я был хороший друг, Ивлев Александр, мы
год вместе прослужили. Однажды ночью нас  подняли  по  тревоге,  строимся  с
оружием - ясно, отправка. Списки зачитывают... Друга назвали,  а  меня  нет!
Для меня  это  была  трагедия.  Я  стал  упрашивать  комбата,  чтоб  и  меня
отправили. А тот отвечает: "Нет, Стремский, не пущу я тебя в Афган,  ты  мне
здесь нужен".
   А через полгода узнали, что я верующий. И  тот  же  комбат  меня  отослал
подальше от части - в пески между Учкызылом и  Термезом.  Нас  там  было  30
человек, все как бы штрафники. Мы там охраняли склады, а  что  в  них  -  не
знали. Однажды кто-то сорвал ржавый замок, мы заглянули в внутрь склада -  а
там пусто...
   Как меня разоблачили? Не мог я на Пасху не побывать в храме, ну и пошел в
самоволку. Особисты и выследили. Для них это было страшное открытие! Как  же
так, командир отделения, замкомвзвода, который  учит  солдат  воевать,  -  и
вдруг верующий! Коммунисты  нас  считали  ненадежными  людьми,  пацифистами,
притворщиками. Но мы же не баптисты, мы принимали  присягу!  Церковь  всегда
призывала к защите Отечества, к тому, чтоб  "душу  свою  положить  за  други
своя". Но коммунисты этого не понимали...
   В армии я понял, что путь мне только в семинарию.
   И вот тут было какое  чудо.  Мой  призыв,  1500  человек  из  Актюбинской
области, весь попал в Афганистан -  кроме  меня.  Из  них  погибло  там  500
человек... Если б я даже уцелел в Афганистане...  По  канонам,  если  кто-то
убил человека, даже на  войне,  то  нельзя  ему  быть  священником.  Потому,
наверное, меня Господь и хранил".
   И вот Николай, отбывши год послушником в храме, поехал сдавать экзамены в
семинарию. Конкурс, между прочим, 40 человек на место. Экзамены были  такие:
церковно-славянский  язык,  богослужебный  устав,  сочинение-экспромт   (ему
досталось жизнеописание  Иова).  Еще  проверили  музыкальные  способности  и
знание хотя бы 30 молитв. Самое  главное  было,  однако,  собеседование,  на
котором архиереи и архимандриты "всякие вопросы задавали искушающие".
   Николай поступил в семинарию и прилежно учился.
   А к концу учебы задумал жениться. Поскольку к тому времени уже понял, что
ему "подвиг монашества не под силу".
   Но где ж семинаристу знакомиться с девушками? Не идти же, в  самом  деле,
на дискотеку, переодевшись в штатское?
   - Нет... Я пошел к отцу Кириллу - он еще известен как  старец  Павлов,  в
Лавре продают кассеты с его  проповедями.  Говорю:  "Батюшка,  благословите,
имею желание семейной жизни, невеста нужна".  И  он  дал  мне  рекомендацию:
молиться надо, чтоб Господь послал невесту. Отец Наум, тоже старец в  Лавре,
советует в таких случаях 150 раз в день читать "Богородице, дево,  радуйся".
Вопрос ведь очень серьезный.
   Скоро отец Наум предложил мне рассмотреть несколько кандидатур.
   - Вы на внешность смотрели?
   - Конечно, мы же люди! Хотя мы, православные христиане,  больше  обращаем
внимания на внутреннее. Если душа заполнена не тем, чем надо, - не Богом, не
верой то красота обманчива. А для меня было важней, что  Галина  работала  в
мастерских,  иконы  писала.  Заведующий  мастерскими  ее  охарактеризовал  с
положительной стороны: работящая, спокойная. Насчет  семейной  жизни  у  нее
настроение было серьезное. Взгляды у нас у обоих, слава Богу,  христианские,
православные... Какую мне  хотелось  иметь  супругу,  Господь  мне  такую  и
послал.
   - Не зря вы молились 150 раз в день!
   - Нет, думаю, важней были молитвы старцев. А то некоторые говорят:  "Надо
полагаться на себя". Неправильно это... Ведь что  есть  человек  без  помощи
Божьей? Да ничто. На себя полагаться - это грех. Только на Бога.
   - Вы с вашей Галиной хоть целовались до свадьбы?
   - Ни в коем случае! До венчания нельзя! - убежденно и горячо объяснял мне
отец Николай. Он еще вспомнил случай:
   - Ехали мы как-то в электричке, из Москвы в Лавру, и я в беседе  за  руку
ее взял, так она выдернула руку! Мне стыдно стало, я покраснел. Казалось бы,
ну, за руку, ведь нам венчаться скоро... Но - нет!
   Такое дело...
   Обвенчались мы за Лаврой,  в  Ильинской  приходской  церкви.  После  пишу
прошение,  и  меня  рукополагают  в  дьяконы.  Дьякон  -  он  что?  Помогает
священнику  в  богослужении.  Он  ектиньи  говорит.   "Ми-и-ром   Го-о-споду
помо-о-лимся!" - напевает отец Николай. - Без дьякона тяжело служить; надо и
тайные молитвы читать, и ектиньи самому говорить.  Так  что  бывает,  что  и
паузы получаются. С дьяконом-то лучше!

   Николай ушел тогда на заочное и поехал с матушкой служить в  Оренбургскую
область - его позвал знакомый священник, отец Григорий. Потом  отец  Николай
получил свой приход. После объявления перестройки храмов много отстроили,  и
священников не хватало.
   - В 1990-м приехали с матушкой  в  Саракташ...  Сначала  тут  был  просто
молельный дом, а после отобранный властями храм  удалось  получить  обратно.
Стали его перестраивать. Где краски выпросим, где цемента. Никогда денег  не
хватало! Даже на заработную плату. Все в долг, все в долг. Занимали  деньги,
покупали дома по соседству, сносили - и на их месте строили, что нам  нужно:
в 90-м - воскресную школу, в 91-м - детский сад, в 92-м - начальную школу.
   А однажды некая бабка привела мне ребенка: "Батюшка, возьми!  У  меня  ни
сил нет, ни денег..." Приди, говорю, через неделю. Опять  пришла  -  еще  на
неделю перенес. Я хотел  проверить,  не  искушение  ли  это.  Но  она  очень
уверенно  говорила,  что  ребенок  должен  у  меня  жить.  Мы   с   матушкой
посоветовались и взяли ребенка. Потом еще трех сестер взяли, их мать с отцом
были лишены родительских прав. Из детдомов брали. Сначала больших,  а  потом
поняли, что со старшими тяжелей, у них уже твердые привычки. Стали маленьких
брать, поняли, что лучше сызмальства начинать воспитание...
   И вот сейчас у Стремских 40 детей, частью усыновленные, частью в опеке.
   Дом
   Проникшись уже издалека сильным уважением к отцу Николаю, который живет в
полном  соответствии  со  своей  благородной  философией,  я  еще  в  Москве
представил себе добротный дом, в котором проживает священник,  где  отдыхает
от трудов и из которого он захаживает в  сиротский  приют,  чтоб  иногда  на
досуге любить детей и заниматься также иной благотворительностью.
   Я не угадал.
   Большой дом Стремских оказался весь наполнен детьми. Он весь в  игрушках,
в велосипедах, в колготках, в байковых застиранных  рубашках,  в  криках,  в
соплях, в маленьких детских кроватях. Да и сами они, дети,  бегают,  орут  и
мешают, отвлекают от всего - за что ни возьмись. Вы легко  можете  домыслить
подробности этой роскоши человеческого общения.
   Мы сели с батюшкой на диван беседовать. Дети периодически забегали к  нам
по своим делам, но отец Николай их с тихой строгостью отваживал. Он сидел на
диване прямо и устало смотрел на меня своими спокойными  серыми  глазами.  У
отца Николая худое, бледное, изможденное лицо. Я, глядя  на  него,  думал  о
посте, молитвах, коротких часах сна, безденежье, огромном,  висящем  на  нем
долге  в  500  тысяч  новых  рублей,   хладнокровных   чиновниках,   далеком
государстве, которое слишком занято  своими  проблемами,  о  новых  сиротах,
которых уж некуда и не на что взять к себе...
   - То есть это что означает, что вот они тут, эти все дети?
   - Живут они здесь.
   - Как - все?
   - Нет, не все! Кого первого взяли, те живут. А  новых  чередуем.  Матушка
ведет график... Постоянно у нас живет... 23, по-моему. А 20 - чередуются.
   - А тут тоже с ними воспитательницы?
   - Нет, матушка со всеми занимается  одна.  Разве  только  со  стиркой  ей
помогает прачечная при храме.
   - Скажите, отец Николай! У вас свои-то родные дети есть?
   - Родные? Это в секрете держим.  Чтоб  не  травмировать  никого.  Родные,
усыновленные, в опеку взятые - для  меня  нет  разницы.  Фамилия  у  всех  -
Стремский пишется.
   - Сколько тут у вас комнат?
   Батюшка стал считать...
   - Раз, два, три четыре... Всего семь.
   Вроде много! А на 20 с лишним человек - не густо.
   Мы прошли с отцом Николаем по дому. Наверху самое  интересное  -  комната
матушки Галины. Она там работает в свободное от детей время:  она  ведь,  мы
знаем,  дипломированная  иконописица.  Там  висят   ее   работы,   и   такое
впечатление, будто я их где-то видел...
   Отец Николай мне все разъясняет:
   - По правилам иконописи положено брать старые иконы и с них  срисовывать.
Получив прежде на то,  разумеется,  благословение.  А  не  из  своей  головы
рисовать! Это только католики могут так, с живого человека срисовывать. Да и
у нас,  конечно,  есть  такие  самозванцы,  которые  не  имеют  элементарных
понятий, а берутся писать иконы...
   Посмотрев на правильные, срисованные с эталонов  иконы,  идем  дальше  по
дому.  Остальные  комнаты  уж  все  детские,  сплошной  такой  детский  сад.
Исключения, впрочем, есть, вот еще недетская территория:
   - Тут старшая живет, Настя, ей 12-й год. Так ей дали отдельную комнату.
   Комната площадью метра 4, ну, может, 4 с половиной. Кровать,  тумбочка...
Впрочем, больше ничего бы и не влезло.
   - Отец Николай! Вы что делаете в свободное время?
   - Да все то же... Детей воспитываем. Днем мы все в гимназии. Дети учатся,
я преподаю. Вечером тут собираемся. Беседы происходят... Все как  в  обычной
семье. Жизнь такая нам нравится, и в этом мы находим успокоение. Сейчас  вот
у них один вопрос - велик дай. А дай, так под машину попадет.  Значит,  надо
это организовывать, смотреть за ними... Одного еще можно выпустить, а восемь
велосипедов сразу - это что ж на дороге будет? - Такие штатские  размышления
не очень вяжутся с официальной, при серой рясе, наружностью батюшки.
   Он подумал и добавил:
   - Вот телевизор еще у нас. Хорошо, что антенна сломалась, а то дети б  не
удержались, смотрели бы. А без антенны - хорошо! Вот кино на  кассетах,  тут
разная тематика: хочешь про  паломничество,  хочешь  про  монастыри,  хочешь
проповеди. Все есть, даже про природу!
   - Отец Николай! Тут дети ваши мне говорят: да знаем мы эту  вашу  Москву,
бывали и не раз. Это они так сочиняют, для развития фантазии? Уж  тут  какие
турпоездки, в нищете-то...
   - В Москве? Были многие уже. Это у меня закон - когда я езжу на сессию (а
я учусь в духовной академии, заочно), то я беру с собой пару детей,  чередую
их, - почти все уже были. Думаю, вот всем вместе съездить в  Сергиев  Посад,
поклониться Сергию, нашему небесному покровителю - да денег нет...
   Дети в прошлой жизни
   Отец Николай рассказывает:
   - Дети у нас разных национальностей, мы на это не смотрим - и  казахи,  и
татары, и немцы. Но при крещении даем им русские имена. За те пять лет,  что
дети у нас, - это уже совершенно другие дети. Они к нам какие  попадают?  На
глазах у одного мальчика отчим зарубил бабушку  топором  -  голову  расколол
надвое! Отчим сидит, у мальчика испуг. Или вот Настя  рассказывала  -  ее  с
братом мать оставляла дома и не приходила домой по три, по четыре дня.  Дети
сидели голодные... У Насти теперь гастрит в тяжелой форме, как мы ее  взяли,
год рвоты у нее был, потом наладилось. А вот Параскеву взяли не  так  давно,
так мы с ней устали, она не выходит из больницы. Никак не  может  встать  на
ноги. Ослабленная! У нее и печень, и почки, и легкие - все  больное.  Может,
за лето удастся закалить.
   Матушка Галина напоминает:
   - Первое время у них все запасы были под матрасами. Поужинали,  пообедали
- и что не съели, под матрас. - Матушка  смеется  довольно,  поскольку  дело
прошлое и все хорошо кончилось. - А то они думали, что сегодня их накормили,
а завтра еще неизвестно как. Еле от этого отучили. Многие дети не знали, что
бывают такие вещи: колбаса, апельсин, банан. Им родители хлеба покупали, они
ели. С водой. А другой еды не знали.
   Отец Николай не смеется, он, как всегда, серьезен:
   - Отцы и матери их творили с сожителями разврат на глазах у детей. Многие
родители посылали детей воровать: "Иди куда хочешь, но еды принеси".  И  они
теперь рассказывают, что - воровали. Такие  бывают  страсти...  Вот  девочка
одна, ей года четыре было, так родной отец над ней издевался сильно. Брал за
ноги - брат ее старший рассказал - и бил ее об стену. Теперь у нее одно  ухо
не слышит. Ребенок инвалид на всю жизнь. И речь была неразвита... Но  теперь
стала поправляться в нормальных условиях. Пошла в первый класс -  не  смогла
учиться. Забрали из школы, через год отдали еще раз.
   Вот, видите, Варя - у нее  неправильные,  недоразвитые  пальцы  на  левой
руке. Из-за этого мать (она, кстати, врачом  работает)  от  нее  отказалась.
Хотя девочка нормальная, хорошо развивается. Она учится хорошо. Мы ее еще на
пианино научим. У таких еще больше рвения, кто чего лишится.
   По дороге из дома в храм мы с отцом  Николаем  проходим  мимо  забора,  к
которому прислонены гробовые крышки, их с десяток.
   - Это у нас гробы выставлены на просушку. Вот старушка  померла,  достали
гробы из сарая - а они плесенью покрылись... Стариков из  дому  выгоняют,  и
мы, кого можем, себе берем. Им главное, что уверенность есть:  и  отпоют,  и
похоронят по-людски.
   Отец проректор
   В обители развилась здоровая семейственность.
   Тут работает старенькая, ей 70, мама отца Николая - представьте себе,  на
ферме, доит коров. Брат - экономом,  ведет  все  хозяйство  и  латает  дыры.
Сестра - тут же, она монахиня. Отца тоже сюда привезли, он  умер  в  прошлом
году.
   Еще тут служит шурин отца Николая (брат его  жены  Галины)  -  тоже  отец
Николай, он дьякон, и еще в гимназии проректором.
   Проректору всего 30,  он  молодой,  порывистый,  увлеченный  своим  делом
человек.  (Такими  изображали,  например,  героических  геологов  в   старых
советских лентах.)
   Он худой, с редкой, совершенно дьяконской молодой бородкой, с  блестящими
глазами,  он  из  тех  спорщиков,  которые  не  заводятся  и  возражают  вам
снисходительно, с уверенностью, что правда все равно за ними, а  мы  уж  как
хотим.
   У  него  счастливое  лицо  человека,  который  видит  перед  собой  нечто
замечательное, скрытое от наших глаз. Он  нам  даже  как  будто  сочувствует
из-за того, что мы этого не можем увидеть.
   Я уж насмотрелся, как они там живут, в трудах и заботах. А бывает  у  них
тут весело?
   - Как же, бывает! - У него мечтательно затуманиваются глаза. - Вот  взять
престольный  праздник,  Семена  Верхотурского.  Духовенство   из   окрестных
деревень здесь, приезжает владыка митрополит, служится праздничная литургия,
все друг друга поздравляют. Беседы между собой. Духовенство - по сути  бойцы
одного фронта... Одни проблемы! Родные лица увидеть -  уже  праздник.  Потом
братская трапеза. Кто-то пошел  на  детсад  посмотреть,  кто-то  в  гимназию
заглянет, после дети концерт дают. К вечерку все разъезжаются.
   - А так сесть, выпить - можно?
   - Водки выпить - не возбраняется. Но не к лицу нам,  да  и  дети  кругом.
Допустимо это в домашнем кругу, чтоб не на виду.
   Пить мы с отцом проректором не стали. Мне даже как-то  неловко  было  ему
предлагать, несмотря на его терпимость, по крайней мере устную, к  предмету.
Я попытался поговорить с ним за жизнь на трезвую голову - и, как ни странно,
получилось, он откликнулся  и  долго  со  мной  обсуждал  абстрактные  вещи.
Впрочем, может, это оттого, что для него это была форма проповеди? И он меня
наставлял на путь истинный?
   О гордости он рассказал мне следующее:
   - Это же в первых главах Библии - когда Сатана пришел к Адаму и  говорит,
послушай, ты будешь как Бог. Только нарушь заповедь, прерви настоящий союз с
Богом, и ты будешь самозваный Бог.  Будешь  повелевать  морями  и  океанами,
летать по воздуху, испытывать  блаженнейшее  духовное  состояние.  Но  плата
будет - душа, которую потом отдашь. И дьявол ее так запросто не отпустит.
   Отец  проректор  мне  объяснял  еще  про  то,  что  православие  -  самое
правильное христианство, и что Русь - святая.
   - А отчего ж тогда жизнь у нас тут не задается? - спросил я.
   Отец проректор ничуть не смутился:
   - Господь бьет того сына, которого принимает. Значит, Бог  любит  Россию,
раз шлет ей испытания! Она очищается...
   -  Да  как  же  это  так?  Вы,  может,  отец  Николай,   все-таки   того,
преувеличиваете?
   - Ничуть! Вот известно же, что была объявлена  безбожная  пятилетка,  это
1937-1942  годы.  К  42-му  планировали  закрыть  последний  храм  и   убить
последнего священника. И Бог,  любящий  Россию,  послал  ей  беду.  Началась
война, и люди забыли, что собирались воевать с Богом, и начали  молиться.  В
1942-м,  к  концу  той  пятилетки,  храмы  открывались  один  за  другим,  а
священников выпускали из тюрем.
   - Вы можете мне  привести  другие  примеры  христианской  любви  -  кроме
Стремского?
   - Да  сколько  угодно!  Читайте  жития  святых,  там  полно  убедительных
примеров.
   - Нет, мне бы про живых людей.
   - Э, нет. С христианской точки зрения  -  неэтично  ставить  в  пример  и
обсуждать людей, которые еще живы. Потому что не знаешь, упадут  они  завтра
или возвысятся, - терпеливо разъяснял  мне  отец  проректор.  -  Надо  брать
пример с тех, кто заведомо  достиг  Царства  Небесного,  то  есть  из  жизни
святых.
   Гимназия
   Главное в работе проректора - приспособить учебную программу к вере. Отец
проректор рассказывает:
   - Вот учебник для 5 класса. Там нарисован страшный дикий  неандерталец  и
написано: "Это - первый человек". Но ведь это ложь! Дети  из  Библии  знают,
что первый человек Адам был совершеннейшее существо, созданное по  образу  и
подобию Божию, его разум был светел, а воля добра.
   Детей зачем-то заставляют читать сказки про  Бабу  Ягу,  которые  внушают
ужас и отвращение. А мы взамен читаем из книги "Зорьки весенние", это  серия
"Библиотечка православной семьи". Там собраны добрые сказки.
   Например - там есть прекрасная сказка про мельничный жернов.
   Сказка про жернов
   Жернов роптал, что ему приходится слишком много молоть.  А  потом  пришла
засуха. Он обрадовался - наконец-то мне меньше работы. Хорошо, буду лежать и
отдыхать и меньше изотрусь.
   Но работы вовсе не было, жернов забеспокоился.
   В конце сказки на мельницу зашли переночевать старик с двумя внучками. Он
нашли там корочку хлебца. И жернов увидел, как  дети  пытались  поделить  ее
так, чтоб другому досталось больше. Они так скармливали это друг другу,  там
очень  трогательно  описано,  как  дети-сироты  кормили  своего  дедушку.  И
каменный жернов прослезился - да лучше бы мне  было  истереться  в  порошок,
только чтоб помочь этим людям!

   - Это с такой русской  душой  описано...  С  такой  широтой  чувств,  что
невозможно это читать без слез! - умиляется отец Николай. - Я давал читать и
старикам и детям -  все  рыдают.  Вот  как  рождается  в  душе  естественная
потребность любви. А  чему  учит,  например,  языческая  сказка  про  Кощея?
Безумству...
   В программе по литературе для 6 класса мы сокращаем  басни,  которых  там
слишком много. И добавляем Пришвина,  Пушкина,  Есенина  (мы  придерживаемся
версии, что последний был убит - а не  повесился).  Еще  -  Лесков,  Шмелев,
разумеется, Достоевский. Он ведь наиболее  близкий  к  церкви  писатель!  Он
говорил, что русский человек без православия - дрянь, Россия  без  Христа  -
хаос и всеобщее совокупление. Кажется, это из "Бесов" (ударение он ставит на
втором слоге. - Прим. авт.).
   Много лжи в светских школах... Вот якобы Бруно был сожжен за утверждение,
что Земля круглая. А между тем впервые об округлости Земли  было  сказано  в
Библии: "Утверждей на воздухе круг Земли". Иоанн Златоуст это  комментировал
так: "Итак, видишь ли из этого, что глупы языческие  мудрецы,  утверждающие,
что Земля стоит на китах и на трех свиньях? Видишь ли из сего, что  Земля  -
шар?" Это, кстати, было сказано в IV веке!
   А как в светских школах преподается история религии? Вот, говорят,  дети,
послушайте пр