, --- ... ты всегда будешь стоять
вне  каких-либо нравственных норм. Ты не настолько  смышлен,
как,  скажем, Катберт или этот сынишка Вилера. И поэтому  ты
будешь неодолим.

     Мальчик,  до  этого  раздраженный, теперь  почувствовал
себя польщенным, но и немного встревожился.

     --- Его...

     --- Повесят.

     Мальчик кивнул.

     --- Я хочу посмотреть, как это будет.

     Роланд старший расхохотался, запрокинув голову.

     ---   Не   настолько,  впрочем,  неодолимый,  как   мне
показалось... или, может быть, просто тупой.

     Внезапно он замолчал. Рука метнулась как вспышка молнии и
обхватила  предплечье парнишки, сжав его  крепко,  до  боли.
Мальчик  скривился, но даже не вздрогнул.  Отец  смотрел  на
него  долго и пристально, и Роланд не отвел глаз,  хотя  это
было  гораздо  труднее, чем, например,  надеть  клобучок  на
возбужденного сокола.

     ---  Хорошо,  --- сказал Роланд старший  и  повернулся,
чтобы уйти.

     --- Папа?

     --- Что?

     ---  Ты  знаешь, о ком они говорили? Кто этот уважаемый
человек? Ты знаешь?

     Отец обернулся и задумчиво поглядел на сына.

     --- Да. По-моему, знаю.

     ---  Если  его  схватить, --- вымолвил Роланд  в  своей
медлительной,  чуть,  может быть,  тяжеловатой  манере,  ---
тогда  больше  уже  никого не придется...  вздергивать.  Как
повара.

     Отец усмехнулся.

     ---  На  какое-то время, может быть,  да.  Но  в  конце
концов  всегда  приходится кого-нгибудь  вздернуть,  как  ты
изящно выразился. Люди не могут без этого. Даже если  и  нет
никакого предателя, все равно люди его найдут.

     ---  Да.  ---  Роланд понял, о чем идет  речь.  И,  раз
уяснив  себе, больше не забывал никогда. --- Но если вы  его
схватите...

     ---  Нет,  ---  спокойно вымолвил  отец,  не  дав  сыну
договорить.

     --- Почему?

     На мгновение мальчику показалось, что отец скажет сейчас,
почему. Но отец промолчал.

     ---   На   сегодня,  мне  кажется,  мы  уже  поговорили
достаточно. Ступай к себе.

     Роланду хотелось напомнить отцу о его обещании, чтобы тот не
забыл  о нем, когда придет время Хаксу взойти на эшафот,  но
он  прикусил  язык, почувствовав отцовское настроение.  Отец
хочет потрахаться. Мальчик не стал мысленно задерживаться на
этом.  Он  знал, конечно, что его папа и мама делают  это...
эту самую штуку... друг с другом, и знал, как и для чего все
это    происходит.   В   этом   смысле   он   был    неплохо
проинформирован, но сцены, которые возникали  при  мысле  об
этом  самом в его детском воображении, сопровождались всегда
ощущением  тревоги и какой-то непонятной  вины.  Уже  потом,
несколько  лет  спустя, Сьюзан рассказала  ему  историю  про
Эдипа, а он слушал ее в молчаливой задумчивости, размышляя о
причудливом и кровавом любовном треугольнике: его отец, мать
и  Мартен.  Мартен,  которгго в известных  кругах  прозывали
уважаемым  человеком.  Или, может быть,  если  добавить  его
самого, это был даже и не тре-, а четырехугольник.

     --- Спокойной ночи, отец, --- сказал Роланд.

     --- Спокойной ночи, сын, --- рассеянно отозвался отец и
начал  расстегивать  рубаху. Он уже  забыл  про  мальчугана.
Каков папаша, таков и сынок.



     Холм Висельников располагался как раз у дороги на Фарсон,
что  было  как-то даже поэтично; и это смогло бы,  наверное,
произвести впечатление на Катберта, на Роланда --- нет. Зато
на  него произвело впечатление это величественное и зловещее
приспособление,  виселица, черным углом  прочертившая  ясное
голубое небо --- изломанный силуэт, нависающий над столбовою
дорогой.

     Обоих ребят освободили в тот день от утренних занятий. Корт
вымученно прочел записки от их отцов, кивая время от времени
и шевеля губами. Закончив читать, он поднял глаза к лиловому
небу рассвета и снова кивнул.

     ---   Подождите,   ---  сказал  он   и   направился   к
покосившейся  каменной хижине, своему  жилищу.  Вскоре  Корт
вернулся  с караваем пресного хлеба, разломил его  надвое  и
дал  каждому по половинке. --- Когда все закончится, вы  оба
положите  это  ему  под ноги. И смотрите:  сделайте,  как  я
сказал,  иначе  я вам устрою на этой неделе  веселую  жизнь.
Шкуру спущу с обоих.

     Ребята не поняли ничего, пока не прибыли на место --- верхом,
вдвоем на коне Катберта. Они приехали самыми первыми, за два
часа до того, как остальные только еще начали собираться,  и
за  четыре часа до казни6 так что на Холме Висельников  было
пустынно,  если  не  считать воронов да гречей.  Птицы  были
повсюду,  и,  разумеется,  все ---  черные.  Они  кричали  и
хлопали крыльями, устроившись на тяжелой поперечной балке --
-  этакой  арматуре смерти. Сидели рядком по  краю  помоста.
Дарлись за места на ступеньках.

     --- Их оставляют, --- прошептал Катберт. --- Для птиц.

     --- Давай сходим наверх, --- предложил Роланд.

     Катберт взглянул на него едва ли не с ужаслм:

     --- Ты думаешь...

     Роланд взмахнул рукой, оборвав его на полуслове.

     ---  Да мы с тобой заявились на пару лет раньше. Никого
нет. Нас никто не увидит.

     --- Ну ладно.

     Ребята медленно подошли к виселице. Птицы, негодующе хлопая
крыльми,  снялись с насиженных мест, каркая и кружа  ---  ни
дать  ни взять, толпа вохмущенный крестьян, которых выселили
с  земни. На чистом утреннем небе их тела выделялись черными
плоскими силуэтами.

     Только  теперь Роланд прочувствовал в полной  мере  всю
чудовищность  своей ответственности за то, что  должно  было
произойти.   В   этом   деревянном   сооружении   не    было
благородства.   Оно  никак  не  вписывалось   в   безумречно
отлаженный  механизм Цивилизации, всегда  внушавший  Роланду
благоговейный  страх. Обычная покоробленная сосна,  покрытая
плюхами  птичьего помета. Белые эти кляксы разбрызганы  были
повсюду:  на ступеньках, на ограждении, на помосте.  От  них
воняло.

     Роланд повернулся к Катберту, испуганно вытаращив глаза, и
увидел  на  лице  друга то же самое выражение  неподдельного
ужаса.

     --- Я не могу, --- прошептал Катберт. --- Не могу я  на
это смотреть.

     Роланд медленно покачал головой. Это будет для них уроком,
вдруг понял он, но не таким ярким и новым, а наоборот:  чем-
то древним, уродливы, ржавым... Вот почему их отцы разрешили
мальчишкам  пойти  сюда.  и  с обычным  своим  упрямством  и
молчаливой  решимостью  Роланд взял себя  в  руки,  готовясь
встретить это ужасное "что-то", чем бы оно ни обернулось.

     --- Можешь, Берт. Можешь.

     --- Я ночью потом не засну.

     --- Значит, не будешь спать. --- Раланд так и не понял,
какое ко всему этому отношение имеет ночной сон.

     Внезапно Катберт схватил Роланда за руку и посмотрел на него с
такой  болью  во  взгляде, что Роланд снова засомненвался  и
отчаянно  пожалел о том, что в тот вечер они вообще сунулись
в  западную  кухню. Отец был прав. Лучше бы все они  умерли:
мужчины, женщины, дети, --- все до единого в Фарсоне.  Лучше
уж так, чем это.

     Но   в  чем  бы  ни  заключался  урок,  это  уродливое,
проржавелое, почти канувшее в забвение "нечто", он,  Роланд,
не  мог  ни  пропустить его, ни отказаться от  этого  просто
так.

     ---  Давай лучше не будем туда подниматься, ---  сказал
Катберт. --- Мы и так уже все посмотрели. И все увидели.

     И  Роланд неохотно кивнул, чувствуя, как эта штука, чем
бы она ни была, потихонечку отпускает его. Корт, --- мальчик
даже  не  сомневался,  --- влепил бы  им  обоим  по  хорошей
затрещине  и  заставил  бы  взобраться  на  помост,  шаг  за
шагом...  шмыгая по дороге разбитыми в кровь  носами.  Может
быть,   Корт  даже  забросил  бы  на  перекладину  новенькую
пеньковую  веревку  с петлей на конце,  заставил  бы  их  по
очереди  просунуть  голову в петлю,  постоять  под  зловещею
перекладиной  на  дверце люка, чтобы  прочувствовать  все  в
полной   мере.   Корт,   уж  будьте   уверены,   с   большим
удовольствием  врезал бы им еще раз, если бы кто-то  из  них
захныкал  или  с  испугу напрудил прямо  в  штаны.  И  Корт,
разумеется,  был  бы  прав.  В первый  раз  в  жизни  Роланд
действительно пожалел о том, что он еще маленький.  Что  ему
не   хватает   ни  роста,  ни  безразличия,  ни  уверенности
взрослого человека.

     Нарочито медленно он отломил щепку от деревянного ограждения на
помосте,  положил  ее  в  нагрудный карман  и  только  тогда
отвернулся.

     --- Ты это зачем? --- спросил Катберт.

     Роланду так хотелось сказать в ответ что-нибудь бравое, типа:
Да  так,  на  счастье... но он лишь поглядел на  Катберта  и
тряхнул головой.

     ---  Просто  чтобы было, - сказал он чуть  погодя.  ---
Всегда.

     Они отошли подальше от виселицы, уселись на землю и стали
ждать.  Где-то  через час начали подходить  первые  зрители,
большинство   ---   целыми  семьями.   Они   с®езжались   на
дребезжащих  повозках  и  фаэтонах.  С  собой  у  них   были
завтраки:  корзины  с  холодными  оладьями  с  начинкою   из
земляничного  джема.  В  животе у  Роланда  аж  заурчало  от
голода,  и  он снова спросил себя, с этаким даже  отчаянием,
где же достоинство и благородство момента? Ему казалось, что
даже  в  том,  как  Хакс  бродил в своем  замызганном  белом
костюме  по чадящей кухне полуподвального этажа, и  то  было
больше   достоинства.   В   замешательстве,   едва   ли   не
тошнотворном, Роланд сжал в кулаке щепку, которую он отломил
от ограждения на помосте. Рядом с ним на траве лежал Катберт
с лицом апатичным и безмятежным.



     В  конце  концов все оказалось не так уж и  страшно,  и
Роланд был этому рад. Хакса привезли на открытой повозке, но
узнать  его можно было лишь по громадному пузу: ему завязали
глаза  какою-то черной широкой тряпкой, так что она  свисала
до самого подбородка, закрывая лицо. Кое-кто стал швырять  в
него  камни,  но большинство зрителей даже не оторвалось  от
своих завтраков.

     Какой-то  стрелок, которого мальчик  не  знал  (он  еще
порадовался про себя, что жребий вытищил не его отец), помог
толстому повару подняться на эшафот, осторожно ведя его  под
руку.  Двое  стражников из Дозора заранее  прошли  вперед  и
встали  по обеим сторонам от люка. Хакс и стрелок поднялись.
Стрелок перекинул веревку с петлей через перекладину,  надел
петлю  Хаксу  на шею и опустил узел, так чтобы  он  оказался
точно под левым ухом. Птицы улетели, но Роланд знал, что они
выжидают и скоро вернутся.

     --- Покаяться не желаешь? --- спросил стрелок.

     --- Не в чем мне каяться. --- Слова Хакса прозвучали на
удивление  отчетливо,  а  в его голосе  явственно  слышалось
какое-то странное достоинство, несмотря даже на то, что  его
заглушала  та черная тряпка, закрывавшая рот. Она шевелилась
легонько  под  тихим приятным ветерком, который  только  что
поднялся.  --- Я не забыл лица своего отца, оно всегда  было
со мной.

     Роланд внимательно пригляделся к толпе и то, что он там
увидел,  его  встревожило. Что это  ---  сострадание?  Может
быть,   восхищение?  Надо  будет  спросить  у  отца.   Когда
предателей  называют  героями (или героев  ---  предателями,
додумал  Роланд уже сам, как обычно насупившись),  тогда  на
земле наступают темные времена. Жаль что ему не хватает пока
разумения обдумать все это как следуети и понять. Его  мысли
внезапно  вернулись  к Корту и хлебу,  который  он  им  дал.
Теперь  мальчик  испытывал  к  своему  наставнику  искреннее
презрение. Придет день, --- а он уже приближется, этот день,
--- и Корт будет служить ему. Может быть даже, только ему, а
Катберту   ---   нет.Может  быть,   Катберт   согнется   под
непрерывным  давлением  нападок  Корта  и  так  и  останется
конюхом  или  пажом  (или  еще того  хуже  ---  напомаженным
дипломатом, который праздно шатается по приемным или  вместе
с  впавшими в старческий маразм королями и принцами  пялится
тупо в поддельные хрустальные шары). может быть --- Катберт.
Но только не он. Роланд это точно знал.

     --- Роланд?

     ---  Да тут я, тут. --- Он взял Катберта за руку, и  их
пальцы сцепились намертво.

     Крышка люка упала. Хакс ухнул вниз. Во внезапной тишине
раздылся явственный хруст: звук, какой издает сухое сосновое
полено в очаге зимней холодной ночью.

     Но это было не так уж и страшно. Ноги повара дернулись и
разошлись  буквой  Y.  Толпа издала  удовлетворенный  вздох.
Стражники  из Дозора, заствшие до этого по стойке  "смирно",
теперь  расслабились  и  с этаким деловито-пренебрежительным
видом  принялись  подбирать что-то с пола. Стрелок  медленно
спустился  с  помоста,  вскочил в  седло  и  ускакал  прочь,
продравшись  бесцеремонно сквозь толпу  жующих  свои  оладьи
зевак. Те в панике разбежались, освобождая дорогу.

     После того, как все закончилось, толпа рассосалась быстро, и
уже  минут  через  сорок ребята остались одни  на  невысоком
пригорке, который они избрали своим наблюдательным  пунктом.
Птицы  уже возвращались, чтобы рассмотреть свой новый  приз.
Одна  уселась  на  плечо Хаксу и принялась  теребить  клювом
блестящее колечко, которое Хакс всегда носил в правом ухе.

     ---  Это совсем на него не похоже, ссовсем, ---  сказал
Катберт.

     ---  Да  нет,  похоже, --- уверенно  отозвался  Роланд,
когда  они  вместе подошли к виселице, сжимая в руках  куски
хлеба. Катберт выглядел как-то сконфуженно.

     Они   встали   под   самою   перекладиной,   глядя   на
покачивающееся, медленно вращающееся тело. Катберт  протянул
руку  и демонстративно коснулся однойволосатой ложыжки. Тело
опять закачалось, провернувшись вокруг своей оси.

     Потом они быстренько раскрошили хлеб и рассыпали крошки под
раскачивающимися ногами. По дороге обратно Роланд оглянулся.
Всего один раз. Теперь их было там несколько тысяч --- птиц.
Стало быть, хлеб --- он понял это, но как-то смутно ---  был
только символом.

     ---  А  знаешь,  это  было неплохо,  ---  сказал  вдруг
Катберт.   ---   Это...   я...  мне   понравилось.   Правда,
понравилось.

     Слова друга не потрясли Роланда, не шокировали его, хотя на
него   самого   давешняя   сцена  не  произвела   особенного
впечатления.  Он  только подумал, что теперь,  вероятно,  он
сумеет понять.

     ---   Не   знаю,  ---  ответил  он.  ---  Но   в   этом
действительно что-то было. что-то такое было.

     Только лет через десять страна все же досталась "уважаемому
человеку",  но к тому времени Роланд уже был стрелком,  отец
его умер, сам он сделался убийцей матери, а мир сдвинулся  с
места. Мир стал другим.



        III


     --- Смотрите, --- Джейк указал наверх.

     Стрелок запрокинул голову и вдруг почувствовал, как в спине у
него  что-то  хрустнуло. Уже два дня они шли по  предгорьям.
Хотя воды в бурдюке осталось всего ничего, но теперь это уже
не  имело значения. Скоро воды будет хоть залейся. Пей -  не
хочу.

     Он проследил взглядом за указующим пальцем Джейка: вверх,
мимо зеленой равнины на плоскогорье к обнаженным, запотевшим
утесам  и  узким  ущельям... и еще дальше, к  самым  снежным
вершинам.

     Смутно и далеко, крошечной черной точкой (это могло быть одно
из  тех  пятен,  которые теперь уже постоянно плясали  перед
глазами  стрелка, если б не то обстоятельство, что оно  было
плотным  и неизменным), он разглядел человека в черном.  Тот
карабкался вверх по крутому склону так быстро, что даже жуть
брала --- мелкая мушка на громадной гранитной стене.

     --- Это он? --- спросил Джейк.

     Стрелок   смотерл  на  безликую  тень,  что  выделывала
акробатические  кульбиты  на отрогах  горного  кряжа,  и  не
чувствовал ничего, кроме какого-то горестного и томительного
предчувствия.

     --- Он, Джейк.

     --- Вы думаете, мы догоним его?

     ---  Теперь уж на той стороне. На этой - нет. И  вообще
не догоним, если будем стоять тут с тобой и рассуждать.

     ---  Они такие высокие, горы, --- сказал Джейк.  ---  А
что на той стороне?

     ---  Я  не  знаю,  --- ответил стрелок.  ---  И  никто,
наверное,  не  знает.  Раньше, может  быть,  знали.  Пойдем,
малыш.

     Они снова пошли вверх по склону. У них из-под ног летели
мелкие камешки, и струйки песка стекали вниз к пустыне,  что
стиралась   в  зыбкой  перспективе,  распростершись   этаким
плоским прокаленным противенем, которому, казалось, не будет
конца.  Наверху,  высоко-высоко над ними, человек  в  черном
продолжал свой упорный под®ем к вершине. Отсюда нельзя  было
определить,  оглядывался он на них  или  нет.  казалось,  он
легко  перепрыгивает через бездонные пропасти, с невозможною
взбирается по отвесным склонам. Пару раз он исчезал из виду,
но   всегда  появлялся  снова,  пока  сумерки,  опустившиеся
фиолетовой  пеленой,  не сокрыли его.  Они  разбили  лагерь,
устраиваясь на ночлег. Почти все это время мальчик молчал, и
стрелок даже спросил себя, уж не знает ли парень о том,  что
сам  он  давно  уже  интуитивно почувствовал.  Почему-то  он
вспомнил    лицо   Катберта,   разгоряченное,    испуганное,
возбужденное. Вспомнил хлебные крошки. И птиц. Так вот все и
кончается,  думал он. Всякий раз все кончается  именно  так.
Бывают  походы, поиски и дороги, что уводят вперед и вперед,
но  все  дороги ведут в одно место --- туда, где  свершается
смертна казнь. Где убийство.

     Кроме, быть может, дороги к Башне.

     Мальчик --- его подношение, жертва, предназначенная  на
заклание  ---  с  таким невинным и юным в  свете  крошечного
костерка  лицом, заснул прямо над плошкой с бобами.  Стрелок
укрыл паренька папоной и тоже улегся спать.

         * ОРАКУЛ И ГОРЫ * 

     Мальчик нашел оракул, и та едва его не уничтожила.

     Какое-то глубинное инстинктивное чувство пробудило стрелка
ото  сна посреди бархатной тьмы, которая обрушилась  на  мир
вслед  за  лиловыми сумерками, как пелена студеной  воды  из
колодца.  Это  случилось, когда они с Джейком  выбрались  на
травянистый  оазис  почти ровной земли  над  первым  отрогом
громоздящихся друг на друга утесов предгорья. Даже на  самых
трудных  под®емах,  когда им приходилось карабкаться  вверх,
выбиваясь  из  сил  и борясь буквально  за  каждый  фут  под
нещадно  палящим  солнцем,  они  слышали  стрекот  сверчков,
сооблазнительно так потирающих лапками посреди вечной зелени
ивовых   рощ,  распростершихся  выше  по  склону.  Внутренне
стрелок  оставался спокойным, мальчик тоже вроде бы сохранял
видимость спокойствия --- внешне, по крайней мере,  ---  так
что стрелок даже гордился им. Но Джейк не сумел скрыть этого
дикого выражения, близкого к безумию, поселившегося у него в
глазах, которые стали бесцветными и смотрели теперь  в  одну
точку,  как  у лошади, что почуяла воду и не понесла  только
благодаря  несгибаемой воле всадника. Как у лошади,  которая
дошла  уже до того состояния, когда удержать ее может только
глубинное  взаимопонимание,  а  никакие  не  шпоры.  Стрелок
хорошо  понимал, в каком состоянии находится Джейк, хотя  бы
по  одному  только безумию, с которым собственное  его  тело
отзывалось   на  дразнящий  стрекот  сверчков.   Его   руки,
казалось,   сами   ищут  острые  выступы  в   камне,   чтобы
покарябаться в кровь, а колени так и стремятся к тому, чтобы
их имполосовали глубокими саднящими порезами. Так недолго  и
чокнуться.

     Всю дорогу солнце палило нещадно; даже на закате, когда
оно  разбухало и багровело, как в лихорадке, оно упорно било
своими лучами в узкие расщелины между скалами по левую руку,
слепило  глаза,  обращая каждую капельку пота  в  сверкающую
призму боли.

     А потом появилась трава: поначалу --- желтая, чахлая, с
какою-то  даже  жуткою  жизненной  силой  цеплялась  она  за
худосочную  мртвую почву. Дальше, чуть выше  по  склону  ---
ведьмина трава, редкая, мутно зеленая и вонючая, а потом ---
первый  свежий  запах  уже  настоящей  травы  вперемешку   с
тимофеевкой под сенью первых карликовых