то соскочила шестеренка, - медленно проговорил
Дюк.  - Майк никому ни причинит зла... Черт! Все эти разговоры о  людоедстве
выбивают  меня из колеи, но... пойми меня правильно.  Он дикарь, он не знает
ничего лучшего.  Но сам он  кроток,  словно ягненок.  Он  никогда никому  не
причинит зла.
     - Ты так думаешь?
     - Я уверен.
     - Так.  В  твоей  комнате есть ружья.  Я  говорю, что  он очень опасен.
Открывается охота на марсиан. Возьми ружье, иди к  бассейну  и убей  его. Не
беспокойся о последствиях. Я гарантирую, что ты не  предстанешь перед судом.
Давай, убей его!
     - Джубал... Ты ведь это не серьезно?
     - Нет. Конечно,  нет. Потому  что ты  не сможешь. Если  ты попытаешься,
твое ружье отправится туда, куда попал мой пистолет. А если ты погонишься за
Майком,  то сам отправишься туда же. Дюк,  ты просто не знаешь, с кем имеешь
дело. Майк не "кроток, словно ягненок" и не  "дикарь". Боюсь, что  дикари-то
мы. Ты когда-нибудь ловил змей?
     - Э... нет.
     -  А я  ловил, когда  был мальчишкой. Однажды зимой я поймал коралловую
змею. Видел когда-нибудь?
     - Я не в восторге от змей.
     - Еще  один предрассудок. В большинстве своем змеи безобидны, полезны и
красивы.  Коралловая змея просто прекрасна - тут тебе и красный, и черный, и
желтый цвета,  - а она  смирна и быстро привыкает к человеку.  Я  думал, эта
тоже привяжется ко мне. Я знал, как  обращаться со змеями, чтобы не напугать
и не  дать повода укусить. Укус даже неядовитой змеи довольно болезнен.  Эта
была  моим  трофеем. Я собирался показывать ее знакомым, держа за головку  и
позволяя обвиваться вокруг моего запястья.
     Мне посчастливилось  показать  свою коллекцию серпентологу из  зоопарка
Тампы. Эту змейку я показал первой. Он едва не грохнулся в обморок. Это была
не  обычная  коралловая змея.  Это  была королевская  коралловая змея, самая
ядовитая в Северной Америке. Дюк, ты понял, к чему я клоню?
     - Что ловить змей опасно? Я всегда это говорил.
     -  Святой  Петр!  Я  имел  дело  с  гремучими  и  мокасиновыми  змеями.
Собственно, ядовитые змеи опасны не более, чем заряженное ружье. Надо только
уметь  с ним обращаться. Опасной эту змею  делало только то, что  я не знал,
чего  от  нее ожидать. Если бы я по своему  невежеству совершил опрометчивый
поступок,  она убила бы  меня так же  беззлобно  и ненароком,  как  царапает
котенок.  То  же  самое я  пытаюсь тебе вдолбить и  насчет Майка. Он кажется
обыкновенным  парнем, несколько  недоразвитым физически, неуклюжим,  глубоко
невежественным, но смышленым и настойчивым в учении. Однако, как и моя змея,
Майк нечто большее,  чем кажется. Если ты вызовешь недоверие Майка, он может
оказаться  более опасным, чем та королевская коралловая змея. Особенно, если
он решит, что ты  причиняешь зло одному из его водных братьев, Джил или мне.
- Харшоу покачал головой. - Дюк, если  бы ты,  дав волю эмоциям, закатил мне
пощечину, а Майк  стоял бы вон там в коридоре, ты  был бы мертв  раньше, чем
понял бы это,  быстрее, чем я мог  бы остановить его. Майк очень бы жалел  о
"потере еды", то  есть  твоей  жирной  туши,  но  он  не  чувствовал бы себя
виноватым   из-за  того,   что  убил  тебя.   Это  было  бы  навязанной  ему
необходимостью... не имеющей, впрочем, особой важности даже для тебя. Видишь
ли, Майк уверен, что твоя душа бессмертна.
     - Что? Черт возьми, я тоже в этом уверен. Но...
     - Да ну? - холодно спросил Джубал. - Сомневаюсь.
     - Нечего тут сомневаться!  Да,  я не слишком часто хожу в церковь, но я
получил хорошее воспитание. Я верую.
     -  Хорошо. Правда, я никогда не понимал,  как это Бог может ожидать  от
своих творений,  что они изберут истинную веру... и меня потрясает его хилый
метод  управления Вселенной. Впрочем, раз ты веруешь в бессмертие, не  стоит
беспокоиться  из-за  того, что  твои  предрассудки  приведут тебя  к  скорой
кончине. Тебя потом кремировать или зарыть?
     - Ради всего святого, Джубал, кончай тянуть из меня душу.
     -  Ну  уж  нет.  Я  не  могу гарантировать  тебе безопасность,  раз  ты
настаиваешь. Что королевская коралловая змея на самом деле безвредна. Каждая
твоя промашка может оказаться последней. Но я обещаю,  что не позволю  Майку
с®есть тебя.
     У  Дюка  отвисла  челюсть.  Потом  он  ответил  яростно,  нецензурно  и
непоследовательно. Харшоу выслушал и брезгливо проворчал:
     - Ладно, убавь обороты. Устраивай свои отношения с Майком,  как хочешь.
- Он нагнулся к проектору. - А сейчас я хочу посмотреть, что  получилось.  -
Проклятье! - тут же выругался он. - Эти железки нарочно бесят меня!
     -  Ты  стараешься  взять силой.  Дай-ка, -  Дюк закончил приготовления,
безуспешно начатые Харшоу,  и вставил кассету. Вопрос о том, работает Дюк на
Джубала или  нет, больше не поднимался.  Проектор представлял  собой экран с
письменный  стол  величиной,  снабженный  адаптером,  и  предназначался  для
просмотра полноценных  озвученных  фильмов, снятых  на  четырехмиллиметровую
пленку. Через  пару  минут  они  уже  наблюдали  за событиями,  приведшими к
исчезновению пустой коробки из-под бренди.
     Джубал увидел со стороны, как коробка летит прямо  ему в  голову  и  на
полпути бесследно исчезнет.
     - Энн  было бы приятно узнать, что  камеры на ее стороне. Дюк, давай-ка
прокрутим еще разок, помедленнее.
     -  О'кей, - Дюк перемотал пленку назад. - Скорость - десять к одному, -
об®явил он.
     Картина была та же самая, только замедленный звук был ни к чему, и  Дюк
убрал его. Коробка поплыла от руки Джил в сторону Джубала  и вдруг перестала
быть. Но при замедленном  движении можно  было увидеть, как она с®еживается,
становясь все меньше и меньше, а потом пропадает совсем.
     - Дюк, можно пустить еще медленнее?
     - Секундочку. Тут что-то неладное со стереоэффектом.
     - Что там такое?
     - Будь я проклят, если знаю. На обычной скорости все нормально. А когда
я  замедляю,  эффект  глубины  работает  в  обратную  сторону.  Эта  коробка
удаляется  от  нас, причем  очень  быстро, но при этом  всегда видится перед
стеной. Похоже на наложение, но я ставил сюда чистую кассету.
     - Не переживай, Дюк. Поставь кассету с другой камеры.
     -  Э-э... понимаю. Это  даст нам поворот  на девяносто  градусов,  и мы
увидим  то, что  было  на  самом  деле, даже если  в  первую  камеру я сдуру
поставил отснятую кассету. - Дюк поставил вторую пленку. - Начало я пропущу.
Ставлю сразу конец, да?
     - Давай.
     Картина была  той же самой, изменился только угол с®емки. Когда Джил на
экране схватила коробку, Дюк замедлил движение пленки, и они  снова увидели,
как пропадает коробка.
     Дюк выругался.
     - Во второй камере тоже какая-то поломка.
     - Так ли?
     - Тут должно было быть видно, что коробка летит в сторону. Вместо этого
она полетела в направлении взгляда. Ты же сам видел.
     - Да, - согласился Джубал. - Видел.
     - Но этого не может быть. С двух-то сторон!
     - Что значит "не может быть"? Это же было, - Харшоу помолчал и добавил:
- Хотел бы я знать, что бы показал допплеровский радар, если бы мы поставили
его вместо камер?
     - Откуда мне знать? Надо посмотреть, что там с камерами.
     - Не беспокойся за них.
     - Но...
     - Дюк, с камерами все в порядке. Что повернуто на девяносто градусов ко
всему на свете?
     - Я не силен разгадывать задачки.
     - Это не задачка.  Я мог  бы тебя отослать к мистеру из Флатландии*, но
лучше отвечу сам. Что перпендикулярно всему на свете? Ответ: два трупа, один
пистолет и пустая коробка.
     * Фантастический роман Эбборта "Флатландия".
     - Это какая-то хохма, босс?
     - Никогда в  жизни я  не говорил  более  серьезно. Постарайся  поверить
доказательствам вместо того,  чтобы  настаивать,  будто камеры  врут  только
потому, что они увидели не  то, чего  ты ожидал.  Давай  посмотрим остальные
ленты.
     Это не прибавило ничего нового к тому, что Харшоу уже знал. Пепельница,
парящая у потолка, вышла за  кадр, но ее  неторопливый спуск был запечатлен.
Изображение  пистолета на экране  было  довольно мелким, но, насколько можно
было различить, пистолет  сжался, словно  пропадая вдали, оставаясь при этом
на  месте.  Поскольку  Харшоу  сам  крепко  сжимал  его  рукоятку  в  момент
исчезновения, он был  вполне удовлетворен, если  только  здесь  подходит это
слово.
     - Дюк, я хочу иметь копии со всех пленок.
     - Я все еще работаю здесь? - спросил тот после недолгого колебания.
     - Что? Дьявольщина! Ты не можешь есть на  кухне, это просто неприлично.
Дюк, постарайся забыть свои предрассудки и выслушай меня.
     - Слушаю.
     - Когда Майк просил о привилегии с®есть мои старые жилистые останки, он
оказывал мне величайшую по его представлениям честь... согласно единственным
известным ему законам, которые он, если можно  так сказать, впитал с молоком
матери. Он сказал мне изысканный комплимент... попросил  о милости. Плюнь на
то, что говорят в Канзасе; Майк  пользуется мерками, к  которым его приучили
на Марсе.
     - Я уж лучше буду пользоваться канзасскими мерками.
     - Что ж,  - согласился Джубал, -  я тоже. Однако  свободного  выбора не
существует ни для меня, ни для тебя, ни для Майка. Разрушить то, к чему тебя
приучили  в детстве, почти невозможно. Дюк, возможно ли вбить в твою голову,
что  если бы ты воспитывался  на Марсе, то относился бы к тому,  чтобы  есть
человечину или быть с®еденным самому, так же, как и Майк?
     Дюк покачал головой.
     - Меня на это не купишь, Джубал. Конечно, Майку просто не повезло,  что
он рос в нецивилизованном обществе. Но это же другое, это инстинкт.
     - Инстинкт!
     -  Да, инстинкт. Я вовсе  не впитывал с молоком матери, что нельзя есть
человечину. Черт, я всегда знал, что это грех, отвратительный грех. От одной
этой мысли выворачивает желудок. Это врожденный инстинкт.
     Джубал тяжело вздохнул.
     -  Дюк,  как   мог  ты   столько   узнать  о  механике  и   никогда  не
интересоваться, как устроен ты сам? Твоя  мать никогда тебе не говорила: "Не
надо  кушать  своих  друзей,  сыночка, это нехорошо", потому что ты впитывал
это, вместе  с  нашей культурой, впрочем,  как и  я. Анекдоты  о  людоедах и
миссионерах, карикатуры, сказки, рассказы  ужасов... несть им числа.  Пойми,
сынок,  это  не может быть  инстинктом. Исторически  каннибализм -  наиболее
распространенный  обычай  любой  человеческой   расы.  Моих  предков,  твоих
предков, кого угодно.
     - Твоих предков - может быть.
     - Хм, Дюк, ты ведь говорил, что в твоих жилах течет индейская кровь?
     - Да, восьмая часть. И что с того?
     - Тогда,  раз оба мы имеем в своем генеалогическом древе людоедов, есть
вероятность, что твои располагаются на много поколений ближе, поскольку...
     - Старый ты лысый!..
     -  Замолкни! Ритуальный каннибализм был вполне  обычен  среди  коренных
культур  Америки...  с  этим  следует считаться.  Помимо этого,  как  жители
Северной Америки мы оба вполне можем иметь в своих жилах еще и примесь крови
негров из  Конго, даже не зная этого...  Заполучил? Но  даже если бы мы были
чистопороднейшими европейцами - а это невозможно: незаконнорожденных детей и
в Европе всегда было хоть пруд пруди, - даже и  тогда эти предки без особого
труда рассказали бы нам, от каких людоедов мы произошли... потому  что любая
человеческая раса  прошла через каннибализм. Дюк,  говорить  о бытии, идущем
вразрез с инстинктами, глупо, тем более, что им следуют сотни миллионов.
     - Но... Хорошо, впредь буду знать, как спорить с тобой; ты ставишь  все
с ног на голову. Ладно, предположим, что мы произошли от дикарей, которые не
знали, ничего лучшего... Что с того? Мы теперь цивилизованы. По крайней мере
- я.
     - Намекаешь,  что я нет?  -  осклабился Джубал. -  Сынок,  помимо моего
условного рефлекса на хороший прожаренный кусок, ну, к  примеру, твоей ноги,
помимо этого привитого  суеверия,  я уважаю  наше  табу  на  людоедство  как
превосходную идею... по причине нашей не цивилизованности.
     - Что?
     -  Если  бы у нас не было  настолько  сильного табу, что  ты  его  даже
принимаешь за инстинкт,  я бы мог привести довольно длинный перечень тех,  к
кому бы я не рискнул повернуться спиной, особенно при теперешних-то ценах на
говядину. А?
     Дюк через силу усмехнулся.
     - Не хотел бы я дать такого шанса моей мачехе.
     -  Или как  насчет  нашего восхитительного  соседа с  юга, который  так
небрежен к жизни всех остальных  во  время охотничьего сезона?  Держу  пари,
тебе не хотелось бы оказаться в его холодильнике! Но Майку я доверяю, потому
что Майк цивилизован.
     - Что?!
     -  Майк  полностью цивилизован  в марсианском  духе. Дюк,  я  говорил с
Майком  достаточно  много, чтобы  понять, что марсиане  вовсе  не  похожи на
пауков в  банке.  Они  с®едают своих умерших вместо того, чтобы хоронить их,
сжигать  или оставлять  на с®едение  хищникам. Этот обычай древний и глубоко
религиозный. Марсианина никогда не режут, словно теленка,  вопреки его воле.
Похоже, что убийство вообще не марсианское понятие. Марсианин умирает, когда
вдруг решит, что пришла  его пора, обсудив это с друзьями и получив согласие
его предков на присоединение к  ним. Решив умереть, он так и делает, причем,
так же легко, как ты закрываешь глаза. Не от насилия,  не от болезней,  даже
не от гипердозы снотворного. Вот он жив, а в следующее мгновение он уже дух.
Тогда  его  друзья с®едают то, что больше уже ни  на что  не  годно, "грокая
его",  как выразился бы Майк, вознося ему  хвалу и не забывая о горчице. Дух
покойного  тоже  присутствует  на  этом пиршестве. Это вознесение  или обряд
конфирмации, после которого дух достигает статуса "Старшего" -  престарелого
мудреца, как я понимаю этот титул.
     - Боже, что за суеверная чепуха! - поморщился Дюк.
     - Для Майка это торжественная и радостная религиозная церемония.
     Дюк фыркнул:
     - Джубал,  ты же  сам не  веришь в этих духов.  Это просто  людоедство,
перемешанное с мерзкими суевериями.
     - Что ж, частично ты прав. Я нахожу, что этих "Старших" довольно трудно
переварить, хотя Майк говорит о них так же обыденно, как о прошлом вторнике.
Что до остального... Дюк, к  какой  церкви ты принадлежишь? -  Дюк ответил и
Джубал  продолжил: - Так я и думал. В  Канзасе все  ходят либо в эту, либо в
другую,  настолько  похожую  на  нее,  что  надо глядеть  на эмблему,  чтобы
заметить разницу. Скажи мне, что ты испытываешь,  когда принимаешь участие в
символическом каннибализме, который играет очень важную роль в обрядах твоей
церкви?
     Дюк вытаращил глаза.
     - Что, черт возьми, ты имеешь в виду!
     Джубал важно и со значением подмигнул.
     - Хороший ли ты прихожанин? Или ты просто посещал воскресную школу?
     - Всегда был  хорошим,  да  и сейчас  хожу в церковь... хотя  и  не так
часто.
     - Я подумал, что тебя, возможно,  решили не допускать к  службе. Что ж,
тогда ты знаешь, о чем я говорю, Джубал поднялся. - Я не собираюсь обсуждать
различия  между двумя формами  каннибализма, Дюк,  и не могу  больше тратить
время на то, чтобы выбить из  тебя эти предрассудки. Ты уходишь?  Или хочешь
остаться и есть с нами, людоедами?
     - Пожалуй, останусь, - решил Дюк, поразмыслив.
     -  Тогда я умываю руки. Ты видел фильмы; я не буду толочь воду в ступе,
об®ясняя тебе, что этот человеко-марсианин может быть опасен.
     Дюк кивнул.
     - Я не так глуп, как ты думаешь,  Джубал. Но я не позволю Майку  выжить
меня отсюда. -  Он помолчал. - Ты сказал,  что Майк  опасен.  Что  ж,  я  не
собираюсь дразнить его. А капелька риска мне всегда нравилась.
     - Хм... Черт, ты все еще недооцениваешь его, Дюк. Если ты испытываешь к
нему дружеские чувства, лучшее,  что  ты можешь сделать, это  предложить ему
стакан воды... стать его водным братом.
     - Я... я подумаю.
     -  Но,  Дюк,  все  должно  быть  без  обмана.  Если  Майк  примет  твое
предложение, он будет совершенно серьезен. Он будет полностью доверять тебе,
поэтому не делай этого,  если  не  готов  доверяться ему и всегда  стоять за
него, как бы круто, все ни повернулось. Либо так, либо никак.
     - Я понимаю. Поэтому и сказал, что подумаю.
     - О'кей.
     Только  не загружай  свой  мозг надолго.  Я  с минуты на минуту  ожидаю
плохих вестей.

        Глава 14.

     В Лапуте, если верить Лемюэлю Гулливеру, ни  одна  мало-мальски  важная
персона  не  могла  ни  говорить,  ни слушать без  помощи  "клайменоле", или
хлопальщика; обязанностью этого  слуги  было похлопывать  по губам или  ушам
своего хозяина надутым бычьим пузырем всякий раз, когда по мнению слуги, его
хозяину  следовало говорить или  слушать. Без  содействия  хлопальщика  было
невозможно разговаривать ни с одним лапутянином из правящего класса.
     На Марсе такая система была неизвестна.  Старшим хлопальщики были нужны
меньше, чем змее ботинки. Соединенные марсиане  могли бы прибегать к услугам
хлопальщиков, но не прибегали: эта идея была чужда их образу жизни.
     Марсианин, нуждающийся в нескольких минутах или годах размышлений, имел
на них полное право;  если друг желал поговорить с ним, он должен был ждать.
Имея  в запасе вечность,  нет  никакого резона торопиться. "Торопиться"  ...
такого понятия на Марсе вообще не было. Скорость, быстрота, одновременность,
ускорение и другие  абстрактные частности вечности были  частью  марсианской
математики, но не марсианских эмоций.
     И наоборот,  неудержимо  мчащийся  поток человеческого бытия порождался
вовсе  не  острой  нехваткой   времени,   а   неистовым  зудом  человеческой
двуполости.
     На планете Земля система хлопальщиков развивалась медленно. Было время,
когда каждый земной властитель вершил публичный суд  и любой простолюдин мог
предстать перед ним без посредника. Следы этого обычая можно было проследить
даже посте того, как короли стали редкостью. Англичанин  мог войти в спальню
своей королевы  (хотя  никогда этого  не  делал), а наиболее сообразительные
общественные деятели оставляли двери открытыми  для всех посетителей чуть ли
не до конца двадцатого столетия.  Остатки этого  принципа  просматриваются в
первой  и  девятой  поправках Конституции  Соединенных  Штатов,  потесненной
впоследствии Кодексом Мировой Федерации.
     Ко  времени  возвращения  "Победителя"  с  Марса   принцип  доступности
властителя был фактически мертв независимо от номинальной формы правления, и
значимость того или иного человека, провозглашаемая адвокатами хлопальщиков,
отрезала  его  от черни.  Эти люди  были  известны  под именами  исполняющих
поручения, личных секретарей, секретарей по связям  с прессой, секретарей  в
приемной,  встречающих и тому  подобное -  но все  они были "хлопальщиками",
поскольку каждый мог наложить вето на общение хозяина с внешним миром.
     Эти  тенета, опутавшие высших  чиновников,  привели к появлению лиц, не
занимавших  высокой  должности,  но  имеющих  возможность  хлопать  Большого
Человека без  посредства  официального  хлопальщика, пользуясь  каким-нибудь
общественным   событием,  черным   ходом  или  не  включенным  в  справочник
телефоном. Эти именовались так: "Партнеры по гольфу",  "кухонный  кабинет"*,
"лоббисты",  "старые деятели"  и  так далее.  Они  плели свои  тенета,  пока
достичь  их  не становилось так же трудно, как и самого Большого Человека, а
неофициальные лица помельче вылезали на свет и образовывали вокруг них новые
кольца хлопальщиков. Вокруг наиважнейшей персоны неофициальных лиц толпилось
не меньше, чем официальных вокруг просто важной.
     * Неофициальные советники главы правительства.
     Доктор  Джубал  Харшоу,  шут-профессионал,  ниспровергатель-любитель  и
тунеядец  по призванию, относился  к спешке почти  по-марсиански. Зная,  что
отпущенное  ему  судьбой время более  чем  коротко,  он  намеревался прожить
каждый  драгоценный миг  словно вечность -  без  страха,  без надежды и  как
подобает сибар