виду, я мельком встречал  года  два
назад. Она не может помнить меня.
     -  И  все же помнит. Из того,  что  вы написали, она скупила все ленты,
которые только могла  отыскать,  под всеми  псевдонимами. Она даже ложится с
ними спать. Говорит, что они навевают ей сладкие сны. Но они и так все знают
вас,  Джубал.  Комната,  в которой  меня  принимала  Пат, имела единственное
украшение:  цветное  изображение вашей головы в натуральную величину. Словно
вам  отсекли голову,  а вы  напоследок скроили  свою  ужасную  ухмылку. Фото
сделал Дюк.
     - Опять этот подонок!
     - Это Джил его попросила.
     - Вдвойне подонок!
     -  Ее надоумил Майк.  Джубал, крепитесь -  вы святой покровитель Церкви
Всех Планет.
     Джубал ошарашенно уставился на Бена.
     - Они не посмеют так сделать!
     -  Уже  сделали. Майк отдает вам долг  за  то, что вы начали весь  этот
спектакль, так хорошо об®ясняя ему все, что он смог понять, как приспособить
марсианскую теологию к людям.
     Джубал выругался, а Бен продолжил:
     - Вдобавок  ко всему, Доун считает, что вы  прекрасны. Если не  считать
этого  выверта,  она весьма интеллигентна... и  поистине очаровательна. Но я
отвлекся. Майк заметил нас, крикнул: "Привет, Бен! Увидимся" -  и возобновил
свои разглагольствования.
     Джубал,  это  надо  было  слышать. Абсолютно  не  похоже на  проповедь.
Никаких на нем  мантий, просто модный, хорошо пошитый белый  костюм.  Он был
похож на  одного из этих чертовых торговцев  подержанными машинами. Он сыпал
шуточками и травил  анекдоты.  Суть его болтовни сводилась  к  разновидности
пантеизма... Один  из  анекдотов был довольно бородатым:  как  один дождевой
червяк вылез на солнышко, увидел другого  и говорит: "Эй,  подружка, смотри,
какая погодка, а не переспать ли нам?" А в ответ слышит: "Не будь дураком, я
твоя задница". Слышали когда-нибудь?
     - Слышали? Да я его придумал.
     - Никогда не думал, что он так стар.  Майк извлек из него  мораль.  Его
идея заключается в том, что когда встречаешь того, кого грокаешь, - мужчину,
женщину, брошенную кошку, ты встречаешь часть себя. Мы  растащили  Вселенную
по кускам и согласились забыть о целом ради частностей.
     - Солипсизм и пантеизм, - угрюмо сказал Джубал. - Вместе они  об®ясняют
что угодно.  Отбрасывают  любой  нежелательный  факт, примиряют все  учения,
охватывают  все истины и  заблуждения. Но это леденец:  вкусно, но не сытно.
Это все  равно,  что закончить рассказ словами: "... и тут маленький мальчик
свалился с кроватки и проснулся".
     - Не  придирайтесь. Поспорьте лучше  с Майком. Поверьте,  он делает все
очень убедительно. Один раз он остановился  и сказал: "Вы, наверное,  устали
от слов..." и все завопили: "Нет!" Он действительно  вертит  ими, как хочет.
Он возразил, что охрип, да  и к тому же  все равно  пришло  время показывать
чудеса. И продемонстрировал исключительную ловкость рук... Вы знаете, что он
выступал фокусником на карнавалах?
     - Слыхал. Сам он никогда не говорил мне о причине этого греха.
     - Он настоящий  мастер. Он делал трюки, которые одурачили даже меня. Но
лучше бы он ограничился этими  фокусами.  Людей  зачаровывала его  болтовня.
Наконец он  остановился  и  сказал:  "От  Человека  с Марса ждут необычного.
Поэтому я  на каждой  встрече  делаю  несколько  чудес. Я  не  могу не  быть
Человеком с Марса, это свершившийся  факт.  Чудеса  могут  произойти с вами,
если вы  захотите  этого.  Однако  для  вещей,  более  сложных,  нежели  эти
простенькие  чудеса, вы должны войти в круг. С теми, кто захочет  учиться, я
встречусь позднее. Карточки вам раздадут".
     - Патти об®яснила мне: "Вся эта толпа - люди случайные. Они пришли сюда
из любопытства или  приглашены кем-то  из  внутренних кругов". Джубал, Майкл
организовал девять кругов, наподобие лож, и никому  не  говорят,  что внутри
есть  еще один  круг, пока тот не  созреет  для этого.  "Это дело  Майкла, -
сказала мне  Пат, -  которое он  делает так же  легко, как  дышит, поскольку
чувствует  людей  и  способен выбрать  подходящую кандидатуру". Но при  этом
никогда не торопится. Дюк  стоит наготове за этой  решеткой, и Майк  говорит
ему, кого  надо  отделить, где он сидит, ну и все  такое прочее. Именно Майк
это решает... и  отбрасывает тех, кто не нужен. Потом в дело вступает  Доун,
получив от Дюка рисунок расположения мест.
     - И как это выглядит?
     - Не знаю, Джубал, не видел. Ведь есть десяток способов отделить нужную
овечку от стада,  как только Майк  поймет, кто именно это должен быть и даст
какой-нибудь сигнал Дюку.  Патти говорит, что Майк провидец.  Я  не  отрицаю
такой возможности. Потом они собирали подаяния. Майк даже это делает не так,
как  принято   в   церкви.  Ну   знаете,  такая   музыка   и  величественные
церемониймейстеры. Он говорит, что никто не поверит, будто это церковь, если
не будет  сбора подаяний. Так вот, они вынесли  корзины, уже полные денег, и
Майк сказал, что  все  это  внесли прихожане, которые были  до  них. Так что
берите сколько  хотите, если  вы увечны,  голодны или просто нуждаетесь.  Но
если  вы испытываете потребность  дать -  дайте. Сделайте одно из двух: либо
возьмите, либо  положите. Я  понял, что  он нашел-таки способ  избавиться от
чрезмерного богатства.
     Джубал задумчиво проговорил:
     - Это предложение,  правильно поданное, приведет к тому, что люди будут
давать больше,  чем  собирались...  и только  немногие  возьмут какие-нибудь
гроши. Очень немногие.
     -  Не знаю, Джубал.  Патти  утащила  меня,  когда  Майк  передал бразды
правления Доун. Она  привела меня  в закрытую аудиторию, где проходят службы
для седьмого круга, для людей, которые посещают церковь уже давно и достигли
определенных успехов. Если это, конечно, успехи.
     Джубал, переход от одного круга к другому был очень резким, было трудно
перестроиться.  Внешний круг  -  это  наполовину лекция, наполовину концерт.
Этот же -  почти вудуистский обряд. Теперь Майк был  в  мантии.  Он выглядел
взрослее, аскетичнее и сосредоточенней, глаза его светились. Само место было
сумрачным,  от музыки  по коже ползли  мурашки,  и  тем  не менее,  хотелось
танцевать. Мы с Патти  присели  на кушетку, которая чертовски  смахивала  на
постель.  Что  это  была  за  служба,  не  могу сказать.  Майк  распевал  на
марсианском, они  отвечали на марсианском, за  исключением рефрена: "Ты есть
Бог! Ты есть Бог!" вперемешку с каким-то марсианским словом, которое  нельзя
произнести, потому что сразу пересыхает глотка.
     Джубал издал несколько каркающих звуков.
     - Оно?
     - Пожалуй. Джубал...  может,  вы  тоже  на  крючке? Неужели и  вы  меня
предали?
     - Нет. Ему научил меня Стинки. Он говорит, что это гнуснейшая ересь. По
его меркам, как я понимаю.  Это  слово, которое Майк  переводит как "ты есть
Бог". Махмуд говорит, что это нельзя назвать даже приблизительным переводом.
Это  Вселенная,  возвещающая  о своем  самосознании...  или peccavimus*  при
полном  отсутствии раскаяния... или дюжина других вещей. Стинки говорит, что
не понимает его даже по-марсиански. Он понял  только, что это грязное слово,
наигрязнейшее с его точки зрения, более  близкое к вызову  сатаны,  нежели к
благословению  господнему.  Валяй дальше.  Это  все, что  там  было?  Просто
сборище фанатиков, воющих по-марсиански?

     * Рeccavimus (лат.) - человек, признающий свою вину.

     - Ну... Джубал,  они  вовсе не  выли, да и  фанатизма никакого не было.
Иногда они едва слышно шептали что-то. Потом говорили громче. Временами в их
словах   проступал  ритм,  как   в   речитативе,  хотя  вряд   ли  это  было
отрепетировано. Больше всего это походило на то, как если бы они были единым
человеком и говорили о том, что чувствуют. Джубал, вы видели, как поставлено
дело у фостеритов...
     - Видел, и, к сожалению, больше, чем хотелось бы.
     - Так вот, это  было вовсе  не то неистовство. Все было  тихо и просто,
как  переход от бодрствования ко сну. Но все же чувствовалось напряжение,  и
оно  все нарастало,  но...  Джубал,  вы когда-нибудь бывали на спиритических
сеансах?
     - Да. Я испробовал все, что мог, Бен.
     - Тогда  вы  знаете,  как  может  нарастать напряжение,  хотя никто  не
шевелится и не произносит ни слова. Так и здесь обстановка больше напоминала
спиритический  сеанс, нежели  самую спокойную  церковную службу. Но это была
обманчивая тишина: в ней таилась страшная сила.
     - Нужное слово - "аполлонический".
     - Что?
     - Как противоположность  слову "дионисийский".  Люди  упрощенно считают
синонимами  слова  "аполлонический" слова  "тихий", "мягкий", "холодный". Но
аполлоническое и дионисийское - две стороны одной монеты. Коленопреклоненная
монахиня  в  келье  сохраняет  совершеннейшее  смирение,  однако  она  может
испытывать куда больший экстаз, чем любая жрица Приапа во время празднования
весеннего  равноденствия.  Экстаз  в голове,  а не во внешних проявлениях. -
Джубал  посерьезнел. -  Другая ошибка  состоит  в том,  чтобы  ассоциировать
аполлоническое с "хорошим": видимо, потому, что большинство наших  уважаемых
сект  аполлонические  по  ритуалам   и   заповедям.  Простой   предрассудок.
Продолжай.
     - Ну...  там  было не так тихо,  как  в келье  монашенки.  Они  ходили,
менялись местами, обнимались...  кажется,  больше  ничего, но  освещение там
было  довольно тусклым,  много  не разглядишь. Одна  девочка собралась  было
присесть  с  нами, но Пат  сделала ей какой-то знак... она поцеловала  нас и
отошла. - Бен ухмыльнулся. - Весьма качественно поцеловала, смею уверить.  Я
был единственным  человеком без мантии. Думаю, это бросалось в глаза. Но она
вроде бы не обратила внимания.
     Но   все   в  целом  происходило  спонтанно...  и   в   то   же   время
скоординированно,  как  танец балерины.  Майк иногда вставал впереди, иногда
расхаживал  среди остальных. Раз он тронул мое плечо и  поцеловал Патти - не
торопясь, но быстро. Он не говорил. Позади того места, где  он стоял, когда,
как  мне  кажется,  вел  службу,  торчало   какое-то  сооружение   наподобие
стереобака.  Он  использовал его для "чудес", но никогда не пользовался этим
словом,  по крайней  мере, на  английском.  Джубал,  каждая церковь  обещает
чудеса. Но это было враньем вчера и будет враньем завтра.
     -  Исключение,  -  перебил  Джубал,  -  многие их производят, и exempli
gratia* среди многих - христианские ученые и католики.

     * Еxempli gratia (лат.) - пример.

     - Католики? Вы имеете в виду урдитов?
     - Я подразумевал чудо пресуществления*.

     * Пресуществление - превращение просфор в тело Христово.

     -  Хм...  Я  не  могу  счесть  чудом  такую  мелочь.  Что  же  касается
христианских ученых... если я сломаю ногу, лучше позову хирурга.
     - Тогда внимательней смотри себе под ноги, - пробормотал Джубал, - и не
вздумай беспокоить меня по этому поводу.
     - И не собирался. Нужен мне школьный приятель Вильяма Гарвея*.

     * Вильям Гарвей (1578-1657) - английский врач, основатель  физиологии и
эмбриологии.

     - Гарвей, между прочим, отлично лечил переломы.
     - Да, но  как насчет  его  школьных  дружков?  Джубал, упомянутый  вами
случай может  быть и чудом... Но Майк исполнял сенсационные  штуки.  Он либо
искусный иллюзионист, либо отличный гипнотизер...
     - Либо и тот и другой,
     -  ...либо настолько усовершенствовал стереовидение, что изображение не
отличается от оригинала.
     - Как ты отличишь настоящее чудо от обмана, Бен?
     - Это не тот вопрос, на который я с ходу могу ответить. Уж не знаю, что
он там использовал, но спектакль был хорош. Один раз там сделалось светло, и
появился  лев. Он сидел неподвижно,  как тот, что у библиотечной лестницы, и
вокруг него прыгали ягнята. Лев только помаргивал и зевал. Конечно, Голливуд
способен и не на такие трюки, но я чувствовал львиный запах. Хотя и это тоже
можно как-нибудь устроить.
     - Почему ты так настаиваешь на том, что это обман?
     - Проклятье, я просто стараюсь рассуждать здраво.
     - Тогда не пытайся заглянуть за кулисы. Веди себя, как Энн.
     - Я не Энн. И  тогда я вовсе не рассуждал здраво. Я просто наслаждался,
и мне  было  приятно. Майк  сделал  кучу  всевозможных фокусов:  тут  тебе и
левитация,  и  прочие  такие  штуки.  Патти  шепнула, чтобы  я оставался,  и
собралась куда-то отойти. "Майк сейчас сказал им, что те, кто чувствует себя
недостаточно подготовленным  для  следующего  круга, могут уйти". Я  сказал:
"Тогда  и  мне  лучше уйти". Она возразила:  "О,  нет,  милый!  Твой  круг -
девятый. Посиди. Я  сейчас". И  ушла.  По-моему, никто не  тронулся с места.
Здесь были  члены  седьмого круга, подготовленные к следующей ступени.  Я не
заметил, как снова зажглись лампы... и появилась Джил!
     Джубал, это вовсе не  походило на стерео! Джил отыскала меня взглядом и
улыбнулась. Конечно,  если артист  смотрит прямо в камеру,  он смотрит вам в
глаза  независимо от  того,  где вы  сидите.  Но если Майк  так  здорово все
отладил, ему надо это запатентовать, Джил была в каком-то диковинном наряде.
Майк стал что-то  интонировать*, частично на английском. Что-то там о Матери
Всего Сущего, единстве  многообразия, стал называть ее различными именами...
и с каждым именем ее наряд менялся...

     * Интонирование  - повышение  голоса к середине  стихотворной строки  и
понижение к концу.

     Увидев Джил, Бен Кэкстон  насторожился. Это была  не иллюзия,  это была
Джил!  Она  взглянула на  него  и улыбнулась. Он вполуха  слушал заклинания,
мысленно  убеждая  себя,  что  перед  Человеком  с  Марса просто  установлен
огромный стереобак.  Но он готов был поклясться, что может подняться по этим
ступеням и коснуться Джил.
     Он  испытывал  большой соблазн  сделать так,  но  это  могло  поло-мать
спектакль Майка. Надо подождать, пока Джил не освободится.
     - Кибела!
     Наряд Джил моментально изменился.
     - Изида!
     ...и снова.
     -  Фригг!.. Гея!.. Дьявол!..  Иштар!.. Мариам!.. Матерь Ева! Mater Deum
Magna!* Любящая и любимая, Жизнь неумирающая...
     Кэкстон больше ничего не слышал. Джил была праматерью Евой, одетой лишь
в свою славу. Огней стало больше, и Бен увидел, что она в  райском саду, под
деревом, на котором раскачивалась большая змея.
     Великая Богоматерь.
     Джил улыбнулась, протянула руку и  погладила змеиную голову, обернулась
к аудитории и простерла руки.
     Кандидаты поднялись, чтобы войти в Эдем.
     Вернувшаяся Патти тронула Бена за плечо.
     - Бен... Идем, милый.
     Бену больше хотелось  остаться и чего-нибудь выпить, не отрывая взгляда
от  блистательной Джил... Но  ему хотелось  и присоединиться к процессии. Он
поднялся и пошел к выходу. Оглянувшись, он увидел, как Майк возложил руки на
плечи женщины, шедшей первой... и пошел вслед  за  Пат, не увидев  того, как
пропала мантия женщины, едва  Майк поцеловал ее. И того, как Джил поцеловала
шедшего первым мужчину... и как исчезла его мантия.
     - Мы  обойдем  кругом, -  сказала  Патти, - чтобы дать им время войти в
Храм. Конечно, мы могли  бы пройти напрямик, но тогда Майку потребовалось бы
время,  чтобы  снова ввести их  в настроение,  а ему сегодня и так  пришлось
здорово поработать.
     - Куда мы сейчас?
     -  Заберем Лапушку. Потом обратно в Гнездо. Если  только ты не захочешь
принять участие в посвящении. Но ты пока не  знаешь марсианского и ничего не
поймешь.
     - Ну... я бы не прочь видеться с Джил.
     -  Ах, да.  Она просила  передать,  что  сейчас поднимется. Сюда,  Бен.
Открылась дверь, и Бен оказался в райском саду. Змея подняла голову.
     - Ну-ну,  дорогуша,  - заворковала Патриция.  - Ты  всегда  была  самой
хорошей мамочкиной дочкой.
     Она сняла удава с ветвей и опустила в корзину.
     - Сюда ее принес Дюк, но мне надо было устроить ее на дереве и сказать,
чтобы она никуда не убегала. Тебе повезло, Бен, переход на английский бывает
очень редко.
     Бен тащил Лапушку и потихоньку осознавал, что четырнадцатифутовая  змея
- нелегкая  ноша:  у  корзины  были стальные  скрепы.  Когда  они  оказались
наверху, Патриция сказала:
     -  Поставь ее сюда, Бен. - Она сняла гофрированный воротник, отдала его
Бену и  положила змею себе на плечи. -  Это награда  Лапушке за то, что  она
была хорошей  девочкой. Она ждет маму,  чтобы обнять  ее. Мне скоро  идти  в
класс, поэтому я поношу ее, пока не надо будет бежать. Нет ничего хорошего в
том, чтобы обманывать змею. Они, как дети, они не могут грокать в полноте.
     Они прошли ярдов пятьдесят и оказались перед входом в Гнездо.  Бен снял
с Патриции сандалии и носки после того, как разулся сам. Они прошли  внутрь,
и Пат подождала, пока  Бен раздевался до трусов. Бен чувствовал себя  крайне
неловко и никак не мог набраться  храбрости, чтобы избавиться  от  последней
одежки. Сейчас он был полностью уверен, что одежда в Гнезде была так же не к
месту,  как  шипованные  башмаки  в  танцзале.   Предупреждение  на  выходе,
отсутствие окон, уют Гнезда, отсутствие  платья у Патриции и ее уверенность,
что он поведет себя соответственно - все это говорило в пользу наготы.
     Поведение  Патриции он не брал в расчет, исходя  из предположения,  что
татуированная леди  может иметь не совсем обычные представления относительно
одежды, но, войдя  в одну из комнат, они прошли мимо мужчины,  который шел к
ванным и "маленьким гнездам". На нем было одежды даже меньше, чем у Патриции
- на одну змею и кучу картинок. Он поприветствовал их фразой: "Вы есть Бог",
и   прошел  дальше.  В   комнате   было  еще  одно  доказательство:  фигура,
растянувшаяся на кушетке (женщина).
     Кэкстон знал, что во многих семьях принято ходить дома нагишом, а это и
была  семья:  семья  водных  братьев.  Но  все  равно  он  разрывался  между
стремлением  показать свою  воспитанность  (снять этот символический фиговый
лист) и уверенностью  в том, что, если он это  сделает и войдет какой-нибудь
одетый незнакомец, он будет  чувствовать себя  крайне  глупо. Проклятье,  он
может даже покраснеть!

     - Что бы сделали вы, Джубал?
     Харшоу поднял бровь.
     - Ты думаешь, что я был бы шокирован? Человеческое тело иногда приятно,
чаще некрасиво, но никогда не  имеет значения per  se*. Значит, Майк  у себя
дома держится нудистской линии. Я должен радоваться? Или возмущаться?

     * Per se (лат.) - само по себе.

     - Черт возьми,  Джубал, сохранять  олимпийское спокойствие легко.  Но я
никогда не видал, чтобы вы прилюдно снимали штаны.
     - Тебя  я  тоже не видал.  Но  я  грокнул,  что у тебя  мотивом была не
скромность. Ты страдал  от  отвратительного  страха  показаться  посмешищем.
Невроз с длинным псевдогреческим названием.
     - Чепуха! Я просто не был уверен, что в данном случае прилично!
     - Нет уж, сами городите  чепуху, сэр! Ты знал, что там было прилично...
Но боялся глупо выглядеть... или  опасался неожиданного галантного рефлекса.
Но  я грокаю,  что Майк имел резон для  всеобщей наготы. У него  на все есть
резон.
     - Да. Джил говорила мне.

     Бен  стоял в прихожей, спиной к комнате, держась за трусы, и уговаривал
себя не дрейфить, когда сзади на него легли чьи-то руки.
     - Бен, милый! Как прекрасно!
     Вслед за этим Джил оказалась в его об®ятиях, а ее губы, теплые и жадные
- у его губ. И Бен был страшно рад, что не успел раздеться полностью. Она не
была больше праматерью Евой, на ней была  мантия проповедницы. И  все  же он
был  счастлив,  что  держит в руках подвижную,  теплую,  слегка отбивающуюся
девушку.
     - Ну и ну! - воскликнула она, оторвавшись от его губ. - Сто лет тебя не
видела, старый развратник. Ты есть Бог.
     -  Ты есть Бог, -  отозвался  он. - Джил,  ты стала  еще красивее,  чем
раньше.
     - Да, - согласилась она. - Результат налицо. Слушай, я прямо задрожала,
когда встретилась с твоим взглядом на выпуске!
     - На выпуске?
     -  Джил  имеет  в виду, - вмеша