ся  за
пособием и,  получая  чек,  угрюмо ворчал-  что-то  насчет  разных ублюдков,
которые воображают,  будто управляют  городом, а  честному человеку  не дают
заработать на жизнь. Рут Джоунз,  которая  выдавала  пособие,  рассказывала:
мистер Юэл  прямо говорил, будто Аттикус  отнял  у  него работу. Она  совсем
расстроилась, даже пошла к Аттикусу в контору и все ему рассказала.  Аттикус
сказал  - пускай мисс Рут не волнуется,  если Боб Юэл желает  обсудить это с
ним, дорога в контору ему известна.
     Второе  происшествие  случилось  с судьей  Тейлором.  Судья  Тейлор  не
посещал воскресную вечернюю службу,  а  миссис Тейлор  посещала.  Воскресные
вечера судья Тейлор с наслаждением  проводил  один  в своем большом доме, он
уютно устраивался в кабинете и читал записки Боба Тейлора (с которым он хоть
и не  состоял  в родстве, но очень  был  бы рад состоять).  В один  из таких
вечеров  судья упивался  витиеватым стилем и  цветистыми метафорами  и вдруг
услышал какое-то противное царапанье.
     - Пшла  вон,- приказал  судья своей разжиревшей дворняге  по  имени Энн
Тейлор.
     Но никакой  собаки в комнате не было, царапанье доносилось откуда-то со
стороны  кухни. Судья Тейлор,  тяжело ступая, пошел  к  черному  ходу, чтобы
выпустить Энн, и  оказалось  - дверь веранды качается,  будто ее  только что
распахнули.  Какая-то тень  мелькнула  за углом,  но  кто  это  -  судья  не
разобрал. Когда миссис Тейлор  вернулась из  церкви,  муж  сидел  в  кресле,
погруженный в записки Боба Тейлора, а на коленях у него лежал дробовик.
     Третье  происшествие  случилось  с  Элен Робинсон,  вдовой  Тома.  Если
мистера  Юэла забыли, как  Тома Робинсона, то  и Тома Робинсона забыли,  как
когда-то Страшилу Рэдли.  Но  мистер  Линк  Диз, у которого работал Том,  не
забыл его. Мистер Линк Диз взял на работу Элен. Она ему  была даже не нужна,
но он сказал, у него на  душе уж очень тяжко - скверно все получилось. Я так
и  не поняла,  кто  же  присматривает  за  детьми  Элен,  пока ее нет  дома.
Кэлпурния говорила,  Элен  тяжело,  ей каждый день  приходится делать  крюк,
лишнюю милю,  чтобы обойти Юэлов; в первый раз она пошла мимо их дома, а они
стали швырять в нее чем попало. Мистер Линк Диз заметил, что она каждое утро
приходит не с той стороны, и в конце концов допытался у нее почему.
     -  Это  ничего,  сэр,  мистер Линк, вы, пожалуйста,  не  беспокойтесь,-
просила его Элен.
     - Черта с два,- сказал мистер Линк.  Он велел ей после  работы прийти к
нему в  магазин. Она пришла, и мистер Линк запер магазин, нахлобучил шляпу и
пошел ее провожать. Он повел Элен короткой дорогой, мимо Юэлов.  На обратном
пути он остановился г их развалившихся ворот.
     -  Юэл,-  крикнул  он.- Эй,  Юэл! Из окон всегда  глазели  бесчисленные
Юэлы-младшие, но сейчас не видно было ни души.
     - Знаю я вас,  все попрятались, лежите  на  полу. Так вот, имей в виду,
Боб Юэл: если я еще хоть раз  услышу, что  ты не даешь моей Элен ходить этой
дорогой, ты у меня  мигом попадешь  за  решетку,  так и знай!  - Мистер Линк
сплюнул и пошел домой.
     На следующее утро Элен  пошла на работу  короткой  дорогой. Никто в нее
ничем не швырял, но, когда она миновала дом Юэлов, она обернулась и увидела,
что  мистер  Юэл идет за ней. Она пошла дальше, а он все не отставал и дошел
за ней до самого дома мистера Линка Диза. И всю дорогу он вполголоса ругался
всякими словами.
     Она  совсем  перепугалась  и позвонила  мистеру Линку  Дизу  в магазин,
который  был неподалеку от  дома. Мистер Линк  вышел из  магазина  и видит -
мистер Юэл облокотился на его забор.
     - Чего вытаращился на меня, Линк Диз, будто я свинья какая? Я не лезу к
тебе в...
     - Во-первых,  не висни на моем  заборе, ты,  вонючее отродье! Мне не по
карману красить его заново. Во-вторых, держись подальше от  моей кухарки, не
то пойдешь под суд за посягательство на женскую честь.
     -  Я  ее  пальцем  не  тронул,  Линк  Диз,  охота  была  связываться  с
черномазой!
     - А для этого и трогать не надо, хватит того, что ты ее напугал, а если
за словесное оскорбление под  замок не  сажают, я тебя притяну по  закону об
оскорблении женщины,  так что убирайся с глаз  долой! Лучше ты ее не трогай,
со мной шутки плохи!
     Мистер Юэл, видно, понял, что  это не  шутки: Элен больше  на  него  не
жаловалась.
     - Не правится  мне это, Аттикус, очень не нравится,- отозвалась об этих
событиях тетя Александра,- Этот Юэл, видно, затаил злобу на всех, кто связан
с тем делом. Такие люди ужасно мстительны, я только не понимаю, почему он не
успокоился после суда... Он же своего добился?
     -  А я, кажется, понимаю,-сказал Аттикус.- В глубине души он,  наверно,
сознает,  что мало  кто в Мейкомбе  поверил  их с Мэйеллой россказням. Он-то
думал  оказаться героем, а что  получилось?.. Ладно, негра мы осудим,  а ты,
голубчик, убирайся-ка обратно на свалку. Но теперь он  как будто  свел счеты
со всеми, так что должен бы быть  доволен. Вот погода переменится, и он тоже
успокоится.
     - Но зачем он  забрался к Джону  Тейлору?  Он, видно, не знал, что Джон
дома, а то бы не полез... По воскресеньям вечерами у Джона свет горит только
в кабинете и на парадном крыльце...
     - Мы  ведь не  знаем наверняка, что  это Боб Юэл забрался  к  Тейлору,-
сказал Аттикус.- Хотя я догадываюсь, в  чем дело. Я  обличил его  во  лжи, а
Джон  выставил его дураком. Все время, пока Юэл давал  показания,  я  боялся
взглянуть на Джона, боялся, что  не удержусь  от смеха. Джон смотрел на него
такими глазами, словно увидел цыпленка о трех ногах или квадратное яйцо. Так
что ты меня не уверяй, будто судьи не пытаются влиять на присяжных.- Аттикус
усмехнулся.
     К  концу  октября наша  жизнь вошла  в привычную  колею - школа,  игры,
уроки.
     Джиму, видно, удалось  выкинуть из головы  то, что  он хотел забыть,  а
наши одноклассники милостиво позволили нам забыть о странностях нашего отца.
Сесил Джейкобс  один раз  спросил меня - может, Аттикус радикал? Я  спросила
Аттикуса,  и это его так  насмешило, я даже обиделась, но он сказал - это он
не надо мной смеется.
     - Скажи Сесилу, что я такой же радикал, как дядюшка Римус.
     Тетя Александра процветала. Мисс Моди, видно, одним махом  заткнула рот
всему миссионерскому обществу, и тетя опять там всем заправляла. Угощения ее
стали еще восхитительнее. Из рассказов миссис Мерриуэзер я еще больше узнала
про  жизнь  несчастных мрунов: они  совсем не знают семейных уз, все племя -
одна  большая  семья. У ребенка столько отцов, сколько в  селении  мужчин, и
столько матерей,  сколько женщин.  Граймс Эверетт  прямо из  сил выбивается,
хочет научить их уму-разуму, и ему никак не обойтись без наших молитв.
     Мейкомб опять  стал самим  собой.  Он  теперь  совсем такой  же, как  в
прошлом  году  и в  позапрошлом,  если  не считать  двух  небольших перемен.
Во-первых,  из  витрин и  с  окон автомашин  исчезли  плакатики Национальной
администрации  возрождения  промышленности  -  "Мы  вносим  свою  лепту".  Я
спросила Аттикуса,  почему  их  сняли,  и  он  сказал -  НАВП  скончалась. Я
спросила, кто ее убил, и он сказал - девять старцев.
     ' Вторая перемена в Мейкомбе не имела государственного значения. Прежде
канун  Дня  всех  святых   в  Мейкомбе   праздновали  как  придется.  Ребята
развлекались кто  как умел, а если одному вздумается куда-нибудь  что-нибудь
взгромоздить,  ну,  например,  легкую коляску  на  крышу  платной  городской
конюшни,  в помощниках недостатка не было. Но родители решили, что в прошлом
году, когда нарушен был покой мисс Тутти и мисс Фрутти дело зашло уж слишком
далеко.
     Сестры Барбер мисс Тутти и мисс Фрутти были  старые девы, и жили они  в
единственном на весь Мейкомб доме с подвалом. Про них говорили, будто они из
республиканцев, ведь они  переселились к  нам  из Клентона,  штат Алабама, в
1911  году. Их привычки  всех нас  удивляли, и никто  не понимал,  зачем  им
понадобился подвал, но он им понадобился  и был  вырыт, и  остаток жизни они
только и делали, что гоняли оттуда все новые поколения юных мейкомбцев.
     Мало того, что по своим привычкам мисс Тутти и Фрутти (на самом деле их
звали  Сара  и  Фрэнсис)  янки  -  они  были  еще и  глухие.  Мисс  Тутти не
признавалась  в этом  и  жила в мире безмолвия, но  мисс  Фрутти  была очень
любопытная и завела себе слуховую трубу такую большую, что Джим сказал - это
граммофонная труба.
     Ребята все это знали и помнили. День всех святых был уже на носу, и вот
несколько озорников дождались,  пока обе мисс  Барбер  уснули крепким  сном,
пробрались  к ним в гостиную (во всем городе на ночь запирались одни  только
Рэдли) и потихоньку перетаскали оттуда  в подвал всю мебель. (Свое участие в
этой вылазке я решительно отрицаю.)
     - Я их слышала!  - Этот  вопль  разбудил ни свет ни  заря  соседей мисс
Тутти и  мисс Фрутти.-  Грузовик подъехал к  самым  дверям! Они топали,  как
лошади. Теперь они, наверно, уже в Новом Орлеане!
     Мисс  Тутти была  уверена,  что их мебель похитили  бродячие  торговцы,
которые два дня назад проезжали через Мейкомб.
     - Они такие че-ор-ные, - говорила она. - Сирийцы.
     Был  вызван мистер Гек Тейт. Он осмотрел место происшествия и сказал  -
это работали свои, мейкомбские. Мисс Тутти сказала - мейкомбских она  всегда
по говору узнает, а ночью у них в гостиной разговаривали не по-мейкомбски.
     Мисс Тутти требовала ищеек, на меньшее она не согласна, и мистеру Тейту
пришлось отшагать за ними десять миль. Мистер Тейт пустил собак по  следу, а
они  от парадного крыльца  сразу  же кинулись вокруг дома  и  стали лаять на
дверь, ведущую  в  подвал.  Три  раза мистер  Тейт  подводил  их к парадному
крыльцу и отпускал, и все три раза они  бежали к подвалу. Тогда он, наконец,
догадался. К полудню никто  из  ребят  уже  не появлялся на улице босиком  и
никто не снимал башмаков, пока собак не увели.
     И вот  мейкомбские леди  решили -  в  этом году  все будет  по-другому.
Школьный зал будет открыт, взрослым покажут живые картины, а для детей будут
разные забавы - лови яблоко,  помадка  на веревочке,  поймай  осла за хвост.
Кроме  того, за лучший самодельный костюм для маскарада  будет  выдан приз -
двадцать пять центов.
     Мы  с Джимом  взвыли.  Не  то, чтобы  мы  собирались  что-нибудь  такое
учинить, дело в принципе. Джим  считал - он  все равно уже  слишком взрослый
для Дня всех святых; он сказал, его в этот вечер в школу  не  заманишь. Ну и
ладно, решила я, меня проводит Аттикус.
     Но скоро я узнала, что в этот вечер буду представлять  на сцепе. Миссис
Грейс  Мерриуэзер  придумала  удивительно  оригинальную  живую  картину  под
названием "Округ Мейкомб - per aspera ad  astra (через тернии к звездам)", и
я  буду представлять окорок. Она решила-это будет восхитительно, если дети в
костюмах  изобразят  сельскохозяйственную  продукцию  нашего округа:  Сесила
Джейкобса нарядят коровой;  из Эгнес Бун выйдет  прелестная восковая фасоль;
еще  кто-нибудь  будет земляным орехом, и еще  много-много всего -  пока  не
иссякнут воображение миссис Мерриуэзер и запас детей.
     Как я  поняла  на двух репетициях, от нас  только и  требовалось: выйти
слева из-за сцены,  едва  миссис Мерриуэзер нас назовет (она  была не только
автор, но  и ведущая). Вот  она  выкрикнет "Окорок!"-значит, мне выходить. А
под конец мы все торжественно споем:
     '"Мейкомб, Мейкомб, тебе верны навеки",- и миссис Мерриуэзер  развернет
флаг нашего штата.
     Мой  костюм  нетрудно  было  придумать.  У  миссис   Креншо,  городской
портнихи, было ничуть не меньше воображения, чем у миссис Мерриуэзер. Миссис
Креншо  взяла проволочную  сетку  и согнула  ее в форме  копченого  окорока.
Обтянула  сетку коричневой материей и раскрасила, как  окорок. Я  присяду, и
кто-нибудь  на меня сверху эту  штуковину нахлобучит. Она доходила мне почти
до колен. Миссис  Креншо заботливо прорезала для меня два глазка. Она  очень
хорошо все сделала, Джим сказал - я настоящий окорок с ногами. Правда,  были
тут и кое-какие  неудобства: в костюме было жарко, тесно, и нос не почешешь,
и никак не вылезешь без посторонней помощи.
     Я  думала,  когда  наступит День всех  святых,  вся наша  семья  придет
смотреть,  как  я представляю,  но  меня  ждало разочарование. Аттикус очень
старался меня не обидеть и все-таки сказал - он сегодня очень устал и ему не
под  силу  смотреть  живые  картины. Он целую неделю  провел в Монтгомери  и
вернулся только под вечер. Но если я попрошу Джима, надо полагать, Джим меня
проводит.
     Тетя Александра сказала - ей  просто необходимо пораньше лечь, она весь
день  украшала  сцену  и совсем  измучилась...  И  вдруг  она  замолчала  на
полуслове. Опять открыла рот, хотела что-то сказать, но так и не сказала.
     - Тетя, что с вами?- спросила я.
     - Нет, нет, ничего,- сказала она.- Что-то у меня мороз по коже.
     Уж не знаю, что  это вдруг на  нее  нашло, но она сразу встряхнулась  и
предложила мне устроить  в гостиной  домашний просмотр. Джим втиснул  меня в
костюм,  стал в  дверях гостиной,  выкрикнул: "О-окорок!"-точь-в-точь миссис
Мерриуэзер, и я прошествовала в гостиную.  Аттикус  и тетя Александра были в
восторге.
     Потом я пошла в кухню и покрасовалась перед Кэлпурнией, и она сказала -
на меня  любо поглядеть. Я хотела сбегать  показаться  мисс  Моди,  но  Джим
сказал - она, наверно, все равно будет на представлении.
     Теперь  уже  неважно,  пойдут  они  или нет.  И  Джим  сказал - он меня
проводит. Так началось наше с ним самое долгое путешествие.


Глава 28

     Никогда  еще последний день  октября  не был такой теплый. Мы  даже  не
надели куртки. Поднялся ветер, и Джим сказал - на обратном пути мы, пожалуй,
попадем под дождь. Луны не было.
     Уличный  фонарь  на углу  отбрасывал черные тени  на  дом  Рэдли.  Джим
тихонько засмеялся.
     - Спорим, сегодня их никто не потревожит,- сказал он.
     Джим  нес  мой костюм, держать  его было довольно неловко.  Какой  Джим
все-таки у нас воспитанный.
     - А все равно  здесь  жутко,  правда?- сказала я.-  Страшила,  конечно,
никому не хочет зла, а все равно я рада, что ты пошел со мной.
     - Да разве Аттикус тебя отпустил бы одну? - сказал Джим.
     - А почему нет? Тут всего-то завернуть за угол да через двор.
     - Школьный двор слишком большой, маленьким девочкам  не годится  ходить
по нему в темноте,- поддразнил Джим.- Или, может, ты не боишься привидений?
     Мы захохотали. Мы давно уже взрослые. Привидения, жар-пар,  колдовство,
тайные знаки - все растаяло, как туман на восходе солнца.
     - Какое это  у нас тогда было заклинание?-сказал Джим.- Жив, не  помер,
свет души, пропусти, не задуши.
     - Замолчи,- сказала я. Мы как раз шли мимо дома Рэдли.
     Джим сказал:
     - Наверно, Страшилы нет дома. Слушай.
     Высоко над нами в темноте одинокий пересмешник распевал подряд все свои
песенки,  он даже не подозревал,  на  чьем дереве  сидит, он то  посвистывал
синицей,  то  трещал,  точно рассерженная сойка, то горько жаловался,  будто
козодой.
     Мы  повернули за  угол, и  я  споткнулась  о  корень,  Джим хотел  меня
поддержать,  но только уронил в пыль мой костюм.  Я  все-таки не упала, и мы
пошли дальше.
     Потом мы свернули в школьный двор. Там было темно, хоть глаз выколи.
     -  Джим, а почему ты знаешь, куда  идти?  - спросила я через  несколько
шагов.
     - Сейчас мы под большим  дубом - чувствуешь,  тут  прохладнее?  Смотри,
осторожней, не споткнись опять.
     Теперь  мы шли  медленно, чуть не ощупью, чтобы не налететь  на дерево.
Этот  дуб  был  одинокий и  старый-престарый.  Нам вдвоем нипочем бы  его не
обхватить.  Он стоял далеко от учителей, от ябедников и любопытных соседей -
правда, рядом были Рэдли, но Рэдли не  суют нос в чужие дела. И  в его  тени
столько бывало драк и запретных сражений в кости, что земля тут была твердая
как камень.
     Впереди сверкали окна школьного зала, но они нас только слепили.
     - Не смотри вперед, Глазастик,- сказал Джим,- смотри под ноги, тогда не
упадешь.
     - Зря ты не взял фонарик, Джим,- сказала я.
     -  Я не знал, что такая темень.  Думал, еще  будет видно. Это все из-за
туч. Их, наверно, не скоро разгонит.
     И тут  на нас кто-то прыгнул. Джим  как заорет! В лицо нам ударил свет,
это Сесил Джейкобс светил нас фонариком и так и плясал от восторга.
     - Ага, попались!-вопил он.-Так и знал, что вы идете этой дорогой!
     - Что ты тут один делаешь? Ты разве не боишься Страшилы Рэдли?
     Родители благополучно доставили Сесила в школу, он увидел, что нас нет,
и отправился к дубу - он знал наверняка, что мы придем этой дорогой.  Только
думал, нас проводит Аттикус.
     -  Вот еще! Нам всего-то ходу-за угол завернуть,-  сказал Джим.- Чего ж
тут бояться?
     А все-таки здорово это у Сесила получилось. Он нас  и  правда напугал и
теперь имел право раззвонить об этом по всей школе.
     - Слушай,- сказала я,- ты же сегодня корова. Где же твой костюм?
     - Там, за  сценой,-сказал он.-Миссис Мерриуэзер говорит,  живая картина
еще не скоро. Клади свой костюм за сценой рядом с моим, Глазастик, и пошли к
ребятам.
     Джим  обрадовался. Чего  лучше - я  буду не одна. А  значит, ему  можно
побыть с людьми своего возраста.
     Когда  мы  пришли в зал,  там  был  уже весь  Мейкомб, не  было  только
Аттикуса,  дам, которые  сбились  с  ног,  пока  украшали  школу,  да  наших
отщепенцев  и затворников. Тут, кажется, собрался весь  округ: вестибюль был
битком набит принарядившимися окрестными жителями. На первом этаже,  по  обе
стороны  широкого  коридора,  были  устроены  всякие  развлечения,  и  всюду
толпился народ.
     - Ой, Джим, я забыла деньги!
     - Зато Аттикус не забыл,- сказал Джим.- Вот, держи тридцать центов, это
на шесть жетончиков. Ну, пока!
     - Ладно,- сказала я, очень довольная, что у меня есть тридцать центов и
Сесил.
     Мы с Сесилом  прошли  через боковую дверь  в зал, а потом за  кулисы. Я
отделалась  от  своего костюма  и  поскорей убежала, пока  меня  не заметила
миссис  Мерриуэзер - она  стояла  у  столика перед первым  рядом  и второпях
что-то черкала и исправляла в своей шпаргалке.
     - У тебя  сколько  денег?- спросила я Сесила.  У  него  тоже  оказалось
тридцать центов, значит мы равны. Первым делом мы потратили по  пять  центов
на  комнату ужасов, но она нас ни капельки не  ужаснула:  мы вошли  в темный
седьмой  класс, и  поселившийся здесь на время вампир повел нас вдоль стен и
велел  трогать разные непонятные предметы  и  уверял, что это  разные  куски
разрезанного человека.
     -  Вот  глаза,- сказал вампир, и мы нащупали на  блюдце две виноградины
без кожицы.
     - Вот сердце,- на ощупь оно напоминало сырую печенку.
     - А  вот  его кишки,- и  вампир  ткнул  наши руки  в  тарелку  холодных
макарон.
     Мы обошли  еще несколько развлечений. Купили  по  мешочку восхитительно
вкусного  печенья, которым  прославилась  миссис Тейлор. Я  хотела  попытать
счастья  -  поймать ртом яблоко,  плавающее в сиропе,  но Сесил сказал;  это
не-ги-ги-енично. Его мама сказала, так можно  подхватить какую-нибудь заразу
- ведь я не первая пробую.
     - У нас в Мейкомбе сейчас нет никакой заразы,- заспорила я.
     Но Сесил сказал - его мама говорит, есть после чужих не-ги-ги-енично. Я
потом  спросила  тетю Александру, и она  сказала  -  так  рассуждают  только
выскочки.
     Мы хотели  купить помадки, но тут прибежали гонцы  миссис Мерриуэзер  и
сказали, чтоб мы  шли за кулисы  -  скоро  нам  представлять. Зал заполнялся
народом;  перед сценой,  внизу, уже  занял свои места  мейкомбский  школьный
оркестр; зажглись огни рампы, и красный бархатный занавес волновался и ходил
ходуном, такая за ним поднялась суматоха.
     За  кулисами  мы с  Сесилом попали  в  узкий  коридор,  битком  набитый
взрослыми  в самодельных треуголках, в  шапках  армии конфедератов