аже что-то пропел себе под нос,
будто ничего не  услышал.  Однако  его  мозг  уже  стремительно
отматывал  назад  события  минувших  дней и череду лиц, которые
могли быть заинтересованы в подобном визите  почти  в  полночь.
То,  что  визитер  (или визитеры?) пожаловали именно к нему, он
уже не сомневался.  Но  кто?  Каким  образом?..  Открыли  дверь
ключом  или попросту отжали язычок замка? В любом случае ничего
доброго ждать от ночного  визита  не  приходилось,  хотя  явных
врагов  как  будто  нажить  он  еще  не  успел.  Кроме грузчика
Карташова, пожалуй. Но этот  мститель  оправится  от  удара  не
раньше, чем через месяц.
     Алексей  толкнул  дверь  и  бросил  взгляд  в  прихожую...
Никого. Однако среди казенных, устоявшихся запахов по  квартире
сильно  тянуло сигаретным дымом. Кажется, курили в его комнате,
в темноте. Ему даже почудился всхлип.
     Он нащупал возле косяка выключатель.
     -- Анна?! Вы...
     Она  обернула  заплаканное  лицо  и  уставилась  на   него
недоумевающим, изумленным взглядом. Почему-то Алексею сделалось
неловко,  как  будто это он пробрался ночью в чужую квартиру, а
не наоборот. Он молча выжидал. Анна виновато опустила голову.
     -- Простите, вы не заперли дверь, забыли, и я... вошла.
     Это походило на правду, телефонные звонки  в  прихожей  он
услышал,  еще стоя на лестничной площадке, открыл дверь и сразу
взялся за телефон. Должно быть, дверь сама собой прикрылась,  и
он потом о ней забыл.
     Алексей  зажег  настольную  лампу и выключил верхний свет,
чувствуя, что Анну это раздражает.
     -- Вы звонили?
     -- Да. Но я  не  знала,  как  об®яснить  и...  у  меня  не
повернулся язык. Оба раза.
     Она  говорила  тихим,  прерывающимся  голосом,  и Алексей,
чтобы дать ей успокоиться, предложил:
     -- Я приготовлю по чашке чаю. Посидите минуту.
     -- Нет... не нужно!  Спасибо,  --  она  почти  вскрикнула,
словно ей причинили боль. Алексей остановился.
     --  Что-то  случилось?  С  Хлыбовым?..  В  прокуратуре мне
сказали, у него отгул.
     Анна брезгливо дернула плечом и сама пошатнулась от своего
движения.
     -- У Хлыбова запой. Он не-вы-но-сим!
     Алексей только сейчас понял, что она пьяна, даже  слишком.
Он подвинул к ней кресло, подождал, пока сядет.
     -- Я могу вам чем-то помочь?
     -- Не знаю, -- она остановила на нем темный, малоподвижный
взгляд, но, кажется, едва ли его видела. -- Не думаю.
     ="Хлыбов  невыносим,  у него запой, -- подумал Алексей. --
но  это  не  причина,  чтобы  посреди  ночи,  без   приглашения
оказаться  в квартире малознакомого мужчины, к тому же, Анна не
похожа на взбалмошную девицу, чтобы так  безрассудно  рисковать
своей  репутацией и репутацией мужа. Или я, чего-то попросту не
понимаю"=.
     Алексей молча взял ее за  руку.  Она  вдруг  всхлипнула  и
отвернула лицо.
     -- Ужасно тяжело. Я не знала, куда себя деть.
     -- Разве у вас никого здесь нет?
     Анна качнула головой.
     -- Я приехала с мужем. С первым мужем. Он умер.
     -- Давно?
     -- Два года уже.
     -- Он что болел?
     -- Разбился на дороге.
     -- А Хлыбов?
     Анна невесело рассмеялась.
     --  Я, кажется, из тех вдов, которые за гробом мужа и пары
башмаков не износили.
     -- Извините. Мне, наверное, не следовало бы совать нос...
     Она дернула плечом.
     -- Все равно  расскажут...  другие.  Представляю,  сколько
гадостей вы обо мне услышите.
     -- Да уж наверное.
     --  Это  почему?  -- она вдруг повернула к нему лицо очень
близко, глаза в глаза. -- Или вы тоже станете говорить обо  мне
гадости?
     -- О женщинах гадостей я никогда не рассказываю.
     -- О-о!
     Она  рассмеялась  низким, грудным смехом и вдруг порывисто
прильнула влажным ртом к его губам. Он ответил, но Анна так  же
внезапно отстранилась. С усмешкой произнесла:
     --  Кажется, Алексей Иванович, вы собирались распорядиться
насчет чаю?
     -- Ну... если хотите?
     -- Хочу.
     Когда Алексей вернулся с кухни с двумя чашками  дымящегося
чаю,  Анны Хлыбовой в квартире не было. Входная дверь оказалась
слегка прикрытой. Запах табачного дыма и тонкий аромат  дорогих
духов остро подчеркивали внезапно образовавшуюся пустоту.
     Он  недоуменно  пожал  плечами. Цель столь позднего визита
осталась не ясна, хотя он допускал, что ="некуда себя деть"=  и
="ужасно  тяжело"=  --  достаточно серьезная причина для такого
характера, как Анна.
     На следующий  день  с  утра  следователь  Валяев  произвел
опознание  найденного  трупа родственниками потерпевшего. Затем
отправился в центральную сберкассу, из®ял фальшивые ордера,  по
которым  были  выданы  деньги со сберкнижки Суходеева-старшего,
копии лицевых счетов, выписки из служебных документов,  отобрал
об®яснения   у  бухгалтера-ревизора  сберкассы,  подтверждающие
подделку  подписи  и   из®ятие   денег,   допросил   работников
сберкассы.  В оставшееся до обеда время он подготовил несколько
письменных  предписаний  для  прокурора  --  по  мясокомбинату,
училищу и сберкассе, -- пусть Хлыбов решает сам дать им ход или
нет,  --  отправил отдельные поручения в ГАИ и райотдел милиции
по розыску мотоцикла ="Восход"=  красного  цвета  без  номеров.
Наконец, докончив с бумагами, зашел в приемную.
     -- Людмила Васильевна, сколько в городе кладбищ?
     --  Было  два  до  последнего времени. Но на старом долгое
время захоронений не производили. Сейчас, я слышала, там отрыли
котлован и бьют сваи. Кажется, под будущую школу.
     -- А новое?
     -- Туда ходит автобус,  по  четвертому  маршруту.  Алексей
Иванович, вы завтракали сегодня?
     -- Как обычно, кофе с трюфелями.
     -- На обед у вас тоже -- кофе с трюфелями?
     --   Вообще-то,  я  стараюсь  меню  разнообразить,  --  он
улыбнулся и вышел из приемной.
     ...Новое  городское  кладбище  имело  вид  неухоженный,  с
чахлыми,   редкими   березками   и   топольками,  которые  чуть
возвышались над бесконечным лесом крестов  и  звездочек.  Из-за
отсутствия  забора  среди  могил  кое-где  греблись куры и даже
бродили козы, обгладывая кору  на  молодых  деревцах,  об®едали
поросшие  майской зеленью, ископыченные холмики. Оградки вокруг
некоторых могил были в основном сварные, из того же  прокатного
профиля,  что  заборы  СПТУ  и лечебного профилактория. Нередко
догадливые  родственники  усопших  оформляли   дорогие   сердцу
могилы,  выкладывая  их по периметру стеклоблоками. В последнее
время это, по-видимому, стало модой, и самая новая,  ="свежая"=
часть  кладбища синела и блестела на солнце обильной стеклянной
кладкой. Но попадались могилы, выложенные  паркетной  дощечкой,
силикатным  кирпичом,  чугунными  чушками  и даже пластинами из
нержавейки -- кто как расстарается.
     Кладбищенского смотрителя  по  фамилии  Тутынин,  инвалида
войны  без  руки,  Алексей  отыскал  в  одном  из примыкаюпих к
кладбищу, деревянных, перекошенных домишек. Здесь он жил, здесь
же и была городская похоронная контора.
     Алексей  представился,  пред®явил  документ,  который  был
тщательным образом изучен. И постановление.
     --   Эсхумация,   стало   быть?   Опять?   --  пробормотал
смотритель, возвращая бумаги.
     -- Почему опять?
     Но смотритель, погрузившись в изучение  книги  регистрации
умерших,   вопроса   не   услышал.  Толстым,  корявым  пальцем,
предварительно послюнив его, он листал страницу  за  страницей,
долго водил по графам.
     -- Как, говоришь, фамилие? Повтори?
     -- Калетина И... Гэ.
     Инвалид воткнул палец.
     -- Нумер девяносто восемь. Ее нумер, гляди.
     -- Ее, -- согласился Алексей.
     -- Сейчас узнаем, кто тут у нас занаряжен?
     Инвалид  порылся в столе и вытащил на свет ="журнал выдачи
нарядов"=. Минут через пять он нашел нужную строчку.  Вслух  по
слогам прочитал:
     -- Ко-ма-ров!
     -- Это кто Комаров?
     -- Если не напился, то там... копать должон.
     Алексей  понял,  что  Комаров  -- это землекоп, который по
выписанному наряду обслужил в прошлом году заказчика,  то  есть
кого-то   из  родственников  Калетиной.  Вслед  за  смотрителем
Тутыниным он отправился на кладбище. Ветер  дул  им  в  лицо  и
наносил  ощутимо  запах  тления  и  нечистот. Тутынин, кажется,
этого не замечал, но Алексей вскоре не выдержал.
     --  Вы  покойников  закапываете?  Или  так...   присыпаете
только?
     --  Это  ты  насчет  запаху,  что ли? Свалка у нас тут, по
соседству. Рядом, считай, могилок пять вовсе засыпали паразиты.
Только расчистим,  через  неделю,  глянь  --  того  больше.  --
Тутынин  помолчал. -- Я вот, погоди, узнаю, кто за умник свалку
сюды распорядился устроить, завтра весь мусор с дрянью  к  нему
на  могилы  велю  перетащить,  пусть придет помянуть родителей,
недоносок.
     Они   пересекли   новую   часть   кладбища,   расцвеченную
стеклоблоками, и остановились у крайних могил.
     -- Здесь она. Девяносто восемь.
     Неприметный  холмик  земли,  без  памятника,  с деревянной
табличкой из крашенной  фанеры,  на  которой  написаны  фамилия
умершей  с датами рождения и смерти, и регистрационный номер --
девяносто восемь.
     -- Был у ней памятник,  --  словно  извиняясь  за  могилу,
пробормотал   Тутынин.  --  Спалили  кто-то.  Родню  проведали,
видать, а когда напились, на костре спалили у ней памятник.  За
дрова.
     --  Николай  Николаевич,  вы, кажется, упомянули вначале о
повторной эксгумации? Я что-то не понял вас?
     Тутынин нахмурился.
     -- Это вроде как шутка у меня  получилась.  А  тут  реветь
впору, в голос.
     -- Что так?
     -- А вот бабу помоложе схоронят когда, или девку какую, на
другой день, считай, обязательно вытащат из могилы.
     -- Кто?
     -- А кто знает? Опаскудел народишко вконец. Эту вот... как
ее? Девяносто восемь, Калетину... два раза вытаскивали. Прихожу
как-то,  могила  разрыта.  И  гроб  торчмя из ямы. А самой нет.
Искали, искали... нашли. На пустире вон, в кустах голая  лежит.
В  другой  раз на свалке, под бумагой отыскали. Уж на что девка
безногая, а и той покою не  дают,  паразиты.  Местные,  должно,
пошаливают,  шпана. Ты вот чего, прокурор... побудь тут пока, а
я за Комаровым сбегаю, чтоб начинал.
     -- Второй раз вы в одежде ее похоронили?
     -- Откуда у ней? Так... тряпицу набросили сверх. И в  яму.
Не до жиру было.
     Тутынин   ушел   и  в  скором  времени  появился  назад  с
Комаровым, высоким,  костлявым  мужчиной  в  спецовке,  который
сразу  взялся за дело. Копать, впрочем, долго не пришлось. Гроб
в полузасыпанной могиле оказался на глубине не более полуметра.
     -- Наверх подавать? Или как?
     Солнце падало отвесно в могилу, и гроб был весь  на  виду,
как   на   ладони.  Алексей  опустился  на  корточки  на  край.
пробормотал:
     -- Оставь.
     -- Крышку... крышку сымай, -- засуетился Тутынин.
     Землекоп  рукавицей  смахнул  остатки  земли  и  подкрючил
крышку  какой-то  плоской железякой, похожей на отмычку. Крышка
легко подалась,  даже  как  бы  подпрыгнула  и  с®ехала  набок.
Алексей   почувствовал,   что  все  внутри  него  напряглось  в
ожидании.
     -- Дерюжку убери, что ли? Не стой пеньком-то.
     Комаров медленно потянул с покойной  дерюгу,  подобранную,
должно  быть,  попутно  на свалке, и разом всю сдернул. Алексей
невольно  качнулся  назад.  Лицо  покойной  было   обезображено
тлением,   и   он,   пожалуй,  не  узнал  бы  ее.  Но  на  юбке
светло-кремового цвета темнело пятно. Он сразу вспомнил, что во
время истерики в ресторане она вскочила и  опрокинула  чашку  с
остатками кофе на себя.
     Ему  казалось,  будто  он  сходит  с  ума.  Одна  нелепица
громоздилась на другую с такой железной  последовательностью  и
очевидностью,  что волосы на голове подымались дыбом. Тутынин с
Комаровым тоже выглядели обескураженными.
     -- Гляди ты, приоделась когда-то, -- пробормотал инвалид.
     -- Приодели, -- угрюмо поправил землекоп.
     Наступила гнетущая пауза. Алексей с трудом разжал зубы:
     -- Закрывай, -- и отошел в сторону.
     ="Вы не можете быть старше меня"=, -- вспомнил  он  тихий,
равнодушный  голос.  Тогда,  под  фонарем, эти слова прозвучали
странно. Алексей зябко передернул плечами.
     Оставшуюся  часть  дня  он  пребывал   в   трансе,   плохо
представляя     свои    дальнейшие    действия    в    подобных
обстоятельствах. Это раздражало, но поделать с собой он  ничего
не мог.
     Воротясь  с  кладбища,  он  переговорил  с судмедэкспертом
Голдобиной. Местные следственные работники между собой называли
ее Дина  Потрошительница.  У  этой  средних  лет  женщины  были
зеленоватые, светлые глаза и большие красные руки. Говорила она
хриплым   голосом,   отрывисто   и   много   курила.  Несколько
раздражительным тонам Голдобина сообщила,  что  труп  Суходеева
обследован,   произведено  вскрытие,  но  подробное  письменное
заключение с  обоснованием  будет  готово  позже.  По  существу
поставленных  вопросов  вкратце  она  может  сказать следующее:
предположительно, смерть наступила  около  двух  недель  назад,
одиннадцатого-двенадцатого  мая из-за значительной потери крови
и, как следствие, общего переохлаждения организма.  Причина  --
открытый  перелом голени, вероятно, в результате сильного удара
или ущемления с  последующей  ампутацией.  Для  ампутации  было
использовано  острое  орудие  с  короткой,  режущей кромкой. На
отдельных частях мышечной ткани имеются следы зубцов правильной
треугольной формы. В воду труп потерпевшего  попал  значительно
позднее и пробыл там не более двух дней.
     Алексей не перебивал, хотя все сказанное в обших чертах он
себе представлял. Слушая вполуха хриплый раздраженныи голос, он
вспомнил  чью-то  реплику,  брошенную  мимоходом:  ="медэксперт
Голдобина  полноценно  ощущает  жизнь  только  в  морге,  когда
вспарывает  трупам  полости.  В  другом  качестве  люди  ее  не
интересуют"=. Пожалуй, в этой шутке что-то есть.
     -- Дина Александровна,  вам  не  приходилось  сталкиваться
затем с вашими покойниками, как если бы они были... Ну, скажем,
живыми людьми?
     --  Сколько угодно! -- она не то хрипло рассмеялась, не то
каркнула вороной. -- Мужчины мрут, как мухи. Сейчас  вы  судите
передо  мной,  задаете вопросы, но я не дам гарантии, что через
день-два вы не окажетесь у меня на столе в прозекторской,  и  я
не буду делать вам трепанацию черепной коробки.
     Алексей внимательно посмотрел ей в глаза. Кажется, для нее
он и в самом деле представлял собой потенниальный труп.
     -- Вы не вполне меня поняли.
     --  У  вас  есть  еще вопросы? По существу, разумеется? --
Эксперт  встала  из-за  стола,  давая  понять,   что   разговор
закончен.
     --  Если  мой  вопрос представляется вам не по существу, в
таком случае прошу извинить.
     -- До свидания.
     Алексей  вышел.  Разговор  был  закончен  слишком   круто.
Похоже,  он  застал  Голдобину  врасплох.  Может  быть,  она не
восприняла вопрос всерьез? Посчитала  за  неудачную  шутку?  Но
нет,  реакция  была  почти  болезненной.  По  какой-то  причине
Голдобина не захотела на эту тему распространяться.
     Алексей  еще  более  утвердился  в   мысли,   что   вопрос
необходимо  с  кем-то  срочно  обговорить.  Чтобы не свихнуться
окончательно. Пожалуй, лучше всего подошел бы Хлыбов. В общении
с ним он почти физически ощущал удельный вес каждой его  фразы,
способность к независимым и конструктивным выводам.
     Алексей  набрал  домашний телефон Хлыбова, но трубку никто
не   взял.   Заявиться   просто   так,   без    предварительной
договоренности,  не  решился.  Он вдруг почувствовал, что кроме
Хлыбова в этом чужом городе у него ни одной  родственной  души.
Уж не из-за Анны ли, если быть честным, ему стало чудиться, что
он  нашел  в  Хлыбове  родственную  душу? Пожалуй, это довольно
опасное родство... Любопытно,  откуда  в  ней  эта  непонятная,
шаловливая доступность? Тут определенно кроется какая-то тайна.
     Проблема  с  нужным  собеседником  решилась  сама собой. В
девятом часу вечера ему позвонил Игорь Бортников,  направленный
сюда из облпрокуратуры в составе следственной группы. Алексей в
душе  ругнул  себя, что не догадался позвонить приятелю раньше,
потому  что  сегодня  в  ночь  Бортников  уезжал   из   города.
Заканчивалась его командировка.
     Слушая   резкий,   возбужденный  голос  приятеля,  Алексей
заподозрил неладное.
     -- Ты один?
     -- Да. Приходи. Правда, я жду еще гостя, но... не уверен.
     -- Кто такой?
     -- Покойник, по сути, -- в трубке раздался короткий  смех.
Затем последовали короткие гудки.

        15
     Спустя  полчаса  Алексей  постучал  в  дверь  гостиничного
номера.
     -- Открыто, входи, -- услышал он  за  спиной  голос  Игоря
Бортникова. Приятель поднимался следом по скрипучей, деревянной
лестнице.  --  Рассчитался за постой, -- пояснил он. -- Знаешь,
сколько  я  здесь  торчу,  в  этом  гадюшнике?   С   небольшими
перерывами  уже два месяца. Приехал в марте еще по снегу. Можно
сказать, по сугробам.  Потом  запахло  весной,  солнышко  стало
припекать, птички чирикают...
     -- Если чирикают, это воробьи.
     -- А что воробей -- не птичка?
     -- Я просто уточнил.
     -- Так вот... из-под снега по всему городу, в окрестностях
начали  вытаивать трупы. Утопленники и удавленники. С колотыми,
резаными ранами, изнасилованные. Просто  замерзшие  по  пьянке.
Застреленные.  Расчлененные.  Мужчины и женшины, дети, старики.
Милиция работала, как похоронная команда во время чумы, день  и
ночь.  И  тогда,  Леша, я понял: здесь идет необ®явленная война
всех против всех. Правда, неизвестно во имя чего.
     -- Наверное, как всегда во имя чего-то благородного.
     Бортников коротко хохотнул.
     -- Ты  унылый  ортодокс,  Леша.  Настоящая  жизнь  поэтому
проходит мимо тебя.
     -- Очень унылый?
     --  Однова живем! Ты оглянись вокруг со вниманием -- народ
развлекается. До упора. Ты  пробовал  когда-нибудь  у  себя  на
кухне  или  в  ванной  ночью  расчленить  труп любимой женщины?
Обливаясь при этом горькими слезами? Это тебе, брат, не  партия
в  шахматы. Это потрясает! Ты остро переживаешь могучий всплеск
разнообразнейших  ощущений  --  ужас,  запах  крови,   животную
радость  палача,  сладострастие, боль по поводу тяжелой утраты,
чувство  опасности,  сознание  собственной  исключительности  и
вседозволенности,  -- все вместе, все разом! Короче, это и есть
жизнь. Все остальное лишь слабая ее тень.
     Алексей усмехнулся.
     -- Ну и, сколько любимых женщин ты расчленил  за  эти  два
месяца?
     -- Увы! Я только завидую, глядя со стороны.
     Бортников  прошел  к  столу,  на  котором возвышалась гора
свертков и начатая бутылка армянского коньяку. Налил в стаканы.
     -- Леша, давай выпьем с тобой. Знаешь, за что?..
     -- За самоуничтожение, -- подсказал Алексей.
     -- Вот! Ты отлично меня понял.
     Он ударил стаканам о стакан и залпом  опрокинул  коньяк  в
рот. Потом подвинул всю гору свертков на столе гостю.
     --  Не  обращай  внимания,  ешь.  Это все местные мерзавцы
натащили в номер, пока  меня  не  было.  Подорожники.  Ты  даже
названий  таких  не  знаешь.  Взятка,  разумеется. Оставлю тете
Маше, здешней горничной. Такая чудесная  тетечка!  Зато  сын  у
тетечки  дважды  убийца,  даже оторопь берет. Теперь яблочко от
яблони далеко катится.
     Он снова налил в стаканы.
     --  Когда  я  приехал  сюда  впервые  и  осмотрелся,   мне
показалось,  что единственный выход из ситуации -- оцепить этот
гадюшник по периметру колючей проволокой, поставить  на  вышках
пулеметы  и...  та-та-та-та!  На  поражение.  Праведника в этом
городе нет ни одного, патронов поэтому не жалеть...
     Он замолчал и вдруг с усмешкой воззрился на гостя.
     -- А ты оказался пророком, Леша.
     -- В чем?
     -- Относительно меня. Помнишь каламбур? ="Быть  Бортникову
за бортом"=.
     -- Мой, ты уверен?
     Бортников  не  ответил. Они были одногодки. Но когда