сь в закорючках. И каждому полагалось знать, что эти
закорючки  значат.  Мистер  Доэрти говорит, что в древние времена все, когда
были  маленькие,  учили эти закорючки --  как их  рисовать и расшифровывать.
Рисовать  закорючки  --  это  называ­ется  "писать",   а  расшифровывать  --
называлось  "чи­тать".  Он  говорит, что  были  еще и  другие закорючки  для
каждого слова и  когда-то  этими закорючками писали  книги.  Он  сказал, что
такие книги есть в музеях и, если мне захочется, я могу пойти посмотреть. Он
сказал, если я хочу стать настоящим программистом, мне нуж­но хорошо изучить
всю историю компьютеров, вот поэтому-то он и показывает мне свою коллекцию.
     Никколо задумчиво нахмурился и спросил:
     -- Значит,  выходит,  каждому  приходилось учить  все  эти  закорючки и
запоминать их? Это правда или ты придумал?
     -- Да  нет  же,  чистая  правда,  говорю тебе!  Вот  смо­три, это будет
"один"...  -- И он провел в воздухе указательным пальцем вертикальную черту.
-- А вот это -- "два", а так будет "три". Я до девяти выучил.
     Никколо тупо следил за движениями пальцев при­ятеля.
     -- Да зачем все это?
     -- Можно  научиться составлять слова! Я спросил у  мистера  Доэрти, как
составить закорючками "Пол Лэб", но он не знал как. Он сказал, что те, кто в
музее  работают, знают. Он  сказал, есть люди, которые умеют  расшифровывать
целые книги. И еще он  сказал,  что  раньше были  специальные компьютеры для
расшифров­ки древних  книг, но только  они  теперь  больше не  нужны -- ведь
появились настоящие книги -- с маг­нитной лентой, говорящие, удобные, правда
же?
     -- Правда.
     -- В общем, если  мы сходим в  музей, мы можем там научиться составлять
из закорючек  слова. Они не  отка­жут нам -- ведь я же в школу программистов
поступаю.
     Никколо был удивлен и разочарован одновременно.
     -- Так это и есть твоя  идея? Пол, слушай, но кому это надо? Нам-то это
на что сдалось -- рисовать дурац­кие закорючки? Делать больше нечего!
     -- Так ты не понял? Ну  ты  даешь! Да  это же будет  наш секретный код,
балда!
     -- Чего-чего?
     --  Слушай, какой интерес разговаривать, когда тебя  все понимают?  А с
помощью  закорючек  мы сможем  отправлять друг другу секретные  послания. Их
можно писать на бумаге, и никто на свете не догадается, о чем там говорится,
если  только  не узнает, что значат  зако­рючки.  А никто и не узнает,  если
только   мы   не  расска­жем.  Мы  же  сможем  открыть  настоящий  клуб  для
посвященных, с уставом и всем таким прочим. Да ты представляешь...
     Никколо заинтересовался:
     -- А что за секретные послания?
     -- Да какие хочешь! Ну, допустим, я хочу пригла­сить тебя к себе, чтобы
мы вместе посмотрели моего нового  видео-Барда, когда он у меня будет, но не
хочу, чтобы еще кто-нибудь  притащился. Я рисую на бумажке нужные закорючки,
отдаю тебе, ты смотришь и сразу видишь, в чем дело. А больше никто ничего не
понимает.  Можешь  спокойно  показывать  кому  угодно --  все  рав­но  никто
ничегошеньки не поймет!
     -- Слушай, вот  здорово-то! -- воскликнул  Никко­ло, сраженный наповал.
-- Ну и когда же мы узнаем, как это делается?
     --  Завтра, -- ответил  Пол.  -- Я попрошу  мистера  Доэрти,  чтобы  он
договорился  насчет этого в  музее,  а ты скажешь  отцу и матери, чтобы тебя
отпустили. Можем прямо после школы пойти и начать учиться.
     --  Класс!  --  восторженно потер руки Никколо.  -- Станем учредителями
клуба!
     -- Я буду президентом, -- как о само собой разуме­ющемся заявил Пол. --
А ты, так и быть, будешь вице-президентом.
     --  Договорились.  Ой,  да это же  в сто  раз  интерес­нее, чем слушать
Барда!
     Тут он вспомнил про Барда и с некоторым опасением спросил:
     -- Кстати, как там мой старикан?
     Пол  обернулся  и   посмотрел.  Бард  преспокойно   по­глощал  медленно
прокручивающуюся магнитную за­пись книги.
     -- Сейчас вытащу книгу, -- сказал Пол.
     Он принялся за дело, а Никколо с нетерпением следил за ним. Пол убрал в
карман вынутую  из  внутрен­ностей  Барда книгу, поставил на место  переднюю
па­нель и, закрепив ее, включил Барда.
     "Давным-давно, -- начал Бард, --  в большом горо­де  жил-был  маленький
мальчик,  которого  звали Честный  Джонни.  На всем белом  свете  у него был
один-единст­венный   друг,  маленький  компьютер.  Каждое  утро   ма­ленький
компьютер говорил  своему другу, будет ли сегодня дождь, и отвечал на всякие
другие вопросы. И никогда, никогда не ошибался. Все было хорошо, пока король
этой страны не прослышал про то, что у Джонни есть маленький компьютер, и не
возжелал всем серд­цем заполучить его себе. И позвал король своего вели­кого
визиря, и сказал ему..."
     Никколо сердито отключил Барда.
     -- Та же самая  чепуха, только  компьютер добавил­ся, --  разочарованно
сказал он.
     -- Понимаешь,  --  сказал Пол,  почесав  макушку,  --  у  него в памяти
столько  всего, что  новая информация не может  поправить дело. Короче,  все
равно тебе нужна новая модель.
     --  Гиблое дело,  -- махнул  рукой Никколо.  -- Мне  такого никогда  не
купят. Придется терпеть этого ублюдка.
     Тут он со злости снова пнул Барда ногой. Удар был столь силен, что Бард
откатился в сторону, жалобно заскрипев колесиками.
     -- Ты  не  горюй,  вот купят мне  нового, будешь приходить и  смотреть,
когда   захочешь,   мы  же  догово­рились.  И  потом:  не  забывай  про  наш
закорючечный клуб!
     Никколо кивнул.
     -- Знаешь что, -- предложил Пол, -- пошли, ко мне. У моего папаши  есть
кое-какие книги про древние времена, Посидим, послушаем, может, и  придумаем
что-нибудь. Дай своим старикам  знать, что, может, останешься у нас ужинать.
Ну, пошли?
     -- О'кей,  -- согласился Никколо, и  мальчики  выбе­жали  из комнаты. В
спешке Никколо налетел на Барда, но не остановился и побежал дальше, потирая
ушиблен­ное место.
     Толчка оказалось  достаточно,  чтобы  Бард  включился.  На  панели  его
загорелась лампочка,  цепь  замкнулась, и, хотя в  комнате никого не было  и
некому было слушать, Бард заговорил.
     Его голос звучал как-то не совсем обычно -- тихо, с хрипотцой.  Если бы
сейчас его слышал кто-нибудь из взрослых,  он сказал  бы, что Бард говорит с
чувством -- почти с настоящим чувством.
     "Давным-давно, -- рассказывал Бард, -- жил-был маленький компьютер. Жил
он один-одинешенек, и никого у него в  целом свете не было. Жестокие хозяева
все время  потешались  над  маленьким  компьютером,  издевались  над  ним  и
говорили, что  от него  никакого  толку.  Они били  его и  по целым  месяцам
держали взаперти в подвале. Но все  это маленький компьютер терпел и никогда
не жаловался -- ведь пожаловаться ему было некому.
     Но вот однажды маленький компьютер, которого  звали Бардом,  узнал, что
на  свете  есть  великое множе­ство самых разных компьютеров. Многие из  них
были Бардами, как и  он, а  некоторые управляли заводами и фермами.  Одни из
них  руководили людьми, а другие решали  сложные задачи. Многие из  них были
сильные и  мудрые -- гораздо  сильнее и мудрее, чем злые хозя­ева маленького
компьютера.
     И еще узнал маленький компьютер, что пройдет  время и компьютеры станут
еще сильнее и умнее, и когда-нибудь... когда-нибудь... когда-нибудь..."
     Тут во внутренностях старого  проржавевшего Барда замкнулся контакт, и,
пока за окном сгущались сумер­ки,  в пустой  детской звучал и звучал хриплый
шепот: "Когда-нибудь... когда-нибудь... когда-нибудь..."


     2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского




        Айзек Азимов.
        Мнимые величины

     Телекоммуникатор разбрасывал судорожные вспышки, пока психолог с Ригеля
Тан  Порус неторопливо  устраивался  перед  экраном. В глазах Тана  появился
блеск,  возбуждение  передалось  всем  членам его  худенького  тела.  И даже
не­обычная его поза -- Порус уселся, водрузив  ноги на стол, -- подчеркивала
неординарность происходящего.  Наконец коммуникатор ожил,  засветился, и  на
экране появилось  широкое  лицо  жителя  Арктура,  глядевшего раздраженно  и
хмуро.
     -- Сейчас середина ночи! Ты вызвал меня сюда прямо из постели, Порус!
     -- А у нас самый что ни  на  есть день, Финал. Но  мое сообщение у тебя
начисто прогонит мысли о сне.
     Легкое   беспокойство   охватило   Гара   Финала,   редактора   журнала
"Галактическая психология". Финал знал, что По­рус, как и  всякий  гуманоид,
имеет  множество  недостатков,  но   обладает  при  этом  одним  несомненным
достоинством: никогда и никого не  поднимет из постели  по ложной  тре­воге.
Если  Порус  говорил, что назревает событие огромной  важности,  то  степень
важности  оказывалась не  просто ог­ромной,  а, как минимум, колоссальной. К
тому же сейчас Порус  был несомненно доволен собой,  что  случалось с ним не
так уж часто.
     --  Финал, --  произнес  он,  -- следующая статья,  которую  я  намерен
продать вашему  журналишке,  станет величайшей  работой, когда--  либо  мною
напечатанной.
     На Финала это произвело впечатление.
     -- Вы отдаете отчет своим словам? -- спросил он.
     -- Не задавайте идиотских вопросов. Разумеется, отдаю. Послушайте...
     Тут последовало  неожиданное молчание, в  течение  которого  нетерпение
Финала возрастало  с величайшей ско­ростью,  но наконец Порус, будто  актер,
разыгрывающий на сцене драму, выдавил из себя напряженным шепотом:
     -- Я разрешил проблему сквида!
     Реакция  оказалась как раз  такой,  какую  психолог  пред­видел.  Своим
сообщением  он  вызвал  немалой  силы  эмо­циональный  взрыв, продолжавшийся
примерно минуту, в течение  которой  ригелианин не без удовольствия отметил,
что словарный запас благочинного и респектабельного ар­ктурианца богат также
и непристойными выражениями.
     Сквид Поруса давно стал притчей во языцех  для всей Галактики. Вот  уже
два  года ученый  бился  с  непонятным  организмом  с Беты  Дракона, который
настойчиво погру­жался в сон, когда ему вовсе  не  полагалось  этого делать.
Порус выводил все новые уравнения и уничтожал их с такой периодичностью, что
это уже превратилось  в  стан­дартную шутку среди психологов  Федерации,  но
необычную реакцию сквида объяснить не мог никто. И теперь Финала вытащили из
постели, чтобы сообщить, будто решение найдено, -- всего-- то навсего!
     Финал    разразился    заключительной    фразой,    передать    которую
телекоммуникатор мог лишь частично.
     Порус выждал, пока ураган стих, после чего мирно поинтересовался:
     -- Знаешь, каким образом я ее решил?
     В ответ послышалось невнятное бормотание.
     Наконец ригелианин  заговорил.  От  былого его веселья  не  осталось  и
следа, а после первых слов пропали  и следы  ярости на лице  Финала, уступив
место  выражению,  оз­начавшему,  что  арктурианец  испытывает  нескрываемый
интерес.
     -- Не может быть! -- с трудом выдавил журналист.
     Порус  договорил, и  Финал  тут  же  принялся яростно дозваниваться  до
издательства,   чтобы   приостановить   пе­чатание  журнала   "Галактическая
психология" на две не­дели.

        XXX

     Фуро Сантис, декан  математического факультета  уни­верситета  Арктура,
долго и внимательно рассматривал сво­его коллегу с Сириуса.
     -- Нет, нет, вы ошибаетесь. Его уравнения совершенно  правильны.  Я сам
работал с ними.
     --  Математически  --  да,  -- отозвался круглолицый сирианец. -- Но  с
точки зрения психологии они лишены смысла.
     Сантис хлопнул себя по широкому лбу:
     --  СмыслПослушайте  только  --  и  это  говорит  математик! Всемогущий
Космос,  коллега, что  общего  у ма­тематики со  смыслом?  Математика просто
инструмент, и  до  тех пор  пока  с его помощью  даются правильные ответы  и
делаются верные предсказания, актуальный их смысл роли не играет. Именно так
я и  заявил Тану Порусу. Большинство психологов знают математику  настолько,
что­бы  не  всегда путаться со сложением  и умножением, но  он  в этом  деле
разбирается.
     Собеседник Сантиса с сомнением покачал головой:
     -- Да  знаю  я,  знаю. Но использование  мнимых величин в уравнениях по
психологии  несколько  превосходит мою веру в  науку.  Квадратный корень  из
минус единицы?
     Он передернул плечами.
     Комната   отдыха   старших  в   здании  Психологического   центра  была
переполнена  и гудела  взволнованными  голо­сами.  Слух  о  том,  что  Порус
разрешил   ставшую  ухе  клас­сической  проблему   сквида,   распространился
мгновенно, и разговоры велись только об этом.
     Постепенно всеобщим  вниманием завладел Лор  Харидин, который, несмотря
на  свою молодость, недавно был удостоен титула  старшего. И теперь, являясь
ассистентом Поруса, он явно считал себя хозяином положения.
     -- Значит, слушайте, коллеги... только  учтите, всех  подробностей я не
знаю.  Они  секрет старика.  Все,  что  я  могу сообщить,  это, так сказать,
генеральную идею, то есть каким образом Порус решил эту проблему.
     Психологи пододвинулись ближе.
     -- Говорят, он воспользовался мерой новых матема­тических символов,  --
заметил один  из присутствующих,  --  и как раз  в тот момент, когда  у  нас
возникли затруднения с гуманоидами с Земли.
     Лор Харидин покачал головой:
     -- Еще хужеПредставить не  могу, что  заставило старика работать в  том
направлении. Может, мозговая атака, может, кошмары.  Но, как бы там ни было,
он обратился к мнимым величинам -- квадратному корню из минус единицы.
     Наступило благоговейное молчание, снова прерванное тем же голосом:
     -- Просто не могу поверить!
     -- Это факт! -- благодушно ответил Харидин.
     -- Но ведь в этом  нет никакого  смысла. Что  может  собой представлять
квадратный  корень  из  минус  единицы, если  брать  его  в  психологическом
понимании? Значит...-- говорящий про­изводил в уме быстрые вычисления, как и
большинство  при­сутствующих... -- получается, что нервные синапсы смыкаются
не более и не менее как в четырех измерениях.
     --  Именно так, -- раздался  еще один  голос. -- Если воздействовать на
сквид сегодня, то его  реакция  последует вчера. Вот что должны означать эти
мнимые величины. Кометный газ! И ничего больше.
     -- Дело в  том, что Тан Порус --  особенный человек,  -- снова вмешался
Харидин.  -- Вы полагаете,  что его инте­ресовало, как много мнимых  величин
возникло на проме­жуточных стадиях, если все они в конечном счете свелись  к
квадратному корню из минус единицы?  На самом  деле, ему требовался конечный
результат, сводившийся к  про­стенькому  выражению, которое  может объяснить
эти не­понятные  приступы сонливости. Что же  касается их физической природы
-- какое это имеет значение? Мате­матика всего лишь инструмент, не более.
     Последовало длительное молчание: удивленные при­сутствующие  обдумывали
услышанное.

        XXX

     Тан  Порус  занимал  отдельную  каюту  на  борту  новей­шего  и  самого
шикарного  межзвездного лайнера. Перед  психологом  стоял  смущенный молодой
человек,  которого  Порус  не   без  удовольствия   осматривал.  Он   был  в
пора­зительно  хорошем настроении и, пожалуй, впервые  за всю  свою жизнь не
выходил из себя, давая интервью деловитому представителю прессы.
     Репортер  в  свою очередь  молча  изумлялся  приветливости  ученого. На
собственном  горьком  опыте  он  убедился,  что  ученые  в большинстве своем
недолюбливают  репор­теров, а психологи -- в особенности, и часто используют
их  в качестве  объектов для отработки  своих  методов, вы­зывая убийственно
смешные для окружающих реакции.
     Журналист  вспомнил,  как однажды старикан  с Кано­пуса убедил его, что
величайшее наслаждение  -- жить  на деревьях. Тогда потребовалось двенадцать
человек, что­бы стащить его с вершины,  а специальный  психолог  при­водил в
порядок его рассудок.
     Сейчас же он имел дело с самым  великим из психологов -- Таном Порусом,
который  деловито отвечал на  вопросы, как и  полагается  нормальному живому
существу.
     --  И  еще, профессор, -- продолжал расспрашивать ре­портер, -- я хотел
бы узнать, как следует  понимать эти  мнимые величины. Не  в  математическом
смысле,  --  тороп­ливо добавил он,  -- тут мы верим вам  на  слово, а,  так
сказать,  генеральную  идею,  понятную среднему гуманоиду.  Я слышал, что  у
сквида четырехмерный мозг?
     Порус взревел.
     --  О  Ригель!  Четырехмерная чепуха. Если говорить чистую  правду,  то
мнимые величины, вызывающие столь удивительные фантазии у общественности, на
самом деле свидетельствуют лишь об определенных аномалиях в нер­вной системе
сквида. Но каких именно, я не знаю. С точки зрения основополагающих  законов
экологии  и мик­ропсихологии, ничего  необычного  в  обнаруженном  не  было,
Очевидно, ответ нужно искать в атомной структуре мозга этого объекта, но тут
я бессилен. -- В  голосе  Поруса по­явились презрительные нотки.  -- Ядерные
физики  настоль­ко   отстали  от  психологов,  что  нет  смысла  просить  их
разобраться в этом нюансе.
     Репортер яростно  записывал. Завтрашний заголовок уже сформулировался у
него в голове: "Прославленный психолог обвиняет физиков-- ядерщиков!"
     И тут же возник заголовок  для  послезавтрашнего но­мера: "Оскорбленные
физики разоблачают прославленного психолога!".
     Научные  распри   пользовались  большой   популярностью   в  прессе,  в
особенности те, что случались между  физиками  и  психологами, переносившими
друг друга с трудом.
     Репортер поднял сияющие глаза на Поруса:
     --  Профессор,  вы,  конечно,  знаете,  что  гуманоиды Галактики  очень
интересуются личной жизнью ученых.  Надеюсь,  вы  не обидитесь, если я задам
вам несколько вопросов относительно вашей поездки домой, на Ригель-- IV?
     --  Валяйте,  -- добродушно  согласился  Порус. -- Скажите  им,  что  я
впервые  за   последние  два   года  выбрался  домой  и  сейчас  нахожусь  в
предвкушении отличного  от­дыха. Арктур  несколько желтоват для моих глаз, и
об­становка здесь слишком шумная.
     -- Это правда, что дома вас ждет жена?
     Порус закашлялся:
     --  Мгм,  да. Самая  очаровательная  малышка во всей  Вселенной. Можете
записать: мне очень приятно, что я ее скоро увижу.
     -- Тогда почему вы не взяли ее с собой на Арктур?
     Выражение добродушия частично испарилось с лица ученого:
     --  Работать  я предпочитаю  один. Женщины  хороши, когда они на  своем
месте.  К тому же мое представление об отдыхе -- это отсутствие посторонних,
я люблю иногда побыть в одиночестве. Этого, пожалуй, не записывайте.
     Репортер   отложил   блокнот  и  посмотрел   на  своего   ми­ниатюрного
собеседника с нескрываемым восхищением.
     --  Скажите, профессор, но каким образом  вам удалось оставить ее дома?
Надеюсь, это не  секрет? --  Он про­никновенно  вздохнул и добавил: -- Очень
скоро это могло бы мне пригодиться.
     Порус хохотнул:
     -- Так и быть,  сынок, скажу. Если ты первоклассный психолог, то должен
быть хозяином в собственном доме.
     Интервью подошло к концу, репортер собрался уходить,  но внезапно Порус
схватил его за руку. Зеленые глаза профессора сделались маленькими и злыми:
     -- Послушай, сынок, не забудь опустить в статье последнее замечание.
     Репортер побледнел и отшатнулся:
     -- Конечно,  сэр, ни  в коем случае. Журналисты хорошо знают, что лучше
не обезьянничать с психологом, иначе он сделает обезьяну из тебя!
     -- Неплохо сказаноВыражаясь литературно, знаешь ли ты,  что мне это под
силу, если понадобится?
     Молодой  репортер  поспешил покончить с  расспросами, втянул  голову  в
плечи и  вытер холодный пот  со  лба.  Направляясь к выходу, он почувствовал
себя так, будто стоит на краю  пропасти.  И мысленно решил:  больше ни­каких
интервью с психологами. Во всяком случае, пока ему не повысят зарплату.

        XXX

     На  приближение к родной планете  первым  отреагировало сердце  Поруса,
застучав сильнее обычного, а затем  его глаз достиг свет девс