зяин  кабинета,
руководитель советского отдела Милт Берден, прилетевшие Уильям Тернер и  его
напарник Томас Райт и  Арт  Бэннон.  Ждали  заключения  экспертизы,  которая
должна была определить идентичность нынешнего Кемаля Аслана тому,  прежнему,
до того, как этот бывший гражданин Америки попал в  катастрофу.  Но  уже  по
предварительным результатам было ясно,  что  фотография  и  нынешний  Кемаль
Аслан имеют мало общего. И из этого нужно было  исходить,  обсуждая  вопрос,
что делать с агентом КГБ.
   Милт,  сидевший  за  столом  напротив  Тернера,  слушал  его  рассказ   о
необыкновенных приключениях в Болгарии и молча усмехался. И  эта  молчаливая
усмешка больше всего остального злила Тернера, словно  Берден  заранее  знал
все" что скажет Тернер.
   Эшби внимательно выслушал  отчет  Тернера,  задал  несколько  вопросов  и
удовлетворенно кивнул головой. Затем почти торжествующе обвел взглядом  всех
присутствующих.
   - Я гоняюсь за этим агентом русских уже много лет, - заметил Эшби,  -  и,
кажется, наконец нам кое-что  удалось.  Мой  старый  знакомый  в  ФБР  Томас
Кэвеноу будет доволен, услышав о нашей находке.
   - Нужно было делать ее раньше, - вздохнул Берден.
   - Что вы хотите сказать? насторожился Эшби. Берден взглянул на часы.
   - Самолет с нашим подопечным уже приземлился в Германии, в Мюнхене.
   Три часа назад. Сейчас  мистер  Кемаль  Аслан  сидит  в  поезде,  который
направляется в Берлин.
   Наступило молчание.
   - Откуда вы это знаете? - нервно дернулся Эшби. - Почему  мне  ничего  не
известно?
   - Я сам узнал об этом только вчера ночью, когда Кемаль Аслан, провожавший
сына в аэропорту, вдруг улетел раньше него в Мюнхен.
   - В какой Мюнхен? - не мог понять Эшби. - Почему мне не сообщили?
   - Информация поступила поздно ночью, а вас  в  это  время  не  было.  Мне
передали, что вы ночью вылетели в Нью-Йорк.
   - Да, - кивнул Эшби, - меня не было в городе.
   Тернер с досады закусил нижнюю губу. Все их усилия оказались напрасны.
   Советский  разведчик  успел  бежать,  почувствовав,  очевидно,  что  круг
смыкается.
   - А мы сидим здесь и теряем время, слушая сообщение Тернера, - в  сердцах
заметил Бэннон.
   - Нет, - спокойно возразил Берден, - мы не теряем время.
   - Что вы хотите этим сказать? - спросил Эшби.
   - Во-первых, Кемаль Аслан не может  так  просто  убежать.  Даже  если  он
советский разведчик. Это просто не  тот  случай.  Он  руководитель  крупного
концерна, с ним связаны десятки компаний, на его  счету  миллионы  долларов.
Как вы считаете, КГБ захочет терять эти деньги?
   Эшби улыбнулся.
   - Это интересно, продолжайте дальше.
   - Во-вторых, он полетел по делу, так как мы сумели записать беседу Кемаля
с его юристом. Кстати, к этому юристу тоже стоит присмотреться.
   - У нас на него ничего нет, - возразил Бэннон.
   - Я просто излагаю  свое  мнение,  -  продолжал  руководитель  советского
отдела. - По моим расчетам, ему нужно  минимум  два-три  дня  пребывания  на
Западе, чтобы успеть каким-то образом спасти большую часть денег и перевести
их в банки нейтральных стран на подставные счета.
   - Может, он уже это сделал? - спросил Бэннон. Он не любил мудрого Бердена
и никогда этого особенно не скрывал.
   - Нет,  -  возразил  Милт,  -  мои  люди  достаточно  четко  контролируют
прохождение всех банковских счетов Кемаля Аслана.
   - Не отвлекайтесь, - попросил Эшби.
   - В-третьих, если он хотел бежать, что ему мешало просто  взять  билет  в
Москву? Или даже в Берлин, где стоят советские войска? Почему, если он летит
в Германию, он летит именно в Мюнхен?  -  спросил  Берден;  -  Мне  кажется,
русские решили начать какую-то непонятную нам игру.
   Тернер внимательно слушал. В отличие от Бэннона  он  уважал  и  признавал
превосходство Бердена в знании психологии советских людей.
   - Я не сомневаюсь, что КГБ сумел вычислить, что именно  передали  супруги
Костандиновы мистеру Тернеру. А раз сумели  вычислить,  то  их  естественная
реакция - немедленный отзыв  своего  агента.  Вместо  этого  они  отправляют
агента в Мюнхен. Кстати, ему никто не звонил, кроме его  юрисконсульта.  Вот
почему я прошу мистера Бэннона обратить на него самое пристальное  внимание.
И, наконец, сегодня он выехал в Берлин. Я спрашиваю, почему такой непонятный
маршрут? Из Мюнхена на поезде в Берлин. И вынужден  признать,  что  пока  не
знаю ответа на этот вопрос. Но не сомневаюсь, что  он  принимает  участие  в
какой-то очень сложной комбинации, и в  расчет,  очевидно,  принята  и  наша
реакция на полученную фотографию.
   - Вы хотите сказать, что КГБ специально  держит  его  в  пределах  нашего
внимания, чтобы провести какую-то операцию? - понял Эшби.
   - В этом я убежден. И, наконец, самое  важное  вчера  в  Берлин  прилетел
генерал Дроздов. Это тот  самый  генерал,  который  четыре  года  возглавлял
резидентуру советской разведки в Нью-Йорке . Наш агент
сидит в аэропорту Восточного Берлина и фиксирует всех проходящих  через  ВИЛ
пассажиров.
   Я думаю, генерал Дроздов не стал бы просто так лететь в Берлин.
   - Интересная информация,  -  нахмурился  Эшби,  -  надеюсь,  ваши  агенты
сопровождают мистера Кемаля Аслана в его поездке в Берлин.
   - Конечно. Они встретили его в Мюнхене и  теперь  едут  вместе  с  ним  в
Берлин. Но я опять повторяю свой вопрос -  к  чему  такой  сложный  маршрут?
Почему в Берлин прилетел генерал Дроздов? Какую операцию решили провести  на
этот раз русские? Почему они просто не отзывают своего агента? Только  из-за
денег? Или кроме денег имеются и другие мотивы? Тогда  какие?  Думаю,  здесь
есть и еще какой-то неизвестный нам, не учтенный нами фактор.
   Тернер тихо сказал сидевшему рядом Райту:
   - Кажется, нам придется снова лететь в Европу.
   - Что вы предлагаете? - спросил Эшби. Как опытный профессионал он  понял,
что Берден драв. Милт слишком долго  занимался  советской  разведкой,  чтобы
ошибаться.
   - Во-первых, по-прежнему вести  мистера  Кемаля  Аслана.  Во-вторых,  под
любым предлогом начать проверку активов и акций его компаний,  заморозив  на
два-три дня продвижение его  денег  по  различным  счетам.  Конечно,  не  по
текущим,   платежи   остановить   нельзя,   но   по    основным    средствам
проконтролировать, куда именно они идут, мы сумеем. И наконец,  мне  кажется
самым важным наше присутствие в Германии. Мы  должны  на  месте  постараться
понять, какую игру ведет руководство ПГУ. Поэтому  прошу  вашего  разрешения
вылететь в Берлин.
   - Согласен, - сразу ответил Эшби, - кого думаете с собой взять?
   - Тернера и Райта, - показал на сидевших рядом с ним сотрудников ЦРУ Милт
Берден, - я не люблю, когда об операции знает слишком много людей.  В  таких
случаях всегда возможна утечка информации. Которая, кстати, у нас уже есть.
   Эшби нахмурился. Несмотря на все проверки, ничего конкретного  установить
не удавалось. А провалы следовали  один  за  другим.  Особенно  в  Советском
Союзе, где непостижимым образом проваливались  самые  лучшие  агенты,  самые
проверенные сотрудники. Несмотря на все усилия внутренней контрразведки ЦРУ,
несмотря на личные усилия самого Александра Эшби, найти "крота" в ЦРУ так  и
не удавалось. И это  была  самая  большая  проблема  мистера  Эшби  и  всего
руководства ЦРУ.
   - Кто будет вести разработку этого агента  здесь,  на  месте?  -  спросил
Эшби.
   - Я думаю, Эймс, - подумав, ответил Берден, - он самый опытный  сотрудник
нашего отдела.
   Олдридж Эймс был не просто ведущим сотрудником советского отдела ЦРУ.
   Он был  кадровым  офицером  ЦРУ,  отец  которого  также  работал  в  этом
ведомстве и пользовался абсолютным доверием руководства. Эшби удовлетворенно
кивнул.
   - Это правильно, - сказал он.
   Эшби не знал, что через несколько лет будет  вспоминать  об  этом  как  о
своей чудовищной глупости. Не знал  и  Милт  Берден,  что  его  единственным
темным пятном в биографии будет Олдридж Эймс, ведущий  сотрудник  советского
отдела ЦРУ и  одновременно  агент  советской  разведки  с  тысяча  девятьсот
восемьдесят пятого года. Только получив такого агента, такой новый  источник
информации, руководство ПГУ КГБ пошло  на  своеобразный  "обмен",  подставив
другого своего ценного агента - Рональда Пелтона,  работавшего  в  Агентстве
национальной безопасности США, чтобы спасти шесть лет назад Кемаля Аслана.
   Ни молодой перспективный Александр  Эшби,  ни  старый  многоопытный  Милт
Берден, никто из сидевших в этот день в кабинете даже в страшном сне не  мог
представить, что советским агентом окажется именно Эймс, тот самый  человек,
который будет разрабатывать планы против КГБ СССР  и  справедливо  считаться
самым ценным агентом советской разведки в ЦРУ. В документах ПГУ КГБ он будет
проходить как агент Циклоп. И даже местные резиденты КГБ в Америке не  будут
знать об истинном имени Циклопа, настолько секретным и охраняемым будет этот
источник информации.
   Но сейчас, в январе 1991 года, именно Эймсу  будет  поручена  координация
всех действий ЦРУ против КГБ в Германии. Милт Берден доверял Эймсу,  что  не
помешало ему сказать Эшби:
   - Я думаю, их источник информации в нашем ведомстве -  это  как  раз  тот
самый неучтенный фактор, которого мы пока не знаем.
   Эшби кивнул, и в этот момент зазвонил его телефон. Он поднял трубку.
   Выслушав сообщение и сухо сказав "спасибо", положил трубку.  Потом  потер
кончик носа и глухо сказал:
   - Наши эксперты подтверждают. Снятый на фотографии человек и  находящийся
сейчас в Германии Кемаль Аслан - два абсолютно разных человека. Он советский
агент-нелегал.
   Арт Бэннон, единственный из присутствующих, улыбнулся,  словно  это  была
только его победа.

Мюнхен. 25 января 1991 года

   Сидя в купе первого класса, он смотрел, как за окном  мелькали  ухоженные
дома немецких бюргеров, и чувствовал себя почти дома. Он  хорошо  знал,  что
между Западной и Восточной зонами Германии уже не  будет  никаких  границ  и
никто не войдет в его вагон с просьбой показать паспорт.  Но  тем  не  менее
сидел и ждал, когда наконец поезд перейдет эту невидимую  линию,  являвшуюся
самой ожесточенной линией противостояния в истории человечества.
   Поезд шел точно по расписанию, и  он  знал,  что  ближе  к  полуночи  они
пересекут эту невидимую теперь границу. И  если  по  шоссейным  дорогам  еще
можно было определить, где именно находится  бывшая  ГДР,  а  где.  Западная
Германия,  то  по  железнодорожной  колее  сделать  это   было   практически
невозможно.
   Автомагистрали в ФРГ были образцовыми дорогами Европы,  сравнимыми  разве
только со знаменитыми американскими дорогами.  А  вот  дороги  ГДР,  уже  не
ремонтируемые и не контролируемые последние  несколько  лет,  после  развала
страны являли собой образец, вряд ли достойный подражания. Но он знал  время
и, купив в буфере небольшую  бутылочку  виски,  ждал,  когда  наконец  поезд
пересечет границу, словно возвращая его домой. Он закрыл глаза  и  попытался
представить, каким будет  его  дом.  Но  вместо  старого  дома,  забытого  и
брошенного семнадцать лет назад, он видел техасское ранчо своего тестя, свои
дома в Хьюстоне, Нью-Йорке и Торонто, глаза Сандры, взгляд своего сына. И не
мог представить себе ни своей однокомнатной московской квартиры, ни квартиры
в другом городе, где он вырос и пошел в школу. Только воспоминание о  матери
по-прежнему жило в его сердце, и, хотя сам образ  был  несколько  затуманен,
воспоминания о ней всегда  помогали  сохранять  ту  боль  и  ностальгическое
чувство потери, которые он испытывал  все  эти  годы.  Почему-то  он  всегда
помнил  ее  руки.  Ее  добрые,  ласковые  руки.  И  не  мог  представить  ее
постаревшей на целых семнадцать лет.
   Ей было пятьдесят с небольшим лет, когда он уезжал на Запад. Это была еще
крепкая сильная женщина, часто шутившая по поводу его  командировок.  Сейчас
ей должно было исполниться семьдесят. Несколько  раз,  в  самом  начале  его
деятельности за рубежом, ему удавалось поговорить  с  матерью,  которую  для
этих целей привозили в другие страны. Но эти "подарки"  быстро  закончились,
так как  такие  разговоры,  несмотря  на  все  меры  предосторожности,  были
исключительно опасны. С тех пор им обоим передавали только устные приветы  и
иногда ему привозили письма, написанные другим почерком на английском языке,
являвшиеся переводной копией ее подлинных писем.
   Сейчас, сидя в поезде, направлявшемся в Берлин, он думал  о  том  далеком
теперь семьдесят четвертом, когда  Юрий  Андропов  приехал  лично  проводить
нелегала, отправлявшегося за рубеж. Он запомнил эту встречу на всю жизнь.  И
слова Андропова о том, как будет трудно. Он потом часто вспоминал эти слова.
   Никто не знал тогда, не мог даже предположить, как  долго  продлится  его
"командировка".
   "Семнадцать лет", - снова подумал он. Как все это сложно. Он не  понимал,
как сумеет адаптироваться к новой жизни после стольких лет,  проведенных  на
Западе. Не знал изменений, происшедших на его родине. Смутно он  чувствовал,
что все по-другому, иначе, сложнее. Информация,  доходившая  до  него,  была
смутной, вызывала тревогу. События в  Тбилиси,  Баку,  Вильнюсе  вселяли  ту
неуверенность в его душе,  которую  не  могли  породить  никакие  наблюдения
агентов спецслужб. Он еще не  осознавал  степень  изменений,  происшедших  в
СССР, но знал, что возвращается совсем в другую страну.
   В дверь постучали. Он насторожился. Сотрудник ЦРУ летел с ним  до  самого
Мюнхена и наверняка сдал его своим партнерам в Баварии с рук на руки.
   Неужели они решились сделать попытку захватить его еще до того, как поезд
пересечет бывшую границу? Он осторожно подошел к дверям.
   - Кто там?
   - У меня поручение из Пенсильвании,  -  раздался  приглушенный  голос  за
дверью.
   Кемаль замер. Это был его личный пароль. Ни один сотрудник ЦРУ не мог его
знать. И, самое главное, это был знакомый голос. Но в  это  невозможно  было
поверить, нельзя было верить. После того  как  он  на  вокзале  позвонил  по
известному ему телефону и услышал только одну фразу - "Билет вам заказан  на
поезд Мюнхен - Берлин", - Кемаль не сомневался, что его переезд  подготовлен
советской разведкой. Но не думал, что услышит в своем купе этот  голос.  Ему
не нужен был пароль, чтобы узнать этот характерный глухой голос даже  спустя
несколько лет. Щелкнув замком, он открыл дверь.
   И увидел, что не ошибся. В купе вошел Сережа Трапаков. Тот  самый  Сережа
Трапаков,  который  отправлял  молодого  старшего  лейтенанта   разведки   в
семьдесят четвертом году в Болгарию. За эти годы он сильно  изменился  -  из
прежнего худощавого  молодого  человека  превратился  в  лысоватого  полного
мужчину зрелых лет, скорее напоминавшего бюргера,  чем  сотрудника  ПГУ  КГБ
СССР. Трапаков быстро закрыл за собой дверь. И только после этого они крепко
обнялись. До боли в суставах. Чуть отдышавшись, Кемаль сказал:
   - Не думал, что увижу именно тебя.
   - Они меня вытащили с Дальнего Востока, - улыбнулся Трапаков, - я  сейчас
безвылазно сижу во Владивостоке. Там столько работы.  Начальство  вспомнило,
что ты меня знаешь. Решили, что пароль  не  совсем  надежен.  Нужно  послать
человека, которому ты доверяешь. Вспомнил  про  меня,  кстати,  сам  генерал
Дроздов. Он  ведь,  кажется,  был  резидентом  в  Нью-Йорке,  когда  ты  там
работал?
   - Не совсем так. Я тогда был в Хьюстоне. Потом перебрался в Нью-Йорк.
   А затем на некоторое время в  Бостон.  Но  потом  решил,  что  американцы
слишком негостеприимны, и перевел свои дела в Канаду. У тебя есть скэллер?
   - Конечно, он у меня в кармане. Никто не подслушает. Да здесь  и  не  так
опасно. Не волнуйся. В соседних купе никого нет. Твои  наблюдатели  сидят  в
крайнем купе. Слева.
   - Узнаю систему, - улыбнулся Кемаль.
   - Приходится, - улыбнулся Трапаков, - хотя наша система в последнее время
все чаще дает сильные сбои.
   - Ты о чем?
   - Долго рассказывать, - отмахнулся Трапаков. Кемаль взглянул на часы.
   До прежней границы оставалось  еще  несколько  минут.  Они  разместились.
Трапаков сел в кресло за столиком, Кемаль на свою кровать.
   - Ты  изменился,  -  сказал  вдруг  Трапаков,  -  какой-то  другой  стал,
заграничный и важный. И знаешь, взгляд совсем другой. Настоящий капиталист.
   - Ты тоже изменился, Сережа, - тихо признался Кемаль. - Как там моя мать,
не в курсе?
   - Все в порядке. Жива, здорова. Как обычно, с теткой твоей  живет.  А  ты
все свои награждения знаешь? И звания?  Ты  ведь  уже  полковник.  А  уезжал
старшим лейтенантом. Господи, сколько лет прошло!
   Вспомнить страшно. Я  даже  не  думал,  что  мы  снова  увидимся.  А  вот
довелось.
   - Я сам не думал.
   - У тебя водка есть? А то у ребят в соседнем купе есть.  Если  хочешь,  я
схожу принесу.
   - Ты не изменился, - засмеялся Кемаль, - вообще-то я виски оставил.
   Как раз через пять минут и повод будет.
   Он достал бутылочку из чемодана, выставил на стол.
   - А какой повод? - удивился Трапаков. - Повод, что ты жив, здоров, что мы
снова увиделись. Это ведь фантастика. Вот это мы и должны отметить.
   -  Сейчас  будет  прежняя  граница,  -  сказал  Кемаль,  -  еще   старая,
восточногерманская. Останавливать, конечно, не будут. Но я сумел вычислить.
   Наверное,  какие-то  сооружения  остались.  Вот  за  это  и  выпьем.   За
возвращение домой.
   Трапаков помрачнел, но, ничего не сказав, открыл бутылку и разлил виски в
два небольших стаканчика, стоявших на столике.
   - За встречу и возвращение, - сказал Кемаль, поднимая свой стакан.
   Трапаков как-то странно взглянул на него и почему-то сказал:
   - За нашу встречу. За твой труд. За твое терпение, мой родной, - и, выпив
залпом виски, громко стукнул пустым стаканом по столику. Кемаль, привыкший к
другим пропорциям виски,  с  непривычки  даже  закашлял.  Трапаков  дал  ему
отдышаться и потом сказал:
   - Граница-это еще не возвращение домой, Кемаль.
   - Что ты хочешь этим сказать? - не понял тот.
   - Ты еще не вернулся домой, - твердо сказал Трапаков. - Нам с  тобой  еще
предстоит сделать одно очень важное дело.
   Наступило молчание.
   - Не нужно смотреть на меня как на какую-то  сволочь,  -  сказал  наконец
Трапаков. - Я, кстати, отказывался ехать на эту встречу.
   - Ты имеешь в виду мои деньги? - начал  догадываться  Кемаль.  -  Я  могу
переводить их, и сидя в Берлине.
   - Не только деньги, Кемаль. У нас с тобой важное задание. Связанное  и  с
твоими деньгами.
   - Черт тебя принес на мою голову, - сказал вдруг по-английски  Кемаль.  И
сам рассмеялся первый оттого, что вдруг перепутал языки. А вот  Трапаков  не
смеялся. Он сидел и смотрел на Юджина. И Кемаль понял, что  его  возвращение
несколько откладывается. Ему еще придется пройти свои круги ада.

Москва. 25 января 1991 года

   Весь день Евсеев провел в Госбанке  СССР.  Необходимость  провести  целый
пакет документов сразу через несколько управлений, согласовать этот вопрос с
банками Украины,  Грузии  и  Азербайджана,  суметь  получить  новые  деньги,
оформить разрешение на вывоз, сдать под расписку старые деньги - на все  это
могло уйти несколько дней. Но уже запущенная машина коррупции действовала на
полную мощь.
   Бывший  министр  финансов,  прекрасный  экономист  и  финансист,  ставший
премьер-министром, товарищ Павлов даже не подозревал, сколько людей сказочно
обогатились на этом обмене денег. Сколько банкиров  за  один-два  дня  стали
богатыми, очень богатыми людьми. Сколько тысяч  человек  приняли  участие  в
махинациях с новыми-старыми деньгами и заработали на них свои дивиденды.
   Павлов и не подозревал, что во всех республиках Средней Азии и Закавказья
были массовые нарушения условий приема и сдачи денег. Как сдавались  пачками
деньги и через день, через два, через десять после завершения обмена. И  как
выдавались новые деньги в обмен на уже ничего  не  значащую  бумагу.  Смутно
догадываясь  о  масштабах  злоупотреблений,   Павлов   распорядился   начать