комок.
   - Ты понимаешь ее?
   - Да. Она  слишком сильно  любила тебя,  чтобы сложа руки ожидать
твоего возвращения  или подтверждения факта твоей смерти. А еще... -
Пенелопа умолкла в нерешительности.
   - Ну, - подбодрил ее я, хотя и сам нуждался в ободрении.
   - Когда я  была маленькой, то случайно подслушала, как тетя Юнона
говорила Дионису,  что мама  просто не  могла без  тебя жить,  вот и
решила либо найти тебя, либо умереть так, как умер ты.
   По моей  щеке скатилась крупная слеза. Почему, в отчаянии подумал
я, Диана  не любила  меня чуточку  меньше - так,  чтобы  ей  хватило
выдержки и  терпения дождаться  меня? Сейчас  бы мы  сидели втроем в
этой  комнате,   в  ожидании  сумеречной  грозы,  весело  болтали  и
радовались воссоединению  семьи... Моя скорбь была так велика, что я
совсем позабыл о Дэйре.
   Пенелопа  подошла  ко  мне,  опустилась  перед  моим  креслом  на
корточки и нежно взяла меня за руки.
   - Артур, - сказала  она. - Неужели нет никакой надежды, что мама,
как и  ты, уцелела и живет в одном из тех Срединных миров, ничего не
помня о своем прошлом? Существует ли вероятность того, что она жива?
   Я протянул руку и погладил ее по волосам. На ощупь они были такие
же мягкие и шелковистые, как у Дианы.
   - Вероятность  такая   есть,  но   очень  маленькая,   ничтожная,
безнадежная вероятность. Лучше не думай о ней.
   - Почему?
   - Чтобы не испытать разочарования. Ты с детства привыкла к мысли,
что Дианы  нет в живых, так не внушай себе несбыточных надежд. Потом
будет больно с ними расставаться.
   - А ты? Ведь ты надеешься, я вижу.
   - Да, я  надеюсь.  Надеюсь  вопреки  логике  и  здравому  смыслу,
надеюсь потому,  что отказываюсь  верить в  обратное. Даже  если мне
представят сотню  свидетелей, собственными  глазами видевших  гибель
Дианы, все  равно я  буду убеждать  себя, что  они ошиблись, что они
приняли за Диану другую женщину, очень похожую на нее - но не ее.
   - Ах, отец! - прошептала Пенелопа, ласково глядя мне в глаза.
   Я вынужден  был собрать всю свою волю в кулак, чтобы не заплакать
от дикой  смеси счастья  и отчаяния. Но еще мгновение - и я бы обнял
свою  дочь,  дочь  Дианы,  крепко-крепко  прижал  бы  ее  к  себе  и
поцеловал...
   Мне  помешала   (и   выручила   нас   из   неловкого   положения)
надвигающаяся гроза.
   Отдельные завывания  ветра снаружи  переросли в  непрерывный вой.
Деревья шумели  листвой, их  стволы скрипели  и  трещали.  За  окном
царила кромешная  тьма, как  в безлунную,  беззвездную ночь.  Ночь в
Дневном Пределе  сумеречного мира - предшественница грозы и горячего
ливня.  Напоминание  стихии,  что  она  еще  жива,  что  она  только
дремлет... Жаль, что я не поэт!
   Пенелопа поднялась и шумно выдохнула:
   - Мои пушистики! Совсем забыла о них. Бедняжки!
   Она выбежала  из холла  в переднюю.  Послышался  звук  отворяемой
двери, в  комнату  ворвался  поток  душного,  горячего,  насыщенного
влагой воздуха,  а мгновение  спустя появилась  первая  златошерстая
зверушка. Она  настороженно глянула  на меня и юркнула под диван. За
ней последовали  ее товарки -  одни оставались  в холле,  прячась по
углам, другие  скрывались в  смежных помещениях,  а иные взбегали по
лестнице на второй этаж, - всего их набралось свыше двух дюжин.
   Наконец Пенелопа закрыла дверь и вернулась в холл.
   - Пушистики страшно  боятся грозы, - об®яснила она, вытирая сухим
полотенцем лицо  и руки. Ее волосы блестели от влаги, на щеках играл
яркий румянец,  красивая грудь вздымалась в такт учащенному дыханию.
Она была просто восхитительна!
   - Ты называешь их пушистиками? - спросил я, потому как нужно было
что-то сказать.
   - Угу... - Пенелопа  отложила полотенце,  села в  свое  кресло  и
погладила по  золотой шерстке  одну  из  зверушек,  которая  тут  же
забралась к  ней на  колени. -  Очень  милые  и  забавные  создания.
Товарищи моих детских игр.
   - Диана называла их просто зверушками, - заметил я.
   - Знаю. Пушистиками их прозвала тетя Юнона.
   - Ты часто видишься с ней?
   - Довольно часто.  Твоя мать  одна из  немногих, кто  не чурается
меня. Последний  раз она  была здесь  в конце  сиесты... -  Пенелопа
сделала паузу  и взглянула  на настенные часы, циферблат которых был
разделен на  шестнадцать равных частей. - Даже не верится! С тех пор
прошло лишь  полтора периода, а мне кажется - несколько циклов. Меня
так взволновало  известие о  твоем появлении,  что я  даже  утратила
чувство времени.
   - Ты ждала меня?
   - О да! Я была уверена, что ты придешь сюда. Ты не мог не прийти.
   Я посмотрел ей в глаза и понял, что она действительно ждала меня.
Ждала, позабыв  обо всем  на свете.  Ждала с нетерпением, с верой, с
надеждой. А может, и с любовью...
   - Я не  мог не прийти, - утвердительно произнес я. - Первым делом
я пришел сюда, хоть и не знал, что здесь живешь ты.
   - Так ты  еще не  виделся ни  с  кем  из  родственников?  Даже  с
матерью?
   - Нет, - ответил  я, нахмурившись. -  Я лишь  разговаривал с  ней
через зеркало.  Только один  раз, да  и то не до конца. Я не имею ни
малейшего  представления,  где  она  сейчас,  что  с  ней,  как  она
поживает.
   - Юнона теперь  королева Марса, -  сказала Пенелопа. -  Три  года
назад она  вышла замуж  за короля  Валерия Ареса,  который ради  нее
развелся с прежней женой.
   Я тяжело  вздохнул. Мысль  о том,  что моя  мать делит  постель с
другим мужчиной,  не с  отцом, была  неприятна мне, вызывала во всем
моем существе  решительный протест.  Я был  еще очень  молод,  чтобы
смириться с  тем, что  каждый Властелин в течение своей долгой жизни
вступает  в   брак  по   несколько  раз;  это  казалось  мне  диким,
противоестественным. Как  и любой сын, я воспринимал мать в качестве
своей собственности,  ревнуя ее  даже к  отцу и  братьям - а  что уж
говорить о  совершенно постороннем,  чужом мне человеке. Может быть,
это звучит  слишком по-фрейдовски,  то есть классически, но классика
потому и  бессмертна, что  никогда  не  теряет  своей  актуальности.
Истина остается истиной, даже если она стара, как мир.
   - Представляю, каково  тебе, - участливо  произнесла  Пенелопа. -
Твой брат Брендон тоже очень болезненно воспринял замужество Юноны.
   А интересно,  подумал  я,  чтобы  отвлечься  от  горьких  мыслей,
Пенелопа будет  страдать, когда  узнает о  Дэйре? Нет,  вряд ли.  Во
всяком случае, не так сильно, как я. А скорее всего, ей будет просто
обидно, не  более того.  Ведь, по  сути дела, мы с Дианой не были ее
настоящими родителями.  Мы не  растили ее,  не  воспитывали,  а  что
касается меня,  то я вообще ничего не сделал для нее, за исключением
разве что  того, что дал ей жизнь. По большому счету, мы с ней чужие
друг другу...
   Впрочем,  последнее   утверждение  было   далеко  не  бесспорным.
Рассудок говорил  мне одно,  чувства подсказывали совсем другое. Мой
ум трезво  взвешивал  все  обстоятельства  и  делал  соответствующие
выводы, но  сердце мое  отвергало цинизм  здравого смысла.  Девушка,
которая сидела передо мной, была моей плотью и кровью, дитем нашей с
Дианой любви. Мы любили друг друга пылко и самозабвенно, и наша дочь
выросла такой же прекрасной, как и любовь, что породила ее.
   Я поймал  себя на  том, что  слишком уж нежно смотрю на Пенелопу,
повергая  ее   в  смущение,   и  поспешно   отвел  взгляд.  Молчание
затягивалось,  накаляя   атмосферу.  В  воздухе  витало  напряжение,
грозящее разрушить  ту еще шаткую, хрупкую непринужденность, которая
едва лишь  начала появляться  в наших  отношениях. Было  видно,  что
Пенелопа растерялась  и начала нервничать, так что спасать положение
должен был  я. Вспомнив, что она говорила о Брендоне, я ухватился за
эту соломинку и торопливо спросил:
   - Ты не в курсе, как дела у близняшек?
   - С ними  все в  порядке, - ответила  Пенелопа  с  облегчением. -
Сейчас они живут в одном из миров Теллуса, и мы часто видимся.
   - Вы дружны?
   - Брендон и  Бренда мои  лучшие друзья.  В некотором  смысле, они
тоже отверженные - как и я. Вернее сказать, они пришлись не ко двору
в Царстве Света.
   - Да ну! - удивился я. - Почему же?
   Взгляд Пенелопы заметался по комнате, избегая встречи со мной.
   - Видишь ли, всякие сплетни...
   Сердце мое  упало. Я  был очень  привязан к близняшкам. В детстве
они были  такими милыми  малышами... но  слишком уж  нежными друг  с
дружкой. Слишком...
   - О Митра! Неужели?..
   - Нет-нет, -  поспешила   заверить  меня   Пенелопа. -  Все   это
глупости, поверь  мне. Уж  я-то знаю  наверняка. В их отношениях нет
ничего предосудительного,  просто они неразлучная пара, дня не могут
прожить друг  без друга,  вот злые  языки, которых в Солнечном Граде
развелось предостаточно,  и треплют про них всякую чушь. Если хочешь
знать... - Тут  Пенелопа запнулась  и покраснела. -  В общем, не так
давно Брендон просил меня стать его женой.
   Не ад,  так пекло, удрученно подумал я, хрен редьки не слаще. И с
замиранием сердца спросил:
   - И что же ты ответила?
   - Я ему  отказала. Брендон,  конечно, хороший  парень, и он очень
нравится мне.  Но это  уже  было  бы  чересчур:  я -  дочь  тетки  и
племянника, он -  мой дядя  и двоюродный  брат... Словом, и без того
много кровосмешения.
   - Это была единственная причина твоего отказа?
   - Пожалуй, что  да. Ну,  и еще я молода для замужества. Однако не
стану отрицать:  не будь он моим близким родственником, я бы приняла
его предложение. -  Пенелопа  немного  помедлила,  колеблясь,  потом
добавила: - Но  это еще  не значит,  что мы  без ума  друг от друга.
Просто у нас много общего.
   Послышался отдаленный раскат грома.
   - Понятно, - сказал  я. Странно, но я начинал ревновать свою дочь
к родному  брату. - Так,  стало  быть,  Брендон  и  Бренда  покинули
Солнечный Град из-за этих нелепых домыслов насчет их отношений?
   - Не совсем  так. Кроме  всего  прочего,  Брендон  не  поладил  с
Амадисом.
   - Что между ними произошло?
   - Это длинная  история, - уклончиво ответила Пенелопа. - В ней до
сих пор осталось много неясного... для меня. Лучше расспроси об этом
кого-нибудь  другого,   ладно?  Не   обижайся,  просто  я  не  люблю
сплетничать.
   - Хорошо, - уступил я. - Кстати, как поживает Амадис?
   - Да так себе. Царствует.
   В  ее   голосе  не  слышалось  энтузиазма -  что,  впрочем,  было
естественно,  коль   скоро  она   дружила  с  Брендоном,  а  Брендон
поссорился с  Амадисом. И,  видимо, ссора  была нешуточной,  если уж
Брендону пришлось покинуть родной Дом.
   - Амадис не  собирается жениться? -  спросил я  просто так,  ради
проформы.
   - Уже, - коротко ответила Пенелопа.
   - Так  он  женился? -  изумленно  произнес  я.  Мне  трудно  было
представить Амадиса  семейным  человеком.  В  моем  сознании  прочно
укоренился образ  этакого убежденного  холостяка,  меняющего  женщин
вместе с постельным бельем и упрямо не признающего брачных уз. Таким
был мой сводный брат Амадис, ныне - король Света.
   - Его  заставили   жениться, -   сказала   Пенелопа,   видя   мое
удивление. - Семейный  совет  постановил,  что  негоже  королю  быть
неженатым.  В   силу   некоторых   обстоятельств   Амадис   не   мог
проигнорировать  волю  большинства  родственников  и  подчинился  их
решению.
   - И кого ему навязали в жены?
   - Ему никого  не навязывали. Он сам выбрал себе жену, и выбор его
не без оснований претендует на звание самого громкого скандала века.
   - Ты меня  заинтриговала, - сказал  я. - Так  кто же  она,  новая
королева Света?
   - Рахиль из Дома Израилева, младшая дочь царя Давида Шестого.
   Если Пенелопа  хотела меня  поразить,  то  ей  это,  без  всякого
преувеличения, удалось.  Дети Израиля  всегда  держались  особняком,
считая свой  Дом единственным  истинным Домом,  а  себя -  избранным
народом, и  вот уже  невесть  сколько  тысячелетий  заключали  браки
сугубо между  собой. Я  не мог припомнить случая, когда бы член Дома
Израилева, нарушивший  эту традицию,  не подвергся  бы остракизму со
стороны  своих   соотечественников.  А   просить  руки   израильской
принцессы, если ты не еврей, не без оснований считалось самым верным
способом нанести глубочайшее оскорбление всему Дому.
   - Ну и ну! - проговорил я, качая головой. - Что ж это делается на
белом свете, а? Нет, надо же!.. И как это удалось Амадису?
   Пенелопа пожала плечами:
   - Толком этого никто не знает. Но говорят, что Амадис убедил царя
Давида в  пагубности неукоснительной  экзогамии. Он  вроде бы собрал
множество фактов  и  аргументировано  доказал,  что  Дому  Израилеву
грозит неминуемое  вырождение, если  не предпринять  экстренных мер.
Так оно  было или  как-то иначе, но Амадис женился на Рахили, а твоя
сестра Каролина вышла за Арама Иезекию, правнука Давида.
   Я во  все глаза  уставился на  Пенелопу.  Эта  новость  почему-то
потрясла меня еще больше, чем предыдущая.
   - Каролина?! В Доме Израилеве?!
   - Странно, не так ли?
   - Еще бы! -  Я никогда  не питал  нежных чувств  к  моей  сводной
сестре Каролине,  она была чересчур холодна и заносчива, но сейчас я
от всей  души  пожалел  ее.  Несладко  ей  приходится  в  Доме,  где
ксенофобия  с  давних  пор  является  неот®емлемой  частью  семейной
идеологии. - Но зачем это понадобилось Амадису?
   - Согласно одной из версий, чтобы насолить родственникам, которые
заставили его жениться.
   - Но есть и другие предположения?
   - Да.
   - Какие?
   Пенелопа замялась. По всему видно было, что она снова хотела уйти
от прямого  ответа. Поняв  это, я решил перевести разговор на другую
тему и  уже начал  было говорить,  как вдруг  умолк на  полуслове  и
настороженно замер,  до предела  обострив свое  восприятие. Моя рука
инстинктивно потянулась к эфесу шпаги.
   - Что с тобой, Артур? - встревожено произнесла Пенелопа.
   - Кто-то открыл  выход из  Тоннеля, - шепотом  сообщил я и поднял
указательный палец кверху. - Там, на втором этаже.
   - А! - Она  облегченно вздохнула  и усмехнулась. - Хорошее у тебя
чутье! Не беспокойся, это Брендон и Бренда. Легки на помине.
   - Ты пригласила их на встречу со мной?
   - Нет, я  пригласила их  еще  до  твоего  прихода,  когда  начала
собираться гроза. Они обожают грозу в Сумерках.
   Между тем  громовые раскаты  раздавались уже над нашими головами.
Небо вот-вот должно было прорвать.
   - Пенни! - послышался  со второго  этажа звонкий девичий голос. -
Где ты?
   Ему вторил  другой голос,  очень похожий  на первый, но на октаву
ниже:
   - Пенни, это мы.
   Пенелопа поднялась с кресла и крикнула:
   - Я здесь, в холле.
   Я тоже  встал, и  мы вместе  прошли в центр комнаты, чтобы видеть
всю лестницу,  ведущую с холла на второй этаж дома. Спустя несколько
секунд на  верхней площадке  появились две  ладно скроенные  фигуры,
закутанные в белые пляжные халаты - парень и девушка, оба с льняными
волосами,  васильковыми   глазами  и   правильными   чертами   лица;
невысокие, стройные,  поразительно похожие  друг  на  друга,  только
девушка была ниже ростом, хрупче и изящнее.
   Некоторое время они стояли неподвижно, в изумлении глядя на меня.
Пенелопа с довольной улыбкой созерцала эту немую сцену.
   - Ну  что   ж,  вот  мы  и  встретились, -  наконец  сказал  я. -
Здравствуйте, дорогие близняшки.
   Первой опомнилась Бренда. Она вихрем сбежала вниз и бросилась мне
на шею.
   - Артур! Братик!
   Следом за  ней в холл спустился Брендон. Он крепко пожал мою руку
и похлопал меня по плечу.
   - Я рад,  что ты  вернулся, брат, - с чувством произнес он. - Нам
тебя очень не хватало.
   Честно говоря,  я был  растроган. Мне всегда нравились близняшки,
да и  они относились ко мне лучше, чем к другим членам нашей семьи -
за исключением, разумеется, матери. Однако с тех пор как мы виделись
последний раз,  прошло двадцать семь стандартных лет; когда я исчез,
им шел  одиннадцатый год, и они, должно быть, сохранили обо мне лишь
смутные воспоминания.  Тем не  менее их  радость была искренней, без
тени фальши  и притворства.  Они действительно были счастливы видеть
меня в полном здравии - а я счастлив был видеть, как они радуются.
   Им было  уже лет  по сорок,  но Бренда,  следуя  примеру  матери,
избрала себе  облик вечно  юной девушки. Брендон выглядел постарше и
посолиднее и вел себя соответственно.
   - Где ты пропадал, Артур? - спросил он.
   - Да, - сказала Бренда. - Что с тобой приключилось? Мама говорит,
что у тебя была амнезия. Это так?
   Как  и   в  случае  с  Пенелопой,  я  растерялся.  Предварительно
прикидывая, кому  что говорить,  я выпустил  из вида  близняшек.  По
привычке я думал о них, как о детях, которые удовольствуются сказкой
о далеких мирах, тридевятых Домах, о битвах со злобными чудовищами и
не менее  злобными колдунами,  вступившими на путь Хаоса. Теперь мне
предстояло решить,  к какой  категории отнести  мою дочь, Брендона и
Бренду - максимальной  степени доверия  (дед Янус),  высшей  средней
степени (кузен  Дионис), умеренной  средней (мама  и  тетя  Помона),
низшей  средней  (брат  Амадис  и  главы  дружественных  Домов)  или
минимальной (остальные  родичи и  знакомые, с которыми я поддерживал
нормальные  отношения).   Над  этим  мне  еще  следовало  хорошенько
поразмыслить, а пока что я решил ограничиться самыми общими фразами.
   - Это  очень  запутанная  история... -  начал  я,  но  мои  слова
потонули в  очередном раскате  грома, таком  сильном, что  весь  дом
содрогнулся.
   Пенелопа спохватилась  и дала  команду  механизмам  задвинуть  на
окнах ставни.
   - Сейчас не  время для разговоров, - сказал я. - Тем более, таких
серьезных.
   - И то правда, - отозвался Брендон. - Мы и так чуть не опоздали.
   - А что вас задержало? - поинтересовалась Пенелопа.
   - К нам  заявился один из пациентов Брендона, - об®яснила Бренда,
развязывая  поясок   халата. -  Очень   занудный  тип,   хронический
ипохондрик. Никак не могли от него отделаться.
   Халат соскользнул с плеч сестры и упал к ее ногам. Она осталась в
купальнике, который, судя по всему, был пошит в условиях жесточайшей
экономии материалов.
   Брендон неторопливо  снял с себя халат и аккуратно повесил его на
спинку ближайшего стула.
   - Пенни, Артур, -  сказала  Бренда. -  Что  вы  медлите.  Вот-вот
начнется ливень.
   - Да,  да,   конечно, -  произнесла  Пенелопа,  бросила  на  меня
смущенный  взгляд   и  скрылась   в  соседней   комнате.   Наверное,
постеснялась раздеваться  в моем  присутствии. В  присутствии своего
папочки...
   Посмотрев ей вслед, я скинул мантию, снял пояс со шпагой, разулся
и  стал   расстегивать  пуговицы  рубашки.  Меня  охватило  приятное
предгрозовое возбуждение,  которое я  не испытывал  уже  много-много
лет.
   - Ты очень  любишь грозу  в Сумерках? - спросила Бренда, видя мою
почти детскую радость.
   - Обожаю! - с жаром ответил я. - За двадцать лет я так соскучился
по горячим  ливням, и  у меня  скопилось множество  несмытых грехов.
Теперь я собираюсь наверстать упущенное.
   - Однако! - произнес  Брендон. -  Ты  выражаешься,  как  истинный
Сумеречный.
   - А я и есть Сумеречный. Наполовину - как и ты, кстати.
   Брендон усмехнулся и покачал головой:
   - Все-таки не  зря  тебя  называют  сыном  Света,  предпочитающим
Сумерки.
   Я улыбнулся ему в ответ:
   - Что делать. Ведь сердцу не прикажешь.
   В холл  вернулась Пенелопа,  одетая гораздо  скромнее, чем Бренда
(вернее, не  до такой  степени раздетая), и мы вчетвером выбежали из
дома.
   Снаружи было жарко и душно. Мощные порывы ветра вовсю раскачивали
деревья, срывая с них оранжевую листву. Тяжелые капли горячего дождя
приятно обжигали  мою кожу. По всему небу плясали голубые молнии под
аккомпанемент непрестанно повторявшегося крещендо громовых раскатов.
Это было  жутко и  восхитительно. Если  я и  верил в апокалипсис, то
именно таким мне представлялось начало конца света.
   - Сейчас! -  крикнула  Бренда,  остановившись  посреди  поляны  и
воздев руки к небу. - Сейчас гр