рактику 
похищений приняли чеченцы. Сейчас на Северном Кавказе никто не отказывается от 
подобной добычи, тем более, когда она сама плывет в руки. Забегая вперед, скажу, 
когда в ноябре 1997 г. мои менее удачливые товарищи оказались в изоляторе 
местного УВД в Нальчике (Кабардино-Балкария) его начальник, некий Сулейман, 
прямо заявлял:
- Вы знаете, во сколько мне обходится их содержание?
Благо начальник строил дом и готов был удовлетвориться самой скромной суммой в 3 
тысячи долларов США (за 11 человек). В противном случае он обещал "уступить" 
задержанных федералам. Как я подозреваю, уступка эта так же должна была 
состояться не бесплатно, а, например, в обмен на неких местных задержанных 
российской стороной.
Вообще на Северном Кавказе довольно остро стоит проблема идентификации 
противника. Подчас жизненно важно знать, является ли данное "лицо кавказской 
национальности" сотрудником правоохранительных органов и чьих именно.
Ни камуфляжи, ни кокарды советской милиции не позволяют отличить чеченских 
милиционеров, от ингушских или дагестанских. В Дагестане, к слову, возрождена 
феодальная концепция продажи "патентов". Чтобы стать милиционером следует 
заплатить не менее трех миллионов старых российских рублей: по 400 тысяч 
обойдутся медкомиссии или форма, значительно дороже, удостоверение и оружие. 
Естественно, что вложенные средства спешат возместить, поэтому на проезжих 
дорогах и разыгрываются классические сцены.
Пробираясь в Чечню через Дагестан вторично, я в качестве пассажира 
большегрузного "КАМАЗа", развлекал водителя анекдотами, чтобы тот не уснул. 
Когда в сумерках, на дороге возникли какие-то вооруженные люди. К моему 
удивлению водитель даже не притормозил, только несколько раз показал в ветровое 
стекло крест-накрест сложенные руки.
В ответ на мое тревожное:
- А, если пальнут? Дагестанец только усмехнулся.
- Это милиция, я им показал, что еду пустой (и на взятку они могут не 
рассчитывать).
- А, если они захотят проверить?
- Они на рессоры смотрят. Если машина сидит низко, значит груженая. 
Благословенный XVI век, "что с воза упало..."
О самом Бамуте остается добавить лишь несколько слов. Пса Джека убили после 
штурма, его шкуру в качестве военного трофея повез куда-то на родину то ли в 
Рязань, то ли в Воронеж, какой-то предприимчивый контрактник. После захвата 
Бамута русскими на инженерном фугасе значительной мощности подорвалась КШМ 
(командно-штабная машина) командира батальона. Да, перед бегством из Бамута, все 
запасы мин и взрывчатки, были превращены мною в фугасы большой мощности, чтобы 
добро не пропало. НО если кого-то разрывает бомба, то это уже ее проблемы, а не 
того, кто ее ставил. К слову, безжалостно убитый победителями Джек перед этим 
отбил у саперов их ученую овчарку. Говорят, у нее был выводок прекрасных щенков. 
Жизнь продолжается!

Дмитро Корчинский
Мы пробовали пропагандировать военнослужащих Федеральных Сил. Мы решили 
воздействовать на их генетическую память аллюзиями власовской армии. Подобно 
Дудаеву Власов тоже был генералом и патриотом евразийства. Мы распространяли 
такие листовки.
СОЛДАТЫ ! 
Вы холодны, голодны, раздеты, но в пределах Садового Кольца лежат самые тучные 
пастбища в мире. Родина изнывает под гнетом жидов, комиссаров и дистрибьюторов. 
Пятьдесят лет назад доблестная германская армия показала вам путь к 
освобождению. Вступайте в Русскую Освободительную Армию (РОА). Вы будете 
обеспечены довольствием. Обмундирование и паек в соответствии с нормами 
Вермахта. В РОА нет неуставных отношений и межнациональной розни. В ваших 
солдатских книжках будет скромно записано "Auslender" (иностранец). Каждый, кто 
явится на вербовочный пункт в Хасавюрте, ул. Ленина 4, со штатным оружием или 
доставит офицера, получит должности в тылу и заградительных отрядах, наряду с 
калмыками и прочими казаками. 
Вступайте в Русскую Освободительную Армию бригадного генерала Салмана Радуева!

Что есть предметом философии? Во времена марксистско-ленинской обстоятельности и 
определенности - это была наука о наиболее общих законах развития природы и 
общества. И это было хорошо, спокойно. Но не долго. Будет ли законным поставить 
вопрос так: есть ли что-нибудь кроме природы, а в сфере человеческого - кроме 
общества? Две природы, например. Только ли законы есть в развитии? Возможно есть 
место для фундаментальной случайности, для беззакония? И как только мы так 
ставим вопрос, мы выходим за пределы определения, оставаясь в пределах 
философии. И что в результате? "Рассуждения о всеобщем с точки зрения 
всеобщего". Это очень верно. Философия занимается прилагательными, в отличие от 
натурфилософии, которая занимается существительными и глаголами.
Над нами смеются. Человеку бросают мелочи, оставляя в неопределенности 
относительно важнейших вопросов. Я хочу знать свой диагноз относительно рака, а 
мне все время говорят про прыщи. И я начинаю подозревать наихудшее.
Сразу, как только человек отходит от предметно-конкретного, от мелочей, он 
попадает на холод. Абстракции агрессивны.
Существует вульгарный образ философа. Благостный старичок, который где-то там 
сидит и философствует в спокойствии, пока трудящиеся тачки таскают. На деле, 
никакого спокойствия там нет. Философия - это экстремальные умственные 
состояния.
Рассказывают, что Лютера спросили: "Что делал Господь до того, как создал Мир?" 
Тот ответил: "Сидел в лесу и резал розги для тех, кто интересуется этим 
вопросом".
Ставя последние вопросы, человек ощущает боль.
В Киеве есть институт философии. Меня всегда это ужасно смешило. Я воображал 
себе группы старших и младших научных сотрудников, которые сидят в бочках, как 
Диоген, медитируют и получают розги за запрещенные вопросы.
Философия - не наука. Наука предусматривает возможность экстраполяции. Если 
соблюдать условия А, и Б, то результат будет В. Скажем, астрономия может 
вычислять местонахождение Юпитера на орбите на каждую минуту вперед. Уже, 
например, экономика - не наука. Она не может экстраполировать исходя из 
собственного категориального аппарата. Что может экстраполировать философия? 
Навряд ли экстремальные состояния бытия вообще поддаются систематизации. 
Философия пребывает между системами - это умственное пограничье. История 
философии больше интересна истории, чем философии. Я мог бы вообразить 
целесообразность подобного института разве что в качестве редакционного органа, 
который заботится о гигиене словоупотребления. Безусловно, "Субстанция" у 
Николая Кузанского и она же у Гегеля - это две совсем разные неопределенности 
относительно своим функциям в метафорах. Однако, оба обязаны отличать субстанцию 
от субстрата.
Один раз в эпоху можно увидеть огненные слова на стене, но делать своей 
профессией экспертизу стен на наличие пророчеств - это стать профессиональным 
священником (профессиональным мошенником).
Философии втрое больше в Лукьяновской тюрьме, чем в институте философии.

В это время министром юстиции был Василь Онопенко. Я терпеть не могу 
юриспруденцию и чиновников и поэтому до сих пор не понимаю, как он оказался в 
этой компании. Его попросили подойти на совет национальной безопасности и 
сообщили, что считают необходимым снять с регистрации УНА в связи с событиями на 
Софиевской площади. Онопенко ответил, что такая удивительная форма отношений 
между государством и общественным объединением, как "снятие с регистрации", ему 
неизвестна. Кроме того, он не хотел бы быть орудием политической расправы. 
Разговор продолжился у президента. Онопенко заявил, что ему это надоело и он 
подает в отставку. После того, как он это сделал, УНА была делегализирована 
решением какого-то заместителя. Это сразу сделало всех нас уголовными 
преступниками. По украинским законам, руководство и участие в нелегализированом 
общественном объединении, угрожает сроком до 12 лет лишения свободы с 
конфискацией имущества.
Я собрал своих депутатов (трех верховного совета и нескольких местных советов) и 
послал их на голодовку протеста возле администрации президента на Банковской 
улице. Через два дня в Киев должен был прибыть израильский премьер Ицхак Рабин. 
Перед его приездом Президент спустился к голодающим и попросил их уйти, пообещав 
разобраться и восстановить справедливость.
Мне пришлось согласиться, поскольку мои депутаты уже давно скулили и мечтали 
вернуться в тепло, к еде. Я чувствовал, что мне придется прессовать их, а в этой 
ситуации не хотелось ставить под угрозу единство рядов. Я собрал 
пресс-конференцию и заявил, что через неделю протесты будут возобновлены.

АНОНИМ
Любая администрация имеет свой шарм. Я полгода добивался приема у Руденко - 
генерального прокурора СССР в последние годы его жизни. Наконец, добился, вошел. 
В кабинете сидит за столом обезьяноподобное существо в кителе. Я начал путано 
излагать суть дела, но где-то на половине убедился, что оно меня не слушает. 
Существо встало из-за стола, отошло в угол кабинета, справило там малую нужду, 
вернулось, обратилось ко мне:
- Хорошо, сынок, какая на улице погода?
Я перепугался до смерти. Секретарь в приемной ехидно поинтересовался:
- Ну, как, решили свой вопрос?
Это Карамзин начал придавать смысл чьему-либо правлению, административной 
деятельности вообще "Князь такой-то, собиратель русских земель". Чушь собачья! 
Иван Грозный только к концу жизни узнал, что Сибирское ханство теперь его. Кучум 
больше не приходил из-за Камня, доносы "о разорении" не поступали, чему князь 
поначалу был немало удивлен.

Дмитро Корчинский
Через неделю депутаты и еще десяток добровольцев из областей, взяв матрасы и 
одеяла, снова пошли на Банковскую улицу. Там их встретил кордон милиции. Нам 
заявили, что к администрации никто не будет пропущен. Тогда я решил расположить 
голодающих на Площади Независимости. Это наиболее людное место в Киеве, 
следовательно - наиболее выгодное для политических акций.
Они расположились по-цыгански живописной группой, обставившись плакатами с 
лозунгами. Сразу они были окружены милицией, которая оставалась вокруг них 
круглосуточно, на протяжении следующих трех недель. На следующий день все, кроме 
депутатов Верховного Совета, были арестованы и оперативно приговорены к разным 
срокам административного заключения. Их место сразу заняла следующая группа 
добровольцев. И так пошло дальше. Раз в день происходил арест. Место 
арестованных занимали новые. Небольшая живая волна. Всего через Дарницкий 
спецприемник прошло около двухсот человек. Я понимал, что для поддержания духа 
наших людей, мне, как руководителю, необходимо разделить их судьбу. В один из 
дней я пошел на площадь, зашел в кольцо милиции и сел на матрац перед одним из 
наших депутатов. Через некоторое время подогнали автозаки, милиция накинулась на 
голодающих, которые пассивно сопротивлялись, сцепившись руками. Последним взяли 
меня и отвезли в Старокиевский РУВД.
Там я сначала пообщался с начальником управления общественного порядка города, 
потом меня отвели в кабинет начальника РУВД. Вскоре туда зашла женщина-судья. Я 
попросил бумаги, чтобы внести обычные ходатайства. Она усмехнулась и сказала, 
что осуждает меня на пятнадцать суток. Я снова оказался в клоповнике на 
Ремонтной улице. Соседние камеры были набиты нашими хлопцами, однако мне не 
давали с ними контактировать. Они продолжали голодовку в тюрьме. Мне тоже 
пришлось отказаться от пищи. Тюремное начальство было уже крайне уставшим от 
ежедневного наплыва нашей буйной публики. Хотя все камеры были переполнены, со 
мною сидели только двое крайне опущенных субъектов. Я развлекался чтением газет. 
Один из моих сокамерников, со страхом взял одну из них, долго крутил ее в руках, 
потом признался, что отдельные буквы он еще разбирает, однако читать у него не 
выходит. Заскучав, я стал требовать, чтобы меня перевели в какую-нибудь другую 
камеру с более веселой компанией. Меня перевели напротив. Там был какой-то 
рэкетир и, взятый на горячем, домушник. Они были поражены тем, что мне по 
первому моему требованию приносили чайник с кипятком. Один из них уже восемь 
суток требовал себе йода, Я сказал, чтобы принесли и через пять минут у нас был 
йод. Мои сокамерники смотрели на меня настороженно. Я организовал их на уборку 
камеры, после чего домушник сделал из бумажек карты и мы стали играть и 
рассказывать друг другу разнообразные истории. 
Иногда ко мне приходили поговорить милиционеры. Кроме всего прочего, они 
рассказывали о том, как вело себя в этих самых камерах "Белое братство". Они 
были по-настоящему буйные. Они отказывались принимать что-либо от охраны. Они 
как-то баррикадировали двери камер изнутри, употребляя только собственную мочу. 
Ни одного шага никто из них не сделал самостоятельно, в другие камеры и на 
допросы их приходилось носить. Я был в восторге.
В это время врачи одной из больших киевских больниц взяли шефство над 
арестованными УНСОвцами. Некоторых им удалось выдернуть в больницу. Услышав, что 
арестовали меня, они стали требовать, чтобы им дали возможность меня 
обследовать. Они выдумали мне какой-то диагноз и отвезли в больницу. Начальство 
с облегчением отпустило меня.
На следующий день я уже был дома. Акция продолжалась еще немного, но под конец 
третьей недели она перестала вызывать интерес прессы, поэтому я решил прекратить 
ее. 
Впредь мы существовали в полулегальном состоянии.
Как-то я решил немного систематизировать пропаганду. Я считал возможным заменить 
программу стилем, но книжники и фарисеи все время предъявляли мне 
неопределенность экономической доктрины УНСО. Необходимо было заткнуть им рот. 
За изготовление экономической программы взялись Владимир Солопенко, который 
незадолго до этого вернулся с Дальнего Востока и Рудольф Машура - весьма 
колоритная личность. Вскоре после опубликования их произведения оба трагически 
погибли. Это был знак судьбы. Если мы хотим победить сначала нужно добиться 
победы нашей терминологии, наших понятий, нашего способа смотреть на мир. 
Ситуация никогда не должна описываться экономическими категориями.
Солопенко разбился на машине. Рудольфа Машуру расстреляли из пистолета-пулемета. 
19 пуль в теле. Он умер еще до того как упал. Он был наилучшим в Украине 
специалистом по всему, что касалось ценных бумаг. Он удерживал в голове тысячи 
законов, постановлений, директив, правил, прецедентов и оперировал всем этим как 
художник.
Он взял в аренду землю в районе Никольской слободки и под мутные строительные 
проекты выпустил какие-то хитрые акции на 170 миллионов долларов. Он крутил 
этими акциями как фокусник, заполнял ими уставные фонды банков, менял на 
векселя, давал в залог, платил долги. Короче человек напечатал себе на 170 
миллионов денег. Он готовил вторую эмиссию на 250 миллионов долларов, но его 
убили. При жизни он поддерживал отношения со всеми бандитами города Киева. И, 
по-моему, многих обманывал, хотя трем из них платил по 5000 долларов в месяц. 
Все они бросились делить его наследство, но ничего не нашли. Богатство - это не 
килограммы, это ситуация, которую богач особым образом организовывает вокруг 
себя.
Машура был похож на Всемирный банк. Его операции имели туже природу. Самые 
большие в мире доходы берутся из воздуха. Банки сберегают и оборачивают пустоту.
Производство пустоты не менее необходимо мировому хозяйству, чем производство 
энергоносителей. 
Тем временем на Украине брала нас за горло гнетущая стабильность. Мы ощущали 
себя, как немцы после Вестфальского мира. Где-то бурлила жизнь, где-то вожди и 
герои творили историю, где-то оружие привыкало к людям, а у нас была 
стабильность - мертвечина. Однако, более благоприятная ситуация складывалась в 
Белоруссии. Там Лукашенко понемногу внедрял диктатуру. А где есть диктатура - 
там актуализируется революция.
На десятую годовщину чернобыльского взрыва оппозиция в Минске готовила массовые 
мероприятия. Я решил, что мы могли бы их радикализировать. Белорусы были готовы 
страдать за идею, необходимо было их научить убивать за идею.
Я отправил в Минск несколько групп (всего несколько десятков человек). Они 
добирались разными путями. Единственное, что я говорил им на прощание - 
"провокация, репрессия, революция". Одну из групп задержали в небольшом 
белорусском городке и, продержав двое суток, депортировали. Все другие 
добрались. Там они организовали стычки с ОМОНом, перевернули две милицейские 
машины, сумели превратить заурядную демонстрацию в предисловие гражданской 
войны. К сожалению, продолжения не произошло. Жизнь переполнена предисловиями и 
предтечами. Нечему писать послесловия, некому воскресать.
Большинству наших удалось удачно выскользнуть из Минска, однако семь человек 
были выловлены и обвинены в организации массовых беспорядков.
Мы старались поднять волну возмущения в Украине, активизировать прессу и 
правительство. Все неудачно. Давая в те дни пресс-конференцию, я говорил: "Нация 
не определяется границами, не определяется языком, не определяется политическими 
институтами, она определяется только национальной солидарностью. Нация, как 
человек, который может быть насколько угодно умным и развитым, однако, если она 
лишен простых инстинктов удовлетворять голод, жажду, реагировать на крик "Наших 
бьют!" - он погибнет".
Мы продолжали провокации в Белоруссии. Нашей задачей было поселить в головах 
молодежи идею о необходимости террора. Мы массово засылали в Минск и другие 
города инструктивные и пропагандистские материалы. 

О РАЗВЕРТЫВАНИИ НАРОДНОЙ ВОЙНЫ

1) Задание оккупационных властей Белоруссии не допустить превращения 
политической ситуации в военную. Мы ставим перед собой противоположную задачу. 
Через восстание, к победе войны! Никакой стратегии, никакой тактики, никакой 
болтовни по программным вопросам. Слова разъединяют - действие объединяет. Враг 
наступает - мы отступаем, враг замешкался - мы тревожим, враг остановился - мы 
бьем, враг отступает - мы наступаем!
2) Боевые действия в Чечне выявили полную непригодность наемных формирований, 
представляющих собой всевозможные ОМОНы, СОБРы, Титаны, Витязи, Беркуты (и 
прочие "петухи"), которые, столкнувшись с организованным сопротивлением, бегут, 
бросая даже своих раненых. Как немецкие каратели и полицаи, новые оккупанты 
воюют только с гражданским населением. Поэтому, угрозы ОМОНом пусть забьют себе 
в задницы!
3) Подготовка к боевым действиям требует начального вооружения. Ввиду начала 
охотничьего сезона в августе месяце надлежит уже сейчас изучать охотничьи 
угодья, маршруты электропоездов, посты милиции на станциях, дорогах, в 
населенных пунктах. Необходимо в первые же два дня начала охоты разоружить как 
можно больше пьяных "охотников". Действие водки усиливается растворением 
нескольких таблеток "клофелина" (так чтобы вкус не был очень заметным). Клофелин 
снижает давление и объект безболезненно для него засыпает.
4) При нападениях надлежит подготовить алиби, тайник для оружия, одеваться 
неприметно и одинаково, иметь сменную одежду и обувь. Приемы нападения 
отрабатываются до автоматизма. Пути отхода должны быть заранее пройдены, а не 
только намечены.
5) Изымаются ружья, патроны, документы. Особо через сельскую агентуру надлежит 
выявлять браконьеров, нарушителей правил охоты, те не сразу "расколются".
6) Критерием допустимости любой боевой операции есть безнаказанность ее 
участников. Поэтому ее планируют исходя из максимальных шансов на успех. Двух 
ружей для группы из 3-5 человек вполне достаточно.
7) Охотничье ружье по раневому действию "накоротке" превосходит армейское и 
милицейское оружие. Ранение грудной клетки или живота при стрельбе с 1-3 м 
смертельно. Дробью 7-5 (на уток) стреляют до 1 метра. Дробью 3-1 (на зайца) до 3 
метров, дальше картечью 6-8 мм или пулями. Стволы обрезают на длину отъемного 
приклада 45-50 см. Приклады не обрезают! Стволы легко режутся слесарной пилой, 
при этом в тиски зажимают ту часть, которую отрезают.
8) Хранят оружие так: от