же ватерлинии, завалился на левый бок и затонул. Через несколько минут на 
воде осталось только пятно солярки и плавал какой-то мусор. В бинокль я 
разглядел два спасательных пояса, но людей видно не было. Так закончилась первая 
морская баталия УНСО К слову, десанта в том месте так и не было. Россияне 
высадились на следующий день возле Очамчири. Приблизительно 600 человек 
десантников прорвали оборону и сумели доставить в Ткварчельский анклав 
боеприпасы, медикаменты и питание для радиостанций. После этой операции 
десантники разбились на две небольшие группы и подались в горы, где их должны 
были эвакуировать вертолетами. Во время этой операции приблизительно половина их 
была уничтожена грузинскими войсками Все они были россияне, прекрасно вооружены 
- каждый имел автомат с подствольным гранатометом. Для сравнения: подствольника 
у нас не было ни одного. Если судить по боевой подготовке, я думаю, это было 
подразделение морской пехоты. 
Через два дня нас с морского побережья перекинули в горы. Действовали мы в 
междуречье Восточной и Западной Гумисты. Нашим заданием было взятие села и 
закрепление на позициях вдоль левого берега Восточной Гумисты. Восточная Гумиста 
течет в расщелине, речка стремительная, не везде возможна переправа. Расщелина 
глубиной до 120-300 м. Подняться тоже можно только в некоторых местах. Как 
всегда нам поручили контролировать такую площадку, что про какую-либо цельную 
линию фронта и речи быть не могло. Катастрофически не хватало людей. Наш 
проводник мингрел до войны работал в этих местах лесником. Он показал тропинки, 
по которым от речки к нам можно было подняться. Там мы поставили растяжки и 
противопехотные мины. Вдоль побережья по верху расщелины через каждые 500-600 м 
посты по пять человек. Но на душе было как-то тревожно, настораживали 
оптимистические настроения союзников. Они почему-то считали, что противник будет 
передвигаться по тропинкам и дорогам нанесенным на карты, по которым туристы и 
местные пастухи ходили до войны. Я же видел, что в отдельных местах, имея даже 
начальную альпинистскую подготовку, подняться не составит особого труда. 
Поэтому, взяв двенадцать стрельцов, решил обойти наши позиции снизу, 
собственными глазами убедиться, где можно подняться. Обойдя вокруг наших позиций 
и пометив на карте небезопасные места, мы вернулись назад уже по верху. Весь 
маршрут получился километров 16-18. Стояла ужасная жара, люди запарились. 
Тропинка, по которой мы возвращались, в некоторых местах просматривалась с 
другого берега и мы, чтобы не попасть под минометный огонь, растянулись длинными 
цепочками с интервалом в 20-50 м. Последним шел известный уже читателю стрелец 
Шамиль. Он был вторым номером гранатометчика, по этому, кроме автомата, на него 
был навьючен наплечник с запасными снарядами для РПГ-7. Хлопец из Киева, не 
привыкший к таким физическим нагрузкам, страшно уморился, потому решил схитрить, 
срезав угол дороги, но углубившись в лес, сразу же потерял ориентацию и пошел в 
другом направлении. Оно и не удивительно, в субтропическом горном лесу, где 
растут папоротники почти с человека в высоту. Придя на базу и не досчитавшись 
одного бойца, я вынужден был взять двух автоматчиков и вернуться на поиски. Я 
был одновременно и злой и взволнованный. Страшная усталость после 
многокилометрового маршрута, умноженная на тревогу - что случилось с Шамилем? 
Мои ноги, казалось, превратились в ласты. Наконец, выяснили, крайний наш пост он 
прошел, его видели. Куда же он мог деться, шел ведь последний? Если убили, то 
это означает, что в нашем тылу действует диверсионная группа противника. Тут уже 
не до шуток. Прочесывая местность, я с ужасом раздвигал листья папоротника, 
каждый раз ожидая увидеть зарезанного Шамиля. Безрезультатно пролазив по лесу 
несколько часов, мы вынуждены были вернуться назад. На базе, с превеликим 
удовольствием стянув с распухших ног сапоги, я сел под деревом. Мозг напряженно 
работал в поисках выхода из создавшейся ситуации. Солнце уже садилось за гору. В 
это время постовой подвел ко мне двух грузин. "Ты сотник, - спросил старший и, 
разглядев отличия, не дожидаясь ответа, продолжил. - Не волнуйся, мы нашли 
твоего хлопца. Живой. Он тут, недалеко, боится подойти. Когда к вам вели. Даже 
заплакал и все говорил - что со мной сотник сделает? Только бы не отправил домой 
в Киев. Меня же вся улица провожала. - Во какой парень! Командира боится, а 
смерти нет! Мы из разведбата, нас 15 человек осматривали район леса. Там и 
наткнулись на твоего человека. Думали русский, хотели сначала убить, потом 
смотрим, автомат за спиной, заморенный такой, еле ноги передвигает. Решили взять 
в плен. Выскочили на дорогу, окружили, наставили автоматы. Сдавайся, кричим, 
руки вверх. Как у него граната в руках оказалась, до сих пор не пойму. - Сами 
сдавайтесь, абхазы хреновы, всех подорву. - И понимаешь, а? Колечко из гранаты 
взял и выдернул. Если бы пистолет в руках держал, убили бы, а то граната.. Кто 
знает, куда осколок полетит? Ну и за абхазов тоже. Поняли, свой. Не кидай, 
кричим, гранату, мы не абхазы, мы грузины. А он говорит: - Покажи документ. - И 
матом ругается. Белый стал, весь трусится. Ну, думаем, точно кинет. Стараемся 
спокойно объяснит. Какой такой документ в разведке, а? А он говорит: - Так пусть 
кто-нибудь сбегает и принесет. - Ну мы и хотели побежать, а он как заорет: - 
Стоять! Один пойдет, остальные тут постоят. - Так и продержал нас минут сорок. 
После, как принесли документы, мы ему пальцы минут десять разжимали. Так руку 
свело. Ты уж пативцемули, будь любезен, не наказывай его. Хороший парень, 
джигит!" 
Сами понимаете, после таких дифирамбов пришлось Шамиля амнистировать.
Единственное, что в этой истории осталось загадкой - что мог понять в этих 
документах Шамиль? Они же были написаны грузинскими закорючками, хотя, может 
именно это его досконально убедило. Вообще в общении с грузинами больше всего 
мне понравились их интерпретации наших пословиц. Например: "Не так страшен черт, 
как его малютка" или "Слушай, сотник, не перегибай кутьке хвост". Тут уже нужны 
пояснения. Я путем логических размышлений, а также опроса местного населения, 
пришел к выводу, что это означает в творческой обработке сванского народа: "Не 
переливай в кутю меду". 
На следующий день нам уточнили задание - удерживая оборону левого берега 
Восточной Гумисты, обеспечить тайный переход "милицейского" батальона на правый 
берег. ВО второй половине дня подошел милицейский батальон - до двухсот штыков. 
Он и на самом деле в большинстве своем был сформирован из работников МВД Грузии. 
Многие были в серых милицейских мундирах. Казалось бы, полностью боеспособное 
подразделение. Добровольцы знают, что такое дисциплина, владеют оружием, но 
жизнь еще раз показала пропасть между полицейским и армейским вышколом. 
Под покровом темноты мы обеспечили им переправу через речку. Все прошло тихо. 
Переночевав, они должны были на рассвете неожиданно атаковать и взять село, 
находившееся на горе над ними. После того, как наши группы обеспечения 
переправились назад на левый берег, началось наступление. Для начала на месте 
своего "тайного" местонахождения милиционеры распалили костер, хорошо поужинали 
с водочкой. После этого застрелили своего командира батальона, который сдуру 
ночью пошел проверять свои пьяные посты. Чуть ли не до утра нам на другом берегу 
были слышны разборки с руганью, угрозами и одинокими выстрелами. Утром с 
тяжелыми головами они построились колонной и по дороге в гору двинулись в 
направлении села. Впереди, метров за 600-700, шла "разведка", тоже колонной 
человек 25. Зайдя в крайнюю хату, застали там двух пожилых людей армян, мужа и 
жену. На вопросы, есть ли в селе вооруженные люди, женщина ответила, что есть. 
Старый армянин противоречил, что дура женщина, она даже старого деда с дрючком 
увидит и ей уже чудятся вооруженные люди. Нет в селе никого.
Ну, что делает в такой ситуации обыкновенный армейский сержант? Разворачивает 
отделение в расстрельную, на краю села оставляет прикрытие. Деда, конечно же, 
берет с собой, пообещав ему в случае засады использовать его в качестве щита. То 
есть, если соврал, первая пуля твоя. 
Так вот, читатель, ты не угадал. Приняв к сведению показания подозреваемых 
(пользуясь милицейской терминологией), так же колонной они двинулись к центру 
села. Дав им достаточно подтянуться, по колонне с двух сторон ударили пулеметы. 
Те из немногих, кто уцелели, рассказывали, что это напоминало бойню. Недобиткам 
в количестве шести человек посчастливилось вырваться из этого кровавого мешка 
только потому, что россияне значительную часть своих огневых приспособлений 
держали на околицах села, рассчитывая на атаку основных сил батальона. И правда, 
была возможность, имея больше ста пятидесяти бойцов, атаковать село и, если не 
взять его, то хотя бы дать возможность вырваться из окружения разведке. Жаль, но 
этого не случилось. Услышав стрельбу в селе, милиционеры поняли - 
"подследственный не колется" - и, как зайцы, мигом разбежались по лесу. Слава 
Богу, бегать там есть где. Чтобы прочесать эти леса, дивизии будет мало. Это 
поняли и россияне, они не стали преследовать беглецов, просто поставили в тех 
немногих местах, где можно форсировать речку, засады. Голод выгонял из леса 
милиционеров и гнал их на переправы. На протяжении трех ночей мы слышали 
выстрелы, крики и видели светло-серые милицейские шинели, которые плыли вниз по 
Гумисте. Никакой практической помощи мы им оказать не могли, кроме 
малоэффективного автоматно-пулеметного обстрела леса на противоположном берегу. 
Тем паче, два пулемета, которые у нас были - это ПКТ (пулемет Калашникова 
танковый). Это оружие было снято с подбитых танков и совсем не приспособлено для 
использования в полевых условиях. На пулеметах не было прицелов, наводились они 
по стволу, как пожарные бронсбойты, а самодельные, кустарно сваренные сошки были 
слишком легкими. По этому, после длинной очереди пулемет переворачивался. Мы их 
называли "на испуг". Неизвестно было, для кого они были больше небезопасны - для 
врага или для пулеметчика. Правда, психологический эффект давали своими 
басистыми голосами.
Левым флангом нашей обороны было село Старушкино. По украинским меркам - это 
хутор с полтора десятками холобуд. Еще три дня назад оно было взято другим роем 
моей сотни. Противник оставил его без боя. Людей, местных жителей, тоже не было. 
И вот, утром четвертого дня, приезжает к нам полковник генштаба в американском 
камуфляже, весь расшитый позументами, на кепи золотые дубовые листья - ни дать, 
ни взять занзибарский адмирал. Все мы - лесовички рядом с ним - начали 
чувствовать себя какими-то зачуханными. Дал он мне пакет, открываю, приказ: 
форсировать Восточную Гумисту и взять с боем село Старушкино. Не выдержал, 
спрашиваю: "Батоно полковник, вы карту читать умеете?" "А как же!" "Так вот, 
Гумисту вы только что переехали, а Старушкино - это тут, где вы сейчас 
находитесь. Так что, пативцемули, недоразумение какое-то вышло".
Сделав вид, что внимательно изучает карту, полковник через несколько минут 
выправился и сказал: "Чорт, опат дураки в штабе напутали". Сел в машину и поехал 
назад. В это время ко мне подошел комбат Вахо: "Ты што, савсем тупой. Треба було 
сказат, есть. Через два часа по рации сообщили б: "Ломая упорное сопротивление 
противника, село Старушкино нашими войсками было взято. Приказ выполнили!" 
Глядишь, нас бы и отметили. А так, еще и хорошего человека в неудобное положение 
поставил. Я знаю этого полковника, он до войны яблоки в Сухуми продавал. Очень 
хороший яблоки были. А ты пристал. Карту читать умеешь, карту читать умеешь? Ну 
не умеет. Ну и што? Ему что надо месние покажут".
Вахо отошел, недовольно бормоча что-то под нос. А я подумал, может он прав? Вот 
так, век живи, век учись, а дурнем помрешь.

ХОРУНЖИЙ ВАШЕК
В УНСО меня сразу предупредили: "Хотя Вы офицер советского флота, но согласно 
нашему уставу, службу будете начинать рядовым стрельцом". "Ничего, - успокоил 
меня пан Корчинский, - посмотрите на Устима, даже его опыт и военное образование 
не помешали ему дослужиться до сотника. Ваши перспективы прямо зависят от того, 
насколько основательно Вы сможете забыть все, что знали прежде".

Как говорилось, так и сбылось. Свою абхазскую кампанию 1993 г. я начинал уже в 
ранге хорунжего УНСО. Было лето 1993 г., основные силы отряда УНСО "Арго" вели 
тяжелые бои в городке Шрома. Я со своим подразделением занимал позицию справа от 
Шром - поселок Апианда. Каждый день со стороны Шромы мы слышали канонаду, а 
ночью над горами вставало зарево пожарища - это горел город. У нас было 
сравнительно спокойно. Мы держали под контролем брод через Восточную Гумисту. На 
другом берегу разместилось село Ахалшени. Там уже были россияне. Справа над 
Апиандой нависала гора, вся покрытая лесом, как медвежьей шкурой, судя по карте 
- 920 м над уровнем моря. Вот с этой горы и начались наши неприятности. 
Постоянных постов - ни наших, ни противника - на ней не было, но время от 
времени появлялся какой-нибудь бродячий отряд и надоедал нам обстрелами с горы 
наших позиций. Огонь вели одиночными выстрелами с автомата по всему, что 
двигалось, включая коз и собак. Снайпер, к нашему счастью, был неопытен, но на 
нервы действовал и, в конце концов, кто-то на пулю таки нарвался бы. За 
несколько дней наблюдения мы обнаружили двухэтажный домик, хорошо 
замаскированный лесом. Скорее всего, он использовался противником как база. На 
следующий день, взяв с собой одного автоматчика и прибившуюся к отряду собаку, я 
двинулся на ту гору. Подойдя к дому, мы натолкнулись на колючую проволоку. Нею 
местные селяне ограждали свои огороды от диких животных. Перекинули через 
ограждение собаку, сверху на проволоку бросили плащ-палатку и перелезли сами. 
Пес - хорошо обученный курцхар, незаменимая для разведки в лесу собака - тихо 
рычал, повернувшись по направлению к дому. Стало ясно - в доме чужие люди. 
Оставив своего стрельца прикрывать главный вход, я тихонечко обошел домик, 
подпрыгнул, подтянулся и залез на террасу, которая тянулась вдоль всего второго 
этажа. Больше всего я боялся, что подо мной обвалятся подгнившие балки. Тихонько 
подошел к окну.

В середине разговаривали, густо пересыпая слова матами. Грузины практически не 
употребляют матов, да и у нас русская ругань была строго воспрещена, кроме всего 
прочего еще и потому, что ночью стреляют на голос. Так что, национальная 
принадлежность людей в середине не вызывала сомнений.

Раз так, выдернул кольцо, посчитал до двух, и Ф-1 полетела в окно. Оторванные 
взрывной волной двери просвистели над головой, едва не зацепив подбегавшего к 
дому моего стрельца. Я вскочил в дом, ведя автоматный огонь. На фоне окна в дыму 
и поднятой пылюке я увидел силуэт человека и последней очередью резанул по нему. 
Он плавно завалился назад в комнату. В то, что осталось от дверей, влетел мой 
запыханный автоматчик. Пес предусмотрительно остался внизу.

В комнате кисло пахло взрывчаткой; перекинутые кровати; стол; на полу четыре 
фигуры. Двое подают признаки жизни. Нас удивило, что на поясах у всех были 
приспособлены наручники. Ними мы и заковали тех, кто остался в живых. В 
нагрудных карманах нашли удостоверения. Вот это да! Рижский ОМОН! Насколько мне 
известно, они много сала за шкуру залили прибалтийцам, теперь, выходит, 
перебрались сюда. В этот момент по окнам брызнули автоматные очереди. Мы 
выскочили из дома, вытянув за собой обоих ОМОНовцев. По кучности стрельбы было 
ясно, что стреляло человек 12. Пока что нас прикрывал дом, от которого аж щепки 
летели. Пригнул к земле автомат стрельца: "Ты что, сдурел? Как только начнем 
стрелять, они сразу поймут, что нас только двое. Тогда конец. Расстреливаем 
ментов и убегаем". ОМОНовцы лежали молча. Это были люди, которые никого не 
щадили и хорошо понимали всю бесполезность просить пощады для себя. Забрать их с 
собой мы не могли, оставить в живых тоже. Это были наемники, у которых руки были 
по локти в крови. Но сердце моего стрельца дрогнуло: "Что хотите делайте, пан 
хорунжий, но пленных расстрелять не могу".

"Хорошо, - говорю, - забирай собаку и убегайте, я догоню". Но выполнить приказ 
было невозможно - не было, кого забирать - умный пес уже выглядывал из-за 
деревьев с другой стороны ограды. "Ну, давай, догоняй своего Серка" - подтолкнул 
стрельца в спину. Через полчаса я догнал их уже в лесу. Он посмотрел на меня и 
все понял. Обстрел наших позиций прекратился.
БОЙ ЗА ШРОМУ

РОЕВОЙ "ЯВИР"
Дорога простреливалась тяжелыми пулеметами. Россияне торопливо перетягивали 
огневые средства с других площадок. Появились первые раненые. Первый и второй 
номера нашего пулемета были ранены и отправлены в тыл. Среди союзников было 
несколько убитых.
Чтобы спасти положение, комбат приказал: "УНСО, вперед!" У нас была возможность 
прорваться через обстреливаемый участок дороги, но это привело бы к 30-40 % 
потерь личного состава. После получасового спора удалось убедить союзников в 
том, что во время боевых действий необязательно передвигаться по дорогам. После 
того, как мы получили свободу действий, отряд лесом обошел Шрому. Мы вышли к 
обрыву высотой метров 200. Ни россияне, ни грузины не могли даже представить, 
что тут может пройти более-менее значительное подразделение, поэтому какого-либо 
серьезного наблюдения за этим участком не велось. На веревках мы спустились вниз 
и спустили все вооружение и боеприпасы. Было еще темно, так что сделать это было 
не легко, но, к счастью, обошлось без жертв. Внизу мы очутились на расстоянии 
35-40 метров от российских окопов. Запрещено было курить и разговаривать.
В горах рассвет наступает неожиданно, как будто кто-то крутит ручку реостата. В 
5 ч. 10м. солнце выглянуло из-за гор и залило все своим светом. В то же время 
послышалась команда: "Гранатами - огонь!" Бесполезно даже пытаться нарисовать на 
бумаге картину почти одновременного взрыва 46 гранат Ф-1 (справка: граната Ф-1 
теоретически - разлет осколков до 200 м, практически - на 50-60 м сметает все 
живое). Это надо видеть. Читатель, поверь на слово, картина впечатляющая. Ни до, 
ни после этого я ничего подобного в жизни не видел. Правда, сотник говорил, что 
после американских бомбардировок во Вьетнаме у него остались более сильные 
впечатления. Поднятая взрывами пыль и земля еще не успели упасть, как прозвучала 
команда: "Вперед!" Почти не прикрываясь, с криком "Слава!" отряд рванул вперед. 
Автоматно-пулеметное стрекотание, взрывы ручных гранат и над всем этим усиленное 
эхом в горах - Слава! Слава! Слава! Россияне растерялись, начали убегать. Мы 
прошлись по городу, как разгоряченным утюгом. Врываясь в дома, мы видели 
брошенные на полу клоунские казацкие нагайки, намыленные кисточки для бритья, а 
в одной из комнат - святая святых для москаля - недопитая бутылка водки. Все это 
говорило про паническое бегство. Добравшись до центра города, мы с сотником 
поднялись на чердак трехэтажного строения школы. Оттуда было видно дорогу на 
Новый Афон, по которой панически откатывались россияне. Дорога была забита 
пехотой, легковыми и грузовыми машинами, среди которых был даже красный 
"Икарус". Если бы в это время ударила грузинская артиллерия, разгром был бы 
полный. Но поразило меня не то, что молчали грузинские пушки, а количество 
отступающих - их было не меньше 600 человек. Позднее, уже в госпитале в Тбилиси, 
сотник признался: "Если бы я знал про количество человек в гарнизоне Шромы, то 
вряд ли б отважился атаковать город с полусотней стрельцов".
Россияне, увидев, что их никто не преследует, переформировались, отправили 
наиболее деморализованные части в тыл и, получив в помощь батальон ДШБ, перешли 
в контрнаступление. Действовали они нерешительно, прощупывая нашу оборону. Это 
скорее напоминало разведку боем. У нас катастрофически не хватало людей дл