готовка нового наступления на "линию Маннергейма".
После шестидневных ожесточенных боев финское командование под угрозой прорыва
начало 17 февраля отводить войска на вторую полосу обороны. Прорвать ее
с ходу Красной Армии не удалось. Наступление возобновилось после перегруппировки
войск 28 февраля, а 2 марта из-за глубоких вклинении советских войск финны
стали отступать в тыловой укрепленный район Випури (Выборг). Части 7-й
армии охватили выборгскую группировку с северо-запада, перерезав шоссе
Выборг-Хельсинки.{32} Правда, финской армии удалось потеснить прорвавшиеся
части и локализовать захваченный ими плацдарм. Войска 13-й армии форсировали
реку Вуоксу и шли на Кексгольм.
8 финском руководстве начались дебаты о заключении мира. Военная
партия, которую возглавлял министр обороны Ю. Ниюккенен, выступала за продолжение
войны. Ниюккенен указывал, что финская армия так и не допустила прорыва
своего фронта (цитадель Выборга финны удерживали вплоть до прекращения
огня 13 марта), понесла сравнительно небольшие потери и сохранила боеспособность.
Сторонники продолжения войны рассчитывали на приближавшуюся весеннюю распутицу,
которая должна была сковать действия наступавших советских войск, и, главное,
на присылку обещанного Англией и Францией 150-тысячного экспедиционного
корпуса. Однако главнокомандующий Маннергейм, поддержанный Таннером, решительно
высказался за прекращение войны и 7 марта посоветовал правительству начать
переговоры о мире (12 марта был заключен Московский мирный договор). Маннергейм
учитывал, что финские войска потеряли свои основные укрепления, утомлены
боями, да и неотложные экономические нужды настоятельно требовали сокращения
армии. Он так и не получил точного графика прибытия союзных войск, к тому
же понимал, что, поскольку генеральное немецкое наступление на Западе неминуемо
последует в самое ближайшее время, английские и французские войска сразу
же будут отозваны из Финляндии. Опыт боевых действий союзников в Норвегии
после майского наступления в Арденнах показал, что здесь Маннергейм был
прав. Если бы правительство последовало советам Ниюккенена, то летом 1940
г., после окончания распутицы, вытесненная со своих укрепленных позиций
финская армия осталась бы один на один со значительно превосходившей ее
Красной Армией.{33} /В свете обнаруженных позднее фактов о подготовке СССР
к нападению на Германию летом 1940 г. данное предположение уже не выглядит
столь однозначным. Сталин торопился освободить войска в Финляндии и перебросить
их на Запад, чтобы быть готовым к вторжению после начала германского наступления
во Франции. Поэтому нельзя исключить, что в случае, если бы финская сторона
так и не согласилась на тяжелые для себя условия Московского мира, она
получила бы мир на условиях либо "статус-кво анте беллум", либо довоенных
советских предложений обмена территорий. См. также помещенную в настоящем
сборнике статью: "Собирался ли Сталин напасть на Гитлера?"./
Незадолго до окончания войны, в конце февраля, советские войска
севернее Ладожского озера постигла еще одна крупная неудача. Были окружены
две советские дивизии. Одна из них, 168-я, снабжалась по воздуху и смогла
продержаться в Финском котле до заключения перемирия. Другая, 18-я, была
почти полностью уничтожена при попытке прорыва. На поле боя финны обнаружили
4300 трупов, в том числе двух генералов (военачальников в звании комбриг
и выше), а в качестве трофеев захватили 128 танков и 91 пушку.{34} 18-я
дивизия пала жертвой господствовавших в ней накануне войны "шапкозакидательских"
настроений и неумения вести боевые действия зимой в сложных условиях финского
театра.
Перед началом войны 18-ю дивизию посетил Воронов. Вот такие впечатления
вынес он об этой поездке:
"Я подолгу беседовал с командирами о значении артиллерии в современной
войне, об уроках боев в Испании и на Халхин-Голе, призывал изучать своего
вероятного противника, объективно оценивать его силы, не зазнаваться, не
скатываться к "шапкозакидательству", избегать условностей в боевой подготовке.
В одной из дивизий после беседы ко мне подошли несколько командиров и политработников.
Они были не согласны с оценкой сил вероятных наших противников.
- Это неверные установки, запугивающие личный состав, -- заявили
они. - Они идут вразрез с указаниями высших инстанций.
- Я вам высказал не только свои взгляды. Это - требование жизни.
Наконец, это требование наркома, который прислал меня сюда.
И все же мои слова, видимо, подействовали мало. Трагической была
для этой дивизии недооценка сил противостоящего противника. Когда начались
бои, она попала в окружение в лесах Карелии и понесла большие потери".{35}
О той же злополучной дивизии писал и Мерецков: "Хуже получилось
с другой дивизией, переброшенной на фронт из украинских степей без предварительного
обучения бойцов в условиях лесисто-болотисто-холмистой местности и глубоких
снегов. Эта дивизия сражалась не на том участке, которым я в тот момент
командовал, но мне рассказали о ее судьбе. Она оказалась в совершенно непривычной
для нее обстановке и понесла тяжелые потери, а комдив погиб".{36}
Недостатки, обнаружившиеся у бойцов и командиров 18-й дивизии,
были типичны для очень многих частей и соединений, участвовавших в финской
войне, а это привело к тому, что победа была куплена дорогой ценой.
По Московскому мирному договору, к СССР отошли все требуемые им
ранее территории, а также вся территория Карельского перешейка вместе с
Выборгом и район севернее Ладожского озера, плюс территория в районе Куолаярви
на севере. Порт Печенга возвращался Финляндии. Военнопленные должны были
быть немедленно возвращены обеими сторонами. Советский Союз вновь признал
правительство в Хельсинки, не вспоминая больше о правительстве ФДР. 31
марта 1940 г. уступленные Финляндией территории (кроме Карельского перешейка)
были объединены с Советской Карелией в Карело-Финскую ССР, а правительство
в Териоки было преобразовано в правительство этой республики.{37}
В ходе войны Англия, Франция, США и Швеция оказали Финляндии дипломатическую
поддержку. В частности, 14 декабря 1939 г. главным образом усилиями французской
и британской дипломатии Советский Союз был исключен из Лиги Наций за агрессию
против Финляндии.{38} Это решение было последним решением Совета Лиги Наций
и имело лишь символическое значение. Англия, Франция и Швеция поставили
финской армии 191 самолет, 28 танков и тракторов, 223 полевых и морских
орудия и гаубиц, 100 минометов 81-миллиметрового калибра, 120 противотанковых
пушек и 200 противотанковых ружей, 166 зенитных орудий.{39}
О количестве боевой техники в частях Красной Армии, действовавших
против Финляндии, и о количестве потерянных обеими сторонами танков и боевых
самолетов имеются лишь финские данные. Всего Финляндия использовала против
СССР 287 самолетов (в том числе 167 истребителей), потеряв из них 61 машину.
Советская авиация имела 2500 самолетов, из которых финскими истребителями
и зенитной артиллерией было уничтожено 725. Из 3200 советских танков финны
захватили или уничтожили 1600.{40} Здесь сказалось превосходство поставленных
западными союзниками новых истребителей над устаревшими советскими, которые,
равно как и бомбардировщики, из-за своей тихоходности оказались уязвимы
и для зенитного огня. Танки же часто применялись не для развития успеха,
а для прорыва укрепленных позиций, что приводило к очень большим потерям.
Но еще тяжелее были людские потери. Финская армия потеряла 23,5
тыс. убитыми и умершими от ран, более 1 тыс. пленными, 43,5 тыс. ранеными,
из которых примерно 10 тыс. остались инвалидами. Советские потери финнами
были оценены примерно в 200 тыс. убитыми и умершими от ран. Потери гражданского
населения Финляндии, в основном в результате бомбардировок, составили 646
убитых (так как финская авиация не совершала налетов на советскую территорию,
среди гражданского населения СССР потерь не было).{41}
Командование ЛВО дало иные сведения о советских потерях: 48 745
убитых и умерших от ран, 68 863 раненых.{42} Штаб ЛВО также поставил под
сомнение официальные данные финской стороны о потерях армии Финляндии,
утверждая, что финны потеряли убитыми более 70 тыс. человек, умершими от
ран 15 тыс. и ранеными более 250 тыс. человек.{43} Фантастичность этой
оценки очевидна. Если бы потери финской армии действительно достигали 85
тыс. убитых и умерших от ран, а с учетом инвалидов значительно превышали
100 тыс., это не могло бы ни сказаться на мобилизационной способности страны
в 1941 г. (вспомним, что тогда в армии уже не было 11,5 тыс. иностранных
добровольцев). Однако Финляндия вновь мобилизовала в вооруженные силы 18
процентов населения, или более 600 тыс. человек.{44} Ясно, что призыв новобранцев
1940-1941 гг. мог компенсировать (очевидно, даже с некоторым превышением,
так как в 1941 г. страна выставила несколько больше солдат, чем в 1939
г.) потери не более 45 тыс. человек, считая и умерших от ран, инвалидов
и убывших домой иностранных добровольцев, но никак не вдвое-втрое большие
потери, приведенные в сообщении штаба ЛВО. Так что надежность официальных
финских данных о потерях сомнений не вызывает.
Сложнее обстоит дело с советскими потерями. Если верны официальные
советские данные, то на одного убитого финского солдата приходится двое
советских; если верна финская оценка советских потерь, то на одного финна
приходится восемь погибших наших сограждан. В Великой Отечественной войне
исчислено соотношение военных потерь 3,7:1, т. е. почти четверо погибших
красноармейцев на одного убитого солдата противника.{45} А ведь тогда немецкие
войска не только оборонялись, но и наступали, не раз попадали в окружение,
неся большие потери. В финскую же войну финны ни разу не попали в окружение,
за редчайшим исключением не наступали и не контратаковали, в то время как
советские войска предпринимали зачастую недостаточно подготовленные штурмы
долговременных укреплений и также несли большие потери в окружении севернее
Ладожского озера. Поэтому представляется вполне вероятным, что соотношение
потерь в финскую войну было еще менее благоприятным для Красной Армии,
чем в Великую Отечественную, и поэтому мы склонны считать, что финская
оценка советских потерь близка к действительности. Это подтверждается и
свидетельствами участников финской кампании. Приведем лишь один пример.
Поэт Сергей Наровчатов вспоминал в 1979 г., как вернулся с финской: "Я
понял, что такое взрослость, какая это страшная вещь... Из батальона в
970 человек осталось нас 100 с чем-то, из них 40 человек невредимыми".{46}
Финская оценка советских военных потерь совпадает с оценкой немецкой
военной разведки, которая в 1942 г. оценивала советские потери в "зимней
войне" в 430 тыс. убитых и инвалидов (на убитых здесь приходится примерно
половина общего числа).{47} Отметим также, что, по всей видимости, сохранившиеся
в советских архивах данные по личному составу частей, участвовавших в финской
кампании, страдают неполнотой. Так, по утверждению директора ЦГАСА М. Стеганцева,
в архиве не сохранилось документов за 1940 г. по личному составу 13-го,
45-го и 69-го отдельных лыжных батальонов {48} (в одном из них воевал и
С. Наровчатов, чьи воспоминания процитированы выше). Поэтому советские,
данные о потерях могли оказаться заниженными (Сталин и его окружение, несомненно,
стремились скрыть от народа истинный размер потерь).
Из приведенных Маннергеймом в мемуарах данных о числе военнопленных,
взятых при окружении советских войск севернее Ладожского озера, явствует,
что в финском плену оказалось по меньшей мере 5 с лишним тысяч красноармейцев.
Их судьба была ужасна. Продолжим здесь цитату из письма Тягунова: "В мае
1940 г. (скорее всего ошибка, должно быть: в марте. - Б. С.), когда
было подписано перемирие, финны передали наших военнопленных - изможденных,
обмороженных, инвалидов... Их везли в санитарных поездах, к которым никого
не подпускали. Домой они не вернулись. Их семьи тоже были высланы, видимо,
как семьи предателей. Так как теперь быть - продолжать их тоже считать
предателями?".{49} Трагедия советских солдат и командиров, попавших сначала
в финский плен, а йотом в сталинские лагеря, еще ждет своего исследователя.
Уже после публикации нашей статьи были обнародованы данные о потерях
Красной Армии в советско-финляндской войне, значительно превышающие прежние
официальные цифры. П. А. Аптекарь подсчитал потери погибших по хранящимся
в Российском государственном военном архиве книгам учета безвозвратных
потерь РККА в войне с белофиннами и составил именные алфавитные списки
убитых, умерших от ран (кроме тех, кто Скончался в тыловых госпиталях)
и пропавших без вести. Число погибших он определил в 131 476 человек, а
число пленных - примерно в 6000, из которых около 200 человек отказались
вернуться на родину. Число раненых и обмороженных исследователь оценивает
в 325-330 тыс. человек, потери авиации - в 640-650 самолетов, а потери
танков - более чем в 2,5 тыс. машин, из которых более 650 было потеряно
безвозвратно.{49а} Следует учесть, что в приведенную П. А. Аптекарем цифру
погибших не вошли также потери флота и войск НКВД и что вряд ли именные
списки потерь, составлявшиеся через 10 лет после окончания войны, были
исчерпывающими и полными. Вероятно, истинное число погибших советских военнослужащих
исчисляется в пределах от 131,5 тыс. до 200 тыс. человек.
Так справедливой или несправедливой была эта война для Советского
Союза, справедливой или несправедливой была она для Финляндии? Все сказанное
выше однозначно обязывает к выводу: справедливой - для Финляндии, несправедливой
- для СССР. В ходе конфликта мировое общественное мнение было на стороне
Финляндии. Престиж СССР в мире резко упал. В феврале 1940 г. президент
США Ф. Д. Рузвельт, выступая перед конгрессом американской молодежи, сказал:
"Более двадцати лет назад... я решительно симпатизировал русскому народу...
надеялся, что Россия решит свои собственные проблемы и что ее правительство
в конечном счете сделается миролюбивым правительством, избранным свободным
голосованием, которое не будет покушаться на целостность своих соседей.
Сегодня же надежда или исчезла, или отложена до лучшего дня. Советский
Союз, как сознает всякий, у кого хватает мужества посмотреть в лицо фактам,
управляется диктатурой столь абсолютной, что подобную трудно найти в мире.
Она вступила в союз с другой диктатурой и вторглась на территорию соседа,
столь бесконечно малого, что он не мог представлять никакой угрозы, не
мог нанести никакого ущерба Советскому Союзу, соседа, который желал одного
- жить в мире как демократическая страна, свободная и смотрящая вперед
демократическая страна".{50} Здесь сталинскому режиму дана точная оценка,
режиму, разрушившему надежды, возникшие после 1917 г. у части демократической
общественности мира.
Маннергейм в приказе по армии 13 марта 1940 г. в связи с завершением
военных действий писал: "Более 15 тыс. из вас, кто вышел на поле боя, никогда
не увидят снова своих очагов, а сколь многие из вас навсегда потеряли способность
к труду! Но вы также нанесли врагам тяжелые удары, и, если 200 тыс. из
них лежат в снежных сугробах и смотрят невидящими глазами в наше хмурое
небо, в том нет вашей вины".{51} Главнокомандующий финской армией также
вспоминает, как военный атташе Финляндии в Москве передал сказанные ему
слова Нового наркома обороны маршала Советского Союза С. К. Тимошенко о
том, что "русские многому научились в этой тяжелой войне, в которой финны
сражались героически".{52} Что касается уроков войны, то, к сожалению,
усвоены они были Далеко не достаточно, что подтвердили тяжелые потери Красной
Армии в Великой Отечественной войне, крупные поражения 1941-1942 гг. Но
характерно в этой фразе другое (если, конечно, атташе, а вслед за ним Маннергейм
передали ее точно): Тимошенко, сам возглавлявший войска на Карельском перешейке,
говорит, что финская армия сражалась героически. А ведь, скажем, по отношению
к гитлеровской армии ни у кого из ее противников язык не повернется сказать,
что она сражалась героически, хотя немецкие солдаты действительно в ряде
случаев, например под Сталинградом, проявляли мужество. Дело в том, что
героической мы называем лишь справедливую борьбу. Быть может, и Тимошенко,
и многие другие бойцы и командиры в глубине души смутно догадывались, что
воевать на этот раз приходится за неправое дело, что справедливость на
стороне финнов, отстаивающих свою свободу и независимость. Оттого и в народной
памяти финская война осталась "незнаменитой", и дело тут вовсе не только
в военных неудачах (вспомним не менее тяжелые неудачи 1941 г., которые
тем не менее иначе отразились и в фольклоре, и в художественной литературе).
Нет, народное сознание чувствовало несправедливость войны и не оставило
ее в памяти.
Доказательство, что определенное сочувствие делу финнов не было
чуждо хотя бы части советской интеллигенции, можно найти и в романе Василия
Гроссмана "Жизнь и судьба", где главный герой, физик Штрум, замечает, что
"изжившая себя буржуазная демократия в Финляндии столкнулась в сороковом
году с нашим централизмом, и мы попали в сильную конфузию. Я не поклонник
буржуазной демократии, но факты есть факты".{53}
И совсем недавний пример - оценка советско-финляндской войны советским
социологом: "Или вот советско-финляндская война. Она, мне кажется, была
органическим следствием сталинского режима, без ее анализа и оценки нельзя
составить полного представления о том периоде, тем более проанализировать
такой неотъемлемый социально-политический элемент сталинизма, как экспансионизм.
Не буду говорить о моральной и международно-правовой стороне дела, хотя
война гиганта с маленьким соседом, которому незадолго перед этим была предоставлена
независимость, дает для этого богатый материал. Возьмем чисто утилитарный
аспект: позиция Финляндии могла быть совершенно иной в 1941 г. Возможно,
даже нейтральной".{54} Действительно, усилила ли победа в финской кампании
безопасность СССР в целом и Ленинграда в частности? Ответ один: нет, не
усилила, а, наоборот, ослабила. В июне 1941 г. финские войска вместе с
гитлеровцами напали на Советский Союз и уже 31 августа захватили печально
знаменитый поселок Майнила. В какие-нибудь два-три месяца финны достигли
прежней границы на Карельском перешейке и даже пересекли ее, что, правда,
не вызвало падения Ленинграда. Американский историк Ч. Лундин по этому
поводу справедливо заключает: "Даже в терминах самой прагматичной реальности
политики теперь очевидно, что все советское предприятие было хуже чем преступлением,
оно было ошибкой. Благодаря московской политике, толкнувшей Финляндию к
сотрудничеству с Германией, русские оказались скучены в опасно ограниченном
оборонительном периметре Ленинграда в условиях несравненно менее благоприятных,
чем в 1939 г. В то время как германские армии наступали на город с юго-запада,
финны, вооруженные лучше, чем когда-либо, нависали буквально на расстоянии
пушечного выстрела с севера".{55} Но теперь война была для Финляндии несправедливой.
Она воспользовалась тяжелым положением вчерашнего противника и напала на
него, рассчитывая на скорую германскую победу. Перефразируя высказывание
бургомистра Штутгарта М. Роммеля: "Для Германии было лучше проиграть войну
при Гитлере, чем выиграть ее с ним", - можно сказать, что "для Финляндии
было лучше проиграть войну при Гитлере, чем выиграть ее с ним". Но несправедливость
для финнов той второй войны 1939-1944 гг. не должна заслонять от нас совершенно
иной характер первой, "зимней войны".
Дальнейшее, всестороннее и глубокое, осмысление итогов и уроков
"зимней войны" поможет нам лучше понять себя, свое общество тогда и теперь.
Примечания:
{1} См.: История дипломатии. М., 1975. Т. 4. С. 25-26.
{2} Мерецков К.А. На службе народу. М., 1971. С. 177-178.
{3} См.: Первый съезд народных депутатов СССР. Стенографический отчет.
М., 1989. Т. 2. С. 196; Советская Эстония. 1988. 17-18 августа. Впервые
немецкие ор