Дома Властелинов Экватора, то
моя мать  подходила для  этой роли  как никто другой. Ее брак с моим
отцом в  свое время был политическим союзом, заключенным между двумя
самыми могущественными  Домами - Сумерек  и  Света,  для  совместной
борьбы с общим врагом - Хаосом.
   - Как жена Утера Пендрагона и дочь Януса из Сумерек, - продолжала
Юнона, - я вправе рассчитывать на личную неприкосновенность в Хаосе,
коль  скоро   Враг  не  желает  повторения  Рагнарека  с  еще  более
плачевными для  него последствиями.  Думаю,  что  как  раз  по  этой
причине он  и выбрал  меня - дабы  показать, что  его приглашение не
западня. Впрочем,  я не сомневаюсь, что он строит какие-то козни, но
за нашу личную безопасность во время встречи можно не беспокоиться.
   Я снова  кивнул, соглашаясь  с ее  рассуждениями. В  голове  отца
бродили очень опасные мысли о том, что с полным уничтожением Хаоса в
Экваториальном Поясе Мироздания наступит эра всеобщего благоденствия
и процветания,  и только твердая позиция Домов Равновесия во главе с
маминым Домом  Сумерек  удерживала  его  от  возобновления  войны  с
Хаосом. Но  если с  нами что-нибудь  случится, мой дед, король Янус,
повелитель Сумеречных  миров, не  станет мешать  отцу и  даже  будет
вынужден выступить  вместе с  ним, чтобы  отомстить за дочь, благо в
Сумерках личная вендетта считается делом государственной важности.
   - А  это  никак  не  относится  к  восстановлению  Дома  Ареса? -
поинтересовался я,  вспомнив о  предстоящей коронации  нового короля
Марса.
   - Вряд ли, -  сказала Юнона. - Принц Валерий принимает все пункты
Договора, и у Врага не может быть к этому никаких претензий.
   Дом Ареса, Покровителя Марсианских миров, был одним из тех Домов,
которые пали  во время  последнего Рагнарека -  Битвы  Судного  Дня,
завершившейся  почти   восемьдесят   лет   назад   по   стандартному
летоисчислению Основного  Потока и  отголоски которой  пронеслись по
всему  Экватору  волной  кровопролитных  войн.  В  той  битве  Дома,
принявшие сторону  Порядка и  Мирового Равновесия,  одержали победу;
Дома, вставшие под знамена Хаоса, были повержены, их имена прокляты,
а память  о них  предана забвению.  Дом Ареса не принадлежал к числу
последних, его  члены,  дети  Марса,  храбро  сражались  на  стороне
победителей, и  хотя их  Дом пал,  он, согласно  Договору,  подлежал
постепенному восстановлению.
   - Ну что? -  отозвалась Юнона  после  непродолжительной  паузы. -
Согласен сопровождать меня?
   - Конечно, - сказал я. - Когда?
   - Прямо сейчас.
   - Хорошо. Вот только приоденусь...
   - Позвать слугу?
   - Зачем? Ведь я могу и сам... С твоего разрешения, разумеется.
   Мать с  улыбкой кивнула. Нерегламентированное использование магии
в быту  считалось в  Царстве Света  вопиющим  нарушением  дворцового
этикета, но  я был  любимчиком  королевы  Юноны,  и  когда  мы  были
наедине, она позволяла мне обходиться без церемоний.
   Я откинулся  на спинку  кресла, притянул  к  себе  Формирующие  и
пропустил  их   пучок  через   голубой  камень,  Небесный  Самоцвет,
вделанный в перстень на среднем пальце моей левой руки. Самоцвет был
магическим артефактом  и выполнял  много разных функций, в частности
смягчал контакт  с Формирующими,  делая его  менее жестким  и  более
устойчивым, что  было особенно  важно здесь,  во дворце,  где так  и
кишело чарами и разнообразной защитой от них.
   Я  мысленно   потянулся  к  гардеробу  в  своих  покоях  и  ловко
"выдернул" оттуда  расшитую золотом  мантию под цвет маминой туники,
темно-синий  берет   с  пестрым  пером,  черные  замшевые  сапоги  с
отворотами,  а   также  мою   любимую   шпагу   Эскалибур,   некогда
принадлежавшую моему прадеду по отцовской линии и моему тезке... Да,
да, тому  самому королю  Артуру, о  котором вы, безусловно, слышали.
Эта шпага  стала моей,  после того  как отец  изготовил  себе  более
совершенный клинок,  закаленный в  Горниле Порядка.  А что  касается
моего сводного  брата  Амадиса,  единственного  сына  Утера  от  его
первого брака  и наследника  престола, то  он попросту  робел, когда
брал в  руки шпагу  нашего легендарного  предка, поэтому  с радостью
уступил ее  мне. (При  всех несомненных достоинствах, у Амадиса были
свои недостатки,  но об  этом я  расскажу как-нибудь  в другой  раз,
когда представится подходящий случай).
   - Вот и  все, - самодовольно  произнес я,  ставя сапоги на пол. -
Через минуту я буду готов.
   - Изумительно! - сказала  Юнона; в  голосе  ее  слышалось  вполне
простительная для матери гордость за сына. - Ты совсем не потревожил
сигнализацию. Таки не зря о тебе говорят, что ты молодой да ранний.
   Я покраснел  и сделал  вид, будто  всецело поглощен одеванием. Но
потом все же ответил:
   - Ты безбожно  льстишь мне, мама. Мне удалось обойти сигнализацию
только потому,  что вместе  с отцом  и Амадисом я отлаживал защиту и
знаю все  ее хитрости  и уловки. Однажды я попытался проделать такой
фортель в Замке-на-Закате, но потерпел фиаско да еще поднял страшный
переполох.
   - Дед здорово злился?
   - Нет, только  отчитал ради  проформы. Ты  же знаешь,  что он  не
может сердиться на меня. - Я подошел к зеркалу, скептически осмотрел
себя,  поправил  берет  на  голове  и  смахнул  с  мантии  невидимые
пылинки. - Ну вот, я готов.
   Юнона подступила  ко мне,  чуть наклонила  мою голову,  встала на
цыпочки и поцеловала меня в лоб.
   - Для матери  все дети  дороги, - сказала  она. - Но  для меня ты
всегда был  дороже других,  Артур... Хотя  мне не следовало говорить
тебе это.
   - Я и так это знаю, мама, - ответил я.
            ( П р о д о л ж е н и е   с л е д у е т ...)



        Глава 5

Король Бриан  умирал. Рука  предателя сразила  его в тот самый день,
когда  ожидалось  прибытие  в  Авалон  Дэйры  после  ее  длительного
вынужденного отсутствия.  Покушавшийся принадлежал  к телохранителям
короля, которых отбирали с особой тщательностью и в чьей преданности
еще никто  никогда не сомневался. Прежде чем совершить цареубийство,
изменник принял  медленнодействующий яд и вскоре умер, поэтому так и
осталось неизвестным,  по чьему  наущению он  сделал это. Тем же, не
имеющим противоядия  ядом было смазано и лезвие кинжала, которым был
нанесен предательский удар.
   В течение  нескольких  невыносимо  долгих  часов  врачи  отчаянно
боролись за  жизнь короля  и безнадежно  проигрывали  в  схватке  со
смертью. Они  уже не  рассчитывали спасти  его, но  пытались хоть на
короткое время  привести его  в сознание, чтобы он мог огласить свои
предсмертные распоряжения,  которых ожидали собравшиеся в просторной
прихожей по соседству с королевской опочивальней вельможи, прелаты и
высшие государственные сановники.
   Кевин стоял  в  углу  комнаты,  стараясь  не  привлекать  к  себе
внимания, и  время  от  времени  нервно  покусывал  губы.  Он  остро
чувствовал свою неуместность на этом скорбном собрании людей, хорошо
знавших умирающего,  но просто  так уйти он не мог. Дворцовый этикет
предписывал ему,  как владетельному  князю и  названному  племяннику
короля, до  последнего момента  оставаться здесь  и в  числе  первых
услышать печальное  сообщение  из  уст  главного  церемониймейстера:
"Король умер, господа". И тогда верховная власть в стране перейдет в
руки нового  короля, невысокого худощавого юноши, которому едва лишь
исполнилось двадцать лет...
   Как бы  в ответ  на  мысли  Кевина,  рядом  раздались  тихие,  но
исполненные    безмерного     отчаяния    всхлипывания.     Красивая
тридцатипятилетняя женщина, младшая сестра короля Бриана, леди Алиса
Лейнстер, стояла, повернувшись лицом к окну. Плечи ее вздрагивали от
еле сдерживаемых рыданий. Поначалу она вместе с Дэйрой была допущена
к  находящемуся  без  сознания  королю,  но  потом  у  нее  началась
истерика,  и   врачи  были   вынуждены  выставить   ее   за   дверь.
Шестнадцатилетняя дочь  Алисы, Даниэла,  которую обычно звали просто
Даной, изо  всех сил  старалась утешить  мать, но  особо в  этом  не
преуспела, так как и сама была в подавленном состоянии.
   Куда более  спокойной и  уравновешенной казалась  Бронвен, сестра
Колина, девушка лет пятнадцати, со щуплой нескладной фигурой и таким
же  некрасивым,   как  у   ее  брата,   лицом.  У  Кевина  создалось
впечатление,  что   Бронвен   не   совсем   адекватно   воспринимает
происходящее, относится  к этому  скорее как  к игре  и  с  каким-то
нездоровым любопытством наблюдает за поведением окружающих. Впрочем,
подумал Кевин, она еще ребенок и, возможно, не до конца осознает то,
что предельно ясно всем остальным, - там, за дверью, в муках умирает
человек...
   Из всех взрослых членов королевской семьи Лейнстеров отсутствовал
только принц  Эмрис, до  недавнего  времени  являвшийся  наследником
престола. Уже  после покушения стало известно, что на прошлой неделе
король изменил  свое завещание  в пользу  Колина, и  это  превращало
Эмриса из  главного претендента на трон в подозреваемого номер один.
Так что в его отсутствии не было ничего удивительного.
   А возле  самых дверей,  ведущих в  королевскую опочивальню, стоял
новый наследник  престола, Колин  Лейнстер, вместе  с  тремя  своими
лучшими друзьями -  Морганом Фергюсоном,  Эриком Маэлгоном  и Аланом
МакКормаком. С  двумя последними  Кевин познакомился еще в Димилиоке
(они были  в свите  Колина), и с самого начала отношения между ними,
мягко говоря,  не сложились.  МакКормака и  Маэлгона  раздражало  то
дружеское расположение,  которое Колин выказывал к Кевину, а Кевина,
в свою  очередь, бесили  их настойчивые  ухаживания за  Дэйрой - оба
были явно неравнодушны к ней и упорно добивались ее благосклонности.
Правда, сама  Дэйра не  подавала им никаких надежд и только время от
времени, исключительно  ради  того,  чтобы  позлить  Кевина,  слегка
заигрывала с  ними.  И  каждый  раз  Кевин  злился,  хотя  прекрасно
понимал, что это всего лишь игра.
   К Моргану  Фергюсону, главному  королевскому магистру  колдовских
искусств, Дэйра  относилась с  глубоким уважением  и  весьма  лестно
отзывалась о  нем, впрочем, не скрывая, что немного побаивается его.
Что касается  Кевина,  то  он  был  настроен  к  Моргану  изначально
дружелюбно, поскольку  тот приходился  племянником  покойному  лорду
Маркусу  Финнегану,   в  чьем   доме  Кевин   прожил  на   положении
воспитанника почти  четырнадцать лет. Лорд Финнеган был неодаренным,
а сын  его родной  сестры, Морган  Фергюсон, фактически  полукровка,
считался самым  могущественным после короля магом Логриса - и в этом
Кевин усматривал  иронию судьбы.  При встрече  в авалонском порту он
сразу проникся  к Моргану  симпатией, но  одно обстоятельство все же
сильно смутило его. У Моргана были разного цвета глаза - один карий,
другой желто-зеленый,  как у  кошки, - и  когда Кевин  ловил на себе
пристальный,  изучающий,   пронзительный  взгляд   этих  глаз,   ему
становилось неуютно...
   Наконец створки  дверей опочивальни  распахнулись,  и  на  пороге
появился  королевский  камергер.  Все  разговоры  в  прихожей  мигом
прекратились.
   - Господа, - ровным  голосом, не тихо и не громко, будто речь шла
о чем-то обыденном, об®явил он. - Его величество желает вас видеть.
   Колин первым  вошел в  опочивальню. Следом  за ним потянулись все
остальные.
   Посреди  комнаты  на  широком  ложе,  обтянутом  красным  шелком,
неподвижно лежал  коренастого телосложения  мужчина лет пятидесяти с
густой рыжей  бородой и светлыми волосами. Его покрытое сетью мелких
морщин  лицо  было  неестественно  бледным,  губы  имели  неприятный
синеватый  оттенок,   и  только   в  больших  голубых  глазах,  чуть
подернутых поволокой,  еще светилась  слабая искорка  жизни. Кевин в
первый и  последний раз  видел короля  Бриана - близкого  друга  его
названного отца,  человека, который  по логрийским  обычаям был  для
него все равно что родной дядя...
   У изголовья  ложа на коленях стояла Дэйра. Уголки ее губ дрожали,
на длинных  ресницах блестели слезы, но держалась она молодцом, не в
пример своей  тетке Алисе,  которая, едва  лишь увидев  брата, снова
разрыдалась.
   Главный придворный медик с регалиями магистра колдовских искусств
склонился к  уху Колина  и что-то  шепотом сообщил  ему.  Тот  молча
кивнул в ответ, подошел к ложу и опустился на колени рядом с Дэйрой.
   - Вы звали меня, государь?
   - Да, Колин, - тихо произнес король. - Я хотел тебя видеть. Я уже
уходил в  вечность,  но,  вспомнив  о  своем  долге,  заставил  себя
вернуться. Сейчас  я черпаю  свои силы  из  Источника...  вскоре  ты
поймешь, о чем я говорю... Эта тонкая нить, связывающая меня с миром
земным, в  любой момент  может оборваться,  посему я буду краток. Ты
уже знаешь,  что я  изменил  завещание,  назначив  тебя  наследником
престола?
   - Да, государь, знаю.
   - Мне неведомо,  замешан ли  твой брат Эмрис в этом злодеянии или
нет, но  сейчас это  не так  уж и  важно. В любом случае, он слишком
глуп, тщеславен,  мелочен и самонадеян, чтобы стать хорошим королем,
достойным продолжателем  дела наших  предков. К  тому же  он слаб  в
Искусстве, и  я сомневаюсь,  что он  смог  бы  подчинить  себе  нашу
фамильную Силу - Силу королей Логриса.
   - Боюсь, что так, государь, - сказал Колин.
   - Тем не  менее, - продолжал  король, - Эмрис  все  еще  остается
старшим после  меня в  роду, и  если я  не сделаю  то, что собираюсь
сделать, последствия  могут оказаться  весьма  плачевными  для  всей
нашей страны.  Чтобы у  Эмриса  не  было  возможности  оспорить  мое
решение, опираясь  на свое  право старшинства,  тем  самым  разжигая
губительную  для  государства  междоусобицу, -  тут  король  повысил
голос, - я  во всеуслышание  об®являю об  усыновлении принца  Колина
Лейнстера, младшего  сына моего покойного брата Уриена. И после моей
смерти принц  сей, мой  приемный сын  и наследник  престола,  станет
королем Логриса  в строгом  соответствии с законами и обычаями наших
предков. Такова моя королевская воля.
   Все присутствующие  склонили головы  в знак  уважения к последней
воле умирающего короля.
   - Я оправдаю ваше доверие, отец, - сказал Колин.
   - В этом  я не сомневаюсь, сын мой. Я верю, что ты с достоинством
пройдешь через  все испытания, которые уготовила тебе судьба... И не
мешкай, сейчас не время для церемоний. Моя смерть наверняка послужит
для  готийского   короля  сигналом  к  началу  войны.  Возможно,  не
останутся  в   стороне  и   галлийские  князья.   К  счастью,   наше
превосходство  на   море  подавляющее,  так  что  пока  тебе  нечего
опасаться угрозы  со стороны Атлантиды... Слушай меня, Колин. Завтра
меня похоронят,  а уже послезавтра ты должен короноваться и овладеть
Силой... архиепископ  знает, что  нужно делать,  и поможет тебе... И
немедленно  собирай  войска -  война  с  Готландом  неизбежна,  а  с
Галлисом весьма вероятна.
   - Хорошо, отец. Я сделаю все, как вы говорите.
   - И еще... Насчет Силы...
   - Да, государь?
   - Когда ты  пройдешь через  Врата в Безвременье, Хозяйка позволит
тебе лишь слегка прикоснуться к Силе, зачерпнуть из Источника только
горсть Воды  Жизни и  испить ее,  но  дальше  она  тебя  не  пустит.
Довольствуйся пока  этим... Если у тебя возникнет искушение нарушить
запрет Хозяйки  и окунуться  в Источник, преодолей его... Отложи это
до лучших  времен, когда в стране воцарится мир, внешние враги будут
сокрушены,   у   тебя   появится   сын-наследник...   он   вырастет,
повзрослеет, наберется  опыта - и  лишь тогда  ты  сможешь  рискнуть
собой, не ставя под угрозу безопасность государства... Это не совет,
это приказ,  моя тебе  последняя воля.  Ради твоего  же блага,  ради
блага всей нашей страны...
   - Я понимаю.
   Король  Бриан   устало  закрыл   глаза.  Его   лицо   застыло   в
неподвижности, словно восковая маска.
   - Папа! - в отчаянии прошептала Дэйра. - Папа, не умирай!
   Веки короля дрогнули и приподнялись.
   - Да, и  последнее, Колин.  Заботься о сестре своей Дэйре, обещай
любить ее и беречь, как подобает старшему брату.
   - Обещаю, отец.
   - Тогда прощайте, дети мои.
   С этими словами король снова закрыл глаза - теперь уже навсегда.
   Из груди  Дэйры вырвалось сдавленное рыдание. Колин низко опустил
голову.
   Главный медик  склонился над  неподвижным телом, тщетно выискивая
малейшие признаки  жизни, затем выпрямился и значительно поглядел на
церемониймейстера.
   - Король умер, господа, - об®явил тот.
   Монсеньор  Корунн   МакКонн,   архиепископ   Авалонский,   первым
опустился на колени и начал читать молитву:
   - Вечный покой даруй ему, Господи...
   Вслед за  ним преклонили  колени все  присутствующие и подхватили
слова молитвы.  А Кевина захлестнул нежданный поток воспоминаний. Он
лишь беззвучно  шевелил губами,  притворяясь, что молится, тогда как
мыслями был  далеко отсюда,  на маленьком  клочке суши, затерянном в
бескрайних океанских  просторах, где  в конце прошлого года умер его
названный отец,  Шон Майги.  Невесть почему  слово "отец" всякий раз
повергало  Кевина   в  трепет,  вызывало  в  нем  смешанное  чувство
привязанности и  страха. Это  было тем более странно, поскольку лорд
Шон всегда был добр и мягок в обращении с ним, порой даже сверх меры
баловал его,  потакая всем  его капризам... Впрочем, если хорошенько
разобраться, то  это чувство  возникло у Кевина задолго до того, как
на острове появился человек, который впоследствии усыновил его...
   Молитва закончилась,  и мужчины  поднялись с  колен.  Теперь  они
должны были  уйти, оставив женщин всю ночь бдеть над телом усопшего,
оплакивать  своего  защитника  и  покровителя  и  просить  Небеса  о
даровании его душе покоя в мире ином.
   Архиепископ снял  с шеи короля массивную золотую цепь, на которой
висел большой  красный камень, похожий на рубин, - знак королевского
достоинства.
   - Возьмите  это,  государь, -  сказал  духовный  владыка  Логриса
новому владыке  светскому. - Теперь  он ваш. Настройтесь на него так
же, как некогда вы настроились на свой Огненный Глаз.
   Колин молча наклонил голову, позволяя архиепископу надеть на него
цепь. Затем  он взглядом попрощался с присутствующими и направился к
выходу, тронув по пути Кевина за локоть.
   - Следуй за мной, Кевин МакШон.
   Кевин   пошел   вместе   с   тремя   друзьями   Колина,   которые
присоединились к  своему королю,  видимо, повинуясь  его  мысленному
приказу.
   В коридоре  им повстречался  невысокий темноволосый  толстяк  лет
тридцати с  добродушным круглым  лицом, бойкими  черными  глазами  и
нежным девичьим  румянцем на  пухленьких щеках.  Он низко  склонился
перед Колином.
   - Ваше величество, я скорблю вместе с вами.
   Колин миновал толстяка, не удостоив его даже взглядом. Кевин тихо
спросил у шедшего рядом Моргана Фергюсона:
   - Что это за нахальный тип?
   - Бран Эриксон, барон Ховел, - ответил Морган. - Слыхал о таком?
   Кевин чуть  не споткнулся от неожиданности. Невольно созданный им
образ грозного  и безумного  чародея,  сумасшедшего  маньяка-убийцы,
вступил в  вопиющее противоречие с действительностью, и на мгновение
в голове  Кевина все  перемешалось. Этот толстяк с румяными щечками,
эта жалкая пародия на мужчину, это бесполое создание...
   - Так это и есть тот самый Бешеный барон? - прошептал он, немного
оправившись от потрясения.
   - Да,  тот   самый.  Очень,  очень  опасный  человек... -  Рослый
рыжеволосый Морган  искоса глянул  на него  своим  зеленым  кошачьим
глазом и добавил: - Особенно для тебя, Кевин МакШон.

   Миновав анфиладу комнат, они оказались в просторном кабинете, две
глухие стены  которого были до самого потолка уставлены стеллажами с
книгами. Пол  кабинета был  устлан огромным персидским ковром, между
двумя завешенными  тяжелыми красными  шторами окнами  стоял огромный
дубовый стол  с десятком встроенных в него ящиков. Стол находился на
расстоянии трех  шагов от  стены, а  на стене, над обитым коричневой
кожей креслом  висел боль