ых религиозных  центров, как  Гива, Вефиль,  Рамафаим,  а  впоследствии
также Самария.
     Приступы религиозного  экстаза  не были чужды ни  Самуилу, ни Саулу, ни
Давиду.
     Саул,  возвращаясь из  Рамафаима  домой, встретил группу пророков и дал
вовлечь себя  в  их экстатические  пляски  и песнопения.  Вторичный  приступ
безумия случился с ним  после получения известия  об осаде города Иависа. Он
изрубил тогда двух волов, которыми пахал землю. В третий раз это произошло с
ним в  Рамафаиме, куда он  явился в погоне  за  Давидом. Навстречу ему вышел
Самуил  со  своими  пророками и, загипнотизировав  его  плясками,  пением  и
восклицаниями, вовлек в свой хоровод. В Первой  книге царств (глава 10, стих
5) сказано:
     "...и когда войдешь  там в город, встретишь сонм  пророков,  сходящих с
высоты,  и  пред  ними  псалтирь   и  тимпан,  и  свирель  и  гусли,  и  они
пророчествуют".
     Это  описание доказывает,  что  по  стране  шатались толпы фанатиков  и
религиозных  мистиков,   поразительно  напоминающих  дервишей  ислама.   Эти
израильские пророки носили полотняные одежды и специальные пояса и,  подобно
дервишам,  собирали милостыню. Их  религиозные обряды  включали  в  себя  не
только песнопения, пляски и  прорицание,  но и самобичевание, истязание тела
различными орудиями пытки.
     Знаменательно,  что  эти  пророки   появились   на  арене   израильской
религиозной  жизни  довольно  поздно.  Это   доказывает,  что   коллективное
экстатическое пророчествование не было местным, израильским явлением. Вопрос
его происхождения все еще остается открытым.  Однако преобладает мнение, что
израильтяне заимствовали его у  ханаанеян вместе с культом  Ваала, Астарты и
других финикийских  божеств.  Предполагают, что родиной  таких школ пророков
была Фригия, в Малой Азии, и уже оттуда школы проникли в Финикию и Ханаан. В
Третьей  книге царств сказано (глава  18, стих 19), что на содержании царицы
Иезавель находились четыреста финикийских пророков.
     Нужно отметить,  что это  явление  не  было  чуждо  и  другим  народам.
Достаточно  вспомнить  древнегреческие  оргии в честь  Аполлона и  Дионисия.
Геродот  рассказывает  о  вдохновенных  мужах,  которые  ходили по Греции  и
пророчествовали в  стихах. В  Израиле движение пророков  приняло  изуверские
формы. Пророк Осия (седьмой век до  нашей эры), желая  доказать иудеям, что,
поклоняясь  чужим  богам, они совершают тяжкий грех  прелюбодеяния, жил  три
года с падшей женщиной и  с чужой женой. Пророк Исаия (восьмой век  до нашей
эры) ходил нагой по городу, чтобы предупредить жителей Иерусалима, что  Яхве
так оголит их грешный город, лишая его всех богатств. В  течение  нескольких
столетий группы  странствующих  пророков  были в Ханаане  обычным  явлением.
Израильтяне относились к ним с суеверным страхом  и уважением, прислушиваясь
к их  пророчествам, и не отказывали в подаянии. Со временем,  однако, в ряды
святых мужей стали  проникать  всякого  рода  шарлатаны, именуемые  в Библии
лжепророками. По  их вине  народ стал относиться  к пророкам  неприязненно и
даже презирать их. Это явствует, в  частности, из вопросов, которые задавали
друг другу  жители  Гивы: "Неужели и Саул  во пророках?"  Когда Давид  шел с
плясками перед  ковчегом завета, его жена Мелхола заявила с презрением,  что
его  поведение  недостойно царя.  Мудрец и наставник народа Амос  решительно
возражал, когда его называли пророком.
     Под влиянием учения пророков, в также политических бедствий и страданий
евреи   постепенно  углубляли   свою   религию,   пока  она  наконец,  после
вавилонского  пленения,  не  вылилась в  чистейший  монотеизм. Эта  эволюция
должна   была,   естественно,   привести  к   ликвидации  примитивных   форм
коллективного пророчествования. Пророки высшего разряда, чьи сочинения вошли
в Библию, не  имели ничего общего со странствующими по стране прорицателями.
Но они не появились  на исторической арене Израиля как "deus  ex machina", а
несомненно были плодом  многовекового  развития  коллективного  религиозного
пророчествования.
     Трагическая история Саула известна нам исключительно из Библии, и мы, в
сущности, не  можем  сказать,  насколько  она правдива.  Поэтому обнаружение
любого   вещественного  доказательства,   в  какой-то  мере  подтверждающего
библейскую  версию, является волнующим событием.  Такое  событие произошло в
1922  году,  когда  американский  археолог  и  востоковед  Олбрайт  нашел  в
Тель-эль-Фулле, в  пяти километрах от Иерусалима,  развалины  Гивы,  столицы
Саула.  Раскопки показали, что это была мощная горная  крепость,  простая  и
строгая  по  конструкции, но  совершенно неприступная. Еп  защищали  угловые
башни и две линии стен из каменных блоков. Между стенами находились потайные
переходы и склады продовольствия.
     Среди развалин нашли огромное количество бронзовых наконечников стрел и
каменных снарядов для пращей. Ученые  установили, что развалины относятся ко
второй  половине  одиннадцатого  века  до  нашей  эры,  то есть  ко  времени
правления  первого  израильского  царя.  Были   обнаружены  также  развалины
Беф-Сана,  где филистимляне глумились над телом Саула. Согласно Библии,  они
поместили голову  несчастного царя  в храме Дагона,  его доспехи  - в  храме
Астарты, а туловище повесили на  городской стене. Высота развалин составляла
более двадцати трех метров - они состояли из восемнадцати слоев, относящихся
к различным эпохам.
     Самый  нижний  слой  восходит к четвертому тысячелетию до  нашей эры, и
следовательно, Беф-Сан был одним из древнейших  городов Ханаана. Но  для нас
интереснее  всего то, что в  слое,  относящемся  к эпохе  Саула,  обнаружены
развалины двух расположенных рядом друг с другом храмов  - Дагона и Астарты,
-  о  которых  говорится  в  Библии.  Камни  этих  храмов  были  свидетелями
последнего  акта  филистимско-израильского конфликта,  окончившегося гибелью
мужественного  царя   и  трех  его  сыновей.  Попутно  археологи  обнаружили
историческую  подробность,  которую авторы Библии  замолчали.  Толстый  слой
пепла,   закопченные   камни   и   разбитые   статуэтки   богов   доказывают
неопровержимо, что город пал жертвой внезапного нападения и пожара. Это дает
основания  предполагать, что Давид разрушил Беф-Сан в отместку за  глумление
над телом его предшественника.
     Рассказ о  Давиде, как мы  уже неоднократно  отмечали, говоря о  других
разделах  Библии,  составлен  из  народных  сказаний,   которые   столетиями
передавались из поколения в поколение. Составители включили их в Библию,  не
замечая или не придавая значения содержащимся в них противоречиям.
     Некоторые примеры  этих противоречий стоит привести, чтобы  показать, с
какими   трудностями   сталкиваются  ученые-библеисты,  пытаясь   установить
историческую  правду. Если мы попытаемся  ответить на вопрос, каким  образом
Давид  очутился  при  дворе  царя  Саула,  мы  окажемся   в  затруднительном
положении.  Библия дает две  совершенно  различные  версии. Из  шестнадцатой
главы Первой книги царств мы узнаем, что Давида  привели  во дворец  потому,
что он искусно играл на арфе и  своей игрой снискал расположение царя. Между
тем  глава семнадцатая  сообщает, что  Давид  привлек  внимание  Саула своей
победой над Голиафом. Победителем  Голиафа  был неизвестный  пастушок,  Саул
велел привести его к себе и спросил:
     "Чей сын этот юноша?" - стало быть, он не знал его раньше.
     Другой, еще более любопытный пример - это вопрос об убийстве Голиафа.
     Распространенная  версия, по которой Голиафа убил в единоборстве Давид,
основана на Первой книге царств. Когда же мы читаем Вторую книгу царств, нас
охватывает изумление, так как мы узнаем, что Голиафа убил вовсе  не Давид, а
некто  Эльханан из Вифлеема.  Библеисты  неоднократно пытались об®яснить или
как-то сгладить эти расхождения. В случае с Голиафом  было сделано открытие,
которое  неожиданно навело ученых на след. Оказалось, что мы, в сущности, не
знаем, как звали преемника Саула на израильском  престоле.  "Давид",  так же
как  в  текстах мари "давидум", не  имя собственное, а  звание или прозвище,
обозначающее вождя или опекуна. Выяснив это, многие библеисты сделали вывод,
что Давид и Эльханан - одно и то же лицо.
     Итак,  если  мы  предположим,  что  Голиафа убил  вифлеемский  пастушок
Эльханан,   которого  потом  благодарный  народ   Израиля   назвал  Давидом,
противоречие исчезнет, как  по мановению волшебной палочки. Но если мы  даже
полностью   согласимся  с   этой  гипотезой,  остается   еще   много  других
противоречий, снижающих историческую ценность библейских  сказаний. В Библии
перемешаны факты  с легендами, старинные народные  предания с более поздними
дополнениями, и, как бы  ученые ни  старались,  им  никогда  уже не  удастся
установить  истину  полностью.   Типичным  примером   такого  несоответствия
является утверждение,  что  Давид  отнес  голову  Голиафа  в Иерусалим. Это,
конечно,  значительно  более  поздняя  вставка:  ведь  мы  знаем, что  Давид
завоевал Иерусалим намного позже, уже будучи царем израильским.
     Легендой  является  также  традиция,  приписывающая   Давиду  авторство
большинства  псалмов, собранных в Библии. Псалмы,  несомненно, имели большее
влияние  на умы последующих поколений,  чем другие книги Ветхого завета. Это
религиозная   лирика,  отличающаяся  красотой   и   богатством   настроений,
выражающая целую гамму чувств:
     от  уныния, смирения  и отчаяния до надежды, веры, радостного  под®ема,
благодарности  и  жизнерадостности.  Величественная  простота этих поэм,  их
лаконизм,  строгость  стиля и  покоряющий сердца религиозный  пыл сделали их
неиссякаемым  источником  вдохновения   для  многих  поэтов,  художников   и
композиторов.
     Главная  идея  этих религиозных  гимнов  -  монотеизм. Они являют собой
апофеоз величия  и  могущества  Яхве,  который дарит  людей  любовью,  умеет
прощать им самые тяжкие грехи, но бывает также неумолим в гневе и беспощаден
в  наказаниях. Это уже концепция божества высшего разряда, божества, которое
диктует  человеку  нравственные  законы. Но  космология этих  поэм столь  же
примитивна, как  во времена Авраама. Яхве сидит на престоле на  небесах, его
окружают ангелы, земля плоская и окружена праокеаном, ужасные чудовища хаоса
и зла борются с  силами порядка и созидания. Лишь позже Яхве восторжествует,
а землей будут управлять цари из рода Давидова. Название псалмов  происходит
от греческого слова  "псаллейн" - "трогать пальцами струны". Слово "псалмос"
обозначает струнный  инструмент, вероятно финикийского происхождения, или же
песню,  исполняемую под аккомпанемент  этого  инструмента.  Псалмы шестой  и
одиннадцатый начинаются с  примечания: "На восьмиструнном". Это, несомненно,
значит, что псалом  должен сопровождаться аккомпанементом на восьми струнах.
Многое  говорит  за то,  что текст делился на сольные  партии и партии хора.
Каждая поэма была чем-то вроде литании или антифона, являющихся неот®емлемым
компонентом различных обрядов и литургических церемоний.
     Авторство Давида,  как уже говорилось  выше, является  легендой. Анализ
текста псалмов неопровержимо доказывает, что  большинство  из  них  не могло
быть  создано до вавилонского  пленения  и  было  включено  в Библию  лишь в
третьем веке до нашей эры Их содержание отражает религиозные представления и
социально-политические     отношения,     характерные    для     последнего,
послевавилонского  периода еврейской истории. Даже  элегический  плач, якобы
сочиненный Давидом после смерти Саула и Ионафана, на самом деле  заимствован
из древнего сборника гимнов - Книги праведника.
     Это  отнюдь   не  значит,  что  Давид   не  был  поэтом  и  музыкантом.
Израильтяне, как мы уже отмечали,  отличались исключительной музыкальностью.
На  фреске, обнаруженной в Бени-Хассане, изображены среди еврейских пастухов
музыканты с лирами в руке.
     Из надписей в Египте и Месопотамии мы узнаем, что Израиль посылал в эти
страны оркестры и  ансамбли танцовщиц.  Существовали также женские оркестры.
Иудейский  царь  Езекия  (721-693 годы  до  нашей  эры),  стараясь  снискать
расположение  ассирийского  царя,  Синахериба,  послал  ему группу певцов  и
певиц.
     При такой богатой музыкальной традиции не было бы ничего удивительного,
если   бы  некоторые  израильские  цари  оказались  талантливыми  поэтами  и
композиторами.
     Прелесть археологии именно в  том и состоит, что она иной  раз внезапно
превращает   в  неопровержимую   научную  истину  какое-нибудь  историческое
предание, относительно которого мы сомневались, правда это или  легенда. Так
случилось  с библейским  рассказом о  взятии Давидом  Иерусалима.  Благодаря
одному  сенсационному открытию  мы  теперь  совершенно  уверены,  что  Давид
завоевал эту твердыню иевусеев,  и знаем  даже, каким чудом это ему удалось.
Мы  сознательно  говорим "чудом",  ибо крепость была  расположена на вершине
неприступной  скалы  и на  протяжении  четырехсот  лет успешно  отражала все
вражеские нападения.
     Библейский  рассказ  о ее  завоевании  лаконичен  и  туманен.  Из  него
следует, что Иоаву удалось взять крепость хитростью:
     он проник туда  по какому-то  потайному  каналу и напал на  иевусеев  с
тыла.
     Как   это  часто  случается   с  археологическими  открытиями,  загадка
выяснилась совершенно  случайно.  В  1867  году  английский  офицер, капитан
Уоррен, осматривал Иерусалим и его ближайшие окрестности. Он заинтересовался
источником  Аин  Ситти  Мариам в долине  Кедрона,  известным  в  Библии  под
названием  Гихон. Среди развалин  мусульманской мечети Уоррен обнаружил яму,
ведущую  в глубь земли.  Спускаясь  по выдолбленным в  скале  ступенькам, он
дошел до подземного водоема с  ключевой  водой.  Несмотря на темноту, Уоррен
заметил прямо  над головой  круглое отверстие в скале. Раздобыв  лестницу  и
веревку, он  залез  вглубь.  Это был выдолбленный в стене канал, который шел
сначала  горизонтально,  а  затем по  вертикали.  Уоррен с  огромным  трудом
поднялся  по  нему вверх  и на  высоте  тринадцати  метров  увидел коридор с
высеченными в камне ступеньками, ведущими в слабо освещенную пещеру.
     Оттуда  по узкой расщелине он  выбрался  наружу и, к  своему изумлению,
убедился, что находится внутри древних стен города.
     Тоннель,  как  установили   ученые,  был   построен   в  конце  второго
тысячелетия  до нашей  эры, и  конечно  же  это и есть  тот самый  канал, по
которому  Иоав   проник  в  город.   Нетрудно  представить   себе,  как  это
происходило. Сначала Иоав сам пробрался по каналу с веревкой, потом протащил
туда  всех своих солдат и напал  на защитников крепости изнутри, в то  время
как Давид атаковал снаружи.
     Иерусалим был  одной из самых сильных твердынь Ханаана,  но у него была
своя  ахиллесова  пята:  в  городе  не  было  воды.  В мирное  время  жители
спускались  к  источнику Гихон,  но  в  случае осады путь  к  источнику  был
отрезан.  И вот они выдолбили  в  скале тоннель со  ступеньками. По нему  на
веревке спускали  сосуды, а кто-нибудь, скрытый в нижней пещере, наполнял их
водой из водоема.
     Существование прохода  держали в строжайшей тайне.  Как о  нем проведал
Иоав,  мы не знаем.  Должно  быть,  проговорился кто-нибудь  из  пленных или
израильские воины услышали случайно, как ударяется о скалу сосуд с водой.
     Рассказ о  двух  первых царях Израиля можно отнести к  шедеврам мировой
литературы.  Борьба Саула  со  жрецами  в защиту своего  престола,  мрачная,
жуткая сцена у женщины-волшебницы в Аэндоре, крушение  дела всей его жизни и
самоубийство,  затем бурная жизнь Давида, его  горькая старость, отравленная
мятежами  и дворцовыми  интригами,  - все это эпизоды подлинно шекспировской
трагедии.
     Оба царя изображены  незаурядными  личностями,  глубоко  человечными  в
своих достоинствах, недостатках и преступлениях; у обоих есть  свои заслуги,
оба потрясают  нас  силой  и страстностью  своих  чувств. Из  наивных  порою
библейских  сказаний   встают  яркие,  живые  и  многогранные   человеческие
характеры.  Каким  прекрасным  психологическим  этюдом  является,  например,
описание постепенного душевного упадка Саула, отравленного ядом подозрений и
зависти!  Поражает  также  реализм,  с  каким составители  Библии обрисовали
темные,  неприглядные  стороны характера  Давида,  несмотря  на то что,  как
верный  слуга  жрецов,  он был их  излюбленным  героем.  Их  личные симпатии
оказались бессильными перед  неопровержимыми  историческими  документами,  с
которыми  они  вынуждены  были  считаться.  В  библейском  тексте  явственно
проступает  отношение  составителей   к  обоим  царям.  Саул,  враг  жрецов,
изображен черной  личностью,  несмотря на  то  что его  образ жизни вряд  ли
заслуживает осуждения. Зато Давид, любимец  жрецов,  возносится  до небес, а
его  преступления и  неблаговидные  поступки  затушеваны  или  изображены  с
необыкновенной снисходительностью. Несмотря на то что Давид был узурпатором,
шагавшим к престолу по трупам, нельзя отрицать, что он принадлежит  к  числу
самых выдающихся и заслуженных личностей в истории Израиля.  Как полководец,
завоеватель  и основатель государства, он  заслуженно стал гордостью  своего
народа. Поразительно быстро, однако, Давид превратился в восточного  деспота
и  изнеженного  сибарита.  Его многочисленный гарем, продажные, погрязшие  в
интригах и склоках придворные круги, влияние различных фаворитов и фавориток
-  такова  потрясающая  картина  постепенного  нравственного  падения  этого
крупнейшего  государственного   деятеля.   Сомнительным   кажется   также  и
утверждение, что  Давид был верным яхвистом.  Если он поклонялся одному лишь
Яхве,  то  откуда  взялась  у него в доме статуя, которую Мелхола нарядила в
одежду мужа и положила в постель? Это же наш хороший знакомый домашний  бог,
предмет языческого культа, запрещенный и преследовавшийся яхвистами.
     Что  касается  отношения  Давида  к  жрецам,  то   есть  все  основания
предполагать,   что  он  поддерживал   их  исключительно   из   политических
соображений.  Будучи родом из племени Иуды и к тому же узурпатором, лишившим
власти  законную   династию  Саула,  он  не   пользовался  популярностью   у
большинства северных израильских племен. О том, как неуверенно он чувствовал
себя на престоле, свидетельствует хотя бы  тот  факт, что его личная гвардия
состояла  из чужеземных, главным  образом филистимских, наемников. Давид изо
всех сил старался завоевать  расположение  северных племен. Этим об®ясняется
об®явленный  им  траур  по Саулу,  пышные  похороны погибшего  царя, а также
распоряжение   предать  земле   повешенных  потомков   Саула   (когда  народ
заволновался,  тронутый  поведением  Рицпы).  Но,  как   доказывают   мятежи
Авессалома  и  Сивы,  все старания Давида  ни  к чему  не привели. И  именно
поэтому  он  обратился  к  жрецам  и  опирался  на  них.  Союз  со  жрецами,
разумеется,  был основан на ряде  компромиссов, иногда весьма странных, как,
например,  компромисс  в  вопросе  о должности  верховного  жреца.  Законным
верховным  жрецом с  резиденцией в Гаваоне, в северном Ханаане,  был  Садок.
Давид, будучи  царем  иудейским,  назначил верховным  жрецом своего  друга и
советника Авиафара. Когда он об®единил под своей  властью обе части Ханаана,
возник щекотливый вопрос о том, за кем останется высокая должность. Давид ни
за что  не хотел  отстранить Авиафара, который  был ему  преданным  другом и
помощником. Сад  ока  тоже нельзя  было  лишить  должности, чтобы не вызвать
гнева северных племен. Поэтому в первый и  последний раз в  истории  Израиля
было   принято  решение  оставить  на  посту  обоих  верховных  жрецов.  Это
ненормальное  положение  изменил  только   Соломон,  изгнавший  Авиафара  за
поддержку притязаний Адонии на престол. С тех пор должность верховного жреца
переходила  в роду  Садока от