"боевая
подготовка и сегодня хромает на обе ноги" и "нужно теперь же добиться действительного
перелома в одиночной подготовке бойца". Он также подчеркнул "чрезмерную
громоздкость" нашего тыла. Однако основной пафос выступления наркома сводился
к утверждениям, что "в смысле стратегического творчества опыт войн в Европе,
пожалуй, не дает ничего нового" (а ведь это был первый опыт удавшегося
блицкрига!) и "германская армия не отважилась атаковать и прорвать линию
Мажино", предпочтя обход ее через Бельгию и Голландию, тогда как "Красная
Армия, впервые в истории войн, успешно прорвала современную железобетонную
полосу, сильно развитую в глубину". Тимошенко считал, что РККА "располагает
отличным личным составом и всеми новейшими средствами вооруженной борьбы".
Прорыв линии Маннергейма, по его мнению, доказал, что в РККА присутствует
"искусное управление, специальная выучка и правильное воспитание войск,
сочетаемые с героизмом и отвагой бойцов и командиров", и "должен рассматриваться,
главным образом, как акт величайшего героизма и самоотверженности Красной
Армии и как итог достижений военной техники и военного искусства в нашей
стране".{38} И уже весной 1941 г. инспектирование боевой подготовки показало,
по мнению руководства наркомата обороны, что "в целом уровень боевой выучки
личного состава возрос".{39} Здесь сказалась особенность советской системы:
всякое начинание нового начальства, по крайней мере в докладах подчиненных,
должно давать быстрые и эффективные результаты. Великая Отечественная война,
когда и в последние годы боев на фронт часто бросалось необученное и даже
невооруженное пополнение,{40} развеяла, среди прочих, и миф об успехах
боевой подготовки в предвоенный период.
5 мая 1941 г. Сталин выступил с программной речью на приеме в
Кремле в честь выпускников военных академий. Она во многом перекликалась
с его выступлением 17 апреля 1940 г. по итогам войны с Финляндией. Теперь
Сталин еще более настойчиво декларировал антигерманскую направленность
советской политики: "В кольце против Германии мы играем решающую роль...
В 1914-1918 гг. наше участие предопределило поражение Германии... СССР
развертывает свои силы... В Европе нет ресурсов, - они у США и у СССР.
Эти мировые силы и определяют исход борьбы". Кроме того, вождь Прямо назвал
Германию страной, начавшей вторую мировую войну, тогда как осенью 1939
г. советская пропаганда основную вину за развязывание второй мировой войны
возлагала на Англию и Францию.{40а} На самом же кремлевском приеме в ответ
на тост неизвестного генерал-майора танковых войск за мирную сталинскую
внешнюю политику Сталин позволил себе примечательную реплику: "Разрешите
внести поправку. Мирная внешняя политика обеспечила мир нашей стране. Мирная
политика - дело хорошее. Мы до поры до времени проводили линию на оборону
- до тех пор, пока не перевооружили нашу армию, не снабдили армию современными
средствами борьбы. А теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили
техникой для современного боя, когда мы стали сильны, - теперь надо перейти
к военной политике наступательных действий. Нам необходимо перестроить
наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном
духе. Красная Армия есть современная армия, а современная армия - армия
наступательная".{40б} Практически эти слова означали, что советский руководитель
счел, что Красная Армия преодолела все те недостатки, которые выявила финская
война и которые мешали ей стать полностью современной армией. Сталинский
тост свидетельствовал, что подготовка к вторжению на Запад вступила в заключительную
фазу, когда надо было думать о прямой антигерманской пропаганде в войсках
(в вермахте такая пропаганда началась буквально накануне вторжения на советскую
территорию).{40в}
В ходе проведенных после декабрьского 1940 г. совещания высшего
комсостава РККА в январе 1941 г. оперативно-стратегических игр было выявлено,
что наступление советских войск на укрепленный район Восточной Пруссии
скорее всего окончится неудачей.{41} Поэтому в уточненном плане стратегического
развертывания от 11 марта 1941 г. предпочтение окончательно было отдано
главному удару на юго-западном направлении, подкрепленному вторжением в
Румынию. При этом было отмечено: "Развертывание главных сил Красной Армии
на Западе с группировкой главных сил против Восточной Пруссии и на варшавском
направлении вызывает серьезные опасения в том, что борьба на этом фронте
может привести к затяжным боям".{42}
Советское командование, невольно или умышленно, чтобы оправдать
концентрацию собственных войск, преувеличивало силы вермахта. Так, в сентябрьском
плане стратегического развертывания 1940 г. силы вермахта оценивались в
205-226 пехотных дивизий (из них до 8 - моторизованных) и в 15-17 танковых
дивизий, подкрепленных 10 тыс. танков и 14-15 тыс. самолетов. Из этого
числа против СССР Гитлер, по оценке генштаба РККА, должен был бросить до
173 дивизий, включая все танковые и моторизованные, вместе с 12 тыс. самолетов.{43}
В мартовском 1941 г. плане стратегического развертывания германские силы
оценивались в 225 пехотных, 20 танковых и 15 моторизованных дивизий, 10
тыс. танков и до 15 тыс. самолетов, из которых 9-9,5 тыс. боевых. Из этого
числа против СССР ожидали действия 200 дивизий, включая все танковые и
моторизованные, и 10 тыс. самолетов.{44 }В сообщении Разведывательного
управления Генштаба от 5 мая 1941 г. группировка немецких войск против
СССР определялась в 103-107 дивизий, в том числе 12 танковых, 7 моторизованных
и 1 кавалерийскую.{45} В действительности к началу мая вермахт имел против
СССР только 45 дивизий, в том числе 2 танковые и 1 кавалерийскую.{46} Всего
же к 22 июня 1941 г. вермахт имел 209 дивизий (включая 1 парашютную в ВВС)
и 3 бригады. На Востоке в этот момент к вторжению изготовились, включая
войска в Финляндии и Сев. Норвегии, 126 дивизий, включая 17 танковых, 12
моторизованных, 1 кавалерийскую, 9 охранных (последние имели ограниченную
боеспособность) и 3 бригады, что весьма далеко отстояло от советских оценок,
даже с учетом переброшенных в июле и августе 27 дивизий 2-го эшелона.{47}
В мае 1941 г. на Восток было переброшено 13 пехотных дивизий,{48} но и
с их учетом советская разведка завышала общее количество дивизий против
СССР вдвое, а число танковых дивизий - в 6 раз. И на основе этих разведданных
15 мая 1941 г. был подготовлен план превентивного удара против Германии.
Он предусматривал главный удар Юго-Западным фронтом в направлении Краков,
Катовице, где 152 советские дивизии должны были разбить 100 германских.
Вспомогательный удар уже после перехода ЮЗФ в наступление планировался
Западным фронтом на Варшаву и Демблин и Южным фронтом - в Румынии.{49}
На самом деле вермахт ни в тот момент, ни к 22 июня таких сил на юго-западном
направлении не имел.
Германия всячески маскировала сосредоточение войск на Востоке
и никакой дезинформации по преувеличению сил своих войск, сосредоточенных
против СССР, в 1941 г. не предпринимала. Единственным исключением была
ситуация в Румынии, где немцы опасались советской атаки на территории в
Плоешти. По поручению Риббентропа германский посол В. Шуленбург в конце
февраля 1941 г. распространил в Москве слухи, что численность немецких
войск в Румынии превышает 600 тыс. человек.{49}" Вместе с тем, напрашивается
предположение, что советская военная разведка сознательно завышала силы
потенциального противника, дабы оправдать наращивание собственных войск
на Западе. По мартовскому 1941 г. плану стратегического развертывания для
действий на этом театре предназначалось 158 стрелковых, 27 мотострелковых
и 53 танковые дивизий и 2 стрелковые бригады. Еще 13 стрелковых и 1 танковая
дивизия должны были действовать против Финляндии. Все эти силы подкреплялись
253 авиационными полками.{50} К началу советско-германской войны только
в западных приграничных округах Красная Армия имела 12,8 тыс. танков, в
том числе 1475 KB и Т-34. Боеготовыми из них считалось 10 540, или 82,5%.
Всего же танков было 23,1 тыс., из них боеготовых - 18,7 тыс., или 80,9%.
Танков KB и Т-34 выпустили до войны 1864 единицы. Боеготовность танков
советское командование сильно завышало с помощью манипуляций с категориями
износа. Только после разгрома и уничтожения основной части советских танковых
войск в первые недели войны в отчетах стали фигурировать цифры о том, что
73% танков старых конструкций не были в действительности боеготовы и требовали
капитального или среднесрочного ремонта.{51} Боевых самолетов в западных
приграничных округах насчитывалось не менее 10,1 тыс., из них не менее
7230 - боеготовых.{52} Всего же Красная Армия располагала, по разным оценкам,
от 23 до 35 тыс. боевых самолетов.{53} На Востоке этим силам вермахт мог
противопоставить 3680 танков, включая сюда и танки двух дивизий резерва
ОКВ, переброшенных на фронт только в октябре. Еще 350 танков находились
у Роммеля в Сев. Африке.{54} Несколько сот устаревших румынских танков
соотношение сил принципиально не меняли. Боевых самолетов на Востоке, включая
Сев. Норвегию и Финляндию, люфтваффе имели около 1830, из них 1280 - боеготовых.{55}
Германские танки по своим характеристикам примерно соответствовали советским
танкам старых конструкций и резко уступали новым - Т-34 и КВ. Германские
самолеты-истребители Me-109 превосходили советские истребители старых конструкций.
Но таких истребителей на Востоке насчитывалось лишь несколько более 500,
поскольку около 1300 самолетов здесь были бомбардировщиками или штурмовиками.{56}
Новые же советские самолеты мало в чем уступали "мессершмиттам", а таких
самолетов только в западных приграничных округах к началу войны имелось
1540. Всего к 22 июня 1941 г. СССР располагал 3719 самолетами новых конструкций.{57}
Как видно, Красная Армия, даже с учетом 37 соединений, выставленных
союзниками Германии, далеко превосходила противника по числу дивизий, имея
на Западе в перспективе 252 дивизии и 2 бригады, т. е. в 1,4 раза больше,
чем вермахт и его союзники. В плане восполнения людских потерь возможности
сторон были вообще несопоставимы: население СССР в два с половиной раза
превышало население Германии в границах 1939 г. Германская разведка просчиталась
в оценке способности Советского Союза мобилизовать свои людские ресурсы,
полагая, что потенциальная численность РККА после мобилизации в 11-12 млн.
человек вряд ли будет достигнута из-за нехватки в этом случае рабочих рук
в народном хозяйстве и неспособности обеспечить такую массу людей командным
составом, вооружением и техникой, а также в достаточной степени обучить
пополнение.{58} Германские генштабисты недоучли готовность СССР практически
прекратить гражданское производство и советские возможности аккумулировать
помощь по ленд-лизу для наращивания военного производства, а также безжалостно
бросать в бой необученных и невооруженных солдат без достаточного числа
командиров.
В советском плане превентивного удара от 15 мая 1941 г. присутствовала
традиционная фраза о том, что "Германия в настоящее время держит свою армию
отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить
нас в развертывании и нанести внезапный удар". В связи с этим предлагалось
"упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот
момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще
организовать фронт и взаимодействие войск.{59} По мнению В. Д. Данилова,
написанный А. М. Василевским план превентивного удара по Германии был одобрен
Сталиным, и конкретная разработка деталей, названных "планами обороны госграницы",
должна была, согласно распоряжениям руководства наркомата обороны, быть
закончена к 1 июня 1941 г.{60} Что же, справедливо мнение русского писателя
М. А. Алданова, писавшего с иронией, что "наступательных войн в истории
никогда не было и не будет: все войны делятся на оборонительные и "превентивные"".{61}
Точно так же, по утверждению К. А. Мерецкова, нападение на Финляндию в
1939 г. готовилось как "контрудар" в рамках плана прикрытия госграницы,{62}
хотя никто, конечно, не предполагал, что Финляндия отважится первой напасть
на СССР. Сходным образом И. С. Конев, командовавший 19-й армией, выдвигавшейся
с середины июня 1941 г. с Северного Кавказа на Украину, сообщает, что еще
в январе 1941 г., в связи с назначением на Северный Кавказ с последующей
запланированной переброской к западной границе, Тимошенко сказал ему: "Мы
рассчитываем на вас. Будете представлять ударную группировку войск в случае
необходимости нанесения удара". В начале же июня нарком, ставя задачу командующему
19-й армии, говорил уже о контрударе: "Армия должна быть в полной боевой
готовности, и в случае наступления немцев на юго-западном театре военных
действий, на Киев, нанести фланговый удар и загнать немцев в Припятские
болота".{63} Как мы помним, и оперативные планы флотов 1941 г. содержали
стандартную оговорку об ответных действиях в случае нападения Германии,
предусматривая при этом наиболее активные действия флота против Румынии.
В действительности советское руководство в 1941 г. германского
нападения не ожидало и к обороне не готовилось. Перед началом войны оборона
рассматривалась и отрабатывалась в масштабах не больших, чем оборона одной
армии, но никак не фронта. В оперативно-стратегических играх января 1941
г. нападение Германии и бои по его отражению излагались лишь во вводных
данных, отрабатывались же только наступательные операции советских войск.{64}
Ни один из вариантов предвоенного стратегического развертывания Красной
Армии на Западе не содержал каких-либо планов оборонительных операций на
случай, если Германия ударит первой. Поэтому-то после германского вторжения
22 июня 1941 г. были сразу же предприняты контрудары в рамках спланированных
до войны наступательных операций, а последующие оборонительные действия
Красной Армии, ввиду отсутствия предвоенных оборонительных планов, строились
как импровизация.
Немецкая сторона если и рассматривала планируемую войну против
Советского Союза как превентивную, то только в самом широком смысле слова,
как действия, направленные на предотвращение возможных будущих наступательных
действий потенциального противника. В этих терминах "превентивной" может
считаться любая агрессия. Бывший начальник штаба оперативного руководства
Верховного командования вермахта (ОКВ) А. Йодль на допросе 17 июня 1945
г. показал: "...Существовало политическое мнение, что положение усложнится
в том случае, если Россия первой нападет на нас. А поскольку раньше или
позже, но война с нею неизбежна, нам лучше самим выбрать время для нападения".{64а}
Как известно, подготовку войны против России Гитлер маскировал
планами предстоящего будто бы летом 1941 г. вторжения в Англию. Беда в
том, что по условиям погоды такое вторжение было возможно в широкий промежуток
времени - с мая по октябрь и требовало гораздо меньше войск - 45-50 дивизий,
чем выполнение плана "Барбаросса".{65} Так что сосредоточение войск на
Востоке само по себе не могло помешать высадке на Британских островах.
Лишь после войны стало общеизвестным, что германское вторжение в Англию
было неосуществимым ни в 1940, ни в 1941 гг., из-за проигрыша люфтваффе
"битвы за Британию", слабости германского военного флота и нехватки тоннажа
для подобной широкомасштабной десантной операции. Однако летом 1941 г.
такой уверенности не могло быть ни в Великобритании, ни в СССР. Другое
дело, что в случае высадки в Англии туда должны были бы отправиться почти
все германские танковые и моторизованные дивизии. Однако переброску всех
моторизованных и почти всех танковых дивизий на Восток Гитлер начал лишь
после 10 июня и завершил буквально накануне вторжения. Чтобы замаскировать
переброску последнего эшелона войск, была осуществлена акция с появлением
в "Фелькише Беобахтер" 13 июня 1941 г. статьи И. Геббельса "Крит - как
пример" с прямым намеком на скорое вторжение в Англию. В ночь с 12 на 13
номер был конфискован военной цензурой, но с таким расчетом, чтобы часть
тиража успела распространиться в Берлине и достичь иностранных посольств.
14 июня Геббельс с удовлетворением констатировал мнение английских и мировых
средств массовой информации о том, что "наше развертывание против России
- чистый блеф, с помощью которого мы рассчитываем замаскировать подготовку
к вторжению в Великобританию". Как реакцию на этот инцидент он расценил
и известное заявление ТАСС, переданное вечером 13 июня, отметив, что "русские,
кажется, еще ни о чем не подозревают".{66} Германская реакция на заявление
ТАСС, вернее, отсутствие какой-либо официальной реакции, была продолжением
прежней игры. Дело в том, что в случае, если бы германское сосредоточение
на Востоке было лишь прикрытием грядущей высадки на Британские острова,
то германская реакция на заявление ТАСС была бы точно такой же: молчание,
чтобы создать у британской стороны убеждение, что действительное германское
намерение - это вторжение в Россию. Очевидно, Сталин так первоначально
и расценил все эти события и мер по повышению готовности войск не принял,
продолжая подготовку к собственному вторжению в Польшу, Германию и Румынию.
Возможно, инцидент с публикацией статьи Геббельса убедил советского лидера
в том, что вермахт уже начал непосредственную подготовку к вторжению в
Англию, и в ближайшие недели основные ударные силы германской армии будут
перебрасываться к побережью Ла-Манша, что создаст благоприятные условия
для советского нападения.
Слабым местом Красной Армии оставалась обеспеченность горючим.
Так, на 1 мая 1941 г. РККА была обеспечена горючим следующим образом: бензином
Б-78 - на 10 дней войны, Б-70 - на 3 месяца 19 дней, Б-74 - на 1 месяц
8 дней, автобензином - на 1 месяц 14 дней и дизельным топливом - на 24
дня боевых действий.{67} Но следует учитывать, что и германская армия перед
вторжением в СССР испытывала определенный дефицит топлива. Если с авиационным
бензином, благодаря производству синтетического горючего, дело обстояло
более или менее благополучно, то с автобензином и дизельным топливом уже
в июле предусматривался 10%-ный дефицит, а в августе армия вторжения должна
была снабжаться в значительной мере за счет прямых доставок из Румынии.
Осенью же запасы горючего у немцев должны были истощиться, составив по
авиабензину лишь 50% потребности, по автобензину - 25% и по дизельному
топливу - 50% потребности.{68} Германское руководство надеялось на скоротечность
русской кампании, поставки из Румынии и, в меньшей степени, на трофеи.
Более острый дефицит авиабензина в Красной Армии объяснялся как недостаток
собственных мощностей и американским эмбарго, введенным после финской войны,
так и тем фактом, что советский парк военных Самолетов многократно превосходил
германский. Несомненно, советское руководство, как и германское, рассчитывало
на быстрое успешное вторжение, надеялось к его началу пополнить запасы
горючего в западных приграничных округах за счет других районов страны
и гражданского сектора и предполагало использовать румынские месторождения
и мощности, а также трофеи в Польше и Германии. В случае же затягивания
войны расчет был на поставки из Великобритании и США.
Возможный крах Англии в случае возможного германского вторжения
резко ухудшил бы геостратегическое положение СССР, позволив Гитлеру бросить
на Восток всю авиацию и дивизии, оставленные на Западе, а также осложнив
получение жизненно важных для ведения войны поставок из США и Канады. Так
что угроза, что Англия в любой момент может рухнуть, как перед этим Франция,
заставляла Сталина спешить. Во второй половине мая начался призыв 800 тыс.
запасных в приграничных западных округах, а с начала июня - переброска
туда из внутренних округов 4-х армий и одного стрелкового корпуса резерва
Главного командования.{69} 4 июня Политбюро приняло решение о формировании
к 1 июля в составе Красной Армии 238-й стрелковой дивизии Средне-Азиатского
военного округа, "укомплектованной личным составом поль