нет  в  живых.  У  меня уже есть собственные дети.  Но до сих пор меня
бросает в дрожь,  когда вспоминаю рассказы отца о том,  как издевались
над  ним сионистские уполномоченные в лагерях для перемещенных лиц!  И
не  только  над  ним.  Особенно  изощренные  издевательства   пришлось
выдержать  нескольким евреям из Северной Буковины,  воссоединившейся с
Советским  Союзом,  кажется,  незадолго  до  войны.   К   этим   людям
сионистские    уполномоченные    стали    приводить    агитаторов   из
антисоветского союза русских эмигрантов...
     - Вы имеете в виду НТС? - переспросил я.
     - Вот именно,  эн-тэ-эс,  - подтвердил  мой  собеседник.  -  Отец
называл  именно  эти  буквы.  И  те  агитаторы долго и упорно убеждали
буковинских евреев согласиться на перемещение в  Палестину.  "Вот  вам
книжечки,  берегите их.  Скоро в Советском Союзе произойдет переворот,
вы предъявите эти книжечки - и вас тут же  перевезут  из  Палестины  в
Россию". В этих книжечках была напечатана программа НТС. А специальный
пункт программы подчеркивал,  что права лиц  еврейской  национальности
должны  быть  в  России  ограничены.  И когда агитаторы из НТС явились
снова,  буковинские евреи швырнули им в лицо  их  книжечки.  Агитаторы
пытались  оправдаться.  Этот  пункт,  говорили  они,  НТС вынужден был
включить в  программу  ради  гитлеровцев,  от  которых  в  годы  войны
зависела их организация...
     С антверпенским   стоматологом   мы   беседовали   в    небольшом
брюссельском  парке  неподалеку  от  знаменитого  "Атомиума" - символа
Всемирной выставки 1958 года в Брюсселе.
     В тот холодный апрельский день парк был совершенно  безлюден,  но
мой  собеседник  испуганно  оглядывался  по  сторонам  и  сбивался  на
заговорщический шепот:
     - Умоляю вас!
     Да, этого  человека  может настичь месть сионистов.  Месть...  А,
собственно говоря,  за что?  За правду о горькой  доле  его  отца.  За
жизненные,  точные  факты,  еще  раз  неоспоримо  подтверждающие,  что
операция "Бриха" была в сионистской практике далеко  не  единственной,
что   не  одни  Вайнштейн  и  Новинский  и  не  только  из  Риденбурга
насильственно угоняли обездоленных войной евреев в чужую им Палестину.
     Но и беседа в Брюсселе вопреки моим ожиданиям не завершила  главы
о сионистских акциях типа "Брихи".
     Через несколько  дней,  уже  в  Голландии,  мне   рассказали   об
ужасающей трагедии освобожденных узников концлагеря Берген-Бельзен.
     В апреле  1945  года,  незадолго   до   окончательного   разгрома
гитлеровских войск, в Берген-Бельзене скопилось около 12 тысяч евреев.
Их свезли туда  из  различных  гетто,  преимущественно  голландских  и
бельгийских.  Именно в этом фашистском аду, напоминаю, в марте погибла
от острого истощения Анна Франк.
     Захватившие Берген-Бельзен   английские   войска  убедились,  что
большинство освобожденных ими узников  нуждается  в  безотлагательном,
срочнейшем лечении. Брюшной тиф, пневмония, дистрофия, заражение крови
свирепствовали  здесь,  особенно  среди  детей  и  женщин.  Английский
военно-медицинский персонал, не столь уж, естественно, многочисленный,
не зная отдыха,  сразу же занялся отбором и эвакуацией наиболее опасно
больных.
     В действия самоотверженных медиков неожиданно вмешались капелланы
еврейской национальности из английских же военных частей. По указаниям
сионистских эмиссаров из Лондона они стали обходить лагерные бараки  и
объявлять   освобожденным   узникам  фашизма:  кто  даст  согласие  на
перемещение в Палестину,  тот будет эвакуирован для лечения  в  первую
очередь.
     И ради спасения умирающих детей и жен,  чью смерть  предотвратить
могло  только  срочнейшее  лечение,  многие  дали  согласие на вывоз в
Палестину.  Тех же,  кто  отказался,  причислили  ко  второй  очереди,
невзирая на то, что в их семьях были тяжелобольные женщины и дети.
     А в мае  сионистские  агенты  депортировали  в  Палестину  эшелон
бывших   узников   Берген-Бельзена.   О   подробностях  этой  операции
рассказали голландские евреи,  вернувшиеся  из  Палестины  на  родину.
Удалось это далеко не всем.
     Отголоски берген-бельзенской трагедии и сейчас, много лет спустя,
стучатся в сердца честных людей Бельгии и Голландии.

     ГДЕ РАНЬШЕ ЗВУЧАЛ ЧИСТЫЙ ГОЛОС

     Дом-музей Анны Франк в узеньком,  типично амстердамском здании на
улице Принсенграхт я впервые посетил весной 1965 года.
     По винтообразной   лестнице   с   этажа  на  этаж  поднимались  и
спускались десятки посетителей. По их приглушенным репликам узнавалась
молодежь  самых  различных  национальностей.  И  вместе  с  тем здание
казалось  пустынным:  настолько  немногословными  и   сосредоточенными
становились в этих стенах посетители,  потрясенные ожившими страницами
трагического дневника Анны Франк.
     Пытливо всматриваясь   в   каждую   мелочь,   я   вспоминал   эту
переведенную на десятки языков и  впечатляющую  своей  искренностью  и
бесхитростностью  книгу  и  убеждался,  насколько  верно подметил Илья
Григорьевич Эренбург, что голос погибшей в гитлеровских застенках Анны
-  "это  еще  детский  голос,  но  в  нем  большая сила - искренности,
человечности да и таланта.  Не каждый писатель сумел бы так описать  и
обитателей "убежища", и свои переживания, как это удалось Анне".
     Помнится, мы  с   драматургом   Самуилом   Иосифовичем   Алешиным
осматривали дом на Принсенграхт в утренние часы, однако и вечером не в
состоянии были в неполной мере воспринять чеховских  "Трех  сестер"  в
постановке Утрехтского театра - настолько потрясло и захватило нас все
увиденное в этом антифашистском по своей сути Доме.
     Прошло десять лет.  Снова я в Доме Анны Франк.  И с первых секунд
мне начинает казаться: теперь все здесь не так, совершенно все иное. А
ведь служительницы уверяют, что ничего не изменилось.
     Верно, в  экспозиции  ничего   не   изменилось.   Но   разительно
изменилась атмосфера.
     Что такое?  Какие-то развязные молодые люди осматривают не дом, а
посетителей, не ходят, а снуют из комнаты в комнату, как бы разыскивая
спешно понадобившихся им людей.  Откуда такая суетливость?  Почему эти
молодые  люди  выступают здесь в роли "импресарио" и откровенно мешают
грустноватым и подчеркнуто  нешумливым  гидам?  Почему  здесь  запахло
какой-то биржей?
     Ведь как и десять лет тому назад, люди приезжают из дальних стран
в  эти  маленькие комнаты,  чтобы в благоговейном молчании рассмотреть
каждую  деталь  мемориала  вплоть  до  зарубок  на   дверном   косяке,
показывающих,  на  сколько  сантиметров  вырастала  Анна за каждые три
месяца. В этих чердачных комнатах люди, повинуясь нерегламентированным
правилам,  а  своему  сердцу,  стараются  и сейчас говорить поменьше и
потише, словно вот-вот они услышат чистый голос Анны. Почему же в этих
комнатах,  знакомых  по  дневнику  девочки  миллионам  людей  на  всех
континентах, ныне запахло грязным политиканством?
     Почему, наконец,   здесь   периодически   устраиваются  всяческие
крикливые мероприятия,  не имеющие никакого отношения ни к Анне,  ни к
тому,  ради  чего  сохранен  этот  памятник человеческому достоинству?
Назову,  к  примеру,  устроенную   по   инициативе   западногерманских
сионистов  и шумно разрекламированную голландскими выставку "Еврейская
пресса в Голландии и Германии 1674-1940 годов".  Буржуазные  еврейские
националисты  поддержали  эту  выставку,  ибо полнее всего на ней были
экспонированы сионистские издания предвоенных лет.
     На выставку    привозили   сотни   шумливых   экскурсантов.   Они
раздражали,  они оттесняли на задний план всех  приехавших  туда  ради
того,  чтобы  увидеть чердак,  где,  по точному определению Эренбурга,
"честные и смелые голландцы в течение двадцати пяти  месяцев  скрывали
восемь  обреченных,  откуда  на  всю  планету  прозвенел  "голос  - не
мудреца, не поэта - обыкновенной девочки", "чистый, детский голос". Он
и поныне звучит, "он оказался сильнее смерти".
     А тут  устраиваются  какие-то  националистические   сходки,   тут
молодые   голландские   сионисты  бойко  охотятся  за  иностранцами  и
приглашают их  в  кафе,  где  "на  десерт"  всучивают  им  сионистскую
литературу самого шовинистического толка,
     С одним  из  таких  "охотников",  Шмуэлем  Ленцем,  мне  довелось
поговорить.  Он  назойливо  вмешался  в  мою  беседу со служительницей
мемориала.  Она поинтересовалась,  что появилось в советском искусстве
нового, связанного с именем Анны Франк.
     - Композитор Григорий Фрид написал оперу "Дневник Анны Франк",  -
ответил я. - Москвичи уже слышали оперу в концертном исполнении.
     - В Москве прославляют Анну Франк? - насмешливо загремел Ленц, до
того сколачивавший группу посетителей,  которых повезут для "беседы" в
модное кафе. - И вы хотите, чтобы мы поверили вам?
     - Вы-то  никому,  кроме  себя,  не  верите,  -  грустно  заметила
служительница.  И  можно  было  почувствовать,  как ей,  мягко говоря,
надоели назойливые "импресарио"  по  улавливанию  в  сионистские  сети
молодых иностранцев.
     Все эти махинации глубоко противоречат тому, ради чего был создан
мемориал.  Неслыханно кощунственны сионистские попытки превратить  Дом
Анны Франк из интернационального символа антифашизма и борьбы с войной
в опорный пункт националистической пропаганды!
     В прогрессивных   кругах   нидерландской   общественности   такое
надругательство над светлым именем Анны вызывает недовольство  и  даже
публичные протесты.
     - Чистое  сердце  девочки  не  было заражено семенами шовинизма и
национализма,  - услышал я в группе гаагских журналистов. - Она любила
хороших  людей  независимо  от  их  национальности.  Она верила в них.
Многие   наизусть   запомнили    запись,    сделанную    в    дневнике
четырнадцатилетней  Анны  в  четверг 25 мая 1944 года:  "Сегодня утром
арестовали нашего славного зеленщика - он прятал у себя  в  доме  двух
евреев".  Нет,  шовинизму не должно быть места в том доме,  где писала
Анна свой дневник.
     - Почему же все-таки место нашлось?
     - Паулина Визенталь - вам  известно  такое  имя?  -  ответил  мне
журналист  вопросом  на  вопрос.  И  многозначительно пояснил:  - Дочь
Симона Визенталя.

     ВИЗЕНТАЛЬ, ОТЕЦ И ДОЧЬ

     Оказывается, за  спиной  сионистских реформаторов мемориала стоит
дочь Симона Визенталя, ныне здравствующего сионистского разведчика. За
спиной     Визенталя,     прославляемого    сионистской    пропагандой
"борца-антифашиста",  огромная цепь предательств и провокаций  в  годы
второй мировой войны.
     По собственному признанию,  в июле 1941 года Визенталь  вместе  с
тридцатью  девятью  представителями  интеллигенции  Львова  был брошен
гитлеровцами в  тюрьму.  По  странному  "стечению  обстоятельств"  все
заключенные,  кроме Визенталя,  были расстреляны, а он вскоре оказался
на свободе.  После удачного "почина" Симон,  как установлено  польским
журналистом  Луцким  по  архивным  документам,  стал  кадровым агентом
гитлеровцев.  И не заточали  его  в  фашистские  застенки,  о  чем  он
непрерывно кликушествует, а забрасывали туда для очередной провокации.
Визенталь,  по его утверждению, прошел через пять гестаповских тюрем и
двенадцать  лагерей.  Нетрудно себе представить,  сколько человеческих
жертв на черной совести матерого провокатора.
     И он,   заведомо   предававший   и   продававший  нацистам  людей
ненавистной  им  еврейской   национальности,   сейчас   возглавляет...
"Объединение     лиц    еврейской    национальности,    подвергавшихся
преследованиям при нацистском режиме". Так пожелали за океаном.
     По достоинству    оценена   деятельность   Визенталя   в   другом
руководимом им учреждении - "Еврейском бюро документации".  Официально
считается,  что  это бюро разыскивает нацистских военных преступников.
Однако  общественное   мнение   и   австрийская   пресса   увидели   в
визенталевском   детище   "частную   шпионскую  полицию",  применяющую
"противоречащие закону методы".  И не случайно у многих честных  людей
на Западе возникает один и тот же вопрос:  "Нуждается ли государство в
частной организации Визенталя, присвоившей себе право тайного суда?"
     Визенталь позволяет  себе объявлять невиновными нацистов,  заочно
осужденных  в  ГДР  за   истребление   населения   на   оккупированных
территориях. Вряд ли он делает это из одного только желания щегольнуть
своей независимостью.  Вероятно,  его  толкают  на  это  мотивы  более
реальные и более материальные!
     Визенталь не   раз   хвастливо   декларировал   свою   готовность
встретиться   с  любым  представителем  прессы  для  беседы  о  работе
упомянутого объединения.  В сентябре 1973 года,  в Вене,  я позвонил в
"Еврейское   бюро   документации"   и  передал  секретарше,  что  хочу
встретиться с ее шефом.  Она попросила меня позвонить через  два  дня:
необходимо,  мол,  уточнить расписание дел шефа на ближайшую неделю. А
через два дня я услышал от секретарши:
     - Хотя   вы   представились   корреспондентом  журнала  "Огонек",
господину  Визенталю   известно   ваше   активное   сотрудничество   в
"Литературной  газете".  А  поскольку  на  ее  страницах публиковались
материалы,  унижающие достоинство господина Визенталя,  он не  находит
возможным встретиться с вами.
     Я совсем не удивлюсь, если узнаю, что этот господин внес и меня в
список лиц,  подозреваемых в связях с гитлеровцами. Ведь чехословацкий
еженедельник "Трибуна" точно определил основы  провокационной  тактики
Визенталя:  "пришивать  нацистское  прошлое"  тем,  кто  не  разделяет
идеологии сионизма,  и тем,  кого Симон имеет основания считать своими
противниками.
     Одно время   под   давлением   растущей   неприязни   австрийской
общественности  Визенталь  намеревался  перебазировать  свое  "дело" в
Голландию и,  видимо,  для "рекогносцировки" отправил туда свою дочь и
верную помощницу Паулину.
     Попытка превратить аитифашистский и  антивоенный  по  всей  своей
сути  Дом  Анны  Франк  в  националистическое гнездо - не единственная
амстердамская операция деятельной Паулины.
     Не обошла  дочь  Визенталя  в Амстердаме и еврейский исторический
музей в старинном трехсводчатом доме крепостного типа. Всего несколько
комнат  занимает  музей,  но  их оказалось достаточно,  чтобы выпятить
такую мысль:  евреев всегда и везде окружали антисемитствующие народы,
и спасала их только изоляция.
     Не говоря уже  о  разделе  "Тора  и  талмуд",  даже  тематическая
экспозиция  "Евреи в Нидерландах" настойчиво подчеркивает историческую
обособленность евреев от всей жизни голландского народа. А материалы о
голландских  евреях,  заточенных  в нацистском концлагере Вестерборке,
подобраны так,  что единственным средством борьбы  узников  со  своими
тюремщиками  выглядит  только  неукоснительное  соблюдение религиозных
ритуалов,  ибо представители всех  остальных  национальностей,  в  том
числе и голландцы, якобы совершенно забыли о евреях.
     Подобная "историческая" концепция вдвойне кощунственна  и  потому
еще,   что  музей  посещает  преимущественно  подрастающее  поколение.
Школьников,  например,  туда приводят целыми классами для  "наглядного
изучения истории еврейского народа".
     Вот и при мне шумливая стайка школьников заполнила  мрачные  залы
многоголосым  гомоном.  Ребятишки  осмотрели экспонаты в стремительном
темпе - после посещения музея им  была  обещана  поездка  к  морю,  на
скаутскую  спортивную  базу.  Тем не менее в специальной комнате музея
для занятий они пробыли немало времени.  Здесь на  удобных  для  детей
конторках  лежат большие альбомы с обширным объяснительным текстом под
иллюстрациями. Каждая  страница  заключена  в целлофановую обертку - и
ребятишки могут сколько угодно переворачивать и рассматривать ее.
     В те апрельские дни материалы в альбомах были подобраны в  помощь
школьникам,   готовящимся   писать   сочинение  на  тему  "Победа  над
нацизмом".
     Тщетно искал  я  хотя бы одну фотографию,  хотя бы одну строчку о
борьбе советского народа  и  его  войск  с  фашизмом.  О  юных  героях
войны - маленьких фронтовиках,  партизанах и бойцах Сопротивления тоже
нельзя   было   найти   в  альбомах  никакого  упоминания.  Школьникам
навязывалась мысль, что юные герои войны - это несчастные дети, даже в
заточении   не   евшие  трефной  пищи  по  примеру  своих  религиозных
родителей.
     - Что больше всего понравилось тебе здесь?  - спросил мой спутник
голенастого мальчика, выделявшегося в тот нетеплый день шортиками.
     Мальчик, не задумываясь, указал на экспозицию "Синагоги":
     - Видите,  мужчины  молятся  отдельно  от  женщин.  -  И,  лукаво
взглянув на свою одноклассницу, буркнул: - А они тащатся всюду с нами.
     Что ж, повторю,  воспитания достойные плоды!..
     Попадались среди посетителей и взрослые.  Судя по английской речи
и   многочисленной  фотоаппаратуре,  это  были  иностранцы.  И  тут-то
оказалось,  что почтенные музейные служители,  недоуменно  разводившие
руками  в  ответ  на  любой  вопрос,  заданный на идиш,  прекраснейшим
образом изъясняются на английском языке.
     Самый молодой  из  них,  указав  мне  на  худощавого и скучающего
спутника восторженной и многоречивой дамы, почтительно сказал:
     - Заплатил за два билета пятьдесят долларов!
     Меня, заплатившего за билет положенный гульден, заинтересовало:
     - И часто попадаются такие щедрые посетители?
     - Если бы не они,  музей пришлось бы перевести  в  другое  место.
Сколько  раз  уже собирались снести наше здание.  Видели,  оно создает
пробки автомашин на площади?  Но газеты задают вопрос:  разве можем мы
краснеть  перед  иностранными гостями,  которые издалека едут в музей,
как в святое место?
     Из музея   я   выходил   одновременно   со   щедрым   заокеанским
посетителем. В тесном вестибюле он остановился перед киоском сувениров
и разноцветных путеводителей.  Заметив выгодного покупателя,  кассирша
выбежала из-за перегородки и,  сняв со стопки  брошюру  на  английском
языке,  любезно  протянула ему.  "На защиту евреев в Советском Союзе!"
- значилось на обложке.
     - У нас таких сколько угодно, - небрежно отмахнулся он.
     Но восторженная дама,  извинительно улыбнувшись, поспешила купить
брошюру, причем даже два экземпляра.
     Стопка антисоветских брошюр в киоске  была  довольно  объемистой.
Что ж, Паулина Визенталь, достойная отца дочь!

     НЕ ХОТЯТ БЫТЬ "ДВОЙНЫМИ"

     Несколько дней  кряду  не  выходил у меня из головы антверпенский
стоматолог,  растерянный и встревоженный, особенно его полные страха и
недоверия  глаза,  когда  он,  испытующе  глядя  на  меня,  умолял  не
упоминать в печати ни его имени, ни адреса.
     Незадолго до  моего  отъезда  из  Бельгии  стоматолог  неожиданно
разыскал меня.  Неужели так и  не  поверил,  подумалось  мне.  Неужели
опасается, что я решусь назвать его в своих очерках?
     - Я  не  сплю уже несколько ночей,  - сказал он.  - Мне стыдно за
свою трусость.  Но еще больше меня мучает другое: а вдруг вы уедете от
нас с убеждением,  что все бельгийские евреи боятся поднять свой голос
против сионистских отвратительных проделок?  Это  было  бы  ужасно.  К
счастью,  это не так.  Таких,  как Гориели,  среди нас уже немало.  Их
много,  но могло быть гораздо больше.  И теми, кто вместе с Гориели, я
горжусь. Может быть, скоро смогу гордиться и собой...
     - О каком Гориели вы говорите?
     - О профессоре Свободного Брюссельского университета.
     - Я слышал о профессоре этого университета Марселе Либмане. О его
непрерывной борьбе с сионистами мне  даже  пришлось  напомнить  вашему
земляку - коммерсанту Марселю Брахфельду. Тот не очень-то доволен, что
"беспокойного" тезку так и не удалось припугнуть.
     - Очень хорошо,  что вы знаете о Либмане. Принципиальный человек,
открыто высказывает свои антисионистские взгляды.  Но вам надо знать и
о  профессоре Гориели.  Сионисты в него стреляли.  И ещ