда понял, что зазноба его давно  продалась
белым, - побоялся рассказать об этом товарищам... Кто  же  он  после  этого?
Последняя гнида, предатель... Вспомнил Иван Борщевского, присланного  к  ним
из Екатеринослава, вспомнил, как задушил его  по  приказу  товарища  Макара,
якобы за предательство - а был ли тот предателем? Салов в  этом  сомневался,
да не очень-то и задумывался.
   Председатель комитета приказал, он и убрал  чужака...  А  ведь  оттого  и
убрал его охотно, что знал уже про то, что Лелька его продала,  и  предпочел
чужой виной, пусть и выдуманной, заслонить свою собственную...  -  Так  что,
Салов, - прервал штабс-капитан его невеселые  размышления,  -  вы,  конечно,
можете изображать твердость и непреклонность,  но  вам  от  этого  не  будет
совершенно никакой  пользы.  Мы  постараемся,  чтобы  ваши  товарищи  -  как
арестованные, так и оставшиеся на свободе - узнали, чем они  обязаны  вам  с
Лелей. И тогда... ох, не завидую я вам, Иван Степанович!
   Салов решил сменить тактику.
   - Господин штабс-капитан, - начал он, смелея от собственной  наглости,  -
что-то я вас не совсем понимаю. Я работал, старался, вы же сами  только  что
изволили  выразиться,  что  из-за  моей  такой  большой   помощи   и   взяли
большевистский комитет.  И  вот  теперь,  извиняюсь,  такое  отношение...  -
Что-что? - удивился штабс-капитан, и Салов заметил,  что  даже  полковник  у
окна пошевелился.
   - Я мог предупредить товарищей, но не сделал этого, потому что понял, как
мы все не правы. - Салов кинулся как в холодную воду.
   - Ах, вот как? - подал голос полковник.
   Салов увидел пенсне, болтающееся на шнурке, жесткий взгляд и лицо,  будто
вычеканенное на старинной монете.
   - К тому же я согласился работать на контрразведку с условием,  что  меня
отпустят на свободу. Ваша операция, так или иначе, но завершилась,  так  что
отпустите меня восвояси.
   - Кто же это тебе сказал, что тебя отпустят? - тихо и даже как-то ласково
произнес полковник.
   - Леля, - растерялся Салов, - она обещала.
   - Леля? - захохотал даже штабс-капитан, а полковник только поморщился.  -
Ты думаешь, Леля у нас здесь главная? Мало что она тебе обещала!
   - А что со мной теперь будет? - затрепетал Салов.
   - Подпольщиков будет судить военно-полевой суд, через неделю их  отправят
в Джанкой в тамошнюю контрразведку, - сухо сказал полковник. - А ты,  гнида,
пойдешь в камеру "наседкой", больше ни на что ты не годен, - добавил он  уже
гораздо выразительнее. - Посидишь с недельку, выяснишь, "уда мог ваш главный
большевик Макаров Владимир Васильевич, он же товарищ Макар, деться. И  какие
у него могут быть дальнейшие планы. Ну, а дальше посмотрим.
   Штабс-капитан крикнул солдата, Салова увели, офицер тоже вышел по  своему
делу. Оставшись один, полковник надел пенсне и сел за стол, подперев  голову
руками. Он долго думал, потом тяжело вздохнул и произнес вслух:
   - Но если они, вот такие, побеждают нас, следовательно, мы - еще хуже?

Глава 8

   В сумерках руководитель разгромленного подпольного комитета товарищ Макар
появился в  переулке  возле  знаменитой  севастопольской  гостиницы  "Кист".
Стараясь не привлекать к себе внимания, он наблюдал за входом  в  гостиницу.
Внимательно изучив витрину кондитерского магазина, афишную тумбу и  прочитав
по два раза расклеенные на стене приказы губернатора и военного  коменданта,
товарищ Макар увидел наконец  того,  кто  был  ему  нужен.  Скрипя  ремнями,
сверкая золотом погон, из гостиницы вышел элегантный молодой офицер.
   Товарищ Макар торопливо пошел ему навстречу. Поравнявшись с офицером,  он
быстро прошептал:
   - В десять у служебного входа "Ливадии".

***

   Ресторан "Ливадия" - большой, шикарный. Но вход для  персонала  находится
совсем с другой стороны, из темного переулка. Дома радом были все со  сплошь
с закрытыми ставнями, людей в переулке не было, мелькала иногда смутная тень
и пропадала в темноте южной ночи. Изредка доносился гул возбужденных голосов
и музыка из ресторана.
   В назначенное время возле служебного входа ресторана  "Ливадия"  появился
тот же щеголеватый поручик. Воровато  оглядываясь,  он  прошел  мимо  двери.
Дверь приоткрылась, и показавшаяся рука втащила офицера внутрь.
   Товарищ Макар приложил палец к губам и прошептал:
   - Тише, Павлик! Здесь есть один сочувствующий, он постоит на  стреме,  мы
можем поговорить.
   - Ты с ума сошел, - прошипел поручик, - что у тебя стряслось?
   - Не кипятись, Павлик. Дела паршивые: комитет провалился, половина убита,
половина арестована.
   - А ты что будешь делать?
   - Я чудом убежал, придется переходить на нелегалку. Я думаю уйти в горы к
зеленым, буду создавать партизанскую  армию,  оно  вернее:  в  городе  народ
ненадежный, предатель на предателе. Я к тебе для того пришел, чтобы ты знал:
могут тебя начать обо мне расспрашивать, ты должен быть  к  этому  готов.  А
может, тебе лучше вместе со мной, в горы?
   - В горы всегда успеется. Пока я могу доставать военные сводки,  надо  за
мое место держаться. Ты, однако, зря  к  гостинице  пришел.  Нас  могли  там
увидеть с тобой.
   -  Я  тебя  должен  был  предупредить.  Как  ты  будешь   на   мой   счет
оправдываться?
   Брось ты все, рванем в горы к партизанам! Черт с ними, со сводками!
   - Еще у меня одна мысль есть. Хорошо бы теракт провести. Убрать  генерала
Слащова - больно, сволочь,  удачливый...  Считай,  на  нем  одном  перешейки
держатся.
   - Сложно будет, я людей растерял. Но мысль хорошая,  обдумать  надо.  Что
будешь про меня генералу своему говорить?
   - Ладно, оправдаюсь как-нибудь. Май-Маевский очень мне доверяет, я  смогу
в чем угодно его убедить.
   - Ну смотри, Павлик, как знаешь. Мне пора уходить, нужно еще до  квартиры
добраться, где ночевать буду.
   - Надежная квартира? - забеспокоился брат. -  Не  могут  тебя  там  ждать
друзья из контрразведки?
   - Не волнуйся, про эту квартиру никто не знает, даже  тебе  не  скажу,  -
усмехнулся товарищ Макар. - Завтра выберусь из города, найду зеленых,  возле
Балаклавы, я знаю, отряд базируется, потом вернусь. Связь будем  держать  по
резервному варианту.
   С  этими  сло