он сиживал на дувалах в лунном свете. Поскольку, все было тихо, 
я никаких мер не принимал. Отправляясь в эти ночные путешествия, он вежливо 
просил карабин СКС. Я ему давал, чтобы не лез в пирамиду без разрешения.
Помню, нам опять отказали в исполнении замысла. "Шрам", возмущенный 
нерешительностью нашего местного сообщника, командира рашковских ополченцев 
"Робин Гуда", где-то подвыпил. Взял карабин и ушел "на дело". Я надеялся, что он 
мирно поспит в лесополосе, поэтому утром принял к сведению его рапорт.
- Командир, это голимое дело - БТР не на ходу. Я там был, всех построил, но 
потом мне их жалко стало...". 
Вскоре "Шрам" отправился домой. Влип в очередную историю с убийством (не хотел 
подчиняться местным авторитетам) и сел. Признаюсь я ему тогда не поверил, однако 
спустя какое-то время после исчезновения "Шрама", отвозил очередную смену 
отпускников к украинскому КПП в Кучургане. Там их, ввиду поста, демонстративно, 
обыскивали и отправляли на родину. Смешно, но такая наивная защита от провокации 
с "обнаружением" оружия иногда помогала. 
На нейтралке ко мне подошел офицерик и поинтересовался, что за черные повязки на 
лбу мы носим. Услышав ответ, мол для маскировки ночью в окопе, чтобы лоб не 
светился в бойнице, рассказал совершенно невероятную историю. Тогда ночью, к ним 
в вагончик вломился точно такой же с повязкой на лбу, вся голова в шрамах 
(показал места) выгнал всех на улицу, построил, проверил БТР и ушел. Со слов 
лейтенанта, они (девять человек) очень испугались. Ведь у них пистолеты, 
автоматы, а у того карабин, а в нем, как известно 10 (!) патронов. Вот вам и 
истории о геройских поступках. Зря я не поверил "Шраму" на слово...
Из людей, созданных для войны, я могу назвать еще "приблуду". В гостиницу "Аист" 
пришел шахтер лет сорока, рост 180, руки как лопаты, по самые глаза в кожу 
въелась угольная пыль. Просится на войну, а ведь не мальчик. Говорит, "омоновцы" 
в Дубоссарах убили брата, хочу отомстить. Дали ему на размышление сутки, он 
просидел в номере молча и отправился на передовую. Через два дня он уже знал все 
предполье перед опорным пунктом, пристрелял ориентиры и рубежи для ведения 
заградительного огня. За все время пребывания на позициях имел рекордное число 
подтвержденных попадании. Поверьте, убить врага в Приднестровье было событием. 
Находясь в тылу в "Дубоссарах, нашел доступ к базе в Глинном. Раздобыл ГАЗ-51, 
несколько ящиков патронов, парочку стволов, еще какое-то имущество, поделился с 
нами и уехал проселками на родину. Говорили, что добрался до Донбасса.
Бывает, что человек рожден для войны, только не знает о своем предназначении до 
поры до времени. Такие "мужики" составляют цвет воюющей армии. Относился к ним и 
"Робин Гуд" - рашковский лесничий. До войны он понемногу крал лес, 
благоустраивал хозяйство. Так же внезапно, без видимых внешних причин, он надел 
на себя форму (я таким и запомнил его в "погранцовском" маскхалате. Как прежде 
дефицитные стройматериалы - за коньяк и вино, выменивал на Глинном боеприпасы и 
оружие. На предмет создания инженерных заграждений в случае прорыва 
молдавско-румынской бронетехники, командованием ополчения ему был выдан 
сосредоточенный заряд тротила, электродетонатор и батарейка. Я поделился с ним 
саперным имуществом и подарил еще полбочки напалма. Мечтой "Робина" были огневые 
фугасы. А верхом мечтаний расплатиться со многочисленными недругами из числа 
районного партхозактива. Помню, как он сник, когда узнал, что война кончилась и 
придется опять заниматься "озеленением склонов". Его неоднократно "шмонали", но 
он выжил и даже сохранил работу. Я видел его встречу с Корчинским в 1995 году, 
он плакал в наших объятиях и с надеждой спрашивал, когда все это начнется вновь. 

Случалось, хотя и редко, что к нам прибивались и толковые военные. Начать 
следует с дезертиров из армии на войну. Помню матросика из Одессы, который в 
форменке и с баульчиком вещей пристроился к транспорту УНСО и так, миновав все 
барьеры в Раздельной и на границе прибыл в "Аист", чтобы "демобилизоваться" я 
видел его потом в этой же форменке среди ополченцев - первый "военно-морской 
унсовец".
Еще двое жертв "неуставных отношений" с базы хранения в Умани. То ли их хотели 
подрезать, то ли они кого-то, скорее, что они. Первый "Лис" ничем не выделялся. 
Зато второй "Ровер" (велосипед, укр.) проявил способности и под конец он 
командовал секцией -"роем" (в УНСО, как в армии США отделения делятся на две 
секции, теоретически, огня и маневра). Когда все это кончилось, пошел 
"сдаваться". 
Иду я по плацу. В камуфляже, темных очках и кроссовках. Командир меня увидел и 
кричит:
Уведите его на ... отсюда. Закройте его на гауптвахте. 
Ведут меня. Начальник штаба меня увидел, говорит:
Что вы его так ведете. Ему эти ваши автоматы, как два пальца об землю. 
Я ему еще гранату отдал "эфку" на хранение. Меня до самого "дембеля" на 
гаупвахте продержали. (Оставим на совести рассказчика протокольное правдоподобие 
событий. Важна тональность).
В Абхазии в 1993г. "Ровер" уже командовал отделением и полувзводом (двумя 
отделениями). Все у него в хозяйстве было в порядке, но эти повадки вечного 
"дембеля"... Шлепанцы на босую ногу, майка, автомат "на ремень" и волочащаяся 
"лунная походка" в десяти шагах за строем. Отличался он и на оперативной работе. 
Сейчас женился, отошел от политики.
"Что является целью такого ожесточенного в своей последовательности мессианства? 
Деятельность экстремистских политических организаций и их парамилитарных 
формирований обречена, если они не в состоянии контролировать продолжительное 
время какую-либо территорию. Невозможно все необходимое добывать у противника и 
постоянно находиться на его территории. Подобные "освобожденные зоны" как раз и 
служат тылом, за их счет осуществляется снабжение, там скрывается боевики после 
акций. Первая попытка создать освобожденную зону была предпринята УНСО еще в 
Приднестровье летом 1992г. При падении Бендер и Тирасполя предполагалось 
отрезать территории севернее Рыбницы и создать на них какое-либо "украинское" 
образование. Попытка "государственного переворота" с треском провалилась. 
Формирования УНСО в Рашкове и Каменке были разоружены и постепенно разбежались, 
"просочившись" на территорию Украины. В этой авантюре участвовало свыше 80 
боевиков, на 20 больше, чем белых наемников в известной биафрской истории с 
Чомбе.

Дмитро Корчинский
Как-то очередной раз я возвратился из Приднестровья. В глубокой меланхолии я 
размышлял над тем, что на Крещатик никогда не удастся перетащить войну. Никогда 
уже не будут подорваны мосты через Днепр, никогда загорелые хлопцы в грязных 
камуфляжах не выбьют дверь кабинета министров, не затянут ДШК на колокольню 
Святой Софии, не используют подземных коммуникаций для неожиданного прорыва... 
Вдруг зазвонил телефон.
- Добрый день, - сказал приятный задушевный голос, - я отец Борис Табачник, 
секретарь киевской Метрополии. Мне сказали, что вы можете мне помочь...
В 1992 г. религиозная ситуация в Украине была динамичной и интересной. На волне 
национального подъема на Западной Украине почти полностью восстановила свои 
позиции Греко-католическая церковь. Это вызвало многочисленные конфликты с теми, 
кто сохранял верность православию. Интересно то, что в греко-католиков перешел 
почти весь политический актив. Это дало им наиболее качественные кадры. 
Неоднократно мне приходилось наблюдать ситуации, когда несколько греко-католиков 
могли зашугать православное село, отобрать под себя церковь, победить 
многочисленную православную общину. Часто доходило до крови. Греко-католики 
обычно побеждали. В двадцатом столетии они имели двух замечательных 
предстоятелей. Первым из них был митрополит граф Андрей Шептицкий, который брал 
участие во всех украинских, австрийских, польских и немецких интригах первой 
половины столетия. Следующим был кардинал Иосиф Слепой. Когда Сталин 
расправлялся с греко-католической церковью, его упекли в Сибирь. В конце 
сороковых годов американцы выменяли его на какого-то шпиона. Остаток жизни он 
провел в Риме. Это был сильный человек. Рассказывают, что его побаивался Папа и 
недолюбливала ватиканская публика. Он выбивался из общего ряда. Как и Шептицкий, 
он мечтал о создании украинского патриархата. Ему на смену пришел Кардинал 
Мирослав Любачивский, личность настолько бледная, что полностью устроила 
Ватикан. С начала девяностых годов, он вместе со своей канцелярией перебрался во 
Львов, в старую резиденцию униатских предстоятелей - комплекс собора Св. Юра.
В конце восьмидесятых была восстановлена Украинская Автокефальная Православная 
церковь. Она была не совсем канонической, но тамошняя публика мне наиболее 
нравилась. Патриархом был Мирослав Скрыпник. Один из интереснейших украинских 
авантюристов ХХ ст. Он начал свой творческий путь в качестве адъютанта Петлюры, 
потом он принимал участие в украинском легальном политическом движении на 
Западной Украине. Был послом (депутатом) польского сейма от Волыни в тридцатых 
годах. В сороковых сотрудничал с немцами, после войны - с Богом, в качестве 
предстоятеля УАПЦ. Резиденцию он имел в Бамбруке (США), был чрезвычайно 
властолюбивой, сварливой и колоритной личностью. В 1992-93 гг. он побывал на 
Украине.
Я навещал его в первоклассном номере гостиницы "Киев". Это был старик с 
внешностью Мефистофеля, большими, как-то удивительно заостренными сверху ушами. 
Он расслаблено сидел в глубоком кресле. Я поздоровался. Слабым капризным голосом 
он сообщил мне, что он присмерти, что он обессилен, что такие-то и такие-то не 
высказывают к нему подобающего уважения, а такой-то, наверно, является врагом 
Украины. Затем я выслушал двухчасовой монолог - он говорил быстро, не 
прерываясь, то возбуждался и кричал, изобличал и опровергал, то шептал и 
жаловался, то говорил, что ничего уже не хочет, то угрожал местью. В этом 
высохшем теле бурлил вулкан. Он перессорил между собою всю православную 
эмиграцию и ощущал силы взяться за Украину.
Но наибольшее количество парафий в Украине имела Российская Православная 
Церковь. Собственно украинские парафии были ее наибольшей частью. Долгие годы 
здесь хозяйничал Митрополит Киевский и Галицкий Филарет. Он построил роскошную 
резиденцию на Пушкинской улице в Киеве и правил железной рукой, чем, безусловно, 
вызвал искреннюю детскую ненависть всего клира. В конце восьмидесятых он едва не 
стал Московским патриархом, но вместо него выбрали Алексия, который был его 
открытым врагом. Тогда Филарет понял, что спасение в сепаратизме. Его враги, а 
ими были все епископы, собрали Харьковский собор украинских парафий. Филарета 
лишили сана, а позже расстригли. Но он решил побороться. Он все еще удерживал за 
собою резиденцию и кафедральный Владимирский собор, когда решился обратиться ко 
мне.
Я выставил охрану возле Собора, чтобы избежать его внезапного захвата врагами. 
Власть боялась какой-либо определенности. Милиция то наезжала на нашу охрану, то 
помогала ей. Я убедил автокефалистов начать переговоры с Филаретом на предмет 
объединения. Им было тяжело, поскольку Филарет (подобно Св. Павлу в молодости) в 
свое время активно нападал на автокефалию и науськивал на нее власти. Однако 
интрига закрутилась. Дело понемногу шло к объединительному собору. Тем временем 
в Киев намеревался прибыть из Москвы новый руководитель украинских парафий 
Митрополит Владимир Сободан. Предусматривалось, что он поселится в 
Киево-Печерской Лавре. Она, как и все другие монастыри, выступила против 
Филарета. Мы решили захватить ее накануне приезда Сободана. Необходимо было 
добиться нейтралитета со стороны милиции. Филарету симпатизировал один из 
заместителей Министра внутренних дел, на которого была возложена ответственность 
за то, чтобы конфликт не перерос в серьезные стычки.
Как-то я сел с ним в его "Волгу" и мы поехали осмотреть Лавру. Он повернулся ко 
мне и заговорил про Филарета. "Вот я смотрю в эти чистые, синие глаза, - сказал 
он, - и думаю: ну как можно что-то замышлять против этого человека. Он же 
святой!"
Филарет был "матерым человечищем". Однако это был единственный из высших 
служителей церкви, кого я знал (а знал я их много), кто всерьез относился к 
церковной службе. Он мог часами ходить по своему кабинету и напевать псалмы. 
Моменты службы были светлейшими моментами его жизни. Кроме моментов, когда он 
считал деньги.
Дальняя часть Лавры, которая нас интересовала, окружена кирпичной стеной 
восемнадцатого столетия с узкими ружейными бойницами. Операцию я наметил на 
вечер. Основной нашей целью было захватить главный административный корпус, 
после чего ввести туда Филарета. Я даже мечтать никогда не мог, что придется 
воевать в таких романтических обстоятельствах, разыгрывать трагедию в 
исторических декорациях. Дело осложнялось тем, что противоположная сторона была 
на стреме. О возможности штурма догадывались. Я проинформировал о дате и времени 
акции и посвятил в детали плана только трех человек. Они изготовили штурмовую 
лестницу и спрятали ее возле намеченного места под стеной. За час до начала 
акции я собрал около сотни своих во Владимирском соборе. Я разбил их на группы и 
приказал каждой отдельно доехать к месту сбора на склонах берегов Днепра под 
Лаврою. Только там я объяснил им причину сбора и поставил задачи. Через десять 
минут двое скромных молодых людей постучали в дверь административного корпуса. 
Когда им открыли, они завязали разговор с келейником. Разговор перетек в драку. 
Один из молодых людей выстрелил из газового пистолета. Это был сигнал к общему 
нападению. Со стены во двор посыпались наши бойцы. На колокольне тревожно забили 
колокола, начали выбегать монахи. Задачей двух наших первых, было в течение 
минуты удержать вход, но на случай неудачи, была заготовлена небольшая 
самодельная тротиловая шашка, чтобы высадить дверь. Этого не понадобилось. 
Административный корпус был захвачен сразу.
Далее, при помощи палок, цепей и кусков гидравлических шлангов, начали разгонять 
монастырскую публику. Она сопротивлялась. Я послал людей стянуть звонарей с 
колокольни.
В целом я не заметил аскетизма в быту монастырского начальства. Кухня была 
переполнена деликатесами, которые наши сразу же съели, чтобы в случае чего не 
оставлять врагу. Я ожидал Филарета, чтобы ввести его во владение. После его 
появления мы были хотя бы немного прикрыты со стороны уголовного кодекса. В 
какой-то степени, это бы выглядело не как разбойное нападение, а как взятие под 
охрану собственности под руководством законного владельца. "Когда он придет, - 
думал я, - он уже не отвертится". Однако его все не было, вместо него подъехало 
несколько машин ОМОНа. Я сгруппировал всех наших возле административного корпуса 
на небольшом возвышении, чтобы легче было защищаться. Убежать не было 
возможности - мы были в замкнутом подворье. Кроме того, ситуация на этот раз не 
была такой, чтобы ложиться костьми. Милиции все прибывало. Я вступил в 
переговоры с их начальством. Руководил начальник Печерского райотдела. Он явно 
не симпатизировал Филарету, вероятно, райотдел немного прикармливался с Лавры. 
После длительных споров и многих, сделанных по громкоговорителю предупреждений, 
я решил сдаться. Я проинструктировал всех своих, чтобы сбросили все уголовное и 
еще раз напомнил, чтобы никто не давал ни каких показаний.
Всех закрыли в клетках райотдела. Меня потянули на допрос. Милиционеры не 
скрывали злорадства. Наконец, они могли расквитаться за все предыдущее.
"Не понимаю, почему вы радуетесь, -- сказал я. -- Вы только что сорвали 
государственной важности дело, которое я проводил совместно с Министерством 
Внутренних Дел".
В протокол допроса был занесен эпизод моей поездки на рекогносцировку в машине 
заместителя министра.
Меня несколько раз возвращали в камеру и снова тянули на допрос. Под утро, я, 
наконец, уснул, возложив голову на колени одного из своих товарищей. Вместе c 
нами, в камере оказался директор стадиона "Динамо" Анатолий Калоша. Он принимал 
активное участие в церковных делах и тем вечером был вместе с нами.
Рано утром в райотдел примчался мой заместитель министра. Ситуация действительно 
была скандальной и он немного испугался. Он забрал себе в портфель все протоколы 
и сам вывел всех нас из райотдела. Оказавшись на воле, я посмотрел на утреннее 
небо и вздохнул с облегчением. Я думал, что на этот раз таки закроют.
Как выяснилось, во время штурма Филарет все-таки подъезжал к Лавре, но не 
решился въехать. Лавра осталась за Московским патриархатом. Из тех и более 
поздних событий я вынес стойкое убеждение в том, что духовным лицам нельзя 
вмешиваться в дела церкви.
Это отвечает и сути украинского православия, где дела, обычно, решали братства, 
состоящие из мирян, а не духовные. Наиболее известным украинским православным 
деятелем был Петро Могила. Митрополитом его провозгласили несколько человек, 
среди которых не было ни одного духовного, но у всех были сабли. И неплохой 
вышел Митрополит.
Немного позже наши винницкие хлопцы решили захватить помещение местного 
епархиального управления. Там сидел епископ Агафангел. За его кабинетом хлопцы 
нашли интересную комнатку с двумя кроватями, переполненную спиртным, 
порнографическими журналами и видеокассетами. Впоследствии Агафангела перевели 
на Одесскую Епархию, где он приобрел популярность как активный гомосексуалист. С 
тех пор, как мы вплотную занялись делами церкви, количество атеистов в 
организации существенно возросло.
Позже произошел объединительный собор, на котором филаретовская часть церкви 
объединилась с автокефальной. Все это стало называться Украинская Православная 
Церковь Киевского Патриархата. Часть автокефалистов с объединением не 
согласилась и выделилась в отдельный патриархат. Я писал в те дни: в последнее 
время мне приходилось интенсивно общаться с иерархами трех христианских 
конфессий. Все время я ловил себя на том, что в голове моей звучит фраза: "Ла 
Иллаху ил лалаху ва Мухаммаддун расул лахи". А может и действительно - Расул 
Лахи?
Через полгода мне довелось расширить свой опыт средневекового штурма опытом 
средневековой обороны. Ко мне обратилось несколько "афганских" семей. Им были 
обещаны квартиры в новопостроенном доме в "Царском селе" на Печерске. Однако, 
когда дом был готов к заселению, выяснилось, что все квартиры расписаны за 
разнообразными начальниками из Кабинета Министров, Верховного Совета и 
Министерства обороны. "Афганцы" решились вселиться самовольно и защищаться. С 
ними были их семьи и двадцать наших хлопцев. Дело облегчалось тем, что это был 
высокий шестнадцатиэтажный дом и в нем был только один подъезд, который наши 
забаррикадировали после того, как вошли туда. Вскоре появилась милиция и, поняв 
серьезность намерений, оцепила дом широким кольцом. "Афганцы" повывешивали с 
балконов плакаты с лозунгами, которые объясняли смысл их акции. Осада 
продолжалась три сутки. Милиция попыталась разобрать баррикаду на входе при 
помощи небольшого экскаватора, но наши обстреляли его шариками от подшипников из 
специально сделанных больших рогаток. Экскаваторщик убежал и больше не 
отваживался подъезжать близко. Милиция пока еще не хотела атаковать при помощи 
пожарных лестниц. Была большая вероятность того, что кто-нибудь разобьется при 
штурме. Милицейское начальство предчувствовало ужасный скандал в случае 
появления хотя бы одного трупа. На всякий случай, наши приготовили напалм в 
бутылках и время от времени стреляли из рогаток, если кто-нибудь подходил 
близко.
Из нескольких тысяч "афганцев" Киева, акцию никто не поддержал. Нет там у них 
никакой солидарности.
Милиция давила все время на психику, при помощи громкоговорителей обещая 
разнообразные ужасы из уголовного кодекса. Наконец часть "афганцев" не выдержала 
и решила сдаться. Всего несколько семей решилось держаться до конца. Они 
попросили наших оставить их, поскольку теперь