ких ценах?
   - Ну, какие были. С 1990 года. То есть новыми 1200 тысяч.
   - То  есть  без  учета  инфляции,  без  перевода  в  доллары,  вы  просто
прибавляли, и все?
   - Ну да...
   Я не финансист и для меня это все равно что градусы прибавлять к граммам.
   - Грабительский процент! - продолжает фермер. - Я не пойму: они  что,  из
меня сделали раба? Я что ж, должен на  них  работать?  Дети,  у  меня  трое,
хотели на ферме работать, так я не пустил: не хочу их отдавать в рабство.
   - А кто ж давал кредит под 200 процентов и когда?
   - Да банки давали. Это еще в 1993-м.
   Ага! А отдавать в 94-м - если мне не изменяет память,  инфляция  была  на
уровне 1000 процентов...
   - Та-а-ак... Ну а сейчас какие у вас народные чаяния?
   - Да вот хочу 100 тонн мяса производить. На это мне нужен кредит 700  000
рублей новыми под 15 годовых.
   - Это сколько ж? - пересчитываю я. - Ну грубо 50 тыщ долларов?
   - Нет, не хочу долларов, мне рублями.
   Иными словами, добровольцы, болеющие душой за родную землю, могут  сейчас
скинуться, продать 50 000 долларов в обменном пункте,  отдать  кормильцу,  а
через год получить чемодан рублей и в том же обменном пункте купить  обратно
долларов - ну сколько? - тыщ 30? Тогда проще подарить ему эти 20 000  сразу,
и забыть про них, и не морочить себе голову... С одной стороны, ему  честный
кредит вроде и не нужен. А с другой - хлеб и  картошка  к  доллару  ведь  не
привязаны, так?
   Между тем фермер Косоусов продолжает обличать систему:
   - Мы производим 1000 тонн овощей,  кормим  школы  и  войсковые  части!  А
государство нам не помогает. Вот американское правительство  своего  фермера
поддерживает!
   Каждый думает, что другим все досталось  даром.  И  мне  захотелось  хоть
добрым словом помочь хорошему работящему человеку:
   - Да вы как  сыр  в  масле  катаетесь  против  американских-то  фермеров!
Постыдились бы с ними сравниваться... - говорю. - Им же надо  было  на  свои
деньги снарядить фургон, доехать до Дикого Запада, застрелить тыщу бандитов,
а там на месте отнять  у  индейцев  землю,  30  лет  вести  войну  с  дикими
племенами, снимать скальпы, спать с заряженным ружьем, и все  равно  команчи
перережут половину фермеров и сожгут почти весь урожай... А вы -  пришли  на
готовое, земля ничейная, у вас тут ни одного индейца  -  и  ноете:  ах,  ах,
процент высокий по кредиту!
   Он чешет затылок и поправляет бейсболку:
   - Так это когда было! Сейчас-то у них по-другому...
   - Ну да, куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Вы ждете, что вам все
на  блюдечке  принесут.  А  американские  граждане   себе   сами   построили
государство. И президентов не ленились поправлять - сначала из  винтовки,  а
после, как перевоспитали, так простого импичмента стало хватать.  Теперь  по
струнке ходят. А вы, русские фермеры, хоть одного застрелили президента? Так
кто ж с вами будет считаться? Молчите, скромней вам надо быть...
   Крыть нечем, фермер Косоусов точно не снял ни одного скальпа,  ни  одного
президента не завалил и вообще забыл, где там у него на антресолях  валяется
ружье. Он вздыхает и перестает жаловаться на жизнь: кажется, мне удалось его
немножко подбодрить. Он признается:
   - Честно говоря, я рад, что не бросил, как вон многие. Прихожу, смотрю  -
это мое. Это сделано для дела. Ведь приятно же! А с долгами  -  рассчитаюсь,
вот продам овощи - и рассчитаюсь.
   И, улыбаясь, с сияющим видом идет мне показывать свой дом: два этажа, 200
с лишним метров площади.
   - Лиственница! 674 бруса ушло, 20 на 20 сантиметров. С БАМа вез. Так один
брус 6 человек не могли поднять! Это - на века...
   Вот-вот. Американским фермерам в принципе такой стройматериал не поднять,
у них щитовые дома, обитые пластиковым сайдингом под дерево. Дышать нечем.
   А у  Косоусова  дом  замечательный.  Все  удобства,  высоченные  потолки,
огромная кухня. А там, в ней, накрытый стол со "Смирновской", с окороками  и
семгами, дай Бог всякому, и с личной картошкой со своих 35 гектаров.  Тут-то
мы досрочно и провожали тот год.
   Отец   русских   фермеров   Башмачников   выпил   рюмочку   "Смирновской"
расчувствовался.
   - Фермеры - лучшие люди страны, наш золотой запас! Я вот  что  скажу:  от
таких мужиков надо брать семя и с их помощью поднимать нацию!
   Но  за  столом  у  нас  случился  решительный  противник   искусственного
осеменения - знатный дмитровский  фермер  Валерий  Соловьев.  Он  у  себя  в
хозяйстве такого не допускает, хотя метод, конечно, и передовой, и  дешевый,
- но для живых существ вредный.
   - Это все неестественно -  искусственное  осеменение,  фондовые  рынки  и
прочее... Ближе надо к природе быть! А там без обмана...
   И потому Соловьев идет  на  дополнительные  расходы  и  держит  племенных
производителей.  Он  захотел  их  нам  показать  непременно   и   повез-таки
показывать. Не то чтобы он выпивши хорохорился, нет -  я-то  видел,  как  он
себе "Боржому" подливал. А еще всех подзуживал: пейте по полной, что  ж  мы,
не русские люди? Но все правильно, если крестьянин не хитрый, толку от  него
не жди.
   Ну, привез он нас.
   Над фермой Соловьева, надо вам сказать, реет российский  триколор.  Сразу
непонятно, с чего бы это.
   - В Америке вешают везде свой флаг, вот и я решил! Правда, мне сначала не
разрешал глава сельской администрации.
   - Что так?
   - А, говорит, Конституцию нарушаешь - по ней так флаг положено вывешивать
только на сельсоветах и иных  полезных  учреждениях,  а  про  ферму  там  не
сказано...
   - Ну и?
   - Так я в Кремле на совещании у самого Черномырдина письменное разрешение
получил!
   Правда,  разрешение  потерялось,  но  глава  района   Гаврилов,   который
Соловьеву на слово верит, с его слов черномырдинскую  визу  подтверждает.  И
нижестоящему сельскому  голове  приходится  терпеть  нарушение  Конституции;
впрочем, у нас с ней нигде особенно не церемонятся.
   И  вот  Соловьев  показывает  нам  своих  производителей.  Это  оказались
страшного размера убийственные быки, каких я даже на памплонской корриде  не
видел, и здоровенный, как бык на коротких ногах,  300-килограммовый  хряк  с
мордой сантиметров 60 в диаметре. Рассматривая эту страшную морду с любовью,
Соловьев говорил:
   - Вся надежда у меня на Бориса Николаевича! Вот  только  менять  его  уже
пора.
   - Так ему вроде до 2000-го?
   - До 2000-го незачем его держать, он испортит все.
   Мне  стало  неловко;  это  же  я  час  назад  призывал  быть  построже  с
президентами, по примеру американцев. И зачем, спрашивается, я влез? И  ведь
это не первый раз после стакана... Зачем я вообще пил?
   Соловьев продолжал решительно:
   - Надо раньше менять! Все из-за его дочек. А то иначе  в  следующем  году
его дочки под него пойдут, и пропала вся селекция...
   Гости вздохнули с облегчением, осознав, что  Борисом  Николаевичем  зовут
этого прекрасного хряка английской белой породы. А один так даже и сказал:
   - Ну президенту не должно быть обидно, что такого могучего  производителя
в его честь назвали!
   Соловьев показывает дальше: земли 20 гектаров, дойное стадо в  15  коров,
шесть тракторов, шесть автомобилей... Пруды с рыбой...
   - А надои какие?
   - Ага, прям щас я тебе цифры скажу и про деньги все выложу. И  сейчас  же
налоговая инспекция прискачет, а за ней и бандиты. Спасибо, меня и  так  уже
два раза жгли! Так пришлось все дерево менять на кирпич, видишь, вся техника
в кирпичных гаражах. Нет, прибыль ни один фермер никогда не  говорит!  Да  и
как ее считать? Все внутри хозяйства крутится...
   - Так и что бандиты?
   - Что, что... В ФСБ я обращался. Бандиты уж полгода как не приходят...
   Настало время рассказать предысторию фермерской жизни Соловьева.
   - Мы с Поволжья, - говорит он.  -  Как  засуха,  так  мы,  дети,  колоски
собирали, крапиву сушили, тростник по речкам заготавливали.  Тростник  потом
перемалывали, муки немного подсыпали и пекли лепешки. Городские  люди-то  не
знают... Это в 60-е, после смерти Сталина.
   Его жена Таисия добавляет:
   - Хрущев натворил делов, когда стал забирать коров со двора  -  так  люди
пухли с голода. Про это уже забыли... А старики и маленькие дети погибали. В
60-е годы, не в 30-е! Они жили в деревнях скотиной, а в  колхозе  ничего  не
давали, только в конце года пару мешков зерна дадут.
   Далее работа в совхозе, это уже Подмосковье.
   - Думали, совхоз станет крепче, заживем хорошо.  Но  толку  не  было!  Те
тащат, эти тащат...
   Ну и отделились от совхоза. Дело было в 1991-м. На книжке - 10 000.
   - Пропали?
   - Еще раз объясняю - у нормальных людей деньги не пропадают.  Мы  на  них
купили 5 коров. Деньги у всех пропали, а коровы у нас остались.
   Потом в 1992-м получили 25 миллионов из "силаевского"  миллиарда,  это  в
мае, под 8 процентов. На эти деньги построили коровник к  зиме.  Еще  успели
получить под 18 процентов 75 миллионов. Это зимой, с 1992-го на 1993-й.
   - А отдавать-то было выгодно, в инфляцию!
   - Выгодно. А как после взяли 180 миллионов под 183 процента, так  чуть  с
ума не сошли. Это уже были 1993 -  1994  годы.  Но  реконструкцию  коровника
доделали. Нам повезло!
   "Ага, вот они на чем поднялись - на  инфляции!"  -  воскликнут  городские
монетаристы. Да, на инфляции. Как, например, те же банки. И где те банки?  А
фермы - вот они. И  коровники  не  лопнули,  и  трактора  не  уменьшились  в
размерах, и курс гектара к доллару прежний.
   Ладно, это дело прошлое, но сейчас, может, пора уже  фермеров  придавить,
пусть делятся? А то все бедствуют, а они жируют? Но если  сейчас  у  фермера
Соловьева пустая, без зубов, верхняя челюсть, а сам  он  с  женой,  с  тремя
сыновьями, тремя невестками и тремя  внуками  живет  в  трехкомнатном  доме,
который еще совхоз дал - то куда  он  еще  рухнет,  если  его  дополнительно
поприжать и еще  что-нибудь  отнять?  В  Москву  приедет  и  будет  в  метро
побираться? Не знаю...
   И вот эти беззубые работники ютятся по 4 человека в комнате, экономят  на
здоровье, а покупают трактора и щебень для дороги и строят новые  коровники,
то есть вкладывают последнее в средства производства!
   Мимо проходит Костя Соловьев, старший сын, тонкий и задумчивый, с  усами,
в американской одеже - майке с текстом  "Follow  me",  выглядит  совершенным
денди, изысканным гусаром, но уж никак не человеком от сохи  -  несмотря  на
галоши поверх носков. Но фотографироваться, позировать не желает: "Зачем же,
когда я весь в говне". И это вместо привычных фермерских рассуждений  насчет
родной  земли,  чувства  хозяина   и   нечеловеческой   любви   к   толстым,
неповоротливым коровам! Жизнь...
   - Да, домик у вас скудный... А это чьи такие замечательные кирпичные дома
- вон два этажа, а вон три?
   - Что, интересно? Так пойдите сами и спросите, а я не хочу связываться...
Меня  и  районное  начальство  спрашивает,  кто  ж  тут  у  вас  так  богато
построился? А то оно само не знает, кому землю отводит.
   Да,  впечатлительный  человек  способен   заплакать,   глядя   на   этого
отечественного производителя. Которого все же поддерживают.
   - В мае 98-го пошел я  в  крестьянский  банк  -  СБС-Агро  -  и  прошу  у
Александра Павловича кредит 2 миллиона новыми. Надо коровник достроить и цех
по переработке молока. Пожалуйста, говорит, бери. Только в конце года отдай.
И заложи имущества на 6 миллионов. А у меня его всего-то на  3  миллиона!  Я
ему говорю - ну вы тогда ищите где-нибудь на Западе людей под такие условия,
там ведь побогаче народ.
   Или, допустим, правительство с законами. Построил я дорогу, а  у  меня  с
потраченных денег взяли налог, как с прибыли. И вроде все честно...
   Встревает Таисия, фермерская жена:
   - Как наше правительство к нам, так я б отсюда уехала. Ихнее  для  людей,
оно своих ценит, а наше живет только для себя. Я б уехала, вот только  ихний
язык не знаю, вот в чем дело...
   Речь о том, что одна из множества иностранных делегаций, которые тут  уже
рассматривали достижения российской власти в помощи мелкому бизнесу, позвала
семью жить  в  Голландию.  Таисия  поначалу  всерьез  засобиралась,  но  вот
передумала. Хотя за границей ничего страшного они не увидели, хотя бывали  у
тамошних фермеров: хозяин - в Америке, хозяйка - в Англии, старший сын  -  в
Германии.
   Кроме банкиров и  правительства  заботу  об  отечественном  производителе
проявляют и простые русские люди.
   - А воруют как! Машины раскурочивали, трактора разбирали,  плуги  тащили,
ворошилки. Ночью слышишь - лезут. Выйдешь... Никого. Ложишься спать -  опять
лезут. Картошка была, так полоса, что у леса, - осенью смотришь,  как  будто
не сажали. Грибники идут и копают - не будешь же каждого проверять.  А  даже
захватишь - говорят: что тебе, жалко? Вон у тебя сколько!
   - А может, пропади оно пропадом? Пойти обратно в колхоз, жить спокойно, и
пусть себе воруют, а?
   - Ты знаешь, разговаривал я с Зюгановым. Я  же  в  аграрной  партии  (мне
другие неизвестны, которые защищали бы сельскохозяйственного производителя),
а она ведь в блоке с КПРФ, так я и пошел познакомиться с  союзником.  Я  ему
сказал:  "Если  вы,  придя  к  власти,  начнете  строительство   коммунизма,
национализацию, передел, то никто вам ничего  не  отдаст.  Я  до  последнего
патрона буду защищать  свое  добро,  автомат  у  меня  есть.  Я  даже  пушку
сорокапятку заберу от музея Дмитровского..."
   - Какой такой автомат?
   - Ну, дробовик такой пятизарядный, автоматический...
   - Так, а Зюганов что говорит?
   - Он говорит: "Не, которые работают, мы тех не тронем".
   Пока мы ведем беседу,  к  воротам  подъехала  "Ауди-80"  в  замечательном
состоянии. Не бандиты ли, часом? Ан нет - местный батюшка, отец Ростислав из
церкви  Покрова  Божьей  Матери  в  Орудьеве.  Он  тут  полгода,  попал   по
распределению. Они с симпатичной матушкой веселого светского  вида  приехали
за молоком.
   - Окормляемся здесь... Валерий нам помогает сильно.
   - А что у вас с кризисом?
   - Все дорожает... Но я не могу по совести цены поднимать. Хотя это в моей
власти. Все у меня как было, как была самая  дешевая  свечка  рубль,  так  и
стоит. Крестить - по-прежнему 100 рублей...
   - Так надо понимать, что дефолт - это Божье наказание, верно?
   - Есть песнопение, во время Великого поста поют: "На реках  вавилонских".
Это плач евреев, воспоминание о том, как раньше жили  хорошо,  а  после  они
пожали от греха своего и каются... А теперь мы - как многие считают - второй
богоизбранный народ. Видимо, и нас Господь, любя, наказывает за прегрешения,
за отступничество! За то, что люди поклонились золотому тельцу, вместо  Бога
доллар поставили во главу угла...
   Отец Ростислав вздыхает:
   - Наказывает нас, но не оставляет. Пока не покаемся, эти все скорби будут
продолжаться.
   Соловьев выслушивает батюшку, который ему вполне  годится  в  сыновья,  с
почтением и с ним не спорит. При том, что он, судя по  всему,  явно  избежал
Божьей кары. Поскольку золотому тельцу не  поклонялся,  а  зарабатывал  хлеб
свой как положено, в поте  лица,  являясь  отечественным  производителем.  И
призывы каяться к себе вроде не относит - во всяком случае, отцу  Ростиславу
пока что не удается его зазвать в храм.
   Батюшка с матушкой садятся в "Ауди" и уезжают...
   И только тогда Соловьев говорит, как бы отвечая юному батюшке:
   - А год все-таки хороший был!  Увеличилось  поголовье  крупного  рогатого
скота (это как цитата из забытой прошлой жизни) - с 50 до 65 голов. Нашел  я
новый рынок сбыта молока - дачному кооперативу  МВД.  Возим  туда  на  новой
машине, я как раз подарок от Черномырдина получил - "Газель" с тентом. -  Он
спохватывается: - А у вас там, говорят, совсем  тяжело  в  Москве?  Ну,  как
станет совсем плохо, приезжайте ко мне, накормлю...
   ГЛАВА 3
   Казаки
   Казаки гонят немецких инвесторов
   Большому перелому - миллион тонн кубанского гипса
   Наши власти говорят, что хотят иностранных инвестиций. А наша  публика  -
хочет? Пустит ли она вообще инвесторов к себе, ее спросили?
   Вот немецкие инвесторы (фирма "Кнауф") купили в Краснодарском крае  фирму
и стали выпускать стройматериалы на экспорт. А местные казаки немцев выгнали
- решили, что не следует продавать родину, тем более по дешевке. Арбитражные
суды разных инстанций подтверждали:  немцы  все  купили  честно.  Но  казаки
остались при своем мнении.
   Немцы дошли до Кавказа
   Похоже, в Псебае произошло вот что: отделился он от Российской Федерации.
И остановил на своей территории  действие  российских  законов  -  на  благо
народа. Разные там суды, их решения, закон об акционерных обществах,  еще  о
чем-нибудь - все теперь лишнее...
   Мы сидим с Берндом Хоффманом, начальником восточного отдела  "Кнауфа",  в
кабинете на 3 этаже офиса гипсокомбината. Их, хозяев,  больше  никуда  и  не
пускают. Ну, еще разве что в туалет.
   - Что же получается - тут останавливают действие российских законов, и вы
на  свои  немецкие  деньги  нанимаете  ландскнехтов  в  Москве  и  пытаетесь
восстановить законность?
   Я имею в виду частных охранников, которых он нанял.
   Он смеется.
   - Вы тут как бы такой анти-Маркс?
   Смеется еще громче. Хоффман - веселый человек. Его за  это  даже  в  68-м
выгнали из института. Он приехал из ГДР в Ленинград учиться на оптика, ну  и
в свободное время учредил с приятелями общество любителей выпить. Совершенно
явное проявление мелкобуржуазности! Тем более на фоне студенческих  волнений
во Франции; кстати, и в Польше тогда  студенты  пошаливали,  о  чем  не  так
широко известно. И вот коммунистические восточные немцы, выслуживаясь  перед
советскими товарищами, отозвали  пятикурсника,  без  пяти  минут  дипломника
домой, -  и  всю  жизнь  потом  эту  мелкобуржуазность  ему  припоминали.  И
дослужиться выше зама по снабжению у  Хоффмана  не  получилось.  Зато  после
89-го он пошел в гору - занимался  приватизацией  социалистических  заводов,
переделкой их под рынок, в чем сильно преуспел. И размах дела  его  увлекал.
Вот он и занялся Россией. Тут уже 11 разных заводов делают стройматериалы  с
немецким, "Кнауфа", участием - от Питера, Тульской области и Дзержинска  под
Нижним Новгородом до Казани. Они на  этих  заводах  имеют  до  99  процентов
акций. И никто не обижался на это, пока не напоролись на Псебай.
   Сначала у них был совсем тонкий пакет, 17 процентов, потом он  постепенно
утолщался, и после вливания в завод 1 миллиона 200 тысяч марок превратился в
контрольный. Это было в декабре 95-го. И тогда  немцы  захотели  вникнуть  в
финансовую отчетность. Больше всего их волновали нормы расхода  гипса  -  уж
слишком высокие, то есть, выражаясь по-русски, похоже было  на  воровство  и
черный нал.
   Вот в этот самый момент немцев и выгнали.
   - Как же так?! -  удивляется  Хоффман.  -  Я  слышал,  что  раньше  краем
руководил видный борец с коррупцией геноссе Андропов. И вдруг такое...  Что,
что? Наоборот, Медунов? А Андропов его со скандалом  уволил?  Что,  что  тут
творилось? Мы этого не знали... - бледнеет Хоффман.
   А поздно! Отступать некуда. Деньги  по  меркам  фирмы  пока  что  вложены
небольшие, но тут репутация! Никак нельзя уйти. Потому что  все  привыкли  -
где "Кнауф", там успех, победа, и иначе быть не может.
   И вот Хоффман, менеджер высокого ранга, не мальчик уже в  свои  54  года,
состоятельный, между прочим, человек, живет в этом бедном  советском  офисе.
Он ест тут колбасу и сало, закупленные на местном рынке, пьет кубанское пиво
и даже спит на надувном матрасе на полу. По уровню аскетизма и антисанитарии
это   смутно   напоминает   ефрейтору   запаса    Хоффману    действительную
мотострелковую молодость... Нет, в войсках у него было даже больше комфорта,
потому что он дружил с офицерами и ходил с ними в кабаки и там ел горячее.
   Хоффману кажется, что присутствие немца даже важнее, чем  охранная  фирма
"Оскорд", и еще одна московская фирма -  "Пантан",  и  местные  милиционеры,
которые все дежу