т в сельской школе и кормится  с  огорода.  А
его товарищи, вместе с  которыми  он  спасался,  сидят  и  ненавидят  своего
вчерашнего кумира, человека, который увез их с чужбины на родину...
   Это все происходит в селе Ломовом, Чаплыгинский  район,  что  в  Липецкой
области.

   Всего в  России  около  5  миллионов  вынужденных  переселенцев,  которые
официально называются мигрантами. Из них  больше  3,5  миллиона  человек  не
имеют официального статуса, то есть не могут получить ни  легальной  работы,
ни положенного пособия (717  рублей  в  год).  С  1997  года  Генпрокуратура
заявила "о многочисленных фактах разворовывания денег,  предназначенных  для
беженцев". В 1998 году Форум переселенческих организаций в  своей  резолюции
признал  методы  работы  службы  "неэффективными,  унижающими   человеческое
достоинство и грубо попирающими права вынужденных переселенцев". В резолюции
было требование сменить руководство ФМС. Что и было наконец сделано в апреле
1999 года: вместо Татьяны Регент новым руководитель службы назначен Владимир
Каламанов. Что дальше - неизвестно.

   "То-то ведь и самое страшное: беженцы в  своих  многочисленных  бедствиях
встречают не только бесчувствие властей, но - равнодушие или даже неприязнь,
враждебность от местного  русского  населения".  "Поражает  это  бесчувствие
русских к русским! Редко в каком народе настолько  отсутствует  национальная
спайка и взаимовыручка, как отсутствует у  нас".  "И  это  -  самый  грозный
признак падения нашего народа. Нет уже у нас  единящего  народного  чувства,
нет благожелательства принять наших братьев, помочь им.  Судьба  отверженных
братьев - грозное предсказание нашей собственной общерусской судьбы".
   Александр Солженицын. "Россия в обвале"
   Ядерщик Кострица разводит кур
   Физик Александр Афанасьевич Кострица работал в Институте ядерной физики в
Алма-Ате. Дослужился там до замдиректора и издал книжку  по  физике  ядерных
реакторов, где рассказал про свое открытие: оказывается, вода, что охлаждает
реактор, тоже переносит нейтроны! Которые  раньше,  до  Кострицы,  никто  не
учитывал, а после сразу стали учитывать - и безопасность реакторов  выросла.
Правда, ненамного, но в этом деле мелочей же не бывает после Чернобыля-то.
   - Там каждая кроха имеет значение. Вот мы такой  крохой  и  занимались  -
общими усилиями, - скромно уточняет он.
   Кострица уж вплотную подступал к защите докторской...
   - Жил я там хорошо, пока не началась так называемая якобы перестройка.  И
вся жизнь пошла  кувырком...  -  Однако  Кострица,  будучи  честным  ученым,
считает необходимым уточнить: - Впрочем, не будь перестройки, не обязательно
я бы защитился...
   - Да... Как вы уехали, как дело было? Притесняли вас там, что ли?
   - Нет, казахи меня не обижали в общем-то... Но мне было  страшно  оттого,
что  идет  развал  государства.  И  я  видел,  что  никто  не  позволит  это
разваленное государство восстановить... Я там,  в  Казахстане,  оказался  за
границей, а жизни вне России я не мыслю...  Для  меня  есть  только  Россия,
больше для меня ничего нет и быть не может. Но что ж с ней  будет?  Я  читаю
книги... Запад убежден, что Россия развалится на куски  вслед  за  Советским
Союзом. Этого бы очень не хотелось...
   Он смотрит  на  меня  сквозь  толстенные  стекла  очков  своими  усталыми
испуганными глазами. Я молчу - что я могу сказать утешительного? Я  думаю  о
том,  что  в  Магадане  русские  товары  выглядят  экзотикой  -  кругом  все
китайское, вплоть до зубной пасты и расчесок. Да и вообще  за  Уралом  никто
всерьез не думает про Москву. А она, Москва, дай ей контурную  карту  России
для 5 класса, не сможет расставить там хоть пяток крупнейших  городов...  Да
если б не казенная надобность  или  там  теща  в  Екатеринбурге,  никогда  б
москвичу не пришла в голову мысль проехать по своей стране - так мне  иногда
кажется.
   Бывший ядерщик улыбается растерянно. У него вообще вид человека,  который
так и ждет, что кто-то подойдет  сзади  и  стукнет  его  по  темени.  Это  и
неудивительно после того, что с ним в этой жизни случилось на старости  лет.
Я смотрю на его галстук, на свежую рубашку, стрелку на штанах и  думаю,  что
поддержание гардероба в порядке ему тяжело дается - это ж надо таскать  воду
ведром и греть ее на дровяной печке... Не  зря  ж  колхозники  при  нехватке
сервиса предпочитают немаркие тело-грейки  и  ватные  штаны  на  все  случаи
жизни.
   - Вы вообще как тут в деревне устраивались?
   - Да мне помогли влезть в одну  комнатку  в  быткомбинате.  Там  сапожник
исчез, так мне отдали его комнатку.
   Мы туда и не идем к нему, в эту кладовку в  бараке.  Мы  в  школе  сидим,
говорим.
   - Небогато живем, но не плачемся. Курочки у меня, - рассказывает  он  про
важнейшие вещи в своей теперешней жизни, - и кое-что сажаю:  лучок,  свеклу,
морковку. - Кроме огородников, так ласково называют овощи еще люди,  которые
сели с аппетитом выпить и закусить.
   - Что ж, значит, сурово вас встретила историческая родина?
   - Почему ж? Нормально встретила - с учетом тяжелого положения России. Ну,
чего б я мог просить у России? Работы?  Так  работа  у  меня  есть.  Ничего,
платят... неплохо. Тысяча в месяц! Более того! - спохватывается он. - Кредит
мне дали! Хватило, чтоб дом заложить. На хороший фундамент хватило, на стены
и крышу. Я, правда, туда еще  не  переехал,  там  еще  отделка  не  кончена.
Медленно идет - я ж  на  зарплату  строю,  каждую  десятку,  каждую  сотенку
расходую так, чтоб что-то купить. Уж пятый год не могу в дом въехать.  Когда
ж я буду в нем жить?
   - Ну, дети будут жить, - оптимистично отвечаю ему я.
   Все-таки приятно знать, что кому-то из русских  беженцев  так  повезло  с
помощью. Надо же, им давали ссуды - 60 тысяч на 10 лет,  да  без  процентов!
После дефолта надо отдавать в 4 раза меньше, если считать долларами.  А  там
дальше еще девальвация подоспеет, да инфляция - мы ж люди  взрослые,  видали
жизнь... Впрочем, Кострица человек до того чистый, что поспешил этот  кредит
выплатить досрочно - деньгами, вырученными от продажи своего  казахстанского
имущества...
   - Нет, не будут мои дети в Ломовом жить... Что им тут  делать?  Они  тоже
физики - и сыновья, и дочь. Двигают в  Москве  науку,  защищаются  в  лучших
институтах страны, а на хлеб зарабатывают на стройке чернорабочими...  Я  до
сих пор в шоке. Что происходит? Я тут прочитал в газете, что у нас  осталось
3 боеспособные дивизии. А в НАТО их 70...
   - Да, в случае чего только на вашу ядерную физику вся надежда! - Он очень
грустно - заставь иначе, так у него не выйдет - улыбается  в  ответ  на  мой
черный юмор. - Почему в 91-м к предателям отнеслись так хорошо? Никогда ж их
не уважали в России... Но вот - предали все американскому  посольству.  А  я
был в партии, - тяжело вздыхает он.
   - Так что, значит, думаете, все, сливать воду?
   - Нет, нет. Я вот думаю... Если б мои знания понадобились ученикам,  я  б
все отдал. Здесь есть толковые, я бы даже сказал,  талантливые  ребята.  Вот
один мой ученик - Кирилл Пыпа - взял второе  место  по  физике  на  районной
олимпиаде. А мог бы и первое, если б работал над собой. Но как найти  к  ним
подход, чтоб они работали с отдачей, углублялись в  предмет?  Не  получается
пока...
   У Кострицы изможденное, красноватое, не очень  здоровое  лицо:  он  много
работал на реакторах и однажды хватил изрядную дозу. Говорить про это он  не
любит.  Легко  себе  представить,  как  постаревший  Баталов   снимается   в
продолжении "Девяти дней одного года": он  играет  нищего  дедушку,  который
после всех своих великих научных открытий, выгнанный казахами,  гоняется  за
курами во дворе своей хибары...
   Деревенские ни в какую не верят, что у них в  глуши  так  запросто  может
поселиться человек,  написавший  и,  более  того,  опубликовавший  настоящую
книжку. Они требуют у самозванца доказательств - он предъявляет книжечку,  и
потрясенные крестьяне начинают думать, что Ломовое - место не случайное...
   Русские ушли за Липой
   Кострица не случайно попал в Ломовое, не  просто  так,  ткнув  пальцем  в
карту. Нет, он был участником тщательно  подготовленного  десанта.  Это  был
крепкий, слаженный отряд единомышленников, патриотов, работяг,  не  боящихся
ну никаких трудностей. Они выбросились  здесь,  чтоб,  вернувшись  в  родную
страну, начать здесь новую жизнь. Прекрасное было время!
   Командовала десантом Олимпиада  Игнатенко,  которая  объединила  желающих
выехать в команду под названием "Зов",  а  позже  вообще  стала  президентом
Липецкой областной переселенческой организации "Отчизна".
   Ей бежать из Казахстана было больней, чем многим другим. Она  в  Алма-Ате
родилась и жила всю жизнь в замечательном  доме,  который  построил  еще  ее
прапрадед. Построил буквально на века - объект сдан  не  далее  как  в  1858
году. Так для того ли этот прапрадед  по  имени  Нил  Шевцов,  а  по  званию
казачий сотник, строил  великую  страну,  чтоб  праправнучки  ее  развалили,
отдали незнамо кому и сбежали?
   До того как все началось, Олимпиада  преподавала  в  институте  обработку
металла. Потом в Алма-Ате настал 86-й год, который она помнит таким:
   - Они шли по городу под зелеными знаменами и кричали  солдатам:  "Ванька,
зачем ты сюда пришел?"  В  троллейбусе  едешь,  так  казахи  прям  над  ухом
говорят: "Ну, покажем русским!" Город стал в  одночасье  какой-то  чужой.  Я
поняла, что это все превращается в заграницу, и  стала  накручивать  мужа  -
надо уходить. Кстати, рядом с нами в Казахстане жили ссыльные чеченцы -  вот
уж никогда не думала, что повторю их судьбу...
   Я прочитала в газете статью "Исход" - про то, как  русские  организованно
уходят из Таджикистана и селятся в России. И решила, что  тоже  так  могу  -
повести  людей.  Нашла  в  Алма-Ате  восемь  русских  семей,  которые   тоже
собирались уезжать, пригласила их к себе на чай. Испекла пирог, а на дом  мы
повесили русский флаг - чтоб издалека было видно.  Приглашенные  пришли,  мы
сели за стол, но приходили все новые и новые люди. Но только пирога всем  не
хватило... (Вы увидите в этом красивый образ, когда дочитаете эту  главу  до
конца. - Прим. авт.)  Полный  дом  набился.  В  коридоре  люди  толпились  и
кричали, чтоб мы громче говорили. Таких, как мы, оказалось много.
   Собрались, списались с губернатором Липецкой  области  -  и  поехали.  Мы
взяли контейнер. В пути там разбились банки  с  вареньем,  все  вылилось  на
книги, кинулись крысы...  Мы  потом,  как  в  Германии,  жгли  эти  книги  -
недоеденные крысами. Одного Диккенса 30 томов спалили!
   Да... Мы думали, что будем помогать России, возвращать русских на родину!
Собирались построить ветровую мельницу, а вокруг наши дети в сарафанах будут
хороводы водить и русские песни петь, ой! Мы уж даже жернова  заказали.  Еще
мечтали мост построить через лог, а на нем  кафе,  да  такое,  что  туда  из
райцентра будут приезжать...
   Надо сказать, некоторые сомнения запали  в  душу  Олимпиады  Игнатенко  в
самом начале. Пришла она к одному местному начальнику,  фамилию  которого  я
тут из этических соображений опускаю, и предлагает: "Поговорим о  генофонде!
Ведь надо собирать Россию, собирать русских!" Рассказывает, а  сама  думает:
"Ну что он, такой маленький, рыженький, может понимать в генофонде?" Он  ей,
казачке, сразу не показался. И точно! Слушал он, слушал про высокие материи,
а после спрашивает: "Ты сама-то за демократов или за коммунистов?" Олимпиада
тогда зло подумала, что начальник - пустой  человек,  и  вместо  России  его
волнует его кресло.
   Вы будете смеяться, но, несмотря  на  это,  удивительные  планы  большого
строительства начали воплощаться в  жизнь.  Коммуна  заложила  20  кирпичных
домов, построила  немаленький  ангар,  заставила  его  купленными  машинами,
тракторами  и  комбайнами.  Как  ни  странно,   поселенцы   построили   даже
водопровод, совершенно не свойственный русской деревне! А еще коммуна завела
собственный гвоздильный цех и швейную мастерскую по пошиву подушек, фартуков
и трусов. Я своими глазами видел, как бывшие беженки это все собственноручно
шьют. Ну просто передовой опыт, достойный повторения!
   Война компроматов в Ломовом
   Выхожу из цеха, теребя на груди фотокамеру, - а меня  уж  на  улице  ждет
народное возмущение.
   - А, опять врать приехали! Опять во всех газетах липа будет! -  причитает
усталый от жизни гражданин, небогато одетый, пенсионного возраста.
   - Липа? Да как вы смеете!
   - Липа - ну, Олимпиада у нее полное имя... Я хочу вам про нее  рассказать
полную правду!
   - Идите... - обреченно провожает меня Липа. - Послушайте, пусть отщепенцы
тоже скажут свое слово...
   Я пошел общаться с народом, а  Олимпиада,  глядя  на  забитый  синтепоном
склад, задумчиво проговорила:
   - А ну спалят? Как же мы тогда?
   Недовольный гражданин по имени Владимир Седюкевич между тем повел меня  к
себе в гости. Ему очень хотелось мне внушить, что живет он плохо, а виновата
в этом только Липа. Первая часть его замысла удалась. Я поверил,  что  живет
он неважно: что ж хорошего в строительном вагончике?  В  одной  половинке  -
самодельные нары, в другой - скупой односпальный диван. На столе в картонной
рваной коробке из-под русских  ботинок  пищат  обогретые  настольной  лампой
цыплята. Рядом ящик с мутным дрожащим телеэкраном, на котором сериал -  тоже
старый и дешевый. Прямо к вагончику пристроен сарай, в котором мычит  корова
- она дает молоко по 6 рублей за трехлитровую банку, и то еще попробуй тут в
глуши продай.
   - Что она сделала? Что сделала она для людей? - Седюкевич заговорил,  как
Данко, может, это школьная программа вдруг замкнула  в  его  усталом  мозгу;
правда, в отличие от Данко спрашивал он не с себя, но  с  других,  с  чужой,
посторонней женщины.
   - Ничего! - отвечает он сам себе. - Ну, кирпич  дала,  и  все.  -  Володя
возмущен до глубин души: - У меня договор - что за пять лет мне дом будет! А
нам построили только фундамент.
   Он несет мне пожелтевшие старые бумаги, в которых, как он  вроде  помнит,
ему письменно было пообещано счастье. Я их листаю и  внезапно  натыкаюсь  на
принципиальной важности вещь: построить, да, обещали, но нигде  не  сказано,
что бесплатно! А за деньги - пожалуйста, хоть Астану строй. Но  Володя  меня
не слушает, не хочет отвлекаться, ему надо срочно разоблачить Липу:
   - Куда делись два "Урала" и два "Днепра"?
   Несколько озадаченный размахом его претензий к бедной женщине,  я  смотрю
на него с опаской, но продолжение меня успокаивает:
   - И еще "КамАЗы", и трактора, и два прицепа? Куда все делось? Темный лес!
А денег сколько ушло! Множество  миллионов!  Из  ООН  даже  деньги  слали...
Кирпича себе забрала 120 кубов. Дом ее - самый большой тут! Гвоздильный  цех
разобрали и увезли. Сыну отдала  прицеп.  А  гуманитарную  помощь  куда  она
девает? - Из всего этого Володя сделал вывод: - Если б  я  знал,  что  такая
жизнь, я б ни за что из Казахстана не уехал.
   Суровый нерусский Казахстан уж забылся Володе, ему  теперь  хуже  всех  -
Липа:
   - Если б я там остался, мне б пенсию дали в 55 лет, а казахи без задержки
платят.
   - Почему ж в 55?
   - Так там же экологическая вредность. Правда, какая - не говорят... Забыл
еще сказать вот что про Липу: она цементу мне должна тонну семьсот.  Я  себе
купил, а ссыпать она мне велела в общую бочку и после  не  отдала...  И  еще
тонну 400 солярки должна. И денег 600 рублей. И трудовую мою.  Когда  ж  это
кончится?
   - А кредит почему ж вам не дали?
   - У меня доход ниже минимального, 200 рублей,  так  что  мне  не  положен
кредит... Но дом я все  равно  построил!  Пока,  правда,  без  отделки...  -
Отделка им тяжело дается. Коробку вроде все уже  осилили,  дом  снаружи  как
настоящий. Но это на самом деле только начало...
   Приходит женщина с тяжелыми от работы руками, на них взбухли вены  -  это
Марья Андреевна, Володина жена. Она тяжело садится на табуретку и  тоже  про
грустное:
   - Меня Липа посылала пододеяльники продавать.  Хорошая  работа!  А  потом
выгнала, говорит, что я документы украла. Я после этого лежала с  сердцем  в
больнице... Сейчас я повар детсада. Там, правда, зарплату не дают с ноября.
   Как вы понимаете, Володя и Марья Андреевна в такой обстановке  просто  не
могли находиться. Они обиделись на Липу и ушли из коммуны.
   Самое больное Седюкевичи мне сказали уж после всего:
   - А мы ж с ней являемся родственниками. Наш сын Сережа - Липин зять.  Так
он с нами теперь не знается...
   Да... Делили, делили деньги, считали, кто кому должен, и вот  что  вышло.
Не то что брат на брата, а даже мать - на сына...
   Между тем в вагончик Седюкевичей приходили все новые и новые  гости.  Они
сурово смотрели на меня и говорили:
   - Зачем Олимпиаду по ТВ показывают и в Думе? Напишите, чтоб никто к ей не
шел! А то вдруг еще к ней кто приедет? Что ж они, тоже будут  слезы  мотать,
как мы? Ей нужен поток: чем больше к ней едет  людей,  тем  больше  ей  дают
денег! Мы ехали сюда постоянно жить, а потом в уставе оказалось, что  это  -
перевалочная база для дальнейшего расселения  по  России.  Она  этот  бизнес
заранее придумала, точно еще в Алма-Ате...
   - А это все люди сами строят,  -  настаивали  беженцы,  разочарованные  в
бывшем харизматическом лидере, думая,  что  они  такие  одни.  -  Все  сами!
Мининковы, Пыпа, Яковлев, Мощеев,  Шамсиевы,  Клющева,  Шашлыков,  Кострица,
Якубовы. И Седюкевичи тоже сами, но у них пока только коробка готова. А она,
Липа, только себе построила и сестре.  И  еще,  правда,  помогла  Жидкову  и
Москалеву. Но без отделки, заметьте!
   Поругав  сперва  Липу,  люди  немного  успокаиваются   и   уже   спокойно
рассказывают про свою жизнь.
   - У нас в совхозе русскую школу  закрыли,  так  пришлось  перебираться  в
Алма-Ату. Там все было нормально с русским языком и со школой  был  порядок.
Жили, правда, в общежитии. Но на квартиру я был в очереди первый. А потом же
очередь отменили... Тогда корейцы и немцы поехали на свои родины, а мы -  на
свою. Я тут у Липы был каменщиком. А после работы еще развозил всем  воду  в
цистерне. Мой сосед Тремасов у нас уже не работал, но я и  ему  воды  завез.
По-человечески в этом ничего плохого нет. А  Липа  меня  за  это  палкой  по
голове... Правда, я ее тоже тяпкой по плечу. Но я не виноват, я ведь в таком
состоянии был, что ничего не соображал.
   Александр  Мощеев  еще  помнит,  что  в  прошлой  жизни  был  милицейским
сержантом. Как и Липа, отъезд он замыслил в 86-м.
   - Помните, что  тогда  было  в  Алма-Ате?  Побоище!  Машины  жгли,  плиты
разбивали на площади и кидали осколками, по Дому правительства  из  ракетниц
стреляли. Обкуренные были, пьяные... Теперь им там памятник стоит - пантера.
Три дня это продолжалось! Мы, милиция, не справились тогда своими дубинками.
Потом туда работяг привезли с предприятий, и они разобрались с этими...
   Ну а мы в Россию. Приехали сюда. Сначала  было  нормально,  а  потом  она
почувствовала власть и начала разделять и властвовать. Она как Мюллер, чужие
мысли выдает за свои. Одну женщину она  за  то  выгнала,  что  та  придумала
швейный цех открыть. И теперь вот шьет... А лесу куда делось  450  кубов?  -
внезапно вспоминает он.
   - Нет, все 470! - кричит Седюкевич, поправляет.
   Пришла Наталья Мининкова. И прямо с порога:
   - Если будет на фото мой дом и напишете, что она  помогла  строить,  я  с
вами судиться буду.
   Она - предприниматель! Так в селе Ломовом называют себя люди, которые  по
ночам шьют пододеяльники, утром продают, днем  сажают  картошку,  а  вечером
идут ночевать в сарай.
   Но шьет она отдельно от швейной мастерской.
   - Машинки швейные Липе дали для нас, но мы на своих  плохеньких  шьем.  И
автобус у нее "Мерседес", но она на нем только свое возит продавать, а  наше
не берет...
   Вы нам только помогите: сделайте, чтоб ей денег больше не давали! А?  Она
и гуманитарку получа