в истории человечества;  во-вторых,
ему просто  было  по-человечески  интересно  посмотреть  этот  город,  столь
непохожий на другие города мира и известный ему лишь по учебникам истории.
   Сначала он отправился к собору  святой  Софии.  Из  учебника  истории  он
помнил, что здесь должен быть голубой собор и очень удивился; увидев  вместо
этого красно-бурые стены  некогда  величественного  собора,  еще  больше  он
удивился, увидев возвышавшуюся напротив мечеть, не уступающую своим величием
и красотой собору святой Софии.
   И потом были другое памятники, музеи и мечети  древнего  Константинополя,
ставшего в 1453 году центром турецкой империи и  получившего  имя  Истамбул.
Казалось, турки утвердились на этих берегах навечно, и  никогда  больше  имя
гордого римского  императора,  основавшего  эту  столицу  Восточной  Римской
Империи, не будет произнесено в  стенах  города.  Но  история  распорядилась
иначе.  Потерпевшее  унизительное  поражение   в   первой   мировой   войне,
заплатившее за эту преступную авантюру своей  империей  и  чудом  избежавшее
гибели -  турецкое  государство  сократилось  до  размеров  обычной  средней
страны. И Истамбуле, снова ставшим Константинополем, появились французские и
английские солдаты, русские дворяне и офицеры,  бежавшие  от  революции,  и,
самое страшное, - греки, некогда  владевшие  всем  побережьем  и  являвшиеся
бывшими хозяевами Константинополя.
   Только воля и ум Мустафы Кемаля, прозванного впоследствии  Ататюрком,  то
есть отцом  всех  турков,  сумели  остановить  надвигающуюся  полную  гибель
государства и нации, предотвратить дальнейший хаос и заложить основы  нового
государственного строя  -  демократической  республики,  построение  которой
станет  великой  целью  и  грандиозной  мечтой  признанного  лидера  Турции.
Константинополь снова переименуют в Истамбул, но отныне он никогда более  не
будет столицей великой империи, а станет  просто  крупнейшим  городом  новой
Турции, одним из центров Европейской и Мировой  торговли.  А  столица  будет
перенесена в маленькую Анкару, расположенную в самом центре новой  Турции  и
ставшую с этого момента символом новой турецкой государственности.
   Проходя по широким проспектам и узким улочкам Истамбула Кемаль  вспоминал
великую историю,  насыщенную  кровью  и  величием,  неслыханным  падением  и
примерами  высочайшего  мужествам,  внушающему  ужас  покоренным  народам  и
гордость гражданам этого города на протяжении стольких веков. Словно история
этого города каким-то чудом вобрала в себя  всю  мощь  сконцентрированной  в
человеческой истории низости и грязи, величия и блеска, торжества  разума  и
веры в справедливость, и беспримерного падения нравов  и  распутства.  Здесь
было все - оргии древних римских  императоров  и  византийских  самодержцев,
измена их  жен  и  любовниц,  штурмы  крестоносцев  и  разграбление  города,
величественная  осада  и  гибель  центра  восточного   христианского   мира,
провозглашение города символом новой веры и новой империи, гаремные  интриги
жен  султанов  и  их  детей,  предательство  и  кровь   близких   и   родных
многочисленных турецких султанов, ярость и ужас, навеваемые этим  именем  на
многочисленные народы империи. Здесь было все. И оттого этот город  был  так
загадочно непознаваем и  узнаваем  одновременно,  так  красив  и  ужасен.  В
истории человеческой цивилизации лишь немногие города  могут  сравниться  по
концентрации исторических событий  с  Константинополем-Истамбулом.  Пожалуй,
лишь Иерусалим и Рим могли бы соперничать с  турецким  городом  за  подобное
качество концентрированной истории, приходящейся на каждый  квадратный  метр
площади этого города, на каждый год его существования.
   К вечеру Кемаль вернулся в дом, где они  остановились,  падая  с  ног  от
усталости, но очень довольный За ужином дядя, одобрительно кивнув, спросил:
   - Понравилось?
   - Очень, - восторженно ответил Кемаль, - это великий город.
   - И очень красивый, - поднял палец  Намик  Аббас,  -  но  самый  красивый
турецкий город - это Измир. Завтра мы поплывем туда на корабле. Я специально
взял билеты, чтобы мы могли поплыть по морю и ты бы смог увидеть всю красоту
нашего Измира. И тогда ты поймешь, почему мы все так любим свой город.
   - Я всегда мечтал увидеть эти города, - почти честно ответил Кемаль, -  и
не только Стамбул и Измир. Мне будет интересно увидеть и другие.
   - Увидишь еще, - кивнул дядя, - у вас  в  Болгарии  такого  не  было.  Ты
турок, Кемаль, и наследник нашей славной фамилии. Никогда не забывай  этого,
где бы ты  ни  был.  Твоя  настоящая  родина  здесь,  -  и  он  обвел  рукой
пространство вокруг них.
   - Да, конечно, - серьезно ответил Кемаль.
   На следующий день они сели на большой корабль и поплыли на юг, в  сторону
Измира. Дядя оказался прав. Поездка  оставила  неизгладимое  впечатление  на
Кемаля. И хотя большую часть  пути  было  довольно  темно,  чтобы  различать
красоту береговых линий турецкой стороны, проснувшись рано утром,  он  вышел
на палубу и несколько  часов  провел  там,  наблюдая,  как  мимо  проплывают
греческие и турецкие острова. А потом был Измир.
   Впервые попав в этот город, он испытал подлинное потрясение. Город был не
просто красив, он напоминал его родной Баку и своим вытянувшихся  полукругом
бульваром у моря, и своими вечнозелеными  деревьями,  и  даже  архитектурой,
одновременно древней и современной, так органично вписывающейся в окружающий
ландшафт.
   Дом его дяди стоял несколько в стороне от центра  города,  на  окружающих
Измир холмах, и отсюда было всегда видно удивительно мягкое, спокойное  море
и небольшие парусники, уходившие отсюда за горизонт.  Обе  дочери  его  дяди
были уже замужем и жили со  своими  мужьями,  как  того  и  требовал  строго
соблюдаемый обычай. Поэтому в доме Намика  Аббаса  он  оказался  желанным  и
дорогим гостем. Тетушка Мэлекэ оказалось веселой и  словохотливой  женщиной.
От нее Кемаль узнал множество бытовых подробностей  и  даже  важных  деталей
своего прошлого, о которых  не  могла  знать  ни  советская,  ни  болгарская
разведки. В  отличие  от  многих  соседних  стран  лишь  в  Турции  и  Иране
разрешались встречи женщин с мужчинами, их выход на улицу  без  традиционной
мусульманской паранджи  и  проведение  светского  образа  жизни.  И  если  в
соседних Сирии, Ливане, Ираке еще можно было встретить женщин без покрывала,
то в  Саудовский  Аравии  и  в  странах  Арабских  Эмиратов  законы  шариата
соблюдались весьма строго.
   В Измир к дяде довольно часто приезжали его иранские друзья из  Тегерана,
любившие  отдыхать  на  побережье  Эгейского  моря,  так  напоминавшего   им
собственное - Каспийское. Несмотря на традиционно не очень хорошие отношения
между  фарсами,  составлявшими  большинство  населения  Ирана,  и   турками,
живущими в Турции, гости дяди наведывались к нему довольно регулярно, иногда
даже раз в два-три месяца. Кемаль провел в Измире более восьми  месяцев,  за
это время они приезжали четырежды. Лишь  позднее  он  узнал,  что  это  были
этнические азербайджанцы из Тебриза,  населяющие  северную  часть  Ирана.  В
отличие от устоявшегося затем в Америке и Европе  мнения,  население  Ирана,
особенно женское, пользовалось всеми правами, вплоть до революции  семьдесят
девятого года, когда в Иране пал шахский режим. При этом  свобода  нравов  и
явный  вызов  общественному   мнению   раздражали   большинство   населения,
состоящего из правоверных мусульман-шиитов. Шахский режим  слишком  явно  не
считался с мнением большинства населения своей страны, что в конечном  итоге
вызвало исламскую революцию. Но, справедливости  ради  стоит  отметить,  что
наиболее "европейскими" странами в семьдесят  четвертом  году  в  Азии  были
Турция и Иран, с той лишь разницей, что в Иране была неограниченная монархия
шахского  режима,  уже  давно  забытая  в   Европе,   а   в   Турции   режим
демократической  республики  часто   сменяли   военные   перевороты   армии,
наводившие таким образом порядок от зарождавшегося  в  стране  анархического
хаоса.
   В первые же дни после приезда в Измир  дядя  вызвал  врача  для  любимого
племянника, уже снискавшего репутацию своими знаниями. Кемаль знал, что врач
был специально послан сюда еще несколько  месяцев  назад  для  подтверждения
версии о тяжелом ранении и коме Кемаля Аслана. Он сознательно ни  о  чем  не
спрашивал врача, даже когда они оставались одни,  ожидая  когда  тот  первый
заговорит со своим патентом о порученном ему задании. Но так и не  дождался.
То  ли  врач  не  хотел  говорить  на  эту  тему,  считая  ее   ниже   своих
профессиональных обязанностей, то  ли  не  знал  вообще,  зачем  нужно  было
приписывать человеку кому и тяжелое сотрясение мозга, если он их  вообще  не
получал; но ничего не говоря пациенту, он регулярно подтверждал  все  версии
болгарских  врачей,  позволявшие  Кемалю   по-прежнему   проводить   дни   в
гостеприимном доме дяди.  А  затем  приехал  Юсеф  Аббас,  его  американский
дядюшка, из-за которого и была задумана эта грандиозная операция.
   В  отличие  от  лысоватого  Намика,  его  старший  брат  оказался  полной
противоположностью. Сухой, подтянутый, с красиво уложенной  шевелюрой  седых
волос,  в  элегантных  итальянских  костюмах  он   больше   был   похож   на
преуспевающего итальянца или испанца, чем на натурализировавшегося в Америке
турка. К этому времени он уже возглавлял довольно мощную компанию, связанную
с производителями вооружений в Техасе и Калифорнии. Кемаль  хорошо  запомнил
их первое знакомство в аэропорту. Они ждали вдвоем с Намиком Аббасом,  когда
в салоне для особо важных гостей появился, наконец, их родственник.
   С радостным криком Намик Аббас бросился к брату. Тот,  довольно  спокойно
обняв младшего брата, повернулся к  Кемалю.  Блеснули  стекла  очков,  и  он
холодно спросил:
   - Это и есть наш племянник?
   - Он, он, - радостно подтолкнул Кемаля  Намик  Аббас.  Его  старший  брат
протянул руку.
   - Я рад, что ты наконец, вернулся к нам, - просто сказал он.
   Так состоялось их первое рукопожатие. Нужно сказать, что и в будущем Юсеф
Аббас никогда не проявлял излишних эмоций. Кемаль так и  не  увидел  его  ни
смеющимся, ни улыбающимся. Лишь иногда он бывал довольным и в таких  случаях
тер указательным пальцем правой руки подбородок. Это было  его  единственным
проявлением эмоций. В машине Намика  Аббаса  они  ехали  вчетвером.  Впереди
сидели водитель и Кемаль. Оба брата о чем-то  говорили  на  заднем  сиденье,
когда вдруг Юсеф спросил:
   - Кемаль, как ты себя сейчас чувствуешь?
   - Как будто хорошо, - не  поняв  вопроса  ответил  "племянник",  -  врачи
говорят, что уже нет никакой опасности.
   - В любом случае тебя нужно будет показать хорошим врачам во Франции  или
у нас в Америке, -  спокойно  сказал  Юсеф,  от  чего  Кемаль  весь  сжался.
Подготовить "врача" за такой  короткий  срок  советская  разведка  могла  не
успеть. А это было равносильно провалу. Но он, лишь кивнув, снова повернулся
вперед.
   Вечером они ужинали в доме Намика Аббаса  и  радушный  хозяин  позвал  на
торжественный ужин в честь  приезда  старшего  брата  всех  своих  друзей  и
родных, своих дочерей,  их  мужей  и  родителей.  Веселье  продолжалось  уже
довольно долго,  когда  Кемаль,  вышедший  на  балкон  чуть  передохнуть  от
обильных яств, подаваемых на стол, вдруг обнаружил рядом с собой дядю Юсефа,
задумчиво смотревшего вперед. В руках  у  старшего  дяди  была  традиционная
сигарета. Он курил только "Мальборо" и  не  признавал  других,  причем  свои
сигареты он возил с собой, считая, что местные  явно  уступают  по  качеству
производимым в Америке. Дядя смотрел на раскинувшийся внизу город и  молчал.
Долго молчал. Потом наконец, спросил по-английски:
   - Ты помнишь своего отца?
   - Не очень хорошо, - ответил Кемаль, - мне  ведь  было  всего  пять  лет.
Помню, как мы переезжали в новый дом в Филадельфии и я поранил себе руку.
   - Да, действительно, - кивнул Юсеф Аббас, - ты тогда сильно  плакал  и  я
подарил тебе игрушку. Такого смешного "медвежонка.
   - Это была моя любимая игрушка, - улыбнулся Кемаль.
   - Ты ее помнишь? - кажется, удивился дядя.
   - Простите меня. Вы разрешите мне удалиться на одну минуту?  Я  хочу  вам
кое-что показать, - сказал вдруг Кемаль.
   Дядя молча кивнул головой. Он поспешил к себе в комнату,  бегом  поднялся
на второй этаж и, быстро достав плюшевого медвежонка, спустился  вниз.  Дядя
по-прежнему стоял один на балконе и дымил уже  новой  сигаретой.  Он  вообще
много курил, отметил Кемаль. Ничего не говоря, он протянул медвежонка  дяде.
Тот, сначала не поняв, взял игрушку и,  только  рассмотрев  ее  внимательно,
вскинул голову.
   - Та самая? - спросил, поняв, какую именно игрушку принес его племянник.
   Тот улыбнулся.
   - Вы ее узнали?
   - Ты привез ее с  собой  в  Турцию?  -  в  голосе  Юсефа  Аббаса  впервые
послышались какие-то теплые нотки.
   - Да. Она всегда была со мной. Я помнил, что вы ее мне подарили, -  решил
добавить чуточку импровизации Кемаль, - это была моя любимая игрушка.
   Дядя еще целых полминуты,  разглядывал  медвежонка  и  затем  вернул  его
племяннику.
   - Как странно, - сказал он, - я думал, что ты давно уже ее потерял.
   Кемаль снова улыбнулся.
   Теперь дядя смотрел на него.
   - Ты хорошо говоришь по-английски, - сказал он уже на турецком, - у  тебя
правильное произношение. Значит, не забыл, это очень хорошо.
   - Некоторые слова я вспоминаю с трудом, - признался Кемаль.
   - Слушай, Кемаль, - сказал он, - тебе нравится здесь в Турции, в Измире?
   - Очень  нравится,  -  поспешил  сказать  Кемаль.  Он  знал,  что  нельзя
форсировать события.
   - Это хорошо. Здесь наша Родина, наши корни. Но ты бы не хотел  навестить
меня в Америке? Намик хочет летом приехать  ко  мне,  ты  бы  мог  прилететь
вместе с ним.
   - Если он меня возьмет, - неуверенно произнес Кемаль.
   - Возьмет,  -  властно  сказал  Юсеф.  -  Давай  вернемся  в  дом.  -  Он
повернулся, собираясь  идти  в  дом,  когда  вдруг  посмотрел  на  Кемаля  и
попросил. - Отдай мне эту игрушку, Кемаль.
   - Игрушку? - удивился Кемаль. - Зачем он вам, дядя?
   - Будем считать, что это мой каприз. Я верну ее тебе сразу, как только ты
приедешь в Америку. Не беспокойся, с ней ничего не случится.
   - Берите, - протянул он игрушку, не понимая почему Юсеф Аббас стал  вдруг
таким сентиментальным.
   Дядя, забрав игрушку, поспешил в дом.
   Следующие три дня они были вместе. Ездили то морю, обедали в  ресторанах,
гуляли по бульвару Измира. Дядя много и  долго  расспрашивал  Кемаля  с  его
взглядах на современную Америку, о его жизни в Болгарии, о матери, об  учебе
в институте. Он обращал внимание на ошибки племянника,  терпеливо  поправляя
его, если тот  сбивался  и  не  совсем  правильно  говорил  некоторые  слова
по-английски. И всегда сохранял при этом обычно спокойный, деловой тон ничем
не высказывая своих эмоций. Словно сам Кемаль волновал его меньше всего.
   Юсеф не был никогда в Болгарии. К тому времени.  когда  овдовевшая  семья
его брата переехала в Болгарию, он остался в Америке, а между  Болгарией,  с
одной стороны, и Турцией с Америкой - с другой, опустился железный занавес и
не  только  поездки,  но  даже  телефонные   разговоры   стали   практически
невозможными. И потому Кемаль мог спокойно беседовать со своим  "дядей",  не
опасаясь  проговориться  или  ошибиться  в  малозначительных  деталях.   Его
болгарская легенда была сработана на совесть.
   В последний день Намик Аббас дал привычный банкет в честь  брата,  собрав
огромное количество  гостей.  Старший  брат  сидел  на  банкете  по-прежнему
холодный и несколько замкнутый. А потом братья уединились и о  чем-то  долго
говорили. Кемаль обратил внимание на глаза выходившего из  комнаты  старшего
брата Намика Аббаса. Они были красными и опухшими, словно тот плакал.
   На следующее утро они поехали в аэропорт провожать  Юсефа,  улетавшего  в
Стамбул, откуда он должен был лететь в Нью-Йорк с  посадкой  в  Брюсселе,  а
затем перелетать в свой Хьюстон. С Кемалем  дядя  попрощался,  протянув  ему
руку и холодно пожав ее, словно из было всех этих  встреч  и  бесед.  А  вот
Намик Аббас, которому старший брат тоже протянул руку, внезапно не  выдержал
и,  обняв  брата,  снова  прослезился,  словно  узнал   некую   тайну,   так
взволновавшую его. Юсеф Аббас позволил брату обнять себя,  но,  по  привычке
сохраняя спокойствие, лишь. кивнул младшему брату  и  поспешил  к  самолету.
Домой они возвращались вдвоем, на этот раз сам  Кемаль  сидел  за  рулем,  а
обычно разговорчивый и веселый дядя всю дорогу тяжело молчал. И  лишь  когда
они подъехали к дому, сказал:
   - Летом мы полетим с тобой в Хьюстон, Кемаль. Тебе нужно  будет  помогать
дяде в его делах в Америке.
   - Странно, - ответил Кемаль, - почему ничего не сказал сам дядя Юсеф?  Он
говорил, что хотел бы, чтобы мы прилетели туда вместе.
   - Он и не скажет, - всхлипнул  вдруг  Намик  Аббас,  -  он  очень  болен,
Кемаль. Врачи считают, что ему осталось не так много жить. И он хочет, чтобы
ты прилетел в Америку.
   - Неужели советская разведка знала и это? - ошеломленно подумал Кемаль, в
полной мере вдруг осознавая степень  подготовленности  этой  операции  и  ее
масштабы.

Глава 19

   В Нью-Йорк он вернулся точно по расписанию. Они договорились  с  Сандрой,
что она прилетит к нему через две недели в Нью-Йорк и остановится в одном из
небольших отелей, которые  можно  найти  в  городе,  не  привлекая  внимания
остальных гостей. Правда Кемаль предлагал снять квартиру или  встречаться  у
него дома, но Сандра отказалась наотрез. Ей  казалось  постыдным  заниматься
любовью на супружеской постели Кемаля, в его спальне, куда  заходила  Марта,
пусть даже и не спавшая на этой кровати. А снятые  частные  квартиры  просто
вызывали у нее отвращение. Они хороши для девочек по вызову, гневно  заявила
Сандра и они больше не обсуждали этой темы.
   Вернувшись в город, он снова встал перед нелегкой дилеммой выбора.  Нужно
либо было согласиться с мнением Тома и проводить  исключительно  рискованную
операцию безо всяких шансов на успех, либо ждать, послав запрос  по  каналам
чрезвычайного сообщения в Канаду. Помощь  в  этом  случае  могла  придти  не
раньше чем через два-три месяца. раньше  руководство  ПГУ  могло  просто  не
успеть. А за это время окопавшийся в КГБ "крот" мог  принести  много  вреда.
Нужно было принимать меры, и как можно быстрее. Значит, придется соглашаться
на вариант Тома. Альтернативы они просто не имели.
   Но звонить Тому он не хотел.  Отправив  сообщение  в  Канаду  с  просьбой
срочно выйти на связь, он три дня обдумывал сложившуюся ситуацию,  пока  ему
не позвонил сам Том.
   - Вы виделись с нашими друзьями? - спросил его  связной.  Они  давно  уже
говорили на особом языке, понятном только им двоим.
   - Нет, к сожалению не удалось. У них неприятность. Умер их  поставщик,  -
коротко сообщил он.
   - Интересно, - сразу все понял Том, - как все это сложно, Кемаль. Вам  не
кажется, что нужно что-то делать?
   - Конечно, нужно, - согласился он, - но я не могу решить, как  правильнее
поступить в этой ситуации.
   - Я к вам приеду, - решительным тоном сказан  Том,  -  нам  нужно  вместе
обсудить проблему.
   - Хорошо, - обреченно согласился Кемаль, - я буду ждать вас завтра у себя
в офисе.
   На следующий день Том прилетел. Они встретились недалеко от  Центрального
парка, на восьмидесятой стрит, почти рядом со знаменитым на весь мир  музеем
"Метрополитен Арт", известным многочисленными шедеврами,  собранными  в  его
стенах.  Музей  располагался  в  южной  части   Центрального   парка   между
восьмидесятой и восемьдесят четвертой стрит и, кроме всех  своих  достоинств
внутри здания, выделялся и величественной  архитектурой,  вобравшей  в  себя
лучшие достижения американского зодчества конца девятнадцатого века.  Здание
му