. Да, наше государство ничего нам не дало. А должно б! Но уж мы не
дождем...
   Что с новыми этими деньгами делать - еще не решила. Может, к сыну  съезжу
в Ленинград. Еще в Германию, конечно, неплохо бы съездить, - так не  возьмут
же нас туда.  Привезли  б  меня,  я  б  то  место  нашла,  где  конц-лагерь.
Посмотрела б, как там люди живут, - наверно, лучше, чем мы.
   День Победы как отмечаю? Сядем с сестрой и по рюмочке красненького. Песни
поем - "Ой цветет калина в поле у ручья". Наши песни, наши.

   Нина Литова:
   - К нам немцы пришли в октябре, это Нарофоминский район, деревня Литеево.
И сразу нас погнали. Догнали до Смоленска - пешком. Нет охоты  вспоминать...
(Руки у нее дрожат, когда рассказывает. - Прим. авт.).
   Потом - в Германию. На  сахарном  заводе...  Одни  дети  там  на  фабрике
работали. Привезут, бывало, свеклу, так мы  разгружали.  Уставали,  конечно,
придем с работы - и валимся на нары, разговаривать уж и неохота. А  я  умела
говорить. Даже переводила. Сейчас помню только  обрывки  каких-то  считалок:
"Haensel klein ging allein in  die  weiten  Weg  hinein".  Это  по-русски  -
"Маленький мальчик, иди гуляй..." (перевод верный. - Прим. авт.).
   Какие там витамины! Там, в  лагерях,  капусты  бросят  кочан,  сварят,  и
раздавали. Я старалась, маму спасала, я маленькая была, шустренькая,  где-то
убежишь, попросишь еды у  немцев  -  они  давали.  Бывало,  зайдешь,  а  там
забегаловка, закусочная - ну, дадут бутерброд. Спасла маму?  Спасла.  До  76
лет она дожила.
   Не все немцы такие вредные. Они ненавидели кого?  Ребят,  мужчин,  а  вот
таких маленьких девочек, как я, - жалели. Бывало, немец отпустит побираться,
иду по улице - трупы лежат. Еще, бывало, подойду,  документы  посмотрю.  Это
наши бойцы, пленные,  и  дети.  Особенно  маленьких  детей  они  уничтожали,
грудных. А потом они наоборот стали. Помню,  одна  знакомая  своего  ребенка
положила в снег - у нее еще четверо, не под силу ей было  прокормить  -  так
немец ей велел ребенка взять обратно: чтоб работник вырос.
   Бомбили нас американцы, спрятаться некуда. Брат умер в 68-м, в 35 лет,  -
бывало, как тревога, так у него... в туалет с расстройства. Это ужасно...
   Освобождали нас американцы. Американцев  там,  правда,  мало  было,  одни
негры. Целое лето они нас в своем  лагере  откармливали.  После  отправки  в
русский лагерь на 3 месяца, там нас проверяли. И маму спрашивали - вам  что,
мало показалось, что еще везете в Россию  немку?  Мама  заплакала,  какая  ж
немка, это моя дочь, так вот сложилась судьба... Там  весь  день  на  работе
по-немецки, а после упала и спишь,  я  забыла  русский.  Это  было  страшное
несчастье, что я не знала по-русски, все смеялися. Да и теперь... Я  соседке
рассказала, так теперь чуть к  ссоре,  так  она  меня  оскорбляет:  немецкая
подстилка, немецкая шлюха. Я даже в  соцзащиту  ходила  жаловалась...  Я  не
умела по-русски разговаривать, мне трудно было перестроиться. Я  стеснялась,
четыре класса кончила и бросила школу, осталась без образования...
   Что интересное было в Германии?  Конечно,  там  культурная  жизнь.  Режим
соблюдается дня, все питание там режимное, уборка у них чистая.  Культура  у
них очень хорошая. Нам до них не дожить, не добиться.  Я  вот  своих  ругаю.
Через нас москвичи едут на дачу, так мусор из окон выбрасывают. А там - нет,
там чистота-порядок, несмотря что была война, все следили.
   Я б туда съездила, да не хватает...
   В 95-м я получила первые немецкие деньги. Дали 3,5 миллиона - это мне  на
смерть; немцы прислали денег на смерть. Положила на книжку.  А  то  нас  все
обманывают... У нас теперь 6 миллионов  напополам  с  мужем.  И  пенсия  470
тысяч.
   А теперь - ну, еще дадут,  ну,  возьму  я  дойче  марки,  положу  их,  до
трудного  времени.  Что-то  ничего  не   двигается...   Сейчас   ведь   надо
рассчитывать на худшее, а не на лучшее.

   Тамара Котова:
   - Я хочу,  чтоб  вы  от  меня  услышали  самое  главное.  Можно?  Я  сама
жительница Белоруссии. Мне бы не сорваться, не заплакать, -  вы  тогда  меня
бейте, чтоб я не плакала. Можно?
   Когда фашисты пришли, я  был  взрослая,  комсомолка.  Нас  сразу  собрали
смотреть, и людей зарыли живьем на наших глазах (она быстро и тихо плачет  в
мятый платок, после успокаивается). Евреев зарыли.
   Мы ушли в лес. Я вышла замуж, и у меня ребенок был, два года. Муж активно
участвовал в партизанском движении, взрывы-подрывы, он  всегда  ходил.  И  я
очень часто ходила с ним. Мне очень хотелось, если что,  то  чтоб  и  я  там
погибла вместе с ним. Ну молодость, 17 лет, поймите.
   Помню, партизаны застряли в болоте, так немцы их не  стреляли,  а  кололи
штыками в спину, 18 человек закололи. Мы их закрывали простынками  льняными,
из деревни принесли, и хоронили сразу же.
   Однажды я вышла из леса и вижу - мама стоит, ей 42 года,  и  держит  сына
моего. Я к ним, меня полицай отгоняет. Так загнали их  в  сарай  и  на  моих
глазах сожгли, 170 человек. Я не помню ничего, только огонь и крики, это  же
мгновенье. (Дальше она рассказывает сбиваясь, ей не  хватает  воздуха.  Пять
или шесть фраз совсем не разобрать. - Прим. авт.)
   ...Нас погнали дальше. Проволока под током, овчарки...  Потом  в  вагоны,
там только стоять, если сядешь, затопчут. Кто плачет, кто есть просит,  кого
выкинули с вагона уже мертвого... Потом поезд  остановился,  взяли  шланг  и
через дырку провели его в вагон, дали воду. Нам кинули одну буханку хлеба на
всех... И вообще хотелось тогда умереть.
   Сварили нам суп из такой капусты кольраби - вы знаете, что это  такое?  -
пустой. И по  половничку,  по  очереди  чашку  подставляли.  Конечно,  очень
хотелось есть. Вы знаете, жажда покушать...
   Город Нойдам, возле Франкфурта-на-Одере. Я там была в  лагере,  барак  на
170 человек. Был таз, в котором 170 человек мылись по очереди.
   Ну что, обычные условия лагерные, вот как у нас  сейчас  держат  друг  на
дружке. Я ж слушаю информацию, мы ж не тупые люди, разбираемся.
   Вы знаете, я ненавижу то, что было. Почему сейчас возрождение  фашизма  в
России? Я ненавидела тех, кто пришел к нам убивать ни за  что.  А  сейчас  с
удовольствием я б поехала туда, где работала. Мне немецкая  женщина  кусочек
хлеба давала из кармана, иногда. А зимой она мне принесла -  как  их  сейчас
называют - колготки, так фабрикант не разрешил надеть.
   Я, конечно, не думала, что вернусь.
   И вот бой за город. Качаются ворота в лагере, и вот уже я обнимаю солдата
с бородой, и он говорил по-белорусски! Счастье же.
   И вот мне удалось из русского лагеря уехать домой. Встретила земляка,  из
моей деревни, он помог. Меня посадили в вагон,  в  поезд  с  ранеными.  Меня
сажали в окно, на  самый  верх,  где  чемоданы.  Там  было  заполнено,  одни
раненые, я ехала и никуда не вышла все время, пока ехала, не  опустилась  ни
разу вниз, нельзя было - и на полу лежали раненые. Мне подавали пить и есть,
но я не ела и не пила, а то ведь выйти нельзя.
   ...Я вышла только в Минске, меня покормили, я стояла плакала, потому  что
Минск был одни руины, одни столбы.
   А недавно я получила инфаркт - приехал муж, которого я не видела 51  год.
Приехал повидаться. Он вырос! Мы расстались, ему было 18, а теперь 75. Он на
две головы вырос! Я только нижнюю часть челюсти узнала. Он с другой женщиной
живет, откуда он знал, что я жива, в той суматохе.
   Я, как его увидела, потеряла сознание и ничего не помню.  Вот  -  восьмой
месяц пошел.
   Однажды я приехала в Минск, в общем вагоне, накопила своих  копеек.  Меня
там встречали хлебом-солью, я как увидала (рассказывает она сквозь  рыдания.
- Прим. авт.) и упала, и никуда не смогла съездить. Хотела повидать знакомых
на День Победы, но не получилось ничего. Врачи пришли, там народ-то  добрее,
меня кололи бесплатно целую неделю.
   А я в Белоруссии вышла замуж за солдата, мы прожили 36 лет.
   Моя радость - мои дочери. Если бы вы видели, какие они прекрасные...  Они
понимают мою боль. Они мне говорили - мама, держись. Для меня трагедией было
ехать получать от немцев деньги.
   Пенсию добавили чуть-чуть, стало 440.  Конечно,  хватает,  но  только  на
полмесяца, - я лекарства ведь покупаю. Я просила  на  лекарства  100  тысяч,
когда меня прооперировали. Но не дали мне денег в соцзащите, не  нашлось.  Я
пришла домой, поплакала. Ну, думаю, что делать, значит, нету.
   Питание сейчас лучше, чем у  немцев,  не  хочу  вас  обижать.  Питаюсь  я
хорошо. Можно я вам скажу, что я вчера кушала? Я встала утром, помазала чуть
маслом хлеб (мне много нельзя, холестерин в крови), выпила  чай.  И  сделала
салат из свеклы и морковки, помазала майонезом. А на обед  молочный  суп,  и
еще у меня есть три сосиски. Я не голодная.

   В  1994  году  Германия  начала  платить  компенсацию  гражданам  России,
"подвергшимся нацистским преследованиям".
   Всего она прислала миллиард марок - бывшим узникам немецких  концлагерей,
тюрем и гетто и тем, кого вывезли из СССР на  принудительные  работы.  Таких
нашлось чуть больше 274 тысяч. Каждому стартовая сумма - максимум 400  марок
и сверх того - по одной немецкой марке за каждый день  подневольной  работы.
То есть на человека в среднем приходится 1200 марок, максимум - 1600.
   В западных странах такие же бывшие узники получают  единовременно  по  10
000 DМ, и еще по 500 каждый месяц в виде прибавки к пенсии.  Бывалые  узники
объясняют это тем,  что  СССР,  в  отличие  от  других  стран,  от  немецких
компенсаций  узникам  отказался  дважды:  в  1953-м  (в  пользу   построения
коммунизма в Восточной Германии) и в 1977 году (в связи с построением в СССР
развитого социализма, который и сам способен удовлетворить все  возрастающие
потребности населения).
   ????????ЧАСТЬ V ???????
   Войны
   ГЛАВА 23
   Балканы
   НАТО учит нас жить
   Балканы - это богатая  восточная  сказка,  пересказанная  славянами.  Она
страшно притягательна. Юги - это как бы мы, но только  другие:  раскованные,
не перепачканные слякотью, не измученные  морозами  и  однообразным  дешевым
алкоголем.
   Синие горы в дымке, цветение абрикосов, нега  и  теплынь,  патриотические
девушки льнут к юношам призывного возраста, на дискотеках беззаботно  пляшут
под песни о родине, а там, гляди, и помирать, но не страшно -  вот  типичная
иностранная война. Русская война: снега, цинковая дедовщина, мечта  о  пайке
масла,  жалкая  политинформация,  разворованные  патроны  и  гнилые  сапоги,
одинокая холодная погибель. Нет, заграничная война куда симпатичней!

   Первые натовцы пришли в Македонию во время переговоров в Рамбуйе  как  бы
на всякий случай, их по-хорошему пустили сюда македонские  власти.  Поначалу
чужие солдатики даже ходили  в  город  на  дискотеки  -  до  тех  пор,  пока
пару-тройку из них сильно не помяли местные. А в американском посольстве  не
устроили небольшой погром.
   -  Мы  их  там  в  посольстве  изжарили,  -  хвастался  таксист.  Правда,
оказалось,  под  словом  "изжарили"  он  понимал  небольшой   пожар.   После
иностранным бойцам вечерами приходилось тосковать в своих палатках.
   И  с  дискотек  пропали  натовцы.   Там   пляшут   только   местные   под
патриотические  антинатовские  песни  типа  "Сербия,  о,  Сербия!".  А   вот
последний хит на музыку "Hotel California": "Hotel Macedonia such  a  lovely
place!" Смысл тут в сравнении страны с отелем. То есть приехали, погостили -
и валите! Как НАТО, так и беженцы.
   Многие спрошенные мной македонцы обижались:
   - Страна оккупирована! Каждая вторая машина на дороге - натовская...
   И точно, натовские машины с белой галочкой на  двери,  которая  смотрится
русской буквой "Л"  (у  которой  левая  ножка  короче  правой),  беспрерывно
сновали туда-сюда.
   Обилие камуфляжа сделало Македонию  похожей  на  русский  оптовый  рынок,
кишащий охранниками. Современный военный дизайн  решен  в  дачной,  рыбацкой
стилистике, и потому впечатление почти мирное.  Ну  разве  некоторые  детали
задевают глубоко: например, натовская привычка закатывать рукава (это ведь и
вам что-то напоминает?) и носить каску  посреди  мирного  города.  Будет  ли
нормальный человек  ни  с  того  ни  с  сего  посреди  мирного  гражданского
населения напяливать на голову душную железную кастрюлю?
   Очень тонкое впечатление: в пасхальное утро разбудили меня  не  колокола,
как можно было ожидать в праздник в православной  стране,  -  но  тарахтение
моторов. Я вышел на балкон: пара черных натовских вертолетов облетала город.
Нашли время, а? И еще деталь: в Чечне вертолеты летали низко,  предохраняясь
таким манером от пулеметной очереди снизу. А тут - высоко летают, как у себя
дома...
   Но, с другой стороны, если присмотришься к натовским солдатикам поближе -
они нестрашные! Деликатные, чистенькие,  сытые,  но  трезвые.  С  модельными
прическами, с усиками, с бородками, как у Дартаньяна. Вы таких  ребят  много
видели в Европе, они вам услужливо подносили, скажем, пиво...
   Единственный недостаток этих в целом симпатичных ребят в том, что на  них
чужая форма. И в эту форму уже переодеты армии 19  серьезных  стран,  и  все
плотнее к нам пристраиваются.
   Странное, должно быть, чувство - проснуться однажды утром в своей стране,
а вокруг чужие солдаты, и ты сам весь  штатский,  безоружный,  одним  словом
голый.
   - Но вы же сами их к себе пустили! - возражаю я македонцам.
   - Не мы, а наша власть... Влада люби НАТО, а люди - не...
   А как же люди?
   На русских это не распространяется.
   - Will you shoot the bastards?  -  с  дружеской  улыбкой  спрашивал  меня
портье в гостинице. И пояснял: - Пора урыть американцев!
   - Три ваши ракеты  -  и  нету  Америки!  -  уговаривал  меня  македонский
полицейский офицер, между прочим, госслужащий не самого низкого уровня.  Он,
сделав такое лицо, как будто заплачет сейчас от бессильной  злобы,  высказал
свое мнение об американцах в жанре нецензурной брани:
   - Пичка и матер педерска!
   Не знаю, есть ли в македонском языке выражение грубее.
   Не обученный языкам таксист изъяснял мне свои чаяния на языке жестов.
   - Русия! - сказал он, сжимая кулак. - Америка! - открыл ладонь.  А  после
кулаком хлопнул от души по ладони и спросил: - Когда?
   И денег не взял. Руку, дающую ему 100  динаров,  он  отвел  словами:  "Не
треба". Сказал на македонском, который в данном случае совершенно  совпал  с
украинским. Только вот я что-то  не  помню,  чтоб  меня  на  Украине  возили
бесплатно за то только, что я - репортер из  России.  Это,  кстати,  к  теме
братства. Уж кто сербам самые ближайшие и дорогие братья, так это македонцы.
   И что ж они, все как один?.. Не сказать.
   Ночь, центр македонской столицы Скопье. Народ расходится  с  дискотек.  Я
задумчиво смотрю на ребят призывного возраста, которые со своими  подружками
уходят в темноту, - причем не против НАТО партизанить, но предаваться мирным
восторгам любви. А в эти минуты  через  венгерскую  границу  пробираются  на
помощь братьям сербам, которых они отродясь в глаза не  видели  -  ну  кроме
Гойко Митича, - голодные русские добровольцы, имеющие при  себе  лишь  смену
белья да пять долларов на карманные расходы...
   -  Совести  у  них  нету!  -  возмущается  остановленный  мной  на  улице
македонец. - Как они смеют? НАТО своим солдатам  даже  овощи  и  воду  везет
самолетами из-за океана! Они своих фермеров обогащают, а  по  справедливости
должны  бы  у  македонских  крестьян  еду  покупать!  Да  это  подрыв  нашей
экономики!
   Я пытаюсь сочувствовать, но это  выходит  неубедительно,  -  ведь  минуту
назад этот же прохожий требовал от России  в  моем  лице  поставок  зенитных
ракет "СС-300".
   - Нашу экономику из-за них лихорадит! - продолжает он.  -  Хорошие  курвы
(так здесь ласково называют проституток. - Прим. авт.) стоили 40 долларов, а
НАТО взвинтило цены до 150. Плюс еще курвам давали бакшиш  (бонус.  -  Прим.
авт.) - ну, золото, кольца...
   - Так это ж вроде инвестиции, то есть положительный фактор для экономики?
   - Ага, положительный! После бомбежек Белграда этих негодяев не пускают  в
город! И такая важная отрасль сферы обслуживания загибается!
   - Ну и?..
   - Так пусть побольше русских добровольцев приедет! Им же  хорошо  платят!
Что, бесплатно? Да вы шутите! Так не бывает.
   Здесь читатель по своему выбору может поплакать или посмеяться.
   Чтоб узнать все и утомиться от бремени старшего брата, я там носил  майки
с русскими надписями. Старенькие дедушки-патриоты в  кабаке  тянули  меня  к
себе за стол, наливали и уговаривали:
   - НАТО - фашисты. Такое Гитлер делал - бомбил Белград.
   - Так что ж вы предлагаете?
   - Нужна третья мировая война.
   Я молча выпиваю рюмку ракии.
   - Поверь, другого выхода нет... - учат они меня с высоты своей мудрости.
   Я смотрю на дедушек. Они старые и пожелтевшие, как  те  журналы  за  49-й
год, которые я нашел на чердаке у своего  деда.  Там  писали  про  "кровавую
фашистскую собаку Тито". Сославшись на дела, улыбаюсь дедушкам и ухожу.
   Албанцы
   Лагерь беженцев - это территория, огороженная колючей проволокой. С двумя
линиями охраны. Снаружи - македонская полиция, внутри - НАТО.
   Беженцы живут в палатках. Их кормят консервами, молоком и  апельсинами  и
выдают документы на выезд в интересующие их страны.  В  основном  их  влечет
Германия.
   По-македонски беженцы называются бегалци, по-албански - рефуджят.
   Когда проводят военные учения, то беженцы там не учитываются  совершенно.
А тут, в Македонии, хватает настоящего реального военного  дерьма.  Война  -
это грязное дело. Не в смысле даже идеалов, а  -  реального  говна.  Которое
протухает, гниет и в целом производит жуткое впечатление.
   Среди всего этого  живут  люди.  Некоторые  соглашаются  разговаривать  с
иностранцами.
   Говорить с ними непросто: кто ж из нас знает по-албански? А из  них  мало
кто знает другие языки.
   Вот албанка. Ее зовут Чондреса. Я пытаюсь ее расспросить, как дело  было.
Она знает только свой экзотический язык и потому объясняет очень кратко:
   - Хаус - бух! Полиция - пу-пу!
   Все понятно. Печальная картина!
   Мустафа, бывший приштинский электрик, более многословен.  Он  говорит  на
ломаном французском - ездил во Францию на заработки. Этот немолодой  грузный
человек с турецкими усами рассказывает о своих злоключениях спокойно. Но ему
больно, что из дома его выгнали не чужие, незнакомые ему сербы,  а  товарищи
по работе, с которыми он жил душа в душу и выпил немало ракии.
   - Сербы, они... не парламентарни, - ругает своих недругов Мустафа  на  их
языке. Легко понять, что он имеет в виду - если не брать в  голову  расстрел
русского парламента... - А ты-то сам  откуда?  -  спрашивает  он  вдруг.  И,
узнав, что из России, срывается и кричит: - А, ты русский! Да вы, русские, с
сербами заодно, да вы сами как сербы! Не буду с тобой говорить! Уходи!
   Ухожу. Это его лагерь, он тут дома. Меня к себе не звал.
   Вот Хивзи, молодой албанец.
   - Ты почему ушел из Косово, из-за бомбежек?
   - Нет, это не  страшно!  -  Из  албанцев  эти  бомбежки  почти  никто  не
осуждает, они готовы рисковать жизнью, но чтоб сербов  таки  проучили.  -  Я
ушел, потому что сербы выгнали! Забирали деньги и выгоняли,  а  у  кого  нет
денег, тех расстреливали.
   - Ты сам видел, как расстреливали?
   - Нет, но мне ребята рассказывали...
   - Как кончить эту войну? - спрашиваю у албанца по имени Рамадан.
   - Время надо!
   - А бомбить надо?
   - Надо полгода. А потом сербы исправятся.
   Что касается детей косовских албанцев, то они в лагерях играют не  только
в мяч, но и в войну. В руках  -  деревянные  автоматы  с  надписями  NATO  -
Germany  -  UCK.   Последняя   аббревиатура   по-албански   означает   Армию
освобождения Косово.
   - Вырастем, будем убивать сербов! Они плохие! - объясняют мне  мальчишки.
Старшего зовут Севдайм, младшего - Астрид, оба из Приштины.
   Подходят дети постарше:
   - Надо, чтоб натовцы пошли в Косово и там воевали. На