после
армии  Алексей  стал  студентом  юрфака,  Бортников  учился  на
третьем  курсе  и  слыл в университете звездой первой величины.
Всегда   элегантный,   даже   несколько   англизированный,    с
превосходной  памятью Бортников уже тогда прилично владел тремя
языками. Одновременно учился в  финансово-экономическом  и  год
спустя  получил  второй  диплом о высшем образовании. Лекции он
всегда записывал с помощью стенографии. Превосходно боксировал,
был исключительно точен, исполнителен и в то же  время  обладал
мертвой  организаторской  хваткой.  Он  выстроил себя сам и как
специалист суперкласса был безупречен. Но не  безупречна  и  во
многом  порочна оказалась система правоохранения, в которой ему
предстояло работать. Она вся, словно метастазами, была повязана
родственными   связями   и   пронизана    коррупцией,    лжива,
необязательна и унизительно зависела от реальной власти. Ошибка
Игоря  Бортникова  состояла  в том, что до сих пор он не принял
правил, по которым  система  функционировала.  И,  кажется,  не
собирался их принимать.
     После  университета  прошло семь лет. Алексей отметил, что
Бортников сделался несколько раздражителен, болтлив, но прежний
европейский  лоск  сохранил  вполне.  Даже  сейчас   во   время
дружеского  застолья в обшарпанном номере захолустной гостиницы
он сидел в  элегантном  галстуке,  лишь  слегка  ослабив  узел,
безукоризненно причесанный, и благоухал приличным одеколоном.
     На  столе  напротив  Алексея  стоял  еще стакан, чистый. И
третий стул, явно не из комплекта,  положенного  в  одноместном
номере.
     -- Для покойника?
     Вместо  ответа  Бортников  молча  опрокинул  коньяк в рот.
Потом  выкатил  из  об®емистого  пакета  на  стол   с   десяток
золотисто-ярких,  промаркированных апелельсинов. На одном ловко
срезал верхушку и круговым движением снял всю кожуру разом.
     -- Со мной был случай два года  назад,  третьего  августа.
Договорились  с  хорошим  знакомым,  он  работал в НИИлеспроме,
выбраться в выходной за грибами. До этого мы не виделись  около
месяца,  а тут смотрю -- что-то в нем переменилось. То ли налет
на  лице...  какое-то  стало  чужое?  То  ли  запах  --  как  в
заброшенном  доме? Или отстраненность? Не могу взять в толк, да
и не пытался, если быть точным.  Вернее,  не  придал  значения.
Мало  ли какое лицо бывает у человека с похмелья. Не говоря уже
о запахе или о поведении. Но внимание обратил. И наутро,  когда
он подкатил к под®езду на мотоцикле, я заметил это еще раз.
     Выехали мы с ним за город, он за рулем, я сел сзади -- все
благополучно.  Но скорость такая, что в ушах стоит рев. Я прошу
придержать -
- он не слышит. Хлопаю по плечу раз, другой, бесполезно. Только
головой покачал. И вылетаем мы с ним на этой скорости к Вишере,
к мосту. Вижу, перед в®ездом полосатый  шлагбаум,  и  мужичонка
при  нем.  Поднять  --  опустить.  Думаю, ну сейчас обязательно
притормозит. Но нет, летим... ="Стой!"=  --  ору  в  ухо,  и  в
сторону,  Пригнулся...  Потом  глухой  удар, и меня выбросило с
сиденья, будто вырвало. Очнулся я, Леша, в воде. Не  то,  чтобы
очнулся,  а  просто  начал  соображать. Вижу -- плыву к берегу.
Вышел. Поднялся на мост. Мотоцикл проломил ограждение, но завис
на самом краю и даже  не  заглох.  Заднее  колесо  крутится.  А
хозяин под шлагбаумам, посреди дороги лежит, без головы. Голова
в  синем  шлеме  скатилась  за  обочину.  Я  ее по следу нашел.
Разумеется, лица не было, не осталось. В тот момент я сразу все
вспомнил:  странный  налет  на  его  лице,  запах  заброшенного
дома...  затхлость,  чужесть  в  чертах,  в выражении. Ощущение
отсутствия у присутствущего рядом с тобой человека. И  я  понял
тогда  --  это  была печать смерти. Запах заброшенного дома был
запахом смерти. Она проявилась также в цвете лица, проступила в
чертах. По сути, я ехал на мотоцикле с мертвецом.  Где-то  там,
на  небесах,  он был уже приговорен к смерти. Не знаю, за какую
провинность, но смертный приговор был  ужасен,  а  казнь  --  я
видел собственными глазами.
     Бортников плеснул в оба стакана.
     -- Давай помянем, что ли?
     Они молча выпили.
     --  После этого случая со мной что-то произошло: на улице,
в толпе я стал различать этих... приговоренных. Даже со  спины.
Даже  не  глядя  на  них,  по  одному  запаху. Кажется, пока не
ошибался.
     Алексей взглянул на третий, чистый стакан, перевернул  его
и поставил вверх дном.
     -- Хочешь предупредить?
     -- Попробую. Если придет.
     -- Я знаком с ним?
     Бортников   внимательно   посмотрел   на   гостя  и  вдруг
захохотал. Потом также резко оборвал смех.
     -- По-моему, еще нет.
     Алексею почудилась в ответе некоторая двусмысленность,  но
настаивать не захотел.
     -- Что там у вас по Шуляку? Результат есть?
     -- Шуляка, кстати, я тоже предупреждал.
     -- Да! А он?
     -- А он, земля ему пухом, долго и весело смеялся. Потом мы
с ним  выпили.  Я  по нем плачу, а он, покойник уже, надо мной,
над живым, смеется. Так и расстались. До сих  пор  в  ушах  его
смех стоит.
     --  Люди  охотнее  верят  в ложь, чем в правду. Потому что
правдоподобнее.
     -- Ну, да. Эффект Кассандры. Давай помянем Витю?
     -- Давай.
     Они разлили остатки коньяку  по  стаканам,  но  Бортников,
повозив лентяйкой под кроватью, выкатил еще бутылку.
     -- Слушай? Ведь нахрюкаемся, а?
     --  Однова  живем,  Леша!  Кстати,  насчет  результата  ты
спрашивал. Так вот, никакого результата нет...  Ффу!  Все  наше
расследование  --  это один большой мыльный пузырь. Помпа. Куча
широковещательных заявлений, разносов, совещаний. Куча  народу,
мероприятий,  инфарктов,  а  результата, увы... нет. Два месяца
ржавое колесо со скрипам и  лязгом  впустую  мололо  воздух.  И
знаешь почему?
     -- Почему?
     --  Потому  что  старые жернова давно стерлись. А на новые
срочно нужна валюта, которой у нас, как известно, нет.
     -- А если всерьез?
     Бортников на некоторое время задумался, с  явной  неохотой
восстанавливая  картину.  Потом  заговорил,  все  более и более
оживляясь.
     --  К  приезду  следственной  группы  в  квартиру   Шуляка
набилось  человек  двадцать  начальства. Никогда не подозревал,
что в милиции в районе столько полковников.  После  нас  прибыл
даже  генерал  неизвестно  откуда, орал на всех и вся. Кого-то,
говорят, здорово приложил по мордам. Дом весь оцепили,  врубили
переносные  прожекторы,  устроили в квартирах, по под®ездам, на
чердаках повальные обыски. Двери настежь, жильцов выбросили  на
площадку,  всюду  милиция, детский плач, визг, лай... розыскные
собаки. Короче, все следы,  даже  если  какие  были,  оказались
затоптаны  и  захватаны.  Тело  до приезда группы несколько раз
перемещали. Свидетели может быть и нашлись бы, но после  такого
шмона  с  мордобоем  и руганью люди были перепуганы. До сих пор
либо молчат, либо поддакивают. К  тому  же,  осмотром  занялись
сразу   три   следователя,   самостоятельно.  То  есть,  полный
академический набор того, как нельзя производить  осмотр  места
происшествия.   Начальство,   все   изгадив,   с  присущей  ему
дальновидностью с ходу  уцепилось  за  единственный  оставшийся
след.
     -- Заточка?
     --  ...Выдернули  из Вити заточку и начали совать ее в нос
всем подряд. Чья? Твоя?.. Нет? У кого видел?  Опознать  можешь,
сволочь?..  Теперь  эту  злополучную заточку знает полгорода, и
каждый  третий  припоминает,  у  кого  видел.  Потом   начались
проверки  всех  освободившихся  из мест заключения за последние
полгода. Начальство рвет и мечет, каждый день  требует  отчета,
давит,  телефон  трезвонит  даже ночью. Короче, бурная имитация
успешной работы, и никакой валютой, Леша, это дерьмо никогда не
смоешь. Только развоняется.
     -- Это все? -- Алексей усмехнулся.
     -- А что ты хочешь? дело поставили на особый контроль.  Ни
одного шага без согласования с начальствам, ни-ни! Вот это меня
особенно  насторожило.  Но!  Во-первых,  заточка. Ее оставили в
теле  демонстративно,  желая  навести  на  след.  Иначе   какая
необходимость?  И  дальновидное начальство эту нехитрую наживку
немедленно заглотило. Полтора месяца шерстило свои картотеки  и
гоняло  людей  по  колониям  в  поисках  уголовника-мокрушника.
Во-вторых,  великолепная,  с   полным   академическим   наборам
глупостей  организация  осмотра  места происшествия. В-третьих,
жестко организованный контроль за следствием. Даже  не  столько
контроль,    сколько    руководство   следствием   в   заданном
направлении. В-четвертых, три дня спустя на улице был обнаружен
труп раздавленного под колесами мужчины, которого  опознать  не
смогли,  никаких  документов,  бумаг  при  нем не оказалось. Но
экспертиза установила, что ко времени наезда он был  мертв  уже
два  дня.  То  есть  смерть  наступила на следующие сутки после
убийства Шуляка. Под колеса этого человека попросту  подложили,
мертвым.  Мне показалось, что для простого совпадения тут много
подозрительных деталей.
     -- И ты сразу решил, что этот человек убийца?
     --  Исходя  из  вышесказанного...  исполнитель   заказного
убийства.  Будем  говорить  так.  И  очень  опасный  свидетель,
которого позаботились немедленно убрать.  Даже  рискуя  навлечь
подозрения. Дальше возникает естественный вопрос: кому до такой
степени  мог  насолить  Виталий Шуляк... следователь Шуляк, что
его решили замочить с помощью наемного убийцы?  Спустя  полтора
месяца,  когда начальственный пыл иссяк, я затребовал из архива
все дела, которые Шуляк в последнее  время  вел.  Вкратце  одно
дело  я  тебе  сейчас доложу, оно вполне типичное, не хуже и не
лучше других, но в ряду других дел наводит на весьма любопытные
размышления.
     В июле прошлого года работники ОБХСС обнаружили в магазине
номер четырнадцать горпромторга сто штук неучтенного  листового
железа.  Так  появилось  на  свет уголовное дело. Расследование
поручили Шуляку. На первоначальном допросе заведующая магазином
показала,  что  железо  привез  на  машине  некий  Козлов.  Они
договорились,  что заведующая реализует железо через магазин, а
затем вырученные  деньги  они  разделят.  Козлова  оперативники
установили.  Им  оказался шофер автобазы намер один, а до этого
он работал шофером же в совхозе  ="Северный"=,  откуда  и  было
похищено листовое железо. Витя с ним хорошо поработал, и Козлов
назвал  ему  своих  сообщников:  рабочего  совхоза  Вартаняна и
шофера  Бабкина.  Оба  в  совершении  кражи  в   конце   концов
признались.  Казалось,  на  этом  дело можно закрывать? Но Витя
ставит на разрешение следующие вопросы. Первое. Откуда и  каким
образом  железо  похищено?  Второе.  В  течение  какого времени
совершалось хищение? Третье. Кто еще, кроме установленных  лиц,
принимал участие в хищении?
     Он  установил,  что  заведующая  магазинам работает в этой
должности всего год,  что  при  приеме  материальных  ценностей
бывшая    заведующая   Балабанова   передала   ей   восемьдесят
килограммов    неучтенного    железа,    столько-то    гвоздей,
пиломатериалов  и  шифера.  Тоже  для реализации через магазин.
Через Балабанову всплыла еще одна  фигура  --  техник-строитель
совхоза ="Северный"= Лузгин.
     Первый допрос Лузгина ничего не дал. От участия в хищениях
он наотрез   отказался.   На  вопрос,  откуда  совхоз  получает
листовое   железо,   показал,   что   поставщик   --    местный
электромеханический   завод.   Но   по   результатам   проверки
оказалось: получив на заводе пять тысяч  килограммов  листового
железа, в совхозе Лузгин оприходовал всего четыреста шестьдесят
килограммов.  Остальные  пошли  налево.  С  учетом  результатов
проверки Витя допросил Лузгина еще и еще раз,  и  тот  признал,
что  часть  железа  отвез в магазин номер четырнадцать, часть в
магазин номер двадцать четыре, а остальное  с  помощью  шоферов
Козлова,  Рабкина  и  рабочего  Вартаняна  распродал в северных
районах области.
     Казалось, на этом дело можно закрывать, но Витя отправился
с проверкой по северным районам области,  а  в  совхозе  в  это
время приступила к работе ревизия. Во время поездки Витя выявил
десятка два покупателей и установил, что коробейники из совхоза
="Северный"=  гастролируют  по  северным  районам области уже в
течение пяти лет. Ведут бартерные  сделки.  Причем  торгуют  не
только  стройматериалами,  но  также  пшеницей.  Понятно, что к
пшенице техникстроитель Лузгин отношения иметь не мог,  и  Витя
снова  навалился на коробейников. Из их показаний были выявлены
новые участники хищений: заведующий зернотоком  Аюпов,  главный
агроном Урванцев и директор совхоза Гирев.
     Гирев  и Урванцев категорически отрицали свою причастность
к  хищению  пшеницы.  Но  заведующий  зернотоком  заявил,   что
неоднократно получал от Урванцева и Гирева устные распоряжения:
отпуск  пшеницы в документах не отражать, накладные уничтожить,
а  пшеницу  списать  на  посев.  Его  показания  подтверждались
отсутствием  в  бухгалтерии  документов  об  отпуске пшеницы. В
конце концов, и Гирев, и Урванцев что называется  под  тяжестью
улик тоже признались.
     Итак,   преступная  группа,  годами  расхищавшая  зерно  и
строительные  материалы,   была   разоблачена.   Но   Витя   по
открывшимся  обстоятельствам  ставит перед собой новые вопросы.
Каким образом совершались хищения строительных материалов?  Как
создавались резервы для хищения?
     Работу   ревизоров   по  проверке  финансово-хозяйственной
деятельности  совхоза  он  направляет  по   трем   параллельным
версиям. Первая -- хищения за счет неоприходования строительных
материалов. Вторая -- путем списания материалов на строительные
об®екты  по  завышенным  нормам.  Третья -- за счет завышения в
нарядах об®емов работ. Не  буду  утомлять  тебя  подробностями,
скажу  сразу:  из  выводов ревизии и приобщенных документов все
три версии блестяще подтвердились.  Плюс  приписки  к  нарядам,
переплаты шабашникам, подставные и вымышленные лица в платежных
ведомостях,  работа  на  левых  об®ектах, поборы, исправления в
бухгалтерских документах и так далее, до бесконечности.
     К уголовному  делу  Витя  приобщил  список  обескровленных
совхозных   об®ектов.  Так  называемого  долгостроя:  гараж  на
тридцать семь машин, овчарня, столовая, склад запасных  частей,
детский  сад, жилье. Рядом -- список левых об®ектов, на которых
работали  шабашники,  используя  совхозные   стройматериалы   и
технику.
     -- Очень любопытно! И кто же владельцы этих об®ектов?
     --  Да  уж,  любопытнее  некуда. К сожалению, список левых
об®ектов из дела был благоразумно из®ят.
     -- Он, действительно, был?
     --  Шуляк,  сам  понимаешь,   работал   не   в   одиночку.
Сушествование   списка   мне   подтвердили  несколько  человек.
Категорически.
     -- Стало быть, список ты восстановил?
     -- Частично.
     -- Скажи, -- Алексей потер лоб. -- Шабашники, о которых ты
то и дело упоминал, лица кавказской национальности?
     -- До одного. Бригадиром у них тот самый  рабочий  совхоза
Вартанян. Якобы рабочий совхоза.
     Алексей   заметил,   что   Бортников  смотрит  на  него  с
выжидательной усмешкой. Видимо, пытается  подвести  к  какой-то
мысли.
     --  Так вот, Леша, как я уже сказал, в ряду других дел это
все  наводит  на  весьма  любопытные  размышления.  Что   такое
несколько  листов  неучтенного  железа?  Казалось  бы,  мелочь.
Возьми за горло  непосредственного  исполнителя,  состряпай  на
него  дело и -- точка. То же самое торговля списанным товаром с
лотков.  Нарушения  в  отпуске  пива.  Перерасход   бензина   в
каком-нибудь  гараже...  Но  Витя шаг за шагам по каждому факту
разматывает клубок до упора. То  есть,  до  самых  первых  лиц.
Поэтому  над Витиными делами до того, как я получил их на руки,
кто-то хорошо посидел. Многих документов  в  папках  недостает,
особенно  к  концу.  Много  насовано  бумажного хлама, дурацких
справок, выписок, так что суть иной раз совершенно исчезает. Но
при этом не настолько, чтобы при  сопоставлении  ничего  нельзя
было  разобрать.  Особенно  когда  знаешь, что искать. Так вот,
если отдельные имена первых лиц фигурируют в  делах  два-три...
от  силы  четыре  раза,  то  одно имя сквозит по всем двадцати,
которые он вел.
     -- Хлыбов?! -- выдохнул Алексей.
     Бортников при упоминании с досадой поморщился и разлил  по
стаканам коньяк.
     -- Но это бессмысленно.
     -- Лбом о шлагбаум всегда бессмысленно.
     Алексей качнул головой.
     -- Я не о том.
     -- А, понял. Насчет расправы, не так ли?
     --  Нейтрализовать Шуляка можно было без мокрухи. Особенно
Хлыбову.
     -- Можно, -- охотно согласился Бортников.  --  Если  бы  в
этом деле не была замешана Анна.
     -- Хлыбова... Анна?! Это каким образом?
     Лицо  у  приятеля, по-видимому, имело забавный вид, потому
что Бортников резко и коротко рассмеялся.
     -- Еще не знаешь, выходит?
     -- Наверно, нет. Не успел.
     -- Ну да, ну да...  --  Бортников  рассеянно  покивал.  --
Насколько  я Витю знаю, для него это была не просто интрижка, и
он пустился во все тяжкие --  начал  обкладывать  Хлыбова,  как
медведя.
     Алексей   задумался.  Отдельные  эпизоды  последних  дней,
словно  при  игре  в  кубики,  складывались  теперь  перед  его
мысленным  взором  в  целостную  картину.  Двухэтажный  коттедж
посреди соснового бора, на окраине -- это,  конечно,  свадебный
подарок  дорогой  Анне. Ради самого себя Хлыбов стараться бы не
стал. Строили этот левый об®ект шабашники из бригады  Вартаняна
в  прошлом  году, используя совхозные стройматериалы и технику.
Однажды после рабочего дня  несколько  членов  бригады,  ="лица
кавказской   национальности"=,   изнасиловали  семидесятилетнюю
бабку, которая собирала по кустам пустые  бутылки.  Вот  почему
уже   на   следующий   день   преступники   были   прокуратурой
установлены. Коттедж к тому времени,  наверняка,  достроить  не
успели,   поэтому  Хлыбов  так  легко  позволил  бабке  забрать
заявление. Но  не  исключено,  что  он  сам  посоветовал  своим
незадачливым подрядчикам откупиться от потерпевшей деньгами.
     Разумеется,  Хлыбову  известно,  что бригада из года в год
квартирует в общежитии училища номер  тринадцать  и  платит  за
постой  лично  коменданту.  Так  что, письменное предписание по
училищу, которое он составил, наверняка, отправится в корзину.
     Наконец, сделалась яснее причина  ночного  визита  к  нему
Анны. Если Бортников прав, то начавшийся запой у Хлыбова, и тот
факт, что в день запоя он был совершенно ="не-вы-но-сим"=, вещи
вполне  об®яснимые.  После  возможной  семейной  разборки  Анна
почувствовала себя ="ужасно тяжело"= и не знала куда  деваться.
Она  порядочно  выпила,  может  быть,  с  Хлыбовым,  но  скорее
напилась в одиночку, и тотда в подавленном состоянии, в душе не
веря случившемуся, набрала знакомый номер. Она не хотела верить
в случившееся и  тогда,  когда  неожиданно  услышала  в  трубке
незнакомый  мужской  голос. Впрочем, голос в телефонной трубке,
даже  хорошо  знакомый,  не  всегда  узнаваем.  И  она  страшно
взволновалась. Ей хотелось верить, что все по-прежнему, и с ним
ничего  не  случилось.  Возможно,  какие-то нотки в голосе даже
показались ей знакомыми. Она  набрала  номер  еще  раз,  второй
звонок, но вновь ничего для себя не выяснила.
     Дверь  в  квартиру,  несомненно,  была  заперта.  Но  Анна
открыла ее как обычно -- своим ключом, который сдублировал  для
нее Шуляк.
     Разумеется,   к   ее   визиту  Алексей  не  имел  никакого
отношения. Когда он неожиданно вошел в комнату и включил  свет,
она   обернула   к   нему   заплаканное   лицо   и   уставилась
недоумевающим,  изумленным  взглядом.   Ему   сделалось   почти
неловко,  как  будто это он пробрался ночью в чужую квартиру, а
не наоборот.  Не  сразу,  но  Анна  поняла  свою  оплошность  и
виновато  опустила  голову.  Для  нее  это  тоже была не просто
интрижка. Только поцелуй, н