ный интерес
именно к работе сотрудников этого отдела. Не понимать этого они не могут.
   Выходит, они сознательно обращают внимание на это направление, чтоб...  -
он закрыл глаза... - чтобы отвлечь  внимание  от  другого  направления,  где
работает их агент!".
   Он сел к столу. Привычка работать за столом,  оставшаяся  после  Америки,
часто подводила его, когда он привычно  начинал  искать  свои  блокноты  или
звать кого-нибудь из секретарей. Но сейчас, взяв листок бумаги, он  принялся
чертить какие-то схемы, постоянно прокручивая в голове, одну и ту же  мысль.
Если в СВР есть ценный  американский  агент,  значит,  его  нужно  постоянно
охранять. Но если часть информации, которую он дает, настолько важна, что не
может не вызвать реакции американцев, а их реакция будет его соответствующим
провалом, то нужно отвлечь внимание российской разведки  от  своего  агента,
переключив его на другого.
   И только в этом случае  может  последовать  несколько  явных  проколов  с
непременным обнаружением в одном  из  отделов  СВР.  От  напряженных  мыслей
болела голова. Он  взглянул  на  телевизор.  Там  шли  новости.  Обсуждались
проблемы Черноморского флота. Потом сообщили, что война в Таджикистане  идет
с невероятным ожесточением обеих  сторон.  В  конце  диктор  почти  радостно
известил об обстановке в Азербайджане, где под  влиянием  оппозиционных  сил
президент ушел в отставку и теперь наблюдается явная нестабильность.
   Он подумал о матери. Нужно, чтобы она перебралась  к  нему  в  Москву.  В
республиках  бывшего  Советского  Союза  сейчас  очень  неспокойно.  Повсюду
стреляют , в Приднестровье и в Абхазии тупиковая ситуация. Гражданская война
в   Таджикистане,   развернулись   военные   действия   между   Арменией   и
Азербайджаном.
   Несколько недель назад в Азербайджане был полностью сожжен город Ходжалы.
Почти все его жители - старики, женщины  и  дети  -  были  перебиты,  многие
замерзли в поле. Он видел эти страшные кадры, когда детские  трупы  грузили,
словно дрова, в военные вертолеты. В  газетах  появилось  сообщение,  что  в
нападении на город главной ударной силой был 366-й российский полк.
   И это было самое страшное известие для  Юджина.  Полковник  КГБ,  ставший
теперь не по  своей  воле  полковником  российской  разведки,  автоматически
превращался во врага своего народа, в предателя,  которому  отныне  не  было
места в родной республике. И он в  который  раз  подумал,  что  его  страна,
оставленная им семнадцать лет назад,  неузнаваемо  изменилась,  словно  один
большой красивый айсберг,  расколовшийся  на  ряд  грязных  страшных  льдин,
которые, сталкиваясь, неслись на оказавшиеся рядом корабли и  лодки,  сминая
все вокруг в своей слепой ярости.
   Полковник понимал - путь на родину ему отныне  закрыт.  К  власти  в  его
республике рвались оппозиционеры, не отличавшиеся по своим методам  действия
от всех революционно-люмпенских  масс,  какие  знает  история  человечества.
Обиженные, несостоявшиеся, недовольные люди в массе своей  и  составляли  ту
толпу, которая лбами вышибала стекла в здании  парламента,  требуя  отставки
президента.
   Сбывалось страшное пророчество Бисмарка, сказавшего, что  "все  революции
на земле замышляются гениями, осуществляются фанатиками, а их плодами всегда
пользуются прохвосты".
   Он снова пересел на диван и вдруг незаметно для самого себя уснул.
   Напряжение этого дня сказалось  таким  странным  образом.  Проснувшись  в
одиннадцатом часу вечера, он отправился на  кухню  ужинать.  И  только  там,
взглянув на календарь, вдруг вспомнил, что  сегодня  ему  исполнилось  сорок
шесть лет. Он так привык к дате  рождения  Кемаля  Аслана,  что  никогда  не
отмечал собственный день рождения. И сегодня ночью на кухне, за  полчаса  до
конца этого дня, он отмечал свой день рождения. И Сандра с  Марком  были  за
его столом. А Том Лоренсберг  говорил  красивые  и  оттого  такие  печальные
тосты.

Москва. 10 апреля 1992 года

   В этот день, выйдя чуть раньше  с  работы,  он  приехал  в  семью  своего
связного. Полковник был на автомобиле. Ем удалось снять часть денег и купить
неплохую "девятку" вишневого цвета. На ней он и отправился искать  Планетную
улицу. Ему объяснили, что дом, который ему понадобился, будет как раз  рядом
с Институтом переливания крови. Как раз в этом доме и  жила  Ирина  Хохлова,
или Ирина Фишер. Он только сегодня узнал, что  настоящее  имя  его  связного
было Эдуард Фишер. Он действительно был немцем, родившимся в  Казахстане,  в
семье депортированных из Поволжья немцев.
   Нужный дом он нашел сразу и, поднявшись на четвертый этаж, позвонил.
   За дверью послышались медленные шаги, наконец ему открыли. Всматриваясь в
темноту, он спросил:
   - Здесь живет семья Фишер?
   - Вы из собеса? - задало встречный вопрос непонятное существо, закутанное
в пуховые платки, несмотря на весну.
   - Нет, но я хотел бы видеть кого-нибудь из семьи Фишер.
   -  Заходите,  равнодушно  пригласило   существо,   отступая   вглубь.   -
Осторожнее, у нас в коридоре не горит свет.
   Они прошли в комнату. Незнакомка сняла платки, и он с  удивлением  увидел
перед собой сравнительно молодую женщину с остатками былой красоты на лице.
   - Что вам нужно? - так же равнодушно спросила она. - Я Ирина Фишер,  хотя
по документам я Хохлова.
   - Я бывший коллега вашего мужа, - тихо признался полковник.
   Она не изменилась в лице.
   - Да, - сказала так же равнодушно, - вы работали вместе с ним?
   - В начале восьмидесятых, - он вдруг с ужасом подумал, что ее  равнодушие
не показное. Это было действительно очень много лет назад. В другую эпоху.
   - Вы были в Германии? -  спросила  она.  Видимо,  несчастной  женщине  не
говорили, где именно находится ее муж. Просто в силу  своего  разумения  она
считала, что немец Эдуард должен обязательно работать в Германии.
   Караев решил ее не разочаровывать.
   - Был, - сказал он, - мы с ним очень дружили.
   - Садитесь, - предложила женщина. Даже последние его слова  ее  не  очень
взволновали. Последний раз она видела мужа еще в  конце  семидесятых.  И  он
давно уже превратился в этом доме в семейную легенду.
   Полковник  сел.  Он  чувствовал  себя  неловко,  словно  непонятно  зачем
побеспокоил прах мертвеца.
   - Вы знаете, как  он  умер?  -  вдруг  спросила  женщина.  Спокойно,  без
надрыва.
   - Знаю.
   - Он не мучился?
   - Нет.  -  Он  не  мог  сказать  этой  несчастной  женщине,  что  ее  муж
застрелился. Сегодня она этого просто не поймет. Все идеалы, в  которые  они
верили, оказались осмеянными и разрушенными. И говорить сегодня о  том,  что
ее муж решил тогда остаться верным своим идеалам, было слишком больно. И  не
нужно.
   И хотя Эдуард Фишер, или Том Лоренсберг, служил не  режиму  маразматиков,
умиравших  один  за  другим,  не  системе,  столь  же  изощренной,  сколь  и
загнивающей,  омерзительной,  а  своей  стране,  сохраняя  верность   данной
присяге, это сегодня объяснить было невозможно. И поэтому полковник молчал.
   - Он просил вас что-нибудь передать? - снова подала первой голос женщина.
   - Нет. Там это было невозможно, - честно признался Караев. - А как у  вас
дела? Вы получаете за него пенсию?
   - Да, конечно, - чуть улыбнулась женщина, - на килограмм  масла  как  раз
хватает. Мне объяснили, что он был всего лишь майором. Указ о присвоении ему
звания полковника вышел,  но  он  погиб,  и  поэтому  его  отменили  или  не
присвоили, я так ничего и не поняла.  Вот  и  получаю  пенсию  за  погибшего
майора.
   Полковник молчал. Он сжал зубы так, что начали  болеть  скулы.  Не  нужно
было даже осматриваться, чтобы увидеть, как живет эта несчастная женщина.
   - Может, я могу  чем-то  вам  помочь?  -  подчиняясь  своему  внутреннему
порыву, спросил он.
   - Нет, спасибо. - Она подняла один из платков и накрыла им  голову.  -  У
нас все есть.
   - У вас ведь была дочь? - спросил он. - Ей сейчас, должно быть,  двадцать
два или двадцать три года.
   - Была, - подтвердила женщина.
   - С ней что-то случилось? - холодея, спросил полковник.
   - Нет.  Она  жива-здорова.  Даже  слишком  здорова,  -  почти  равнодушно
ответила мать, но он заметил блеснувшие глаза женщины.
   - Ирина, - мягко спросил он, - сколько вам лет?
   Она стащила с головы платок.
   - Я вам кажусь очень старой? Да? Это у меня больные почки.  Мне  говорят,
нужно выехать на курорт, а разве я могу сейчас себе такое позволить? И  куда
выезжать? Везде война.
   Он молчал.
   - Сорок четыре, - сказала она. - Мы поженились  с  Эдуардом  сразу  после
окончания института. Тогда все казалось таким прекрасным.
   - Вы не работаете? - понял он.
   - Нет. У меня инвалидность второй группы. Поэтому я и получаю пенсию.
   - А ваша дочь?
   Женщина тяжело вздохнула. Потом сказала, не глядя на гостя.
   - Она работает. В ночных барах танцует.
   Он нахмурился, словно она его ударила. Потом встал.
   - Я не знаю, будет ли вам от этого легче, я не знаю ничего о ваших с  ним
отношениях, но я должен сказать вам, Ирина, что вы  можете  гордиться  своим
мужем. Он был настоящим человеком и... - полковник стеснялся этого слова, но
все-таки сказал:
   - ...подлинным патриотом своей страны. Он был героем, Ирина. И погиб  как
герой. Вот  и  все,  что  я  хотел  вам  сказать.  Извините,  что  пришел  и
побеспокоил вас.
   - Да, - кивнула она. И вдруг плотину ее равнодушия словно прорвало, и она
беззвучно заплакала.
   - Эдик! - звала он своего мужа, твердя неподвижными губами. - Эдик!
   Полковник подошел, положил руку на ее плечо.
   Потом опустился перед ней на корточки.
   - Ирина, - мягко сказал он, взяв ее руки в свои, - много лет назад, еще в
восемьдесят втором, он спас мне жизнь. Вы меня понимаете? Я хочу хоть чем-то
вам помочь. Скажите мне, где работает Лена.
   Она назвала адрес. Поцеловав ей руки, он поднялся, достал все деньги, что
были у него в карманах. Вчера им выдали зарплату за два месяца.
   - Это вам, - сказал он, - не отказывайтесь,  пожалуйста.  -  И  вышел  из
комнаты.
   Бар, где должна была танцевать молодая женщина, он  нашел  сразу.  В  это
время вечера там было тихо, основные посетители появлялись после десяти.  Он
прошел в служебные помещения.
   - Кто вам нужен? - появился какой-то здоровый парень лет двадцати. Он был
одет в спортивную форму "Адидас".
   - Вы здесь живете? - вежливо спросил полковник.
   - Нет, - удивился парень, - а чего?
   - Вы в таком виде, - показал на его форму Караев, -  я  думал,  вы  после
тренировки.
   Парень нахмурился, соображая, обидеться или нет. А полковник  уже  открыл
дверь небольшой комнаты-уборной.
   Раздался девичий крик - в комнате переодевались девушки. Парень в  форме,
стоявший позади Караева, схватил его за руку.
   - Уходи отсюда!
   - Мне нужно поговорить с Леной, - попросил полковник, - я друг ее отца.
   - Тоже мне друг, - засмеялся парень. - Ладно, иди говори. Когда  выйдешь,
сочтемся. Девочки у нас хорошие, ласковые, сразу договоришься. Но  долю  нам
давать должен.
   - Обязательно, - поморщился Караев, входя в комнату.
   Там уже сидели на стульях две длинноногие испуганные девочки.  Одна  была
чем-то неуловимо похожа на мать.
   - Вы Елена Фишер? - спросил Караев.
   - Нет. Я Лена Хохлова, - ответила девушка.
   - Да, конечно, - согласился полковник, он мог бы и  сам  догадаться.  При
существовавшей в стране  к  началу  восьмидесятых  годов  почти  официальной
политике  антисемитизма  называть  девочку  фамилией  Фишер   было   нельзя.
Невозможно доказывать каждому, что это немецкая,  а  не  еврейская  фамилия.
Хотя Эдуард Фишер мог быть и евреем. Разве  это  что-то  изменило  бы  в  их
отношениях?
   - Девочка, - попросил полковник другую девушку, - может, вы нас  оставите
одних? Та кивнула головой и вышла из комнаты.
   - Что надо? - спросила Лена, едва за подругой закрылась дверь. -  Я  ведь
так просто ни с кем не еду. Заранее нужно платить.
   - И много? - спросил Караев. Почему-то нестерпимо заныла пробитая грудь.
   -  Триста  баксов,  -  она  врала.  Обычная  такса  была  не  больше  ста
пятидесяти.
   - Триста, - повторил он и вдруг, размахнувшись,  наотмашь  ударил  ее  по
лицу.
   Удар был настолько сильным и неожиданным, что вверг ее в состояние  почти
шоковое, лишив возможности даже заплакать.
   - Вы... Ты что?..
   - Дура! - со злостью сказал полковник. - Молодая и глупая дура! Я работал
вместе с твоим отцом!
   - Иди ты! Кагэбэшник, - они свистнула. -  Ах  ты,  мерзавец!  -  схватила
какую-то коробочку, чтобы в него бросить, но он перехватил ее руку.
   - Послушай меня внимательно, девочка, - сказал  Караев.  -  Я  больше  за
тобой не приду. Ты уже взрослая, а я тебе не нянька. Мать бы хоть пожалела.
   Твой отец был моим другом. И настоящим героем. Он мечтал увидеть и обнять
тебя.
   Если бы он сейчас тебя увидел, ему было бы очень стыдно и больно. Ты меня
понимаешь? Больно!  Поэтому  перестань  валять  дурака,  оденься,  умойся  и
поедешь со мной.
   - Отпусти руку, - простонала она.
   - Как хочешь. - Он оттолкнул ее, достал записную книжку,  ручку,  написал
свой номер.
   - Захочешь меня найти, вот телефон.
   - Забери его и катись отсюда! - зло сказала Лена. - Благодетель нашелся.
   В этот момент в комнату вошел молодой охранник в спортивной форме.
   - Ты чего, мужик, наших девушек обижаешь? -  спросил,  подходя  ближе.  -
Старик уже, а все туда же. Хочешь девочку, плати и не валяй дурака.
   Полковник смотрел на девушку. Она молчала.
   - Одевайся, - уже мягче сказал он. Парень разозлился.
   - Ты кто такой?
   И вдруг получил короткий болезненный удар в шею, от которого покачнулся и
грузно осел на землю.
   - Вы его убили? - шепотом спросила Лена.
   - Нет, конечно, - улыбнулся Караев, - просто заплатил. Одевайся, девочка.
Нам нужно о многом поговорить.
   В эту ночь у него на квартире они говорили до утра. Он рассказал  ей  все
или почти все, что можно было  рассказать.  А  потом  Лена  заснула  на  его
кровати и он, осторожно укрыв молодую женщину, отправился спать на диван. На
следующий день она ушла от него. Он  и  не  пытался  ее  остановить.  Каждый
выбирал в этой  жизни  свой  путь.  Спустя  две  недели  он  позвонил  Ирине
Хохловой.
   Оказалось, Лена уволилась из  клуба  и  устроилась  работать  в  какую-то
фирму. И тогда он впервые подумал, что вернулся не зря.

Москва. 23 апреля 1992 года

   В этот день заместитель  директора  СВР  должен  был  принимать  нелегкое
решение.  Имея  звание  контр-адмирала,  он  занимался  вопросами  кадров  в
российской разведке. И уже несколько недель  успешно  сопротивлялся  натиску
Макеева.
   - Поймите, - убеждал его Макеев, - мы имеем уже  три  случая  прокола  на
нашем направлении. Ничего так просто  не  происходит.  Я,  безусловно,  ценю
заслуги Юджина, зная о его блестящей  работе.  Но  сейчас  это  уже  не  тот
человек. Он сломался, не  сумел  адаптироваться  к  происшедшим  изменениям.
После жизни в Америке  ему  трудно  приспособиться  к  нормальной  работе  в
Москве.
   - Но внешне это совсем незаметно, - защищался контр-адмирал.
   - Заметно, - горячился Макеев, - очень даже заметно. Я был  в  Берлине  в
прошлом году, когда его тяжело ранили.  Все  произошло  из-за  его  нервного
срыва.
   Он мог спокойно уйти в Восточную зону, а он предпочел на  глазах  у  всех
сесть в автомобиль сотрудника КГБ и приказал направить в Восточную. Там  еще
была авария, и американцы открыли огонь. Я был там и поэтому точно знаю, что
именно произошло.
   - Его потом наградили, - вспомнил контр-адмирал.
   - Конечно. И заслуженно, - подтвердил  Макеев,  -  все-таки  столько  лет
работал за рубежом, столько страдал. Но  как  специалист  он  уже  не  может
принести  никакой  пользы.  Я  далек  от  мысли,  что  все  провалы  -   это
сознательная работа полковника Караева. Но ошибки, неточности,  срывы  могут
случаться с каждым человеком. Наверное, врачи слишком рано дали разрешение.
   - Директор Примаков считает его одним  из  лучших  наших  сотрудников,  -
напомнил контр-адмирал и, сам того не сознавая, подлил еще  больше  масла  в
огонь.
   - Конечно, он прекрасный специалист, -  занервничал  Макеев,  -  но  есть
объективные показатели. Я не могу  отвечать  за  отдел,  в  котором  столько
провалов. Кроме того, у него случаются срывы. Вот,  у  меня  есть  сообщение
милиции. Он приехал в ночной клуб, увез девушку, избил охранника.  Но  разве
так может поступить профессиональный разведчик? Ему все еще кажется, что  он
в своей роли, что он по-прежнему американский миллионер.
   Макеев положил на стол справку районного управления внутренних дел.
   Контр-адмирал хмуро посмотрел на бумагу.
   - Убери, - сказал он мрачно, - не люблю пакостных доносов.
   Макеев забрал бумагу. Поднялся из-за стола.
   - Во всяком случае, я вас официально предупредил. Если  у  нас  в  отделе
произойдет еще один провал, я не знаю, кто будет в таком случае виноват.
   - Подождите, - остановил его контр-адмирал.  Он  понимал,  что  в  случае
неудачи ответственность может пасть и на него.
   Макеев снова сел.
   - Я смотрел его личное дело, - сказал контр-адмирал, - он семнадцать  лет
провел за рубежом. Это настоящий профессионал.
   - Был, - снова сказал Макеев, - хотя и в Америке у него случались  срывы.
Один раз он даже угодил в тюрьму. Вы тогда не работали у нас, а я знаю,  что
он в Америке даже сидел. Потом  при  загадочных  обстоятельствах  погиб  его
связной Том Лоренсберг. И, наконец, был выдан один из самых  ценных  агентов
КГБ Рональд Пелтон. Все это наслаивается одно на  другое.  Да  и  история  с
побегом Олега Гордиевского до сих  пор  непонятна.  Никто  не  знает,  каким
образом ему удалось бежать на Запад.
   - Это тоже вина Юджина? - не выдержал контр-адмирал.
   - Нет, конечно. Но они все: Пелтон, Гордиевский  и  Караев  -  занимались
разработкой операции "Айви Беллз". Странная история получается;  Гордиевский
бежал, Пелтон обнаружен и арестован ФБР, а Юджин, уже арестованный,  выходит
на  свободу.  Мне,  например,  это  очень  не  нравится.  Может,   они   его
использовали, и он, сам  того  не  ведая,  лишь  передавал  нам  информацию,
которую ему любезно подставляли американцы.
   - Пока это все ваши домыслы. У нас нет против него фактов.
   - Я уже не говорю о его сознательных ошибках. Это может быть  всего  лишь
следствием усталости, нервных срывов. Он ездит на  встречу  с  курсантами  и
надевает звезду Героя Советского Союза. Нам ведь  не  нужны  неприятности  с
аппаратом президента. Недавно  его  спросили,  к  какой  партии  он  мог  бы
примкнуть, а он серьезно ответил, что к коммунистам. Это слышал Савостьянов,
а он ведь может все передать в правительство или в аппарат президента.
   Контр-адмирал нахмурился. "Охота  на  ведьм",  начавшаяся  после  августа
девяносто первого, требовала, чтобы все  государственные  служащие  публично
каялись в грехах коммунизма и сразу  становились  ярыми  антикоммунистами  и
верующими  прихожанами.  Стало  модно  появляться  со  свечкой  в  руках  на
праздниках  в  православных  храмах.  Одно  упоминание  слова   "коммунисты"
считалось дурным тоном и строго преследовалось  руководством.  Из  аппаратов
правоохранительных  органов  изгонялись  десятки,  сотни   тысяч   людей   -
прокуроров, следователей, оперативных работников  МВД,  прокуратуры,  службы
безопасности и разведки. Во главе Московского управления контрразведки  даже
был поставлен бывший диссидент Савостьянов. И  хотя  последний  оказался  на
редкость порядочным и интеллигентным человеком, осознавшим всю необходимость
подобных органов и стремящимся по мере сил  не  разваливать  до  конца  свои
службы, тем не менее контр-адмирал  сразу  принял  решение.  Рисковать  было
нельзя. Можно было  подставить  под  гнев  президента  и  его  аппарата  все
руководство СВР, и так часто обвиняемое в симпатиях к "прежнему режиму".
   Заместитель директора СВР вдруг  понял,  ч