Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
и, что если он не заберет Страшилу из подвала, тот от сырости
зарастет плесенью и помрет. И потом, не может же Страшила весь век жить на
средства округа.
Никто не знал, каким образом мистеру Рэдли удалось запугать Страшилу
так, чтоб он не показывался на люди; Джим думал, что Страшила почти все
время сидит на цепи, прикованный к кровати. Но Аттикус сказал - нет, не в
том дело, можно и другими способами превратить человека в привидение.
Помню, изредка мне случалось видеть, как миссис Рэдли открывает
парадную дверь, подходит к перилам веранды и поливает свои канны. А вот
мистера Рэдли, когда он шагал в город и обратно, мы с Джимом видели каждый
день. Он был худой, жилистый, глаза какие-то блеклые, даже не поймешь,
какого они цвета. Торчат острые скулы, рот большой, верхняя губа тонкая, а
нижняя толстая. Мисс Стивени Кроуфорд говорила, он уж до того прямой и
правильный человек, что слушает одного только бога, и мы ей верили, потому
что мистер Рэдли был прямой, как громоотвод.
С нами он не разговаривал. Когда он шел мимо, мы опускали глаза и
говорили: "Доброе утро, сэр", а он в ответ только покашливал. Его старший
сын жил в Пенсаколе, на рождество он приезжал домой, он был один из
немногих, кто на наших глазах входил в этот дом или выходил из него. Люди
говорили, с того дня, как мистер Рэдли взял Артура из подвала, дом словно
вымер.
А потом настал день, когда Аттикус сказал - если мы станем шуметь во
дворе, он нам задаст, и велел Кэлпурнии, чтоб мы не смели пикнуть, пока его
не будет дома: мистер Рэдли умирает.
Мистер Рэдли не торопился. Улицу по обе стороны от его дома
перегородили деревянными козлами, тротуар посыпали соломой, все машины и
повозки сворачивали в объезд. Доктор Рейнолдс всякий раз, приезжая к
больному, оставлял свою машину возле нас и к дому Рэдли шел пешком. Мы с
Джимом целыми днями ходили по двору на цыпочках. Наконец козлы убрали, и мы
с крыльца смотрели, как мистер Рэдли отправился мимо нашего дома в последний
путь.
- Вот хоронят самого подлого человека на свете, - проворчала себе под
нос Кэлпурния и задумчиво сплюнула.
Мы посмотрели на нее во все глаза: Кэлпурния не часто позволяла себе
вслух судить о белых.
Все соседи думали - когда мистер Рэдли отправится на тот свет, Страшила
выйдет на свет божий, но они ошибались: из Пенсаколы вернулся старший брат
Страшилы и занял место отца. Разница была только в возрасте. Джим сказал -
мистер Натан Рэдли тоже "скупает хлопок". Однако мистер Натан отвечал нам,
когда мы с ним здоровались, и иногда он возвращался из города с журналом в
руках.
Чем больше мы рассказывали Диллу про семейство Рэдли, тем больше ему
хотелось знать, тем дольше он простаивал на углу в обнимку с фонарным
столбом и тем дольше раздумывал.
- Интересно, что он там делает, - бормотал он. - Вот возьмет сейчас и
высунется из-за двери.
- Он по ночам выходит, когда темно, - сказал Джим. - Мисс Стивени
Кроуфорд говорит, раз она проснулась среди ночи, а он смотрит на нее в
окошко... смотрит, а сам похож на мертвеца, голова точь-в-точь как череп.
Дилл, а ты его не слыхал? Ты ночью не просыпался? Он ходит вот так, - и Джим
зашаркал ногами по гравию. - Думаешь, почему мисс Рейчел так запирает на
ночь все двери? Я сам утром сколько раз видал у нас на задворках его следы,
а раз ночью слышим - он скребется в окно у заднего крыльца, Аттикус вышел, а
его уже нет.
- Вот бы поглядеть, какой он, - сказал Дилл.
Джим нарисовал довольно похожий портрет Страшилы: ростом Страшила, судя
по следам, около шести с половиной футов; ест он сырых белок и всех кошек,
какие только попадутся, вот почему руки у него всегда в крови - ведь кто ест
животных сырыми, тому век не отмыть рук. У него длинный кривой шрам через
все лицо; чубы желтые, гнилые; он пучеглазый и слюнявый.
- Давайте выманим его из дому,-сказал Дилл.- Я хочу на него поглядеть.
Джим сказал:
- Что ж, если тебе жизнь надоела, поди и постучи к ним в парадную
дверь, только и всего.
Наш первый налет состоялся, только когда Дилл поспорил с Джимом на
книжку "Серое привидение" против двух выпусков "Тома Свифта", что Джим не
посмеет сунуться в ворота Рэдли. Джим был такой - если его раздразнить,
нипочем не отступит.
Джим думал три дня. Наверно, честь ему была дороже жизни, потому что
Дилл его донял очень легко.
- Ты трусишь, - сказал он в первый же день.
- Не трушу, просто невежливо ломиться в чужой дом.
Назавтра Дилл сказал:
- Ты трусишь, тебе к ним во двор одной ногой и то не ступить.
Джим возразил, что он ведь сколько лет каждый день ходит в школу мимо
Рэдли.
- Не ходишь, а бегом бегаешь, - сказала я.
Но на третий день Дилл добил его: он сказал Джиму, что в Меридиане люди
похрабрее мейкомбских, он сроду не видал таких трусов, как в Мейкомбе.
Услыхав такие слова, Джим прошагал по улице до самого угла, прислонился
к фонарному столбу и уставился на калитку, которая нелепо болталась на
самодельной петле.
- Надеюсь, ты и сам понимаешь, Дилл Харрис, что он всех нас прикончит,
- сказал Джим, когда мы подошли к нему. - Он выцарапает тебе глаза, и тогда
не говори, что это я виноват. Помни, ты сам это затеял.
- А ты все равно трусишь, - кротко сказал Дилл.
Джим попросил Дилла усвоить раз и навсегда, что ничего он не трусит.
- Просто я никак не придумаю, как бы его выманить, чтоб он нас не
поймал.
И потом, Джим обязан помнить о своей младшей сестре.
Как только он это сказал, я поняла - он и вправду боится. Когда я один
раз сказала, что ему слабо спрыгнуть с крыши, он тоже вспомнил о своей
младшей сестре. "Если я разобьюсь насмерть, что будет с тобой?"-спросил он
тогда.
Прыгнул с крыши, но не разбился, и больше не вспоминал, что он в ответе
за свою младшую сестру, пока не оказался перед воротами Рэдли.
- Что, слабо тебе? Хочешь на попятный? - сказал Дилл. - Тогда,
конечно...
- Дилл, такие вещи надо делать подумавши, - сказал Джим. - Дай минуту
подумать... это все равно как заставить черепаху высунуть голову...
- А как ты ее заставишь? - поинтересовался Дилл.
- Надо зажечь у нее под пузом спичку. Я сказала - если Джим подожжет
дом Рэдли, я скажу Аттикусу.
Дилл сказал - поджигать черепаху гнусно.
- Ничего не гнусно, надо же ее заставить, и ведь это не то что кинуть
ее в огонь, - проворчал Джим.
- А почем ты знаешь, что от спички ей не больно?
- Дурак, черепахи ничего не чувствуют, - сказал Джим.
- А ты что, сам был черепахой?
- Ну, знаешь, Дилл!.. А теперь не мешай, дай подумать... Может, если мы
начнем кидаться камнями...
Джим думал так долго, что Дилл, вздохнув, пошел на уступки.
- Ладно, не слабо, ты только подойти к дому, дотронься рукой - и "Серое
привидение" твое. Джим оживился:
- Дотронусь - и все?
Дилл кивнул.
- Значит, все? - повторил Джим. - Смотри, а то я дотронусь, а ты сразу
станешь орать - не по правилам!
- Говорят тебе, это все, - сказал Дилл. - Он, наверно, как увидит тебя
во дворе, сразу выскочит, тут мы с Глазастиком накинемся на него, схватим и
объясним, что мы ему ничего плохого не сделаем.
Мы перешли через улицу и остановились у ворот Рэдли.
- Ну, валяй, - сказал Дилл. - Мы с Глазастиком тут.
- Сейчас, - сказал Джим. - Не торопи меня. Он зашагал вдоль забора до
угла, потом обратно - видно, изучал несложную обстановку и решал, как лучше
проникнуть во двор; при этом он хмурился и чесал в затылке.
Я смотрела, смотрела на него - и фыркнула.
Джим рывком распахнул калитку, кинулся к дому, хлопнул ладонью по стене
и помчался обратно мимо нас, даже не обернулся поглядеть, что толку от его
набега. Мы с Диллом мчались за ним по пятам. Благополучно добежали до нашей
веранды и, пыхтя и еле переводя дух, оглянулись.
Старый дом стоял по-прежнему хмурый и унылый, но вдруг нам показалось,
что в одном окне шевельнулась штора. Хлоп. Легкое, чуть заметное движение-и
дом снова замер.
Глава 2
В начале сентября Дилл попрощался с нами и уехал к себе в Меридиан. Мы
проводили его на пятичасовой автобус, и я ужасно скучала, но потом
сообразила - через неделю мне в школу! Еще ничего в жизни я не ждала с таким
нетерпением. Зимой я часами просиживала в нашем домике на платане, глядя на
школьный двор, подсматривала за школьниками в бинокль Джима, изучила все их
игры, не спускала глаз с красной куртки Джима, когда ребята играли в жмурки
или в салки, втайне делила все их радости и неудачи. И ужасно хотела быть с
ними вместе.
В первый день Джим снизошел до того, что сам отвел меня в школу, обычно
это делают родители, но Аттикус сказал - Джим с удовольствием покажет мне
мой класс. Наверно, тут совершилась выгодная сделка: когда мы рысцой огибали
угол дома Рэдли, я услыхала необычный звук - в кармане у Джима позвякивали
монетки. Перед школьным двором мы замедлили шаг, и Джим стал мне толковать,
чтоб в школе я к нему не приставала, не просила разыграть главу "Тарзан и
люди-муравьи", не докучала намеками на его личную жизнь и не ходила за ним
хвостом в переменки. Мое место в первом классе, а место Джима - в пятом.
Короче говоря, чтоб я не путалась у него под ногами.
- Что ж, нам с тобой больше нельзя играть вместе? - спросила я.
- Дома мы будем жить, как жили, - сказал Джим. - Но, понимаешь, в школе
не то, что дома.
Так оно и оказалось. В первое же утро наша учительница мисс Кэролайн
Фишер вызвала меня и перед всем классом отлупила линейкой по ладони, а потом
поставила в угол до большой перемены.
Мисс Кэролайн была молодая - двадцать один, не больше. Волосы
темно-рыжие, щеки розовые и темно-красный лак на ногтях. И лакированные
туфельки на высоком каблуке, и красное платье в белую полоску. Она была
очень похожа на мятную конфетку, и пахло от нее конфеткой. Она снимала
верхнюю комнату у мисс Моди Эткинсон, напротив нас, и, когда мисс Моди нас с
ней познакомила, Джим потом несколько дней ходил, как в тумане.
Она написала свое имя на доске печатными буквами и сказала:
- Тут написано, что меня зовут мисс Кэролайн Фишер. Я из Северной
Алабамы, из округа Уинстон.
Класс зашептался: у жителей тех мест характер известный, наверно, мисс
Кэролайн такая же. (Когда 11 января 1861 года штат Алабама откололся от
Соединенных Штатов, округ Уинстон откололся от Алабамы - в округе Мейкомб
это знает каждый младенец.) В Северной Алабаме полным-полно водочных
заводов, ткацких фабрик, сталелитейных компаний, республиканцев, профессоров
и прочих людей без роду, без племени.
Для начала мисс Кэролайн стала читать нам вслух про кошек. Кошки вели
друг с другом длинные беседы, ходили в нарядных платьицах и жили на кухне в
теплом домике под печкой. К тому времени, как миссис Кошка позвонила в
аптеку и заказала пилюли из сушеных мышей в шоколаде, весь класс так и
корчился от смеха. Мисс Кэролайн, видно, было невдомек, что ее ученики -
мальчишки в рваных рубашках и девчонки в платьях из мешковины - все, кто,
едва научившись ходить, уже собирают хлопок и задают корм свиньям, не очень
восприимчивы к изящной словесности. Дочитав до конца, она сказала:
- Какая милая сказка, не правда ли, дети? Потом подошла к доске,
огромными печатными буквами выписала на ней весь алфавит и, обернувшись к
классу, спросила:
- Кто знает, что это такое?
Знали все: большинство сидело в первом классе второй год.
Наверно, мисс Кэролайн выбрала меня потому, что знала, как меня зовут;
когда я стала читать все буквы подряд, меж бровей у нее появилась чуть
заметная морщинка; потом она заставила меня прочитать вслух полбукваря и
биржевой бюллетень из "Мобил реджистер", убедилась, что я грамотная, и
посмотрела на меня уже с легким отвращением. И велела мне сказать отцу,
чтобы он меня больше не учил, это помешает мне читать как полагается.
- Но он меня ничему не учил, мисс Кэролайн,- удивилась я.
Она улыбнулась и покачала головой.
- Аттикусу некогда меня учить, - прибавила я. - Знаете, он вечером
всегда такой усталый, он только сидит в гостиной и читает.
- Если не он, так кто же тебя учил? - сказала мисс Кэролайн совсем не
сердито. - Кто-то ведь учил? Не с пеленок же ты читаешь газеты.
- А Джим говорит - с пеленок. Он читал одну книжку, в там я была не
Финч, а Пинч. Джим говорит, меня по-настоящему зовут Джин Луиза Пинч, но,
когда я родилась, меня подменили, а по-настоящему я...
- Не будем давать волю фантазии, деточка, - сказала она. - Итак,
передай отцу, чтобы он больше тебя не учил. Учиться читать лучше по всем
правилам. Скажешь ему, что теперь я возьмусь за тебя сама и постараюсь
исправить зло...
- Как вы сказали, мэм?
- Твой отец не умеет учить. А теперь садись.
Я пробормотала, что прошу прощенья, села на свое место и начала думать,
в чем же мое преступление. Я никогда не училась читать нарочно, просто
как-то так выходило, что я каждый день без спросу рылась в газетах. А может,
я научилась читать за долгие часы в церкви? Не помню, было ли такое время,
когда я не умела читать псалмы. Если разобраться, чтение пришло само собой,
все равно как сама собой я научилась, не глядя, застегивать сзади комбинезон
и не путаться в шнурках башмаков, а завязывать их бантом. Уж не знаю, когда
именно строчки над движущимся пальцем Аттикуса стали делиться на слова, но,
сколько себя помню, каждый вечер я смотрела на них и слушала последние
новости, проекты новых законов, дневники Лоренцо Дау - все, что читал
Аттикус, когда я перед сном забиралась к нему на колени. Пока я не
испугалась, что мне это запретят, я вовсе не любила читать. Дышать ведь не
любишь, а попробуй не дышать...
Понимая, что мисс Кэролайн мною недовольна, я решила не искушать судьбу
и до конца урока смотрела в окно, а потом настала перемена, и весь первый
класс высыпал во двор.
Тут меня отыскал Джим, отвел в сторону и спросил, как дела. Я
рассказала.
- Если б можно, я бы ушла домой. Джим, эта тетка говорит, Аттикус учил
меня читать, так пускай больше не учит...
- Не горюй, - стал утешать меня Джим. - Наша учительница говорит, мисс
Кэролайн преподает по новому способу. Ее этому выучили в колледже. Скоро во
всех классах так будет. При этом способе по книжкам почти не учатся, вроде
как с коровами: если хочешь узнать про корову, надо ее подоить, ясно?
- Ага, но я не хочу изучать коров, я...
- Как так не хочешь? Про коров надо знать, в нашем округе на них
половина хозяйства держится.
Я только и спросила, не спятил ли он.
- Вот дуреха, я просто объясняю тебе, что первоклашек теперь учат по
новому способу. Называется - "десятичная система Дьюи".
Я никогда не подвергала сомнению истины, которые изрекал Джим, не
усомнилась и теперь. "Десятичная система Дьюи" наполовину состояла в том,
что мисс Кэролайн махала у нас перед носом карточками, на которых было
выведено печатными буквами: КИТ, КОТ, ВОТ, ДОМ, ДЫМ. От нас, видимо, не
требовалось никаких комментариев, и класс в молчании принимал эти
импрессионистские откровения. Мне стало скучно, и я принялась писать письмо
Диллу. На этом занятии меня поймала мисс Кэролайн и опять велела сказать
отцу, чтоб он перестал меня учить.
- И, кроме того, - сказала она, - в первом классе мы пишем только
печатными буквами. А по-письменному будешь учиться в третьем классе.
Тут виновата была Кэлпурния. Наверно, иначе в ненастную погоду ей бы от
меня житья не было. Она задавала мне урок; нацарапает на грифельной доске
вверху все буквы по-письменному, положит рядом раскрытую библию и велит
переписывать главу. Если я выводила буквы похоже, она давала мне в награду
кусок хлеба с маслом, густо посыпанный сахаром. Учительница она была
строгая, не часто бывала мною довольна, и я не часто получала награду.
- Все, кто ходит завтракать домой, поднимите руки, - сказала мисс
Кэролайн, и я не успела додумать, как еще меня обидела Кэлпурния.
Все городские ребята подняли руки, и мисс Кэролайн внимательно оглядела
пас.
_- Все, у кого завтрак с собой, достаньте его.
Неведомо откуда появились ведерки из-под патоки, и на потолке заплясали
серебряные зайчики. Мисс Кэролайн ходила между рядами парт, заглядывала в
ведерки и в бумажные пакеты и то одобрительно кивала, то слегка хмурилась.
Возле парты Уолтера Канингема она остановилась.
- А где твой завтрак? - спросила она.
По лицу Уолтера Канингема каждый первоклассник сразу видел - у него
глисты. А по его босым ногам сразу видно было, откуда это у него. Глисты
бывают оттого, что ходишь босиком по хлеву и по грязи, где валяются свиньи.
Будь у Уолтера башмаки, в первый день занятий он бы, конечно, их надел, а
потом все равно ходил бы в школу босой до самых холодов. Зато на нем была
чистая, рубашка и старательно залатанный комбинезон.
- Ты сегодня забыл взять с собой завтрак? - спросила мисс Кэролайн.
Уолтер смотрел прямо перед собой. На его тощей щеке дергался мускул.
- Ты забыл сегодня завтрак? - опять спросила мисс Кэролайн.
У него опять дернулась щека.
- Угу, - пробормотал он наконец. Мисс Кэролайн подошла к своему столу и
достала кошелек.
- Вот тебе двадцать пять центов, - сказала она. - Поди и купи себе
поесть. Деньги отдашь мне завтра.
Уолтер помотал головой.
- Нет, мэм, спасибо, - тихо сказал он.
В голосе мисс Кэролайн послышалось нетерпение.
- Поди сюда, Уолтер, и возьми деньги.
Уолтер опять помотал головой.
Когда он замотал головой в третий раз, кто-то прошептал:
- Скажи ей, Глазастик!
Я оглянулась и увидела, что почти все городские ребята и все загородные
смотрят на меня. Мы с мисс Кэролайн уже дважды беседовали, и они все
уставились на меня в простодушной уверенности, что из столь близкого
знакомства рождается взаимопонимание.
Так и быть, надо вступиться за Уолтера. Я встала.
- Э-э... мисс Кэролайн...
- Что тебе, Джин Луиза?
- Мисс Кэролайн, он Канингем. И я села на место.
- Что такое, Джин Луиза?
Мне казалось, я сказала очень ясно. Всем нам было ясно: Уолтер Канингем
врет почем зря. Никакого завтрака он не забывал, никакого завтрака у него и
не было. Сегодня нет, и завтра не будет, и послезавтра. Он, наверно, в жизни
своей не видал трех четвертаков сразу. Я сделала еще одну попытку.
- Мисс Кэролайн, ведь Уолтер из Канингемов.
- Не понимаю, Джин Луиза. О чем ты говоришь?
- Это ничего, мэм, вы скоро всех в округе узнаете. Канингемы никогда
ничего не возьмут бесплатно - ни у прихода, ни у муниципалитета. Они ни у
кого ничего не берут, обходятся тем, что есть. У них мало что есть, но они
обходятся.
В нравах племени Канингемов - вернее, одной его ветви - я начала
разбираться минувшей зимой. Отец Уолтера приходил к Аттикусу за советом.
Однажды вечером они долго и скучно толковали в гостиной про ущемление прав,
а на прощанье мистер Канингем сказал:
- Уж не знаю, мистер Финч, когда я смогу с вами расплатиться.
- Пусть вас это не заботит, Уолтер, - сказал Аттикус.
Я спросила Джима, что такое ущемление, он объяснил - когда тебе
прищемят хвост, и тогда я спросила Аттикуса, сможет ли мистер Канингем
когда-нибудь нам заплатить.
- Деньгами не сможет, - ска