договорятся. Они там, в  Европе,  не  представляют,
что такое большевики. Они уверены,  что  сумеют  обуздать  Советскую  Россию
экономическими методами. Дескать, разруха, голод, нужно  принимать  меры,  а
тут как раз и подворачиваются капиталисты, которые предлагают взаимовыгодное
сотрудничество. Так я вам скажу, что большевики скорее  заморят  всю  Россию
голодом и утопят в крови голодные бунты, чем пойдут на компромисс.  По  этой
же причине они не допустят заключения мира с Врангелем. А сколько  продлится
наше существование в Крыму - я вам сказать не могу.
   - Что ж, - Борис поднялся, - я не  прощаюсь  навсегда,  потому  что  Крым
маленький, еще увидимся.
   Он протянул руку, Горецкий пожал ее крепко, не сделав попытки обняться.
   В сенях Саенко сунул Борису вещевой мешок.
   - Тут еды немножко и белье чистое. Знаю, как на фронте кормят,  -  шепнул
он.
   - Спасибо, Пантелей, - растрогался Борис.
   - Зря под пули не лезь, ваше благородие, - строго велел Саенко.  -  Живым
тебе надо к сестре вернуться.
   - Ладно уж, не каркай. Присматривай тут за  полковником-то.  Какой-то  он
смурной стал, все вздыхает.
   Саенко расцеловался с Борисом крест-накрест, пощекотав усами.

Часть вторая

АРАБАТСКАЯ СТРЕЛКА

Глава 1

   В западной части Азовского моря  вдоль  берегов  Крыма  тянется  узкая  и
длинная песчаная коса. Эта коса образована песком, намытым  за  долгие  века
морскими волнами. Шириной она от ста до двухсот саженей, длиной - более  ста
верст. На юге коса смыкается с Крымом, и в этом  месте  стоит  средневековая
татарская крепость Арабат. По этой крепости и сама песчаная коса  называется
Арабатской стрелкой. Узкая коса эта всего на сажень поднимается над  уровнем
моря. По одну ее сторону плещутся волны Азовского моря, по  другую  -  лежат
недвижные воды Сиваша, гнилого моря. Мелкий, едва по грудь  человеку,  очень
соленый, Сиваш почти не проходим, потому что дно его илисто и топко, затянет
и человека и лошадь. Северная часть стрелки расширяется,  там  расположилась
татарская деревушка. Еще дальше к северу косу пересекает протока, промоина.
   Здесь и располагался фронт. По ту  сторону  протоки  -  красные.  Там,  к
северу, - город  Геническ.  По  южную  сторону  -  боевое  охранение  белых.
Численность его невелика,  но  роль  очень  важна.  Если  красные  форсируют
протоку, выйдут на песчаную косу - дальше им прямая  дорога  в  Крым.  Чтобы
этого не случилось,  северную  оконечность  стрелки  обороняют  конно-горная
батарея и небольшой отряд пехоты.
   Фронт на стрелке был стабильный, с обеих сторон протоки  вырыты  глубокие
окопы, которые занимали пехотинцы.  Орудия  стояли  на  постоянной  позиции,
орудийные запряжки, то есть лошади, стояли в деревне, в конюшнях.
   Арабатская стрелка - как песчаная пустыня посреди моря. Как и в настоящей
пустыне, здесь часты миражи: то появляется на горизонте пальмовая  роща,  то
караван верблюдов, то сказочный  дворец.  Как  и  в  настоящей  пустыне,  на
стрелке плохо с водой: колодцы есть, но вода в них соленая.  Свежие  люди  и
даже лошади пьют ее неохотно, с отвращением, а местные жители привыкли.
   Борис  Ордынцев  приехал  на  Арабатскую  стрелку  на  смену  заболевшему
артиллеристу. У основания косы он  спрыгнул  с  подводы,  которая  везла  на
позицию снаряды,  чтобы  осмотреть  развалины  Арабатской  крепости.  Мощные
каменные стены помнили славные времена могущества крымских ханов,  державших
в страхе южную Россию и доходивших войной до Москвы. Сейчас от крепости, как
и от самого ханства, остались только руины.
   Борис взобрался на полуразрушенную башню, окинул взглядом уходящую в море
косу. Узкая полоса земли быстро терялась из виду, сливаясь  с  водой.  Борис
несколько раз пытался проследить ее,  но  каждый  раз  ему  мешали  слепящие
солнечные блики на воде.
   Вдруг прямо за спиной у него раздался странный  шум,  глухой  недовольный
окрик. Ордынцев испуганно оглянулся, схватившись за  пистолет...  и  тут  же
расхохотался: позади него в каменной нише проснулся  обеспокоенный  филин  и
теперь недовольно переступал, крутил круглой  кошачьей  головой  и  сварливо
покрикивал: "Ух-гух-гух!"
   - Сиди, дружище, не буду тебе мешать. Теперь ты  здесь  хозяин,  преемник
Девлет-Гиреев. Только и подданные тебе под стать: мыши да гадюки.
   Борис последний раз взглянул  на  поросшие  цепким  кустарником  руины  и
спустился к дороге. Пока он осматривал крепость, подвода, с которой он ехал,
ушла вперед, и пришлось ее догонять. Дорога шла вдоль Сиваша по  прекрасному
твердому грунту, получившемуся от смеси песка с солью. Подводы ехали как  по
самому лучшему паркету.
   - В сторону  только  не  ходи,  ваше  благородие,  -  предупредил  Бориса
солдат-подводчик, - влево свернешь - засосет, вправо свернешь - утопнешь.
   Такая перспектива Борису не понравилось, и он от греха подсел на подводу.
   Ровная однообразная дорога, мерный скрип телеги убаюкали его, и  он  сидя
задремал. Проснулся Борис  уже  в  темноте.  Подводы  остановились,  солдаты
распрягали лошадей.
   - Где мы? Приехали, что ли?
   - Приехали, ваше благородие, - подводчик смотрел на Ордынцева, усмехаясь,
- а ты так всю дорогу-то и проспал.
   Борис спрыгнул с телеги, все тело затекло от неудобного положения, во рту
было сухо и горчило от соленой арабатской воды.
   - Мы уж ехали-ехали, - говорил солдат, возясь с упряжью, - только  бы  до
деревни доехать, на косе не ночевать, - а то уж так  там  нехорошо!  И  воды
нету, и видится всякое, будто чудища какие из  моря  вылезают.  Слава  Богу,
дорога хорошая, добрались... Борис огляделся. Коса в этом месте расширялась,
и под яркими крымскими звездами раскинулась небольшая  татарская  деревушка.
Аккуратные домики светились в темноте белыми стенами, один из них  выделялся
размером и опоясывающей его  галереей.  Около  подвод  суетились  незнакомые
солдаты, выгружая снаряды, провиант, ящики с патронами.
   От дома с галереей  подошел  невысокий  круглолицый  офицер  с  петлицами
артиллериста, представился:
   - Капитан Колзаков, Николай Иванович.  Вы,  господин  поручик,  на  смену
Николаеву прибыли? Вы артиллерист?
   - Ордынцев Борис Андреевич, - представился  ответно,  -  я  не  кадровый,
несколько месяцев только в армии, но прошел от Орла с конно-горной батареей,
кое-чему научился, надеюсь быть вам полезным.
   - Ну, слава Богу, прислали человека. У нас здесь, в  общем-то,  тихо,  но
красные постреливают, и мы отвечаем. Пехотинцы, те даже почти не стреляют  -
бесполезно, только занимают окопы.
   - Зачем же тогда прислали патроны?
   - Ну, патроны лишними не  будут.  Потом  неизвестно,  как  дальше  боевые
действия обернутся. Красных у Геническа много, всякого можно ожидать. А  вот
снарядам я очень рад, мои почти подошли к концу.
   Колзаков повел Ордынцева за собой к дому.
   Большая  низкая  горница  устлана  была  узорчатыми  коврами,  по  стенам
развешана ярко  начищенная  медная  посуда.  На  Бориса  повеяло  устойчивым
довоенным уютом.
   Навстречу  вошедшим  поднялся  высокий   черноволосый   офицер   с   лихо
закрученными усами.
   - Поручик! - воскликнул он  с  наигранной  веселостью.  -  Какая  радость
увидеть в этой дыре порядочного человека! Позвольте представиться  -  Вацлав
Стасский, одного с вами чина. Прежде в Армавирском гусарском  полку  служил,
теперь вот в пехоту угораздило.
   Борис заметил, что Колзаков  со  Стасским  старались  друг  на  друга  не
смотреть, между  ними  чувствовалось  напряжение,  в  любую  минуту  готовое
разразиться грозой.
   - Вы будете жить с нами, в этом доме,  -  продолжал  Стасский,  -  больше
негде. Остальные - хуже и грязнее, там живут солдаты. Здешний хозяин,  Муса,
переселился с женой в  пристройку,  дом  в  нашем  распоряжении,  приходится
соседствовать. - Поручик бросил на Колзакова презрительный и злой взгляд.
   Борис представился новому знакомцу.
   - Где прежде служили? - осведомился Стасский.
   - Нигде, до всех этих беспорядков учился в Петрограде на юриста, потом  -
помотало по всей России, а с прошлой осени - в Добровольческой армии.
   - Ну что ж, хоть и из штатских, - резюмировал бывший гусар,  -  а  все  ж
таки не из мужиков,  -  он  бросил  на  Колзакова  выразительный  взгляд,  -
порядочный человек, он всегда порядочным остается.
   Колзаков скривился, но ничего не ответил.
   Борису отвели небольшую чистую комнату. Он не хотел спать -  выспался  за
день на телеге - и вышел на улицу.
   Облокотившись на низенький глинобитный забор, он стоял и смотрел вдаль.
   Азовское море лежало впереди темное и спокойное. Звезды мерцали  в  небе,
да слева, где темнел высокий  берег,  занятый  красными,  виднелись  неясные
далекие огоньки.
   Рядом послышались шаги. Борис обернулся. К нему подошел  Стасский,  вынул
портсигар, предложил Ордынцеву папиросу. Закурили.
   - Не спится? - осведомился бывший гусар.
   - Да, в дороге спал, и  место  новое...  -  Паршивое  место.  -  Стасский
помолчал, стряхнул пепел. Красная искорка  прочертила  темноту,  погасла  на
песке. - Паршивое, хуже не бывает. Заняться нечем, одно название, что фронт.
Женщин нет, в карты перекинуться не с кем, поговорить  -  и  то  не  с  кем.
Только и остается, что скверный татарский самогон.
   - А с капитаном вы не в ладах? - осторожно осведомился Борис.
   - С капитаном?! - вскинулся Стасский. - Да какой он  капитан?  Из  солдат
выслужился!  Пораспустили  мужичье,  от  этого  все  революции.  Я  бы  этих
кухаркиных детей выше унтера ни за что не пускал, а приходится с ним в одном
доме жить, за одним столом сидеть!
   Борис  почувствовал  себя  неловко.  Он   торопливо   докурил   папиросу,
откланялся и пошел спать.

***

   Полковник Горецкий приехал  в  Ялту,  чтобы  допросить  пленных  казаков,
вернувшихся от зеленых.
   Казаки эти во главе со своим есаулом Осадчим  три  недели  назад  ушли  к
партизанам, захватив только винтовки и немного патронов. Пулеметы они  взять
не смогли, но, по приказанию есаула, испортили замки: По рассказам казаков в
лесу наблюдалась полная анархия, каждый партизанский отряд действовал сам по
себе и подчинялся  исключительно  собственным  командирам,  которые  звались
атаманами.
   Словом, по представлениям обозленных и голодных казаков, "красно-зеленые"
были самыми обычными бандитами, грабили имения и экономии исключительно  для
того,  чтобы  добыть  еду  и  одежду,  а  с  белыми  старались  особенно  не
сталкиваться, потому что были плохо вооружены и не больно-то  разбирались  в
военном деле.
   Без продуктов и средств отряд казаков  голодал  девять  дней,  безуспешно
пытаясь связаться с каким-либо партизанским руководством. Поднялся ропот,  и
отряд почти в полном составе, за исключением самого есаула  и  четверых  его
единомышленников, явился в Ялту сдаваться. Есаул Осадчий тоже  бы  вернулся,
если бы не боялся, что за переманивание отряда к партизанам его расстреляют.
   По-видимому,  если  и  было   среди   партизан   какое-то   революционное
начальство, оно не доверяло казакам.
   Полковник Горецкий внимательно выслушал казаков, поговорил еще кое с  кем
из ялтинской контрразведки и отбыл в Севастополь.
   В город приехали поздно ночью.  Полковник  в  центре  отпустил  машину  и
направился не к себе домой, а совсем в другую сторону.
   На пустыре, уже поросшем по  весеннему  времени  травой,  покрывшей  кучи
битого кирпича, обгорелые  бревна  и  всякую  дрянь,  притулились  несколько
дровяных сараев.  От  крайнего  отделилась  невысокая  коренастая  фигура  и
приблизилась к подходившему полковнику. Горецкий узнал Саенко.
   - Ну что?
   - Тут он, - зашептал Саенко, - поел, да воды  я  ему  два  ведра  принес,
чтобы хоть как-нибудь грязь смыть.
   - Посторожи, Саенко, пока мы с ним побеседуем. - И  полковник  скрылся  в
сарае.
   - Уж как-нибудь и сам бы сообразил! - не по уставу  прошептал  ему  вслед
Саенко.
   Человек вскинул голову на скрип открываемой  двери,  и  полковник  увидел
лицо, до самых глаз заросшее неопрятной бородой.
   - Ну и вид у вас! - поразился Горецкий.
   - А вы что думали, - у  нас  там  парикмахерская  под  каждым  кустом?  -
недовольно ответил человек из леса. - Да и так, знаете ли,  надежнее,  никто
случайно не узнает.
   Человек был одним из агентов, которых полковник Горецкий  по  устоявшейся
привычке рассовывал по разным местам, как заядлый курильщик  рассовывает  по
всяким укромным местам папиросы - на случай экстренной  нужды.  В  этот  раз
агент пришел от партизан, потому что Горецкий,  да  и  командование  были  в
последнее время  обеспокоены  усиливающимся  партизанским  движением.  Кроме
того, у Горецкого был еще свой собственный  интерес  -  он  хотел  подробнее
узнать что-нибудь о товарище Макаре.  По  последним  сведениям  тот  ушел  к
зеленым, дальше след его терялся.
   - Рассказывайте все, что знаете, пока  я  не  буду  задавать  вопросы,  -
сказал Горецкий.
   - О, у нас в лесах и горах большие перемены! - усмехнулся его собеседник.
   - Некоторые мелкие отряды объединились. Например, наш, под  командованием
Сергея Захарченко, слился с тавельским отрядом, им командовал некий Бабахан.
   - Знаю такого, - кивнул Горецкий.
   - Товарищ Бабахан имеет связь с областным крымским  комитетом  партии,  с
самим товарищем Мокроусовым. Связь эта хоть и нерегулярная,  но  имеется,  и
осуществление ее держится в большой тайне. Областной комитет  партии  решил,
что в городах временно  невозможно  вести  продуктивную  подпольную  работу,
потому что народ ненадежен... - А скорее  всего,  потому  что  врангелевская
контрразведка все же как-то делает свое дело, - вставил Горецкий.
   - Возможно. Был трудный бой с дроздовцами, после чего и решили  полностью
реорганизовать отряды и  объединяться.  Товарищ  Бабахан  сообщил,  что  его
назначили зампредревкома Крыма... - Ему поверили? - удивился Горецкий.
   -  Не  все,  но  кое-кто.  Теперь  он  активно  принялся  за  организацию
повстанческих отрядов и в воззваниях  к  населению  объявил  леса  Крыма  на
военном положении. - Бородатый протянул Горецкому пачку листовок:
   -  Вот,  самые  последние.  Их  немного,  потому  что  все  печатают   на
экспроприированной пишущей машинке.
   - Вам известны их дальнейшие планы?
   - Собирать под  свои  повстанческие  флаги  как  можно  больше  людей,  и
последняя мобилизация Врангеля очень этому  способствует  -  люди  уходят  в
леса.
   - Не появился ли в отряде некий товарищ Макар, или товарищ Жорж?
   - Да, я встретил  товарища  Макара  в  отряде  у  Сергея  Захарченко.  За
достаточно короткое время он сумел привлечь на  свою  сторону  много  членов
отряда. После боя с дроздовцами в отряде возникли разногласия:  одна  часть,
подученная, как я понимаю, товарищем Макаром, наиболее сознательная, по  его
собственному выражению, желала продолжать революционную работу, другая же, с
бандитским уклоном, открыто предлагала заниматься грабежами и  налетами.  Во
главе этой группы стоял атаман Сергей  Захарченко.  В  отряде  привыкли  все
решать общим собранием, а также  выбирать  атаманов.  Поэтому  после  бурных
обсуждений отряд разделился на две неравные части: одна, большая,  удалилась
с Захарченко в  неизвестном  направлении.  Другая,  где  остался  и  я,  под
предводительством товарища Макара пошла на соединение  с  отрядом  Бабахана,
потому что в таком маленьком составе в лесу существовать нельзя  -  разобьют
белые, да и местные жители смогут отпор дать.
   - Какое у вас осталось  впечатление  от  этого  человека,  от  Макара?  -
заинтересованно спросил Горецкий.
   - Мне показалось, нет, я уверен, что для него было  очень  неприятно  то,
что за ним пошла меньшая часть отряда.  Мне  кажется,  он  рассчитывал,  что
сумеет увлечь за собой многих, если не всех. Его надежды не  оправдались.  В
глубине души, я  думаю,  он  был  очень  недоволен,  что  пришлось  идти  на
соединение с отрядом Бабахана.
   - Да, судя по тому, что я знаю об этом человеке, он привык быть  лидером,
не любит никому непосредственно подчиняться.
   - С Бабаханом ему не справиться. У него в отряде другой настрой,  к  тому
же, как я говорил, он держит связь с крымским обкомом партии.
   - Что ж, ваши сведения весьма ценны. Ваша работа продолжается,  подробные
инструкции вами получены уже давно. А теперь от меня будет  личная  просьба:
обратить особенное внимание на все передвижения и  вообще  род  деятельности
этого самого товарища Макара. Насколько я знаю этого человека, он не  станет
довольствоваться ролью подчиненного при Бабахане. Возможно, он не уживется в
лесах и появится в Севастополе либо в другом городе. Тогда я должен об  этом
узнать в первую очередь.

***

   Каждый день около пяти часов на высотах у Геническа появлялся  бронепоезд
красных с хорошей шестидюймовой пушкой. Он выходил на одну и ту же позицию и
посылал по расположению белых несколько снарядов. Его положение  было  очень
удобным:  он  был  выше  орудий  Колзакова  и  слишком  далеко  для  хорошей
прицельной стрельбы. Лучшая дистанция  -  три-четыре  версты,  а  бронепоезд
останавливался  в  восьми  верстах,  на   пределе   дальности   колзаковских
трехдюймовок. Стрельба на предельной дальности  неточна  и  портит  накатник
орудия, поэтому артиллеристы очень ее не  любят,  так  что  белые  часто  на
стрельбу бронепоезда вообще не отвечали, хотя это их и очень раздражало.
   Солдаты-пехотинцы сказали  как-то  Борису,  что  перед  их  окопами  есть
большая яма. Ночью Борис осмотрел ее и поговорил с Колзаковым. Они  тихонько
привезли в яму орудие, запряжку отправили назад в деревню и затаились  рядом
с пушкой.
   Весь день пришлось изнывать в этом  укрытии  от  жары  и  безделья,  даже
встать во весь рост нельзя - красные были близко  и  раскрыли  бы  хитрость.
Наконец, как обычно, около пяти часов, когда солнце не слепило уже орудийную
обслугу, бронепоезд вышел на свою обычную позицию. Подпустив его  как  можно
ближе, артиллеристы открыли  огонь  гранатами.  Одновременно  второе  орудие
начало  стрелять  издалека,  с  прежней  дистанции.  Хитрость   удалась,   и
бронепоезд спешно отступил, отстреливаясь. Ночью орудие увезли из укрытия, и
вовремя это сделали: на следующий день бронепоезд влепил в  эту  яму  больше
десятка снарядов. Видимо, красные все-таки обнаружили укрытие артиллеристов,
но к  этому  времени  яма  была  пуста.  Эта  хитрость  сделала  свое  дело:
бронепоезд реже стал выходить на высоты  и  держался  в  дальнейшем  гораздо
осторожнее.
   Колзаков со Стасским  постоянно  грызлись.  Точнее,  Стасский  по  любому
поводу и вовсе без повода задевал капитана. Например, во время обеда он  мог
неожиданно уставиться на него в удивлении и воскликнуть:
   - Как, господин капитан! Да вы, оказывается, умеете пользоваться вилкой?
   Нет, я определенно потрясен!
   Колзаков не умел ему  достойно  ответить  и  только  свирепел  и  скрипел
зубами.
   Борис не пытался остановить гусара, это не привело бы ни  к  чему,  кроме
хамства.

***

   Товарищ Макар чувствовал себя весьма неважно в лесу. Начать с  того,  что
здесь  он  не  был  признанным  руководителем,   председателем   подпольного
комитета.
   Никто не смотрел на него с уважением, граничащим с почитанием,  никто  не
слушал его, внимательно ловя каждое слово. Откровенно говоря, эти  заросшие,
полуголодные, плохо одетые и отвратительно пахнущие люди  вообще  никого  не
слушали. Они привыкли решать все вопросы общим голосованием, и на  собраниях
побеждал самый горластый, то есть именно он и становился у  них  командиром.
На свежий взгляд товарища Макара все отряды страдали обычными  партизанскими
недугами: выборным началом, самовольными налетами,  отсутствием  дисциплины,
отчетности и азартными играми.
   Правда, после того, как товарищ Бабахан объединил вокруг  себя  несколько
мелких  отрядов  и  даже  переименовал  эти  бывшие  банды  в  Повстанческий
советский полк, он  пытался  наладить  кое