ебе  ничего  не  сделаю,  -  терпеливо  сказал
стрелок.

     ---  Я  не  знаю.  Я не запоминаю время.  Все  дни  так
похожи.

     Только теперь стрелку пришло в голову задаться вопросом, а
как  вообще он попал сюда, этот мальчик, как очутился  он  в
этом  заброшенном месте, окруженном --- на  многии  лиги  по
всем  направлениям --- сухою пустыней, убивающей все  живое.
Впрочем, ему-то какое дело. По крайней мере --- сейчас.

     --- Поробуем все-таки подсчитать. Давно?

     --- Нет. Недавно. Я сам здесь недавно.

     Внутри у него снова вспыхнул огонь. Он схватил жестянку с
водою  и  жадно  отпил еще глоток. Его руки  дрожали.  Самую
малость.   В   голове   снова   всплыли   обрывки   давешней
колыбельной,  но  на  этот раз перед  мысленным  взором  его
встало  уже не мамино лицо, а лицо Эллис со шрамом  на  лбу.
Эллис,  которая  была его женщиной в том, разоренном  теперь
городке под названием Талл.

     --- Как --- недавно? Неделя? Две? Три?

     Мальчик в смятении поглядел на него.

     --- Да.

     --- Что --- да?

     ---  Неделя. Или две. Я не вышел к нему. Он даже не пил
воды.  Я подумал, что он, может быть, призрак священника.  Я
испугался.  Я  боялся почти все время. ---  Лицо  его  вдруг
задрожало,    точно   кристалл   под   напором   предельной,
разрушительной  ноты, выходящей за грань  звучания.  ---  Он
даже  не  стал разводить костер. Он просто сидел. Я даже  не
знаю, спал он или нет.

     Так близко! Гораздо ближе, чем когда-либо прежде. Несмотря
на  предельную обезвоженность организма, руки стрелка  стали
влажными, скользкими.

     ---  Тут  есть  немного сушеного мяса, ---  сказал  ему
мальчик.

     --- Хорошо, --- кивнул стрелок. --- Замечательно.

     Мальчик поднялся, чтобы сходить за обещанным мясом. В коленках
легонько  хрустнуло. Держался он прямо. Ладная, стройненькая
фигурка.  Пустыня еще не успела его иссушить. Руки его  были
чуть-чуть  худоваты, но кожа, хотя и загорелая дочерна,  еще
не  засохла и не растрескалась. Он полон соков, ---  подумал
стрелок и снова отпил из банки. Он полон соков. И он ---  не
отсюда.

     Джейк вернулся с вяленым мясом, разделанным на небольшие
кусочки, и чем-то похожим на сожженную солнцем краюху хлеба.
Мясо было довольно жестким, жилистым и явно пересоленным ---
губы стрелка в мелких трещинках и язвочках защипало от соли.
Он  ел  и пил, пока окончательно не насытился. Мальчик почти
не притронулся к пище.

     Стрелок внимательно поглядел на него, и тот не отвел глаз.

     --- Откуда ты, Джейк? --- наконец спросил он.

     ---  Я не знаю, --- нахмурился мальчик. --- Не знаю.  Я
знал, когда только еще очутился здесь, но теперь оно все как-
то  смутно,  как  плохой сон, когда ты  уже  проснулся.  Они
постоянно мне снятся, плохие сны.

     --- Тебя кто-то привел сюда?

     ---  Нет,  ---  сказал  мальчик.  ---  Я  просто  здесь
оказался.

     --- Какая-то ерунда получается, --- буркнул стрелок.

     Ему вдруг показалось, что мальчик сейчас заплачет.

     ---  Я  ничего  не могу поделать. Я оказался  здесь.  А
теперь  вы  уйдете, и я умру с голоду, потому что  вы  с®ели
почти  всю мою еду. Я не хотел оказаться здесь. Я никого  не
просил,  чтобы мне здесь оказаться. Мне здесь  не  нравится.
Здесь неприятно и страшно.

     --- Не надо так уж себя жалеть. Держи хвост пистолетом.

     ---  Я  не  хотел  сюда.  Я никого  не  просил,  ---  с
некоторым даже вызовом повторил мальчик.

     Стрелок с®ел еще кусок мяса. Прежде чем проглотить его, долго
жевал, чтобы выдавить соль. Мальчик тоже участвует в этом, и
стрелок был уверен, что тот говорит ему правду --- он никого
не  просил.  Он не хотел, чтобы так было. Плохо.  Это  очень
плохо. Это он, стрелок... он так хотел. Однако он никогда не
хотел, чтобы игра становилась настолько грязной. Он не хотел
расстрелять  из  своих револьверов все безоружное  население
Талла.  Не  хотел  убивать  Элли,  чье  лицо  было  отмечено
странным, как будто сияющим шрамом. Не хотел выбирать  между
этой своей одержимостью исполнить свой долг, между поиском и
преступной безнравственностью. Человек в черном, отчаявшись,
начал  играть  не  на  тех струнах,  если  только  в  данном
конкретном  случае играет именно он, человек в  черном.  Это
нечестно:  выпихивать на сцену совсем посторонних,  невинных
людей  и  заставлять их участвовать в этом спектакле,  чужом
для  них  и  непонятном. Элли, подумал он, Элли, по  крайней
мере,  жила,  пусть --- в иллюзорном, но  все-таки  в  своем
мире. А этот мальчик... этот проклятый мальчик...

     --- Расскажи все, что ты помнишь, --- сказал он Джейку.

     ---  Очень  немногое. И теперь это, кажется, вообще  не
имеет смысла.

     ---  Все  равно расскажи. Может быть, я сумею  найти  в
этом смысл.

     ---  Было  одно  место... еще  до  того,  как  все  это
случилось. Такое просторное место, наверху: много  комнат  и
дворик... он выходил на высокие здания и воду. А в воде была
статуя.

     --- Статуя в воде?

     --- Да. Такая женщина в короне и с факелом.

     --- Ты что --- выдумываешь?

     ---  Наверное, --- безнадежно ответил мальчик. ---  Там
еще были такие штуки, чтобы ездить на них по улицам. Большие
и маленькие. Желтые. Много желтых. Я шел в школу. Вдоль улиц
еще проходили такие зацементированные дорожки. Большие такие
окна,  куда надо смотреть. И еще статуи, в настоящей одежде.
Статуи продавали одежду. Я понимаю, что это звучит как бред,
но они продавали одежду --- статуи.

     Стрелок покачал головой, пристально всматриваясь в лицо
мальчика --- пытаясь распознать ложь. Но мальчик, похоже, не
лгал.

     --- Я шел в школу, --- решительно повторил мальчишка. -
--  У  меня была с собой... --- он прикрыл глаза и пошевелил
губами,  как будто нащупывая слова, --- сумка... для книг...
коричневая. И еще --- завтрак. И на мне был... --- он  снова
запнулся, мучительно подбирая слово, --- ...галстук.

     --- Что?

     --- Я не знаю. --- Медленно, безотчетно пальцы мальчика
сжались,   схватив   пустоту   у   горла.   Неясный    жест,
ассоциирующийся у стрелка с повешанием. --- Не знаю. Все это
исчезло. --- Он отвел взгляд в сторону.

     --- Можно я усыплю тебя? --- спросил вдруг стрелок.

     --- Я не хочу спать.

     --- Я могу усыпить тебя, чтобы ты вспомнил. Во сне.

     С сомнением в голосе Джейк спросил:

     --- Ты это можешь? Как?

     --- А вот так.

     Стрелок вынул из патронташа один патрон и начал вертеть его в
пальцах. Движения его были проворны и ловки, плавные,  точно
льющееся  масло.  Патрон кувыркался легко,  без  усилий:  от
большого  пальца  к  указательному, от указательного  ---  к
среднему, от среднего --- к безымянному, от безымянного  ---
к мизинцу. На мгновение исчез из виду, потом появился опять.
На  долю секунды завис неподвижно и двинулся обратно, плавно
перетекая между пальцами стрелка. Сами пальцы передвигались,
как  рябь  на расшитой бусинками занавеске, колышащейся  под
легеньким  ветерком.  Мальчик  смотрел.  Первоначальное  его
сомнение сменилось выражением искреннего восторга, потом ---
неподдельным восхищением, и наконец взгляд его стал  пустым.
Он  отключился.  Глаза закрылись. Патрон  плясал  в  пальцах
стрелка.  Взад-вперед. Глаза Джейка вновь распахнулись;  еще
какое-то   время   он  глядел,  наблюдая   за   непрерывной,
отточенной пляской патрона, потом глаза его снова закрылись.
Стрелок  продолжал  свои гипнотические  движения,  но  глаза
Джейка больше не открывались. Дыхание его замедлилось, стало
спокойным и ровным. Так и должно было быть? Да. Была в  этом
некая  красота, какая-то логика --- как кружевные  узоры  по
краям  ледяных торосов, холодных и твердых. Ему  показалось,
он  слышит звон. Трубный глас. Не в первый раз уже ощутил он
во  рту  вязкий,  шероховатый вкус угнетенной подавленности.
Патрон  в  его  пальцах,  которым он манипулировал  с  такою
непостижимою  грацией, вдруг показался ему отвратительным  и
устрашающим.  Точно  след  какого-нибудь  чудовища.  Стрелок
уронил  патрон в ладонь и до боли сжал руку в кулак. В  мире
существует   и  такое:  насилие.  Насилие  и   убийство.   И
чудовищные  деяния.  И  все --- во  имя  добра,  обагренного
кровью  людскою  добра. Во имя мифа, во имя Грааля,  во  имя
Башни.  Да. Где-то она стоит, Башня, вспарывая небеса  своей
черной  громадой,  и в промытых жаром пустыни  ушах  стрелка
раздался тихий сладостный перезвон.

     --- Где же ты? --- спросил он.


     Джейк Чемберс спускается вниз по лестнице с портфелем в
руках.    В    портфеле   ---   учебники.    Природоведение,
экономическая география. Тетрадь, карандаш, завтрак, который
мамина  кухарка, миссис Грета Шоу, приготовила  для  него  в
кухне,  где  все  --- из хрома и пластика,  где  непрестанно
гудит вентилятор, выгоняющий неприятные запахи. В пакете для
завтрака --- арахисовое масло, сэндвич с повидлом, еще один,
с  колбасою,  салатом  и  луком, четыре  кекса  "Орео".  Его
родители  не  то  чтобы на дух его не выносят,  но,  похоже,
давно  уже  не  замечают родимого сына. Они сложили  с  себя
всяческие полномочия и препоручили его заботам миссис  Греты
Шоу,  нянек-мамок,  репетитора --- летом и  Школы  (Частной,
Хорошей  и,  самое  главное, Только Для Белых)  ---  во  все
остальное время. Никто из этих людей даже и не претендует на
то,  чтобы быть чем-то большим, чем они есть: профессионалы,
лучшие  в  своем деле. Ни разу никто не прижал его к  теплой
груди,  как  это  всегда происходит в исторических  романах,
которые  мама  читает запоем и в которые тайком "зарывается"
Джейк,  выискивая "неприличные сцены". Истерические  романы,
как иногда называет их папа. Или еще --- "неглиже-срывалки".
А   ты  только  болтать  и  способен,  говорит  его  мать  с
бесконечным  презрением,  а  Джейк  это  все  слышит   из-за
закрытых дверей. Папа работает на Систему вещания,  и  Джейк
при  желании  мог  бы  связаться с  ним  по  горячей  линии.
Вероятно.

     Джейк  не  знает  еще,  что  от  души  ненавидит   всех
профессионалов,  но это действительно так. Сколько  он  себя
помнит,  люди всегда приводили его в полное недоумение.  Ему
нравятся  лестницы,  и у себя в доме он  никогда-никогда  не
ездит   на  лифте.  Его  мама,  несмотря  на  свою   худобу,
достаточно   аппетитна  в  тот  самом  плане,  и   частенько
завадиваетсятся в постель со своими притыренными приятелями.

     Вот он выходит на улицу. Джейк Чемберс выходит на улицу.
Славный  такой парнишка. Одет во все чистенькое. Знает,  как
надо  себя вести. Симпатичный, восприимчивый, чуткий. У него
нет  друзей  --- только знакомые. Специально он  никогда  не
задумывался  об  этом,  но  такое положение  дел  очень  его
задевает.  Он  не знает или же не понимает, что  долгое  его
общение  с  профессионалами привело к тому, что он  невольно
перенял многие характерные их черты. Миссис Грета Шоу делает
в высшей степени профессиональные сэндвичи. Она разрезает их
на  четыре  части, а с хлеба срезает корку,  так  что  когда
Джейк ест свои бутерброды на переменке, выглядит он при этом
так,  будто  присутствует где-нибудь на коктейле,  а  вместо
книжки  из  школьной бибилиотеки в руке  у  него  ---  бокал
крепкой  выпивки. Папа его зашибает большие  деньги,  потому
что  он  мастер  "завести зрителя", и его  еженедельное  шоу
смотрится  лучше,  чем  еженедельное  шоу  на  конкурирующем
канале  вещания. В день папа выкуривает по четыре пачки.  Он
не  кашляет,  но у него тяжелая ухмылка --- острая,  как  те
ножи для бифштексов, что продаются в любом супермаркете.

     Вдоль по улице. Мать дает ему денежку на такси, но, когда
нет   дождя,   он  всегда  ходит  пешком.  Идет,  размахивая
портфелем. Маленький мальчик. Такой стопроцентный американец
с  голубыми  глазами и блондинистыми волосами. Девчонки  уже
начинают  его замечать (с одобрения своих мамаш), и  сам  он
уже  не сторонится их, как маленький, с упрямой мальчишескою
заносчивостью.  Он  говорит  с ними  с  этаким  неосознанным
профессионализмом,  чем  весьма  их  смущает.  А  школе  ему
нравится  география, а после обеда --- ходить  в  кегельбан.
Его   папа  владеет  пакетом  акций  какой-то  компании   по
производству  автоматического оборудования для  кегельбанов,
но  там, куда ходит Джейк, стоит оборудование другой  марки.
Ему  кажется, будто он никогда не задумывался  об  этом.  На
самом же деле --- еще как задумывался.

     Вдоль по улице. Мимо "Брендио", магазина готового платья,
где в витрине стоят модели, одетые в меховые пальто, деловые
костюмы  на  шести пуговицах в стиле эпохи  Эдварда  VII,  а
некоторые  --- вобще без всего. Эти модели --- манекены  ---
тоже    безупречные   профессионалы,    а    он    ненавидит
профессионализм во всех проявлениях. Он еще слишком  юн  для
того, чтобы уметь ненавидеть себя, но начало этому положено:
семя упало уже в горькую трещинку в его сердце.

     Он подходит к углу и стоит на перекрестке с портфелем на
боку.  Транспорт  с  ревом несетя  по  улице  ---  ворчливые
автобусы,  такси,  фольцвагены,  грузовики.  Он  всего  лишь
мальчишка,  но  выше средних способностей, и краешком  глаза
успевает заметить он человека, который его убивает.  Человек
одет  во  все  черное,  и  он  не  видит  его  лица,  только
развевающийся балахон и протянутые к нему руки. Он падает на
проезжую часть, не выпуская из рук портфеля, в котором лежит
его  высоко профессиональный завтрак, приготовленный  миссис
Гретой  Шоу.  Сквозь  поляризированное  ветровое  стекло  он
успевает еще разглядеть испуганное лицо бизнесмена  в  темно
синей  шляпе  со стильным таким перышком за лентой.  На  той
стороне  дороги кричит какая-то пожилая дама. У  нее  черная
шляпка с вуалью. Шляпа вовсе не стильная и не изящная. Вуаль
---  точно  траурное покрывало. Джейк не  чувствует  ничего,
лишь  удивление  и привычное безудержное замешательство  ---
неужели вот так все и кончается? Он падает на проезжую часть
и  видит  в  двух дюймах от глаз трещину в ровном  покрытии,
заделанную  свежим асфальтом. Портфель вылетает из  рук.  Он
как раз призадумался, сильно ли он ободрал коленки, когда на
него  наезжает  машина  того бизнесмена  в  синей  шляпе  со
стильным   пером.  Огромный  синий  кадиллак  '76   года   с
шестнадцатидюймовыми  шинами. Почти  такого  же  цвета,  как
шляпа  водителя. Он ломает Джейку спину, расплющивает живот.
Под  давлением  изо рта у него течет кровь. Он  поворачивает
голову  и  видит включенные задние фары. Из-под  заклиненных
задних  колес  кадиллака валит дым. Машина проехалась  и  по
портфелю,   оставив   на  нем  черный   широкий   след.   Он
поворачивает  голову  в  другую сторону  и  видит  громадный
желтый  форд,  который визжит тормозами и останавливается  в
каких-нибудь нескольких дюймах от его тела. Какой-то  черный
парень, наверное, тот самый, кто продавал соленые крендели и
лимонад с ручной тележки, бежит к нему. Кровь у Джейка течет
отовсюду:  из  носа, из глаз и ушей, из  прямой  кишки.  Его
гениталии превратились в кашу. А он все думает, сильно ли он
ободрал  коленки. Теперь и водитель кадиллака бежит к  нему,
на   ходу  причитая.  Откуда-то  доносится  голос.  Ужасный,
спокойный --- голос рока:

     --- Я священник. Дайте пройти. Таинство покаяния...

     Он видит черный балахон, и его одолевает внезапный ужас.
Это  он. Человек в черном. Он отворачивается от него ---  из
последних  сил. Где-то играет радио. Рок-группа  "Кисс".  Он
видит,   как  его  руки  скребут  по  асфальту  ---   белые,
маленькие, аккуратные. Он никогда не грыз ногти.

     Глядя на свои руки, Джейк умирает.


     Хмурясь, стрелок сидел, погруженный в тяжелые думы.  Он
устал, все его тело болело, и мысли переваливались у него  в
голове  с этакой раздражающей медлительностью. Рядом с  ним,
зажав руки между колен, спал удивительный мальчик, дыша  по-
прежнему  спокойно  и ровно. Он поведал свою  историю  почти
безо всяких эмоций, хотя ближе к концу его голос дрожал  ---
когда он дошел до "священника" и до "таинства покаяния". Он,
разумеется,  не  говорил ничего о  своей  семье  и  о  своем
ощущении сбивающей с толку раздвоенности, но все равно  кое-
что просочилось в его рассказе --- достаточно, чтобы стрелок
сумел  составить  себе об этом некоторое представление.  Тот
факт, что такого города, который описывал мальчик, вообще не
существовало   в  природе  (или,  если  нечто   подобное   и
существовало, то исключительно в доисторических мифах),  был
еще  не  самою  выбивающей  из равновесия  частью  рассказа,
однако  стрелок  не  на  шутку  встревожился.  Вообще,  весь
рассказ производил тягостное впечатление. Тревожное. Стрелок
боялся даже задумываться о том, что все это может значить.

     --- Джейк?

     --- У-гу?

     ---  Ты  хочешь помнить об этом, когда проснешься?  Или
хочешь забыть?

     ---  Забыть, --- быстро ответил мальчик. --- Я был весь
в крови.

     ---   Хорошо.  Сейчас  ты  заснешь,  понятно?  И   буде
спать.Давай-ка --- ложись.

     Джейк послушно лег. Такой маленький, тихий и безобидный с
виду.  Однако  стрелку почему-то не верилось в  то,  что  он
действительно  безобидный.  Он вызывал  у  стрелка  какое-то
неприятное  ощущение.  Было в нем  что-то  страшное.  Что-то
неумолимое  --- некий дух предопределения. Ему не  нравилось
это  чувство,  но ему нравился мальчик. Ему  очень  нравился
мальчик.

     --- Джейк?

     --- Тсс. Я хочу спать.

     --- Да. А когда ты проснешься, ты забудешь про все, что
ты мне рассказал.

     --- О'кей.

     Еще  какое-то  время  стрелок  пристально  изучал  его,
вспоминая  свое  детство.  Обычно,  вспоминая  об  этом,  он
испытывал странное ощущение, что все, что происходило тогда,
происходило  не  с ним, а с кем-то другим ---  с  человеком,
который   прошел  сквозь  некую  осмотическую   мембрану   и
изменился  уже  безвозвратно. Но теперь  его  детство  вдруг
подступило так близко. Мучительно близко. Здесь,  в  конюшне
на  промежуточной станции, было невыносимо жарко, и  стрелок
выпил  еще  воды.  Потом поднялся и прошел вглубь  строения.
Остановился,  заглянув в одно из стоел. Там  в  углу  лежала
охапка  белой  соломы  и  аккуратно  свернутая  попона,   но
лошадьми  не пахло. В конюшне вообще ничем не пахло.  Солнце
выжгло   все  запахи  и  не  оставило  ничего.  Воздух   был
совершенно стерилен.

     В  задней  части  конюшни стрелок  обнаружил  крошечную
темную  каморку  с  какой-то машиною из  нержавеющей  стали,
похожей  на маслобойку, в центре. Ее не тронули ни ржавчина,
ни  гниение. С левого ее боку торчала какая-то хромированная
труба,  протянувшаяся до решетки водостока в  полу.  Стрелок
уже  видел  насосы,  подобные этому, и в  других  засушливых
местах,  но  ни  разу  не  видел такого  большого.  Он  даже
представить  себе не сумел, как глубоко нужно  было  бурить,
чтобы добраться до грунтовых вод, затаившихся в вечной  тьме
под пустыней.

     Почему они забрали с собою насос, когда покидали станцию?

     Может быть, из-за демонов.

     Внезапно он вздрогнул. По спине прошла судорога. По коже ---
мурашки. Потом отпустило. Он подошел к переключателю и нажал
кнопку  ВКЛ.  Механизм загудел. А примерно  через  полминуты
струя чистой, прохладной воды вырвалась из трубы и пролилась
в   водосток,  обратно  в  систему  рециркуляции.  Наверное,
галлона  три  вылилось из трубы, прежде чем насос  прекратил
качать  воду, щелкнув в последний раз. Эта штука была  столь
же  чуждой  этому  месту и времени, как и  чистая,  истинная
любовь,  и  тем  не  менее --- твердой и непоколебимой,  как
Правосудие. Молчаливое напоминание о тех временах, когда мир
еще  не  сдвинулся  с  места. Вероятно, машина  работала  на
энергии   ядерного  реактора,  поскольку  электричества   не
наблюдалось на тысячи миль отсюда, а сухие батареи уже давно