андрогинности*.  Но  Джил  не
была уверена, что Майк сможет избежать приставаний, скажем, Дюка. К счастью,
водные братья-мужчины были настоящими мужчинами, а остальные водные братья -
настоящими   женщинами.   Джил   надеялась,   что   Майк  все-таки   грокнул
неправильность  однополых отношений и  никогда  не  разделит воды  с  такими
людьми.)
     * Андрогинность - сочетание признаков обоих полов.
     Не мог  понять  Майк и  того, почему Джил бывало  приятно, когда на нее
глазели. Их с Джил точки зрения были примерно одинаковы только  тогда, когда
они   покинули   последний  карнавал,  где  Джил  сделалась  равнодушной   к
посторонним взглядам. Теперь она  видела, что ее тогдашнее знание  себя было
лишь зародышем истинного знания. На самом деле взгляды посторонних мужчин не
оставляли ее равнодушной.  Под  давлением процесса  привыкания к Человеку  с
Марса  она  отбросила часть  культурных  условностей,  ту  долю  стыдливости
которая удерживается у медсестры вопреки специфике ее работы.
     Но Джил не думала, что ей вообще свойственна хоть какая-то стыдливость,
пока не  пришлось с  ней расстаться. В конце концов  она обнаружила  в  себе
способность признаться,  что где-то  внутри у нее существует нечто  такое же
счастливо-бесстыдное, как кошка в период течки.
     Она   попробовала  об®яснить   все  это   Майку,  выдвинув   теорию   о
взаимодополняющих функциях эксгибиционизма и эротомании.
     - Правда состоит в том, что  меня заводит то, как они глядят на меня...
множество мужчин, почти все мужчины. Поэтому  теперь я грокнула, почему  Дюк
любит фотографии  женщин,  и чем они  сексуальнее, тем лучше. Это не значит,
что я хочу  лечь с  ним в постель, точно так же как  Дюку не придет в голову
лечь в постель с  фотографией. Но когда они глядят на меня и говорят  мне...
думают про меня, что я желанна, мне делается  тепло и все внутри трепещет. -
Она  задумалась.  -  Надо,  чтобы  с  меня   сделали  настоящую  неприличную
фотографию,  я отошлю  ее Дюку... напишу, мол, прошу прощения,  что  неверно
грокнула  то, о чем я думала, как о его слабости.  Если это слабость, то она
свойственна  и  мне...  на  женский манер.  Если  только это -  слабость.  Я
грокнула, что нет.
     - Хорошо. Мы найдем фотографа.
     Она покачала головой.
     - Лучше я просто извинюсь. Я не стану отсылать такое фото.  Дюк никогда
не приставал ко мне... и я не хочу давать ему повода.
     - Джил, ты не хочешь Дюка?
     Она услышала эхом в его мозге: "водного брата?"
     - Хм...  Я не  думала об  этом.  Пожалуй, я  всегда считала себя "твоей
вещью".  Но я грокнула, что ты сказал верно. Я  не откажу Дюку... и  мне это
будет в радость! Что ты скажешь на это, милый?
     - Я грокнул в этом хорошее, - серьезно ответил Майк.
     - Хм... Галантный мой марсианин,  бывает так, что земные женщины больше
ценят  проявление  ревности...  Но не  думаю, что  ты  когда-нибудь грокнешь
"ревность". Милый, что ты грокнешь, когда  кто-нибудь из  этой публики будет
зазывать меня к себе?
     Майк улыбнулся.
     - Я грокаю, что он исчезнет.
     - Я грокаю, что так и будет. Но, Майк,  послушай, дорогой. Ты обещал не
делать ничего  подобного за исключением случаев подлинной опасности. Если ты
услышишь мой крик, и мой мозг скажет тебе, что я в беде,  тогда другое дело.
Но я жила  среди  волков, когда  ты еще был  на Марсе. В  девяти  случаях из
десяти, если девушку насилуют, то в этом частично виновата она сама. Поэтому
никогда не спеши.
     -  Я  запомню.  И  я  хочу,  чтобы  ты  послала  Дюку  эту  неприличную
фотографию.
     -  Что-что? Если я обращу внимание на Дюка... А что, может быть, раз ты
подал такую идею. Я лучше положу руки ему на плечи и скажу: "Дюк, как насчет
этого? Я  хочу.  Я  не желаю добиваться этого с  помощью фотографии,  как те
отвратительные женщины, что писали тебе. Но если ты  хочешь, чтобы я сделала
это, о'кей".
     Майк нахмурился.
     - Если  ты хочешь послать Дюку  неприличную  фотографию, пошли. Если не
хочешь -  не  посылай.  Но  я  надеялся  увидеть,  как  снимают  неприличные
фотографии. Джил, что такое "неприличные" фотографии?
     Майк был сбит  поворотом воззрений Джил на 180 градусов, к тому же он с
давних  пор  не  мог  понять  коллекции Дюка. Блеклое  марсианское  понятие,
аналогичное буйной земной сексуальности,  не давало ему базы для того, чтобы
грокнуть  нарциссизм,  эротоманию,   застенчивость  или  эксгибиционизм.  Он
добавил:
     - "Неприличность" означает небольшую неправильность, но я грокнул,  что
ты подразумеваешь не неправильность, а что-то хорошее.
     -  Ну,  неприличные  фотографии  могут  быть  и   такими  и  сякими,  в
зависимости  от  того,  кому   они  предназначены.  Так  я  понимаю  теперь,
избавившись  от  предубеждений.  Но...  Майк, я  лучше  покажу,  я  не  могу
об®яснить словами. Задерни шторы.
     Шторы сами собой закрыли окно.
     -  Итак, - сказала  Джил, - эта поза только лишь слегка  неприлична. Ее
исполняет любая  девушка  из шоу... эта чуть более  неприлична, но  ее  тоже
принимают  некоторые  девушки. Но вот  эта однозначно  неприлична...  эта  -
совсем  неприлична...  а эта настолько  неприлична, что  я  могу ее принять,
только если лицо будет закрыто полотенцем... и если только ты захочешь.
     - Если твое лицо будет закрыто, почему я этого захочу?
     - Спроси Дюка. Это все, что я могу сказать.
     -  Я  не грокнул  ни  неправильного,  ни хорошего.  Я  грокнул... -  он
использовал марсианское слово, означающее отсутствие эмоций.
     Поскольку  он  по-прежнему не понимал смысла этих фотографий,  пришлось
продолжить разговор  на марсианском, когда это  было возможно, поскольку  он
давал прекрасное разделение эмоций  и значений,  и на английском, потому что
марсианский  не  мог оперировать с определенными понятиями. Чтобы  разрешить
эту загадку,  Майк  снял на вечер столик в ресторане. Джил научила  его, как
подкупить  метрдотеля.  Джил выступала в  первом  номере: улыбка для всех  и
легкое подмигивание Майку. Она  обнаружила, что в присутствии Майка тепло  и
приятное ощущение усилились.  Она подозревала, что  настань полная темнота -
она засияла бы внутренним светом.
     Когда девушки  выстроились, Майк сидел всего метрах в трех от  Джил: ее
переместили в первый ряд. Директор сделал это на четвертый день, сказав: "Не
понимаю,  в чем дело, детка. У нас есть девушки пофигуристей тебя, но что-то
в тебе притягивает взгляд".
     Она приняла позу и спросила мысленно Майка:
     "Что-нибудь чувствуешь?"
     "Я грокнул, но не полностью".
     "Посмотри, куда я гляжу, мой брат. Коротышка. Он весь дрожит. Он жаждет
меня".
     "Я грокаю его жажду".
     "Ты  видишь  его?" - Джил взглянула посетителю  прямо  в  глаза,  чтобы
усилить интерес  и,  одновременно,  дать Майку  воспользоваться ее  глазами.
Поскольку она уже довольно сносно могла мыслить по-марсиански и они с Майком
все  больше  сближались, они  начали использовать  это  обычное  марсианское
удобство. Джил была еще не слишком в этом сильна, но Майк легко мог смотреть
ее глазами, ему  было  достаточно мысленно позвать ее. Она же пока могла это
делать только с его помощью.
     "Мы грокаем  вместе,  -  отозвался  Майк.  - Великая  жажда  Маленького
Брата".
     "!!!"
     "Да. Прекрасные мучения".
     Музыка напомнила  Джил, что пора двигаться. Что она и сделала, с гордой
чувственностью и ощущением вожделения, поднимающегося в ответ на чувства как
Майка, так и коротышки. Сценарий номера заставил  ее двинуться к  коротышке.
Она продолжала смотреть ему в глаза.
     Далее  случилось  нечто,  чего она никак  не  ожидала,  поскольку  Майк
никогда  не  говорил,   что  такое  возможно.  Она  вбирала  в  себя  эмоции
незнакомца,  терзая  его телом и глазами и передавая  свои ощущения Майку...
как вдруг увидела  себя глазами  коротышки и  ощутила  примитивное  желание,
возникшее при ее виде.
     Она покачнулась и упала  бы, если бы Майк не подхватил  ее, не поставил
на ноги  и  не  поддерживал до тех пор,  пока она  не  оказалась в состоянии
двигаться без его помощи. Второй взгляд исчез.
     Парад  красоты  прошествовал  к выходу.  За кулисами  девушка,  стоящая
позади, спросила:
     - Что случилось, Джил?
     - Подвернула каблук.
     - В жизни ничего подобного не видела. Ты была словно куколка на нитках.
     "Так и было, милая".
     - Надо попросить рабочих проверить это  место. Наверное, из доски сучок
выпал.
     До самого конца представления Майк показывал, как она выглядит в глазах
того или  иного мужчины, всякий  раз, однако, предупреждая, чтобы не застать
ее  врасплох. Джил  удивлялась  тому, насколько  по-разному  она выглядела в
разных глазах. Один заметил ее  ноги, другой  восхищался ее  талией,  третий
видел только ее высокую грудь. Затем Майк показал ей  остальных девушек. Она
с облегчением отметила, что Майк видел их так же, как и она - только резче.
     Но она с удивлением обнаружила, что ее возбуждение вырастало, когда она
смотрела его глазами на других девушек.
     Майк ушел в финале, впереди всей толпы. Она не ожидала увидеть его этим
вечером  снова: он отпросился  только  для того, чтобы посмотреть ее шоу. Но
когда  она  вернулась в отель, то почувствовала его еще не  заходя в  номер.
Дверь сама собой открылась перед ней, затем закрылась, когда она прошла.
     - Привет, милый, - сказала она. - Как хорошо, что ты дома.
     Он мягко улыбнулся.
     - Теперь я  грокнул  неприличные  фотографии.  -  Одежда ее исчезла.  -
Сделай неприличную фотографию.
     -  Что?  Ах да, конечно. - Она  приняла  несколько поз  - те же,  что и
раньше. И каждый раз Майк  показывал  ей  ее своими глазами. Она  глядела  и
чувствовала  его   эмоции...  и  чувствовала,  как  ее   собственные  эмоции
усиливаются во  взаимопонимании.  Под  конец  она  приняла  позу,  настолько
неприличную, насколько позволило ее воображение.
     -  Неприличные  картинки  - это очень хорошо,  - торжественно  заключил
Майк.
     - Да! И теперь я тоже их грокнула! Чего же ты медлишь?
     Они  бросили  работу  и  просмотрели  все ревю.  Джил  обнаружила,  что
"грокала  неприличные фотографии"  только через  мужские  глаза.  Если  Майк
смотрел, она делила его настроение - от удовольствия до полного восторга. Но
если  внимание  Майка  было  отвлечено,  натурщица,  танцовщица  или  звезда
стриптиза были просто женщинами. Она решила, что это к счастью. Обнаружить в
себе склонность к лесбиянству было бы слишком.
     Но это было интересно ("очень хорошо"): видеть девушек  его  глазами. И
до экстаза доводило то, что и на нее он смотрит точно так же.
     Они   перебрались  в   Пало-Альто,  где  Майк   попробовал   проглотить
Гуверовскую библиотеку. Но сканеры не могли  крутиться с нужной скоростью, а
сам Майк не мог листать страницы настолько быстро, чтобы прочесть все книги.
В конце  концов  он  признался себе,  что поглощает информацию  быстрее, чем
может грокать  ее,  даже проводя  в  размышлениях все то время, что  закрыты
библиотеки. Джил с  огромным облегчением повезла его в Сан-Франциско, и он с
головой ушел в систематические исследования.
     Однажды  она  вернулась  домой и  увидела,  что  он  сидит,  заваленный
книгами, и ничего не делает. Среди книг был и Талмуд, и Кама-Сутра, и Библия
в  нескольких  вариантах,  Книга  Мертвых,  Книга  Мормонов,   копия  Нового
Откровения  (подарок  Патти),  различные  апокрифы.  Коран,  полная "Золотая
Ветвь",  "Путь", "Наука и  здоровье с  ключом к  Писаниям",  священные книги
дюжины других религий, больших  и малых,  даже такая  редкость,  как  "Книга
Закона" Кроули.
     - Что-то случилось?
     - Джил, я не грокаю.
     "Терпение, Майкл. Ожидание приведет к пониманию".
     - Не думаю, что ожидание  поможет. Я знаю, что не так. Я  не человек, я
марсианин. Марсианин в неподходящем теле.
     -  Для  меня  ты  человек,  милый.  И  мне  твое  тело  кажется  вполне
подходящим.
     - Ты грокаешь, что я имею в виду. Я не грокаю  людей. Я не  понимаю это
множество религий. Среди моего народа...
     - Твоего народа?
     - Прости. Мне следовало  сказать "среди  марсиан", существует лишь одна
религия... и это не вера, а истина. Ты знаешь ее. "Ты есть Бог".
     -  Да, - согласилась она. - Я грокаю... на марсианском. Но,  милый мой,
по-английски то же самое не скажешь. Не знаю, почему.
     - Мм...  На Марсе, если мы хотим что-то знать, мы спрашиваем Старших, и
ответ никогда не бывает неправильным. Джил, может ли так быть, чтобы у людей
не  было Старших? Я имею  в  виду, душ? Когда  мы рассоединяемся, умираем...
умираем  ли  мы? Умираем навечно,  и ничего больше  не остается?  И живем  в
невежестве оттого, что нет причин жить по-другому? Оттого, что мы уходим без
возврата спустя такой короткий срок, какой марсианину требуется разве что на
одно хорошее размышление? Ответь мне, Джил. Ведь ты человек.
     Она улыбнулась с рассудительным спокойствием.
     - Ты же сам  говорил мне. Ты  научил меня познавать вечность, и этого у
меня теперь не отнять.  Ты не  можешь  умереть, Майк. Ты можешь только  лишь
рассоединиться.
     Она провела ладонями по бедрам.
     - Это  тело,  на которое ты научил меня смотреть  своими  глазами...  и
которое  ты  так хорошо  любишь... однажды его не станет. Но останусь я... Я
есть то, что я  есть! Ты есть Бог, и я есть Бог, и мы есть Бог  - навеки. Не
знаю  точно, где я буду и вспомню ли  вообще,  что некогда была Джил Бодмен,
которая с  удовольствием выносила подкладные судна и с  тем же удовольствием
расхаживала нагишом под прожекторами. Я люблю это тело...
     С  несвойственным  ему  жестом  нетерпения  Майк  заставил  ее   одежду
исчезнуть.
     - Спасибо, милый.  Мне нравится это тело, и оно хорошо служит  мне... и
тебе... обоим  нам.  Но я  не хочу терять его,  когда в нем не будет  больше
нужды. Я надеюсь, что ты с®ешь его, когда я рассоединюсь.
     - Да, я сделаю это... Если только не рассоединюсь первым.
     - Не думаю, что так случится.  С твоим  умением  контролировать  его ты
проживешь  по  крайней   мере  несколько  веков.   Если  только   не  решишь
рассоединиться раньше.
     -  Я  могу этого  захотеть. Но  не сейчас.  Джил,  я  делаю  попытку за
попыткой. Сколько церквей мы посетили?
     - Я думаю, все, что есть в  Сан-Франциско.  И уже не припомню,  сколько
раз мы были на службах ищущих.
     -  Это чтобы доставить удовольствие Пат. Я не  пошел бы  ни на одну, не
считай я, что ей надо знать - мы не отступились.
     -  Ей  это надо. А  мы  не можем лгать... Ты не  умеешь, а я не могу...
когда речь идет о Патти.
     - В действительности, - сказал он, - фостеризм  - это  чистый цирк. Все
настолько искажено... Они идут ощупью, совсем как я, когда был артистом. Они
никогда не исправят  своих  ошибок, потому, что  это,  -  он поднял взглядом
книгу Пат, - сущая мура!
     - Да. Но  Патти не  замечает таких  мест. Она облачена в наивность. Она
Бог и ведет себя соответственно... только она не знает, что она - Бог.
     -  Да-да, -  согласился он. - Такова наша Пат.  Она поверила в это лишь
тогда,  когда я сказал ей...  в правильных выражениях. Но, Джил, есть только
три вещи, достойные  внимания. Наука... а я узнал больше о том, как работает
Вселенная, больше, чем все земные ученые, еще  будучи  в  гнезде.  Настолько
больше, что я не могу говорить с ними даже о таком элементарном фокусе,  как
левитация. Я не  принижаю ученых. Они делают то, что и должны. Я грокнул это
полностью.  Но их  цели  - это  не  то, чего ищу я.  Нельзя понять  пустыню,
пересчитывая песчинки. Затем философия.  Предполагается,  что она охватывает
все. Так ли? Любой философ уходит  с тем же, с  чем пришел.  За  исключением
тех, кто  занимается самообманом  и доказывает  свои предположения своими же
умозаключениями. Как Кант. Как  другие, что ловят собственный хвост. Поэтому
ответ должен быть здесь. - Он показал  на груду книг. - Только  его тут нет.
Фрагменты кое  где истинны,  но это  не  целое... А если истинно  целое,  то
большую часть просят  принимать на веру. Вера!  Что за грязное слово!  Джил,
отчего  ты не  упомянула о  нем, когда  учила  меня коротким словам, которые
нельзя употреблять в приличной компании?
     - Майк, - улыбнулась Джил, - сейчас ты пошутил.
     -  Я  не  хотел...  И  я  не  вижу  в  этом  ничего  смешного. Джил,  я
недостаточно хорош даже  для тебя... Раньше ты часто смеялась, а я  так и не
научился этому. Теперь  ты забыла  про  смех. Не  я  стал  человеком,  а  ты
становишься марсианином.
     - Я счастлива с тобой, милый. Ты, наверное, просто не  замечаешь, когда
я смеюсь.
     - Если бы ты  засмеялась на Маркет-стрит, я услышал бы. Я грокаю. С тех
пор, как перестал пугаться смеха, я все время замечаю, когда кто-то смеется.
В особенности ты. Если бы я грокнул смех, я грокнул бы людей... мне кажется.
И  тогда я смог бы помочь  кому-нибудь вроде Пат...  научил бы ее тому,  что
знаю сам, узнал бы то, что знает она. Мы смогли бы понять друг друга.
     - Майк, все, что тебе надо делать для Патти,  это навещать ее время  от
времени. Почему  бы  нам так  и  не сделать?  Давай уедем из этого  мрачного
тумана.  Сейчас она  дома:  карнавалов  не  будет всю зиму.  Поедем на  юг и
повидаемся с ней...  И мне всегда хотелось увидать калифорнийское побережье.
Мы бы отправились на  юг, где  тепло,  и взяли бы  ее  с  собой. Это было бы
замечательно!
     - Хорошо.
     Она встала.
     - Я сейчас оденусь. Тебе нужны эти книги? Я могу переслать их Джубалу.
     Он щелкнул пальцами, и вся груда книг исчезла... за исключением подарка
Патриции.
     -  Эту мы возьмем,  иначе Пат  обидится.  Но,  Джил,  сейчас я хотел бы
сходить в зоопарк.
     - Хорошо.
     - Я хочу взглянуть на верблюда и спросить его, отчего он такой угрюмый.
Может  быть,  верблюды  -  Старшие   этой  планеты...   и   именно  в   этом
неправильность этого места.
     - Две шутки за один день, Майк.
     - Я не  смеюсь. И ты. И верблюд. Может, он грокает,  почему. Это платье
нравится тебе? Что-нибудь из нижнего белья?
     - Да. На улице прохладно.
     - Держись. - Он поднял ее на пару футов. - Трусики. Чулки. Пояс. Туфли.
Теперь опускайся и  подними  руки. Тебе ни  к чему.  Теперь платье... вот  и
готово. Тебе, как всегда, все к лицу. Ты очень хорошо смотришься.  Возможно,
мне стоит поработать горничной, раз уж я ни  на что больше не годен.  Мытье,
шампуни, массажи, прически,  макияж, одевание  на  все случаи  жизни. Я могу
даже выучиться формировать твои ногти, чтобы это шло тебе. Этого достаточно,
мадам?
     - Ты будешь прекрасной горничной, милый.
     - Да, я  это грокнул. Ты выглядишь так прекрасно, что я  подумываю,  не
забросить ли все подальше и не сделать ли тебе массаж сближающего типа.
     - Да, Майкл.
     - А я  думал, ты выучилась ждать. Сперва отведи меня в зоопарк  и  купи
арахиса.
     - Да, Майк.
     В Голден Гейт-Парк было ветрено и холодно,  но Майк этого не замечал, а
Джил выучилась  не зябнуть. Но все  равно  было приятно ослабить  контроль в
теплом обезьяньем домике. Единственно, за что Джил нравилось это место - это
за тепло.  А  вообще она не любила здесь бывать. Обезьяны угнетающе походили
на людей. Она,  как ей думалось, навсегда  распрощалась  с  ханжеством.  Она
выросла до того, чтобы испытывать аскетическую, почти марсианскую радость от
всех  физических  проявлений.  То,  что обезьяны  прилюдно  совокуплялись  и
испражнялись, не оскорбляло ее чувств. Эти  арестанты не искали  укрытия для
подобных  дел, и  не следовало за  это к ним придираться.  Она  смотрела без
отвращения, без брезгливости. Но неприятно было то, что они были "совсем как
люди": каждое действие,  каждая гримаса, озадаченный вид при столкновении  с
какой-либо проблемой напоминали ей о  том,  что  она меньше всего  любила  в
собственной расе.
     Джил предпочитала Львиный  дом: мощь  самцов, опасных даже за решет