Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
иной, это будет позор для всей семьи. Но Джим не
слышал.
- ...не пойму, во-первых, чего ради вы за это взялись, Аттикус,-говорил
мистер Линк Диз.-Вы на этом деле можете все потерять. Все как есть.
- Вы серьезно так думаете?
Когда Аттикус задает этот вопрос - берегись! "Ты серьезно думаешь
сделать этот ход, Глазастик?" Хлоп хлоп, хлоп - и на доске не остается ни
одной моей шашки. "Ты серьезно так думаешь, сын? Тогда почитай-ка вот это".
И целый вечер Джим мается, одолевая речи Генри В. Грейди.
- Послушайте, Линк, может быть, этот малый и сядет на электрический
стул, но сначала все узнают правду,-ровным голосом сказал Аттикус.-А вы ее
знаете.
Поднялся ропот. Аттикус шагнул назад к крыльцу, но все подступили
ближе, и шум стал каким-то зловещим.
- Аттикус! - вдруг крикнул Джим.-Телефон звонит!
Все вздрогнули от неожиданности и отодвинулись; этих людей мы видели
каждый день: тут были лавочники, кое-кто из мейкомбских фермеров; тут были и
доктор Рейнолдс и мистер Эйвери.
- Так ты подойди к телефону,-отозвался Аттикус.
Все засмеялись и разошлись. Аттикус вошел в гостиную, щелкнул
выключателем и увидел, что Джим сидит у окна весь бледный, только кончик
носа красный, потому что он был прижат к стеклу.
- Что это вы тут сидите в темноте? - удивился Аттикус.
Джим смотрел, как он сел в кресло и взялся за вечернюю газету. Иногда
мне кажется, Аттикус все самые важные события своей жизни обдумывает на
досуге, укрывшись за страницами "Мобил реджистер", "Бирмингем ньюс" и
"Монтгомери эдвертайзер".
Джим подошел к Аттикусу.
- Они приходили за тобой, да? Они хотели с тобой расправиться?
Аттикус опустил газету и поглядел на Джима.
- Чего это ты начитался?-спросил он. Потом прибавил добрым голосом: -
Нет, сын, это наши друзья.
- Это не... не шайка? - Джим смотрел исподлобья.
Аттикус хотел сдержать улыбку, но не сумел.
- Нет, у нас в Мейкомбе не бывает разъяренной толпы и прочих глупостей.
Я никогда не слыхал, чтобы у нас свирепствовали банды.
- Одно время ку-клукс-клан охотился на католиков.
- Я и про католиков в Мейкомбе никогда не слыхал - сказал Аттикус.- Ты
что-то путаешь. Давно уже, примерно в девятьсот двадцатом году, тут
существовал ку-клукс-клан, но это была по преимуществу организация
политическая. И никого они тогда не могли испугать. Как-то они устроили
демонстрацию у дома мистера Сэма Ливи, но Сэм вышел на крыльцо и сказал,
что, видно, плохи их дела, раз они ходят вокруг него в балахонах, которые из
его же полотна и шили. До того их застыдил, что они ушли.
Семейство Ливи отвечало всем требованиям, которые предъявлялись в
Мейкомбе к людям благородным: Ливи употребляли с пользой свой ум и
способности, и уже пять поколений жили в нашем городе на одном и том же
месте.
- Ку-клукс-клан умер и никогда не воскреснет,- сказал Аттикус.
Я пошла проводить Дилла, потом вернулась и из-за двери услышала, как
Аттикус говорит тете:
- ...наравне со всеми готов отдать дань уважения женщинам Юга, но
отнюдь не жертвовать человеческой жизнью в угоду мифу, защищая их от
опасности, которая им не грозит.
Голос у него был такой... я подумала - опять они ссорятся.
Я пошла искать Джима, он был у себя - лежал на кровати и о чем-то
думал.
- Они поругались? - спросила я.
- Вроде того. Она все донимает его из-за Тома Робинсона. Она почти что
сказала Аттикусу, что он позорит всю семью. Я... я боюсь, Глазастик.
- Чего боишься?
- Боюсь за Аттикуса. Вдруг с ним что-нибудь случится?
Я стала его расспрашивать, но Джим напустил на себя таинственность и
только и отвечал - отвяжись да не приставай.
Назавтра было воскресенье. В перерыве между воскресной школой и службой
все вышли немножко размяться, и я увидела во дворе Аттикуса, его окружили
какие-то люди. Тут были мистер Гек Тейт, и я подумала, может, он прозрел и
поверил в бога. Раньше он никогда не ходил в церковь. Тут был даже мистер
Андервуд. Мистер Андервуд никогда нигде не бывал и ничем не занимался, кроме
"Мейкомб трибюн" - он один был и владельцем газеты, и редактором, и
наборщиком С утра до ночи он не отходил от своего линотипа и только, чтобы
подкрепиться, отпивал по глотку вишневки - у него тут же всегда стоял целый
кувшин. Он редко выходил узнавать новости, люди сами к нему приходили и
рассказывали. Говорили, он весь помер газеты сам сочиняет и сам печатает на
своем линотипе. И это было очень похоже на правду. Уж, наверно, случилось
что-то необыкновенное, раз мистер Андервуд вылез на свет божий.
Я перехватила Аттикуса на пороге, и он сказал - Тома Робинсона перевели
в мейкомбскую тюрьму. И сказал еще, пожалуй, не мне, а себе - если б его с
самого начала тут держали, ничего бы и не было, все сошло бы спокойно. Он
сел на свое место в третьем ряду и запел "Приближусь я к тебе, господь", он
немного отставал от всех, и его густой голос звучал совсем отдельно. Он
никогда не садился вместе с нами. В церкви он любил быть сам по себе.
По воскресеньям все в доме делают вид, что все хорошо, а с тех пор, как
у нас поселилась тетя Александра, стало еще противнее. Сразу после обеда
Аттикус удирал к себе в кабинет, иногда мы заглянем к нему, а он сидит,
откинувшись в вертящемся кресле, и читает. Тетя Александра укладывалась на
два часа вздремнуть и грозилась - пусть только мы попробуем шуметь во дворе,
когда все соседи отдыхают. Джим тоже дожил до такого возраста, что уходил к
себе с целой кипой футбольных журналов. Нам с Диллом только и оставалось в
воскресенье втихомолку играть на Оленьем лугу.
Стрелять из духового ружья по воскресеньям не разрешалось, и мы с
Диллом погоняли немного по лугу футбольный мяч Джима, но это было скучно.
Дилл сказал - пойдем поглядим, может, удастся увидеть Страшилу Рэдли. Я
сказала - пожалуй, нехорошо к нему приставать, и начала рассказывать Диллу
про все, что случилось за эту зиму. Он слушал и удивлялся.
К ужину мы разошлись по домам, а после ужина мы с Джимом собирались,
как всегда, весь вечер читать но тут Аттикус нас удивил: он вышел в
гостиную, и в [ ]руках у него был длинный электрический провод. И
на одном конце - лампочка.
- Я ненадолго уйду,-сказал он.-Когда вернусь, вы все будете уже в
постели, так что пожелаю вам спокойной ночи.
Надел шляпу и вышел из дому с черного хода.
- Он берет машину,- сказал Джим.
У нашего отца были свои странности: во-первых, он никогда не ел
сладкого, во-вторых, любил ходить пешком. Сколько я себя помню, в гараже
всегда стоял чистенький, аккуратный "шевроле", и Аттикус всегда разъезжал на
нем по делам, но в самом Мейкомбе в свою контору и обратно он по два раза в
день ходил пешком, а это означало около двух миль. Он говорил: ходьба - это
его единственный спорт. А в Мейкомбе считают: если человек идет пройтись
просто так, без определенной цели, значит, он и вообще такой - ни к чему не
стремится и ничего никогда не достигнет.
Потом я пожелала тете и брату спокойной ночи и давно уже лежала и
читала, и тут в комнате Джима начался какой-то непонятный шум. Ко сну он
обычно готовился не так, я каждый звук знала наизусть, и я постучалась к
нему.
- Ты почему не ложишься?
- Сбегаю ненадолго в город.- Он натягивал штаны.
- А зачем? Уже почти десять часов.
Это он знал, но все равно собрался уходить.
- Тогда и я с тобой. И если ты скажешь не ходить, я все равно пойду,
слышишь?
Джим понял, что так просто я дома не останусь, придется со мной
драться, а значит, злить тетю, и нехотя сдался.
Я быстро оделась. Мы подождали, пока у тети погас свет, и тихо вышли с
заднего крыльца. Ночь была темная, безлунная.
- Дилл тоже захотел бы пойти,- прошептала я.
- Пускай идет,- хмуро ответил Джим.
Мы перескочили через низенькую ограду, перешли двор мисс Рейчел и стали
под окном Дилла. Джим крикнул перепелом.
За стеклом появилось лицо Дилла, сразу исчезло, а через пять минут он
отворил окно и вылез к нам. Как человек бывалый, он не стал ни о чем
спрашивать, пока мы не вышли на улицу.
- Что случилось?
- У Джима бродячий приступ.
Кэлпурния говорила - у всех мальчишек в его годы бывает бродячая
болезнь.
- Просто так захотелось,- сказал Джим.- Просто так.
Миновали дом миссис Дюбоз, он стоял пустой, с закрытыми ставнями,
камелии чуть виднелись среди разросшейся крапивы и полыни. До угла - до
почты - оставалось пройти еще восемь домов.
Южная сторона площади была пустынна. На каждом углу щетинились огромные
араукарии, между ними в свете уличных фонарей поблескивала железная коновязь
Свет горел еще в общественной уборной, а больше с этой стороны здания суда
не было ни огонька. Площадь перед судом была квадратная, со всех сторон
магазины, в них, где-то в глубине, тоже виднелся слабый свет.
Когда Аттикус только начал работать адвокатом, его контора помещалась в
самом здании суда, но через несколько лет он перебрался в здание городского
банка, там было тише и спокойнее. Мы завернули за угол и увидели перед
банком машину "шевроле".
- Он здесь,- сказал Джим.
Но Аттикуса здесь не было. К его конторе вел длинный коридор. Будь за
его дверью свет, мы бы увидели табличку с небольшими четкими буквами:
АТТИКУС ФИНЧ, АДВОКАТ. Сейчас тут было темно.
Джим еще раз всмотрелся в темноту за стеклянной дверью банка. Нажал
ручку двери. Заперто.
- Пройдем-ка по улице. Может, он зашел к мистеру Андервуду.
Мистер Андервуд не только выпускал газету "Мейкомб трибюн", он н жил в
редакции. Вернее, над ней. О том, что происходит в суде и в тюрьме, он
узнавал, просто-напросто глядя из окна второго этажа. Его дом стоял на
северо-западном углу площади, идти к нему надо было мимо тюрьмы.
Тюрьма была самым почтенным и самым безобразным зданием во всем
Мейкомбе. Аттикус говорил, такое мог бы придумать кузен Джошуа Сент-Клер. И
правда - это было как в бреду. Все дома в городе простые и обыкновенные, с
прямыми широкими фасадами и покатыми крышами, и вдруг ни с того ни с сего
торчит крохотный готический храмик - одна камера в ширину, две в высоту, и
все это дополняется контрфорсами и зубчатыми башенками. А оттого, что фасад
тюрьмы был из красного кирпича и в окнах, какие бывают только в церкви,
виднелись толстые стальные решетки, все это выглядело совсем уж
неправдоподобно. И добро бы еще эта нелепость стояла на каком-нибудь
одиноком холме, но она была втиснута между "Скобяными изделиями" Тиндела и
редакцией "Мейкомб трибюн". Тюрьма у нас в Мейкомбе вызывала постоянные
споры - хулители говорили - это точь-в-точь уборная времен королевы
Виктории; а их противники уверяли - такое здание придает городу почтенный
благородный вид, и заезжему человеку нипочем не догадаться, что там внутри
полно черномазых.
Мы шли по тротуару и вдруг увидели поодаль одинокий огонек.
- Странно,- сказал Джим,- у тюрьмы снаружи фонаря нет.
- Вроде это лампочка над дверью,- сказал Дилл. Сквозь прутья решетки из
окна второго этажа свисал длинный провод. В свете голой, без колпака,
лампочки сидел у входа Аттикус. Он, видно, принес из своей конторы стул,
приставил его к двери и теперь читал, не обращая никакого внимания на
мотыльков и всякую ночную мошкару, которая вилась у него над головой.
Я хотела побежать, но Джим схватил меня за руку.
- Не ходи к нему,-сказал он,-еще рассердится. Он здесь - и все в
порядке, пошли домой. Я только хотел посмотреть, где он.
Мы стали наискосок переходить площадь, и тут по Меридианскому шоссе
медленно, одна за другой, подъехали четыре запыленные машины. Они обогнули
площадь, миновали банк и остановились напротив тюрьмы.
Из машин никто не вышел. Аттикус поднял голову от газеты. Аккуратно ее
сложил, опустил на колени и сдвинул шляпу на затылок. Похоже, он ждал, что
они приедут.
- Пошли,- прошептал Джим.
Мы кинулись через площадь, потом по улице и спрятались за киоском. Джим
осторожно выглянул.
- Можно еще поближе,- сказал он.
Мы побежали к магазину Тиндела - отсюда было совсем близко, нам все
видно, а нас никто не заметит.
Приезжие по одному, по двое вылезали из машин. Сначала они были как
тени, потом двинулись к тюрьме, и при свете стало видно, что все они
большие, плотные. Аттикус не двинулся с места. Широкие спины заслонили его
от нас.
- Он здесь, мистер Финч? - спросил кто-то.
- Здесь - отозвался Аттикус.-Он спит, не разбудите его.
Много позже я поняла, как жутко и смешно это было при тех далеко не
забавных обстоятельствах, но отца послушались: люди стали говорить
вполголоса.
- Вы знаете, зачем мы пришли,- сказал кто-то другой.- Отойдите от
двери, мистер Финч.
- Поезжайте домой, Уолтер,- вежливо сказал Аттикус - Гек Тейт где-то
поблизости.
- Черта с два! - сказал еще кто-то.- Гек со своими подручными рыщет по
лесу, до утра оттуда не вылезет
- Вот как? С чего бы это?
- Ищет ветра в поле,- был краткий ответ.- Вы про это не думали, мистер
Финч?
- Думал, но не верил.- Голос моего отца звучал все так же спокойно.-
Что ж, это меняет дело, не так ли?
- Ну, ясно,- сказал еще чей-то бас. Говорившего было не разглядеть.
- Вы серьезно так думаете?
Второй раз за два дня я слышала от Аттикуса этот вопрос - значит,
сейчас кому-то достанется на орехи. На это стоит поглядеть! Я вывернулась
из-под руки Джима и во весь дух побежала к Аттикусу.
Джим вскрикнул и бросился за мной, но они с Диллом меня не догнали. Я
протолкалась среди темных фигур, от которых шел тяжелый запах, и выбежала в
круг света.
- Аттикус, привет!
Я думала - вот он обрадуется! - но лицо у него сделалось такое, что все
мое веселье пропало. Глаза у него стали просто-напросто испуганные, но это
сразу прошло, как только сквозь толпу пробрались Джим и Дилл.
Пахло спиртным перегаром и хлевом, я огляделась - все кругом были
чужие. Не те, которые приходили вчера вечером. Меня бросило в жар от
смущения: я так победоносно выскочила, а на меня смотрят совсем незнакомые
люди!
Аттикус поднялся со стула, он двигался медленно, .как старик. Он
аккуратно разгладил газету по складкам и бережно отложил. Пальцы его слегка
дрожали.
- Иди домой, Джим,- сказал он.-Отведи сестру и Дилла домой.
Мы привыкли, когда Аттикус что-нибудь велит, слушаться - может, и не
всегда охотно, но быстро,- а тут Джим стоял с таким видом, будто и не
собирался тронуться с места.
- Иди домой, я сказал.
Джим покачал головой. Аттикус уперся кулаками в бока - и Джим тоже, и
так они стояли друг против друга, очень разные: у Джима мягкие каштановые
волосы, карие глаза, продолговатое лицо, уши плотно прилегают к голове - он
весь в маму, а у Аттикуса волосы черные с проседью, черты лица прямые,
резкие, и все-таки мне показалось, они похожи. Это потому, что оба смотрели
вызывающе.
- Сын, я сказал: иди домой.
Джим только головой помотал.
- Вот я его отправлю домой,- сказал какой-то верзила сгреб Джима за
шиворот и так отшвырнул, что Джим едва удержался на ногах.
- Не тронь его!
И я наподдала этому дядьке ногой. Я была босиком и очень удивилась, что
он весь сморщился, охнул и отступил. Я хотела стукнуть его по коленке, но
попала слишком высоко.
- Хватит, Глазастик,- Аттикус взял меня за плечо.- Не лягайся и не
брыкайся. Тише,- прервал он, когда я хотела что-то сказать в свое
оправдание.
- А пускай они не трогают Джима,- сказала я.
- Ладно, мистер Финч, заберите их отсюда,- проворчал кто-то.-Даем вам
на это дело пятнадцать секунд.
Аттикус стоял среди этих непонятных людей и старался заставить Джима
послушаться. Он грозил, убеждал, наконец даже сказал:
- Я тебя прошу, Джим, уведи их.
А Джим в ответ упрямо твердил одно:
- Не пойду.
Мне все это стало надоедать, но я чувствовала - Джим не зря упрямится,
ведь он знает, как ему Аттикус задаст, когда уж мы все придем домой. Я стала
осматриваться. Была теплая летняя ночь, по почти на всех этих людях
комбинезоны и грубые бумажные рубашки были застегнуты наглухо, до самого
подбородка. Наверно, все они боятся простуды, подумала я, вот и рукава у них
не засучены, и даже манжеты застегнуты. Те, кто был в шляпах, нахлобучили их
на самые брови. И все они были какие-то мрачные, смотрели сонно, как будто
им непривычно в такой поздний час оказаться на ногах. Я еще раз поискала,
нет ли тут хоть одного знакомого лица, они стояли полукругом, и того, что
стоял посередине, я вдруг узнала.
- Привет, мистер Канингем! Он меня словно и не слышал.
- Привет, мистер Канингем! Как у вас с ущемлением прав?
Положение дел Уолтера Канингема-старшего было мне хорошо известно,
Аттикус когда-то подробно мне все это растолковал. Рослый, плечистый, он
как-то растерянно заморгал и сунул большие пальцы под лямки комбинезона.
Казалось, ему не по себе; он откашлялся и посмотрел в сторону. Мое дружеское
приветствие осталось без ответа.
Мистер Канингем был без шляпы, лоб его казался очень белым, а все лицо,
обожженное солнцем, особенно темным - наверно, всегда он ходит в шляпе. Он
переступил с ноги на ногу - башмаки у него были огромные, грубые.
- Вы меня не узнаете, мистер Канингем? Я Джин Луиза Финч. Вы нам один
раз принесли орехов, помните?
Кажется, я старалась зря - ужасно неловко, когда случайный знакомый
потом тебя не узнает.
- Я учусь вместе с Уолтером,- сделала я новую попытку.- Ведь это ваш
сын, правда? Правда, сэр?
Мистер Канингем чуть заметно кивнул. Все-таки он меня узнал!
- Мы с Уолтером в одном классе,- продолжала я,- он очень хорошо учится.
И он славный,- прибавила я,- правда, правда, он хороший. Один раз он
приходил к нам обедать. Может быть, он вам про меня рассказывал, один раз я
его поколотила, а он ничего, он правда славный. Вы ему передайте от меня
привет, ладно?
Аттикус когда-то мне объяснил: если ты человек вежливый, говори с
другими не про то, что интересно тебе, а про то, что интересно им. Мистеру
Канингему, видно, было совсем не интересно слушать про своего сына, а мне
так хотелось, чтоб ему не было скучно, и я с горя сделала [
]последнюю попытку - может, все-таки интереснее поговорить про
ущемление.
- Ущемление - это очень неприятная штука,- стала я ему объяснять.
И тут, наконец, я заметила, что обращаюсь с речью к целой толпе. Все
они смотрели на меня, некоторые даже рот раскрыли. Аттикус уже не приставал
к Джиму, они оба стояли рядом с Диллом. И они тоже смотрели и слушали как
заколдованные. Аттикус даже рот приоткрыл, а он всегда объяснял, что это не
очень-то красиво. Наши взгляды встретились, и он закрыл рот.
- Знаешь, Аттикус, я вот говорю мистеру Канингему, конечно, когда
ущемление прав, это очень плохо, но ты ведь говорил не волноваться, такие
дела иногда долго тянутся... и вы уж как-нибудь общими силами выпутаетесь...
И я окончательно замолчала и только думала, какая я .дура. Видно, про
ущемление хорошо разговаривать только в гостиной.
У меня даже голова вспотела: не могу я, когда целая куча народу на меня
смотрит. Все стояли и молчали.
- Что случилось? - спросила я.
Аттикус не от