ака в дневной
части неба,  о молчаливых  оранжевых рощах,  где я  любил бродить  в
одиночестве, о  величественном и прекрасном городе Олимпе на вершине
одноименной горы,  о дедовом  Замке-на-Закате, громадном  и  немного
мрачноватом, о  самом деде  Янусе, который  уже давно  потерял  счет
прожитым векам  и пережитым  женам и исчислял свое потомство сотнями
душ...
   - А тебе сколько лет? - спросила Дэйра.
   Я ждал  этого вопроса, и ответ на него был у меня готов. Я сказал
чистую правду:
   - Я  еще  очень  молод.  Когда  меня  угораздило  попасть  в  эту
переделку, мне  лишь недавно исполнилось тридцать четыре стандартных
года, хотя  по собственному  времени  мне  было  лет  на  пять-шесть
больше.
   - Значит, сейчас тебе около шестидесяти?
   - Да. Но  точно  сказать  не  могу,  потому  что  время -  весьма
относительное понятие.  Кое-кто из  Властелинов постоянно  носит при
себе специальный таймер, но я всегда считал это излишним. Какой прок
от того, что будешь знать, сколько точно оттикали твои биологические
часы.
   - Да уж, - горько вздохнула Дэйра, - Тебе незачем это знать. Пять
или шесть  лет - какая  разница для  тебя,  бессмертного.  Ты  вечно
будешь молодым, а я... В твои годы я превращусь в старую развалину.
   Я рассмеялся и перевернулся на спину, сжимая ее в своих об®ятиях.
   - Ошибаешься,  малышка! -   радостно  сообщил  я. -  Ты  навсегда
останешься такой  же юной и прекрасной, как сейчас. Клянусь Митрой и
Зевсом-Юпитером!



        Глава 3

Я снова  шел вдоль  спокойного ручья,  ступая  по  густой  оранжевой
траве. Справа  от меня  начинался лес,  слева, в дневной части неба,
затянутой  облаками,  горело  зарево  вечного  заката;  между  сизо-
багряными тучами  пробивался свет  огромного красного солнца. Ветер,
дувший с  дневной стороны,  принес с  собой жару  и духоту,  моросил
теплый дождь.  Градусах в  тридцати-сорока справа  от направления  в
день над самым горизонтом клубились тяжелые свинцовые тучи, с каждой
минутой поднимаясь  все выше  и выше,  застилая бледно-голубое  небо
темным покровом.  Приближалась гроза с горячим ливнем - характерное,
но весьма  редкое явление  в  спокойных,  уравновешенных  Сумеречных
мирах. Я  очень любил грозы в Сумерках и горячие ливни, когда с неба
низвергались потоки  воды  при  температуре  свыше 50ь  по  Цельсию,
однако сейчас  я был  далек от  радостного  предвкушения  встречи  с
неистовством стихии...
   Сам не  знаю, зачем  я пришел  в этот дикий, необитаемый мир, где
много лет  назад мы  с Дианой  прятались от  посторонних глаз, чтобы
сполна насладиться  нашим горьким  счастьем, где  была обитель нашей
любви, где  мы могли побыть наедине друг с другом, не боясь, что нас
потревожат... Это  было так  давно,  но  мне  казалось,  что  совсем
недавно - ведь  суб®ективно я  воспринимал  прошлое  без  учета  тех
двадцати  лет,   которые  провел   в   беспамятстве.   Вернее,   так
воспринимала прошлое часть моей личности, которая суть Артур...
   Что  я  ожидал  здесь  увидеть  после  стольких  лет  отсутствия?
Пустынную, заросшую  густой  травой  поляну  без  каких-либо  следов
нашего пребывания  на ней? Сохранившийся в целости, но заброшенный и
обветшавший шатер?  Разбросанные вокруг  клочья красного  и голубого
шелка,  разодранные  подушки  и  одеяла,  побитые  бабочками  ковры,
испорченные сыростью  книги?.. Трудно сказать. Я просто шел знакомой
дорогой, глядя себе под ноги, и предавался воспоминаниям.
   Когда деревья  передо мной  расступились, я робко поднял взгляд и
тут же  замер, не веря своим глазам. Посреди широкой прогалины, там,
где некогда  был шатер  Дианы, теперь стоял опрятный двухэтажный дом
из красного кирпича, повернутый фасадом ко мне. Не будь я погружен в
собственные  мысли,   я  бы  давно  заметил  его  черепичную  крышу,
возвышавшуюся над кронами деревьев.
   Мое секундное  замешательство сменилось  праведным  негодованием.
Какое кощунство! Кто посмел осквернить своим присутствием это святое
место? Чей  извращенный ум  отважился на  такое вопиющее оскорбление
светлой памяти Дианы?
   Вскипая от  ярости, я  громко выругался и бегом бросился к дому с
твердым намерением  проучить  святотатца.  Златошерстые  зверушки  с
длинными пушистыми  хвостами и  кисточкообразными ушами,  те  самые,
которых любила Диана, испуганно шипели на меня из густой травы.
   Когда я  пробегал между двумя клумбами, где росли любимые Дианины
сумеречные розы,  дверь дома  неожиданно отворилась,  и  на  крыльцо
вышла стройная  красивая девушка  в белых облегающих брюках и желтой
блузке с  короткими  рукавами.  Она  смотрела  на  меня,  приветливо
улыбаясь.
   - Диана! - вскричал я. - О боги! Диана!
   Я взлетел  по ступеням  на крыльцо,  чтобы обнять  ее, прижать  к
себе... Только  в самый  последний момент  я понял, что обознался, и
резко затормозил.  Мои  руки  остановились  в  сантиметре  от  талии
девушки, которую издали я принял за Диану.
   Вблизи она  больше походила на Юнону - если вообще можно говорить
о разной  степени схожести  с двумя  столь похожими  друг  на  друга
сестрами. У  нее были  волнистые  темно-каштановые  волосы,  озорные
карие глаза  и черные  брови моей  матери; зато  фигура, овал  лица,
улыбка...       Е е        у л ы б к а !   Она    не   была    такой
с н о г с ш и б а т е л ь н о й , как  у Юноны,  но  разила  меня  в
самое  сердце,  заставляя  его  болезненно  ныть.  Это  была  улыбка
Дианы...
   - Здравствуй,  Артур, -  сказала  мне  знакомая  незнакомка. -  Я
Пенелопа.
   Постепенно на  смену  разочарованию  мной  овладело  любопытство.
Девушка, назвавшаяся  Пенелопой, была очень молода. И хотя судить об
истинном возрасте  Властелинов по их внешности дело неблагодарное, в
данном случае  я был  стопроцентно уверен,  что ей  никак не  больше
двадцати пяти лет. А значит...
   - Ты моя новая сестричка? - спросил я. - Кузина, племянница?
   - Вроде того, -  ответила Пенелопа.  Только теперь я заметил, что
она сильно  взволнована и даже не пытается скрыть это. - Кроме всего
прочего, я твоя двоюродная сестра.
   - Кроме  всего   прочего? -  озадаченно  произнес  я. -  Как  это
понимать?
   - Моя мать -  твоя  тетка  Диана,  а  стало  быть,  мы  кузены, -
об®яснила Пенелопа. -  Но это еще не все. Далеко не все... - Тут она
многозначительно умолкла.
   Я замер,  как громом  пораженный. Впрочем, нельзя сказать, что до
последнего  момента   я  ничего   не  подозревал.   Подобная   мысль
промелькнула где-то  на задворках моего сознания, едва лишь я понял,
что передо  мной не  Диана. Но  одно дело смутно подозревать, совсем
другое - услышать  подтверждение своей  догадки. Со  мной  случилось
что-то вроде  паралича, умственного и физического. Я не мог выдавить
из себя ни слова и лишь глупо таращился на Пенелопу, когда она вновь
заговорила:
   - С тех  пор как  мне стало  известно о  твоем возвращении, я все
думала, что  сказать тебе,  когда мы  встретимся, а ты еще не будешь
знать,  что  я  твоя  дочь. -  Она  смущенно  моргнула. -  По-моему,
получилось не очень умнч.
   - Т-так т-ты  м-моя  д-доч-чь? -  ошеломленно  пробормотал  я,  в
первый и, надеюсь, последний раз в жизни начав заикаться.
   Пенелопа утвердительно кивнула:
   - Твоя и  Дианы. Я  родилась ровно  через  девять  месяцев  после
твоего исчезновения. -  Она помолчала  немного, затем  добавила: - Я
думаю, мама  с самого  начала боялась,  что ты  не вернешься, и... В
общем, ты понимаешь.
   - О, Боже! - сказал я.
   Пенелопа взяла мою руку, нежно сжала ее и заглянула мне в глаза -
точно так, как это делала Диана.
   - У тебя шок, Артур. Проходи же в дом.
   Я признал, что это хорошая идея, и мы вместе вошли внутрь.
   Очевидно, по  всему дому  работали бесшумные кондиционеры; внутри
было сухо  и прохладно, воздух был напоен свежим цветочным ароматом.
Пенелопа провела  меня в просторный холл на первом этаже и усадила в
мягкое удобное  кресло. Поскольку  к этому  времени солнце полностью
скрылось за грозовыми тучами, она включила лампы дневного освещения.
Мимоходом я  определил, что большинство систем жизнеобеспечения дома
работали от  переменного  электрического  тока,  генератор  которого
находился где-то  в подвале  и был подключен к Формирующей. Это было
вполне в  духе Сумеречных,  исповедующих разумное  сочетание магии и
достижений технологической  цивилизации в  гармоническом единстве  с
природой. Такая  позиция нравилась  мне больше, чем практика Царства
Света, где  чары использовались  на каждом  шагу и  вместе с  тем их
применение было  строго регламентировано, что создавало массу лишних
и никому  не нужных  (кроме чиновников  из королевского департамента
бытовой магии) неудобств.
   - Ты голоден? - спросила Пенелопа.
   Я отрицательно покачал головой и коротко ответил:
   - Нет.
   - Что-нибудь выпить?
   - Нет, спасибо.
   - Тогда, может, сигарету?
   Несколько секунд я колебался, затем утвердительно кивнул:
   - Да, пожалуй.
   Пенелопа  открыла   тумбочку,  стоявшую  рядом  с  моим  креслом,
поставила  наверх   пепельницу,  достала  начатую  пачку  сигарет  и
раскурила две, одну из которых потом протянула мне.
   - Благодарю, - сказал  я, взял сигарету, глубоко затянулся, сразу
же выдохнул дым и закашлялся.
   Пенелопа удивленно взглянула на меня.
   - Ты не куришь? - спросила она.
   - Вот уже  больше двадцати лет. Когда я регрессировал, то напрочь
позабыл о своем пристрастии к никотину.
   Пенелопа молча  сделала несколько  затяжек и раздавила сигарету в
пепельнице. В среднем девяносто из каждой сотни взрослых Властелинов
были заядлыми  курильщиками, остальные  десять процентов  курили  от
случая к  случаю  и  считались  некурящими.  В  отличие  от  простых
смертных, никотин  не вредит  нашему здоровью,  а на нервную систему
действует  благотворно,  снимая  стрессовые  состояния,  то  и  дело
возникающие вследствие  напряженного общения  с Формирующими. Так, к
примеру, постановлением  королевского  департамента  здравоохранения
Дома  Света   курение  противопоказано   только   детям   до 14 лет,
беременным женщинам и кормящим матерям.
   - Юнона говорила,  что у  тебя была  временная  потеря  памяти, -
медленно произнесла Пенелопа. - Ты это имел в виду?
   Я немного  сконфузился. Фраза о регрессии сорвалась с моего языка
вопреки моей воле - то ли дало о себе знать унаследованное от матери
недержание речи,  то ли  я был  до  такой  степени  взволнован,  что
потерял над  собой контроль, -  а  скорее  всего,  и  то  и  другое.
Отправляясь в  Экватор, я  твердо решил взвешивать каждое свое слово
относительно  моего   пребывания  в  Срединных  мирах.  Я  тщательно
продумал, что  буду говорить  Юноне, что -  деду Янусу,  что - брату
Амадису, что - кузену Дионису и тете Помоне, а что - всем остальным.
Однако с  появлением Пенелопы  все мои  планы рухнули, как карточный
домик.  Я   оказался  в  полной  растерянности,  и  мне  нужна  была
передышка, чтобы  собраться с  мыслями и  привыкнуть к этому новому,
неожиданному обстоятельству -  своему отцовству.  Стремясь перевести
разговор на  менее скользкую  тему, я  огляделся  вокруг  в  поисках
подходящей зацепки. И нашел ее.
   Справа от  меня на  стене висело  два портрета - мой и Дианы. Мой
портрет был  написан рукой  великого  маэстро  Рафаэля  ди  Анджело,
гениального художника из мира PHTA-2084, в обиходе именуемого Землей
Гая Аврелия,  где в  свое время  я был известен как Артур де Лумьер,
безземельный нормандский  дворянин, рыцарь и полководец. На портрете
я был изображен в полный рост, в легких боевых доспехах, выкрашенных
в  черный  цвет,  в  малиновом  плаще  и  со  своей  любимой  шпагой
Эскалибур, которую  я держал  наизготовку в  правой руке. Таким меня
увидел маэстро непосредственно перед тем памятным сражением, когда я
повел войско  графа Тулузского против орды лютых псов в человеческом
обличии,  рыцарей-крестоносцев   моего  старшего  брата  Александра,
который был  у них  за главного -  великим магистром  ордена Святого
Духа. Крестоносцы свирепствовали в Лангедоке, искореняя альбигойскую
ересь, местные  жители защищали  свою землю, свои дома, свою веру. Я
встал на  сторону последних  не столько потому, что был убежден в их
правоте, сколько  потому, что  их противником  был Александр.  В тот
день мы праздновали победу, лангедокская армия под моим руководством
сокрушила полчища  крестоносцев, а  я в  очном поединке тяжело ранил
Александра. Отец  мой, узнав  об этом, неистовствовал; мама молчала,
но глядела  на меня  с такой  мукой, с  такой болью,  что мне  стало
невыносимо стыдно.  Тогда я  со всей отчетливостью осознал, что наша
детская вражда  с Александром зашла слишком далеко, и поклялся себе,
что в  следующий раз  лучше прослыву  трусом и  обращусь в  позорное
бегство, чем  подниму руку  на родного  брата.  Следующего  раза,  к
счастью, не представилось...
   - Как к тебе попал мой портрет? - спросил я Пенелопу.
   Она проследила за моим взглядом и улыбнулась:
   - Недавно я  побывала на  Земле Аврелия,  представилась при дворе
графа Тулузского твоей дочерью...
   - Меня там  еще помнят? -  удивился я. -  Странно. Ведь с тех пор
много воды утекло.
   - Но память о тебе не померкла. Теперь ты - легендарная личность.
О тебе слагают героические баллады, рассказывают невероятные истории
о твоих  подвигах, а  многие незаконнорожденные  претендуют  на  то,
чтобы называться  твоими детьми.  Меня не  сочли самозванкой  только
потому, что  между нами  есть несомненное сходство. Граф принял меня
очень радушно, а я... - Щеки Пенелопы порозовели от смущения. - А я,
неблагодарная, похитила из его коллекции твой портрет - уж больно он
мне понравился. Впрочем, никто не заподозрил меня в этом злодеянии.
   - Кто теперь граф Тулузский? - поинтересовался я.
   - Людовик Четвертый.
   - А Людовик Третий?
   - Умер девять лет назад.
   Я вздохнул:
   - Жаль, конечно. Мы были друзьями... Выходит, Александру так и не
удалось покорить Лангедок?
   - Нет.   Мировой   гегемонии   он   не   достиг   и   по-прежнему
довольствуется германскими землями.
   - С  чего  бы  это? -  произнес  я,  приятно  удивленный  и  даже
обрадованный. - Что ему помешало?
   - Не   ч т о , а   к т о , - уточнила Пенелопа. - Когда ты пропал
без вести, кузен Дионис взял Землю Аврелия под свое покровительство.
Подозреваю, что  вначале он  сделал это  в память  о тебе, но потом,
видимо, полюбил  твой мир  и теперь  проводит  там  добрую  половину
своего времени.
   - Это очень  мило с  его стороны, -  сказал я. Земля Аврелия была
одним из  моих  самых  любимых  местечек;  до  появления  Александра
средневековье там  протекало в  довольно культурной и цивилизованной
форме, и я был бы огорчен, если бы мой братец все изгадил, установив
свой теократический  режим. - Я рад, что мой мир понравился Дионису.
Впрочем, у  нас с  ним всегда  были схожие  вкусы... Да, кстати, что
слышно о старине ди Анджело? Он еще жив?
   - Жив-здоров, - ответила  Пенелопа. - Бодрый  старик. Правда, уже
не носится  по всей  Европе, как  в прежние  времена. Возраст дает о
себе знать.
   - Ему, должно быть, за восемьдесят, - прикинул я. - Чем он сейчас
занимается?
   - Поселился в  Неаполе и  продолжает создавать  шедевры. А совсем
недавно с ним приключился один забавный конфуз.
   - Какой?
   - Дело в  том, что  у неаполитанского  короля есть  дочь -  очень
красивая, но крайне распущенная молодая особа. Говорят, она завлекла
в свои сети Диониса... но это так, между прочим...
   Я украдкой усмехнулся. Откровенность Пенелопы, пусть и невольная,
была для меня хорошим знаком.
   - Так что  же  произошло  между  ди  Анджело  и  принцессой?  Она
завлекла и его?
   - Только как  художника.  Очарованный  ее  красотой,  ди  Анджело
обратился  к  королю  с  просьбой  разрешить  ему  написать  портрет
принцессы в  образе Девы  Марии, но  король, ревностный христианин и
ханжа, с  негодованием отверг  его предложение.  Мало того, он не на
шутку  разозлился,   в  присутствии   придворных   обозвал   маэстро
святотатцем и  заявил, что  это кощунство - изображать его беспутную
дочь Богородицей.
   Мы рассмеялись, и лед, похоже, тронулся. Между нами рухнула стена
неловкости  и   настороженности,  в   наших   отношениях   появилась
непринужденность,  начали   пробиваться  первые  ростки  доверия.  Я
раскурил следующую  сигарету и  продолжал расспрашивать  Пенелопу об
одном из  моих любимых миров, но слушал ее ответы вполуха. Я смотрел
на нее,  чувствуя, как  в моей груди разливается какая-то странная и
очень приятная  теплота.  Во  мне  просыпалась  особенная  нежность,
совсем не  похожая на  ту, что  я  испытывал  к  женщинам,  которыми
обладал, но и отличная от моей нежности к матери и сестрам.
   Пенелопа, моя  дочь... У  меня есть  дочь. Я  отец...  Боже!  Я -
отец!..
   Чем дальше,  тем больше  я убеждался, что она именно такая, какой
бы  я   хотел  видеть   мою  дочь.   Красивая,  умная,  обаятельная,
общительная - и  так похожа  на свою  мать. И на меня, и на Юнону. Я
мог  бы   гордиться  такой   дочерью,  и  я  начинал  гордиться  ею,
восхищаться, обожать... Но, но... Как много я упустил!
   Я не  мерил шагами  приемную больничных покоев, в волнении ожидая
ее появления  на свет.  Не качал ее на руках, не целовал перед сном,
не рассказывал  ей на  ночь сказки. Не воспитывал ее, не заботился о
ней, не  переживал за  нее, когда она стала подростком, не радовался
ее успехам,  не огорчался  ее неудачам...  Я даже не подозревал о ее
существовании,  пока   не   встретился   с   ней -   уже   взрослой,
самостоятельной девушкой. Ах, как бы я хотел повернуть время вспять,
заново прожить эти годы!
   - Тебе  сколько  лет? -  спросил  я,  воспользовавшись  паузой  в
рассказе Пенелопы.
   - Еще не  исполнилось двадцати  двух, - ответила  она. - По моему
собственному  времени,  разумеется.  Бчльшую  часть  своей  жизни  я
провела в Сумерках.
   "Она такая  молоденькая!" - с  умилением подумал  я,  и  мне  так
захотелось обнять ее, расцеловать, прижать к груди...
   - Ты Сумеречная?
   - Формально да.  Дед Янус признал меня как свою внучку, когда мне
исполнилось пять  лет, и  с тех  пор я  считаюсь полноправным членом
Дома.
   - Принцессой?
   - Да. И  опять же,  только  формально.  Я  очень  редко  бываю  в
Истинных Сумерках  и других  официальных владениях  семьи. У меня не
сложились отношения  с родней -  ни по маминой линии, ни по твоей...
За редким, правда, исключением.
   - Почему? -  искренне   удивился   я,   в   пароксизме   внезапно
вспыхнувшей отцовской  любви возмущенный тем, что кто-то может плохо
относиться к моей очаровательной крошке.
   - Предрассудки, - горько усмехнулась Пенелопа. - Почему-то, когда
семью создают  двоюродные брат  и сестра,  это считается  в  порядке
вещей, но  я, дочь  тетки и племянника, совсем другое дело. В глазах
большинства родственников,  особенно из  Света, я - дитя греха. Меня
сторонятся, не хотят иметь со мной ничего общего.
   - Понятно, - сказал  я. Никакой  вины за  собой я  не чувствовал,
здраво рассудив,  что если  бы не наша с Дианой любовь, не было бы и
Пенелопы. И  хотя с  момента нашей  встречи  прошло  совсем  немного
времени, я  уже не  представлял себе мир без нее, без моей дочери. Я
только жалел, что вернулся так поздно. - Ты живешь здесь?
   - Да, это  мой мир,  вернее, мир  моей матери.  После того как ты
исчез, она  перестала держать  его местонахождение в тайне и по всей
форме зарегистрировала его как свое личное владение. OъTY-7428, если
тебя интересует  каталожное наименование.  Но  обычно  его  называют
Сумерками Дианы.
   - Ты хорошо помнишь мать?
   Пенелопа отрицательно покачала головой:
   - Я совсем  не помню  ее. Она ушла вслед за тобой, когда мне было
полтора года.  Тетя Минерва  считает, что  в глубине  души я осуждаю
маму за то, что она бросила меня, но это не так.
   Я с трудом проглотил застрявший в горле