сохранилась. Вьетнамцы очень быстро подогнали с десяток грузовиков с солдатами. 
Однако тем запретили вмешиваться в драку, они только растаскивали дерущихся. 
Одеты мы были во вьетнамскую форму, рубашку и штаны, но вместо войлочных 
тапочек, носили высокие американские ботинки. Шорты, как и высокие ботинки, 
служили отличительным признаком нас, европейцев: вьетнамцам бы и в голову не 
пришло носить нечто подобное. Они считали их признаком разложения, 
позволительным разве что нам, европейцам. За это они нас и презирали. Ботинком 
наступаешь на ногу вьетнамца и бьешь в лоб, вот и вся техника. Когда на помощь 
подоспели еще солдаты, мы прорвали кольцо и, взявшись за руки, с пением 
"Варяга", двинулись в порт. При этом оказалось, что у немцев существует какая-то 
своя песня на тот же мотив, а наша создана по принципу "слова народные, музыка 
тоже украдена". В порту мы разбросали шлагбаумы и будки с охраной и разбежались 
по судам. Подняли трапы и сидим, как в крепости, ждем, что будет. Наутро прибыл 
представитель торгпредства. Нас собрали в кают-компании. Выходят все с подбитыми 
глазами, с опухшими костяшками пальцев. "Попик" бегает вокруг представителя:
- Мои не дрались, мои не дрались...
А у самого ухо наполовину оторвано. Представитель, как водится начал с угроз. 
Обещания шли по ниспадающей, сначала "загнать в Магадан", затем "позакрывать 
визы" и, наконец - "дети ваши за границу ходить не будут". Когда долг был 
исполнен, огласили и мнение руководства: "А все-таки хорошо, что вы их..." 
Энтузиазм был полным: "Да, мы еще можем!"

Дмитро Корчинский
Бессмысленность этих убийств превосходит их уродливую жестокость. И все таки, 
почему нас так притягивает террор? Почему слова RAF "Красные Бригады", "Сендеро 
Луминозо" воспринимаются как символы? Символами чего они являются? Какая истина 
видится в их поступках, тотальных как афоризмы, в их высказываниях, 
провоцирующих на поступки нас?
Вы думаете, что истина сияет божественным светом? Истина проявляется как позор, 
как смерть, как бессмыслица. Свидетельство этому - биография воплощенной истины. 
Дело не в том, что пытки, а в том, что наказание позорно. "Сын Божий распят - 
мне нестыдно потому, что это постыдно. И умер, и погребен -- это вполне 
возможно, так как не может быть. И тот, кого похоронили воскрес -- верю этому 
ибо это нелепо" (Тертуллиан).
Это для нас Воскрессние праздник, а тогда это была нелепость.
Социализм действительно мог построить, только новый человек. Человек, который 
выжил в революции и войне, то есть прошел через множество повторяющихся 
движений, смысла которых он не понимал, через ряд ударов по печени, ударов по 
сознанию неизвестно откуда, через воплощение иррациональных лозунгов, через 
воплощение именно тех лозунгов, которые были наименее рациональными, прошел 
через все это, как через обряд, в котором разрушился и предыдущий мир, и 
предыдущее сознание и этим самым была освобождена дорога чистой воле. "В пустыне 
приготовь пути Господу".
Смысл обряда именно в том, что он длительный (повторяющийся) и непонятный, 
бессмысленный, что он ставит себя вне старых понятий, старого смысла, что он 
освобождает место для чистой воли извне. Чайная церемония делает самурая, а не 
фехтование.
Пехотинца делает строевая, а не стрельбы. Чтобы, стать буддистом, недостаточно 
знакомства с большой и малой колесницами. Нужно лет десять покрутить молитвенный 
барабан.
Обрядовым действиям можно приписывать тот или иной смысл, но сознательные 
действия, которыми вначале является любой обряд, собственно обрядом становятся 
тогда, когда они механизируются, когда человек ограничивается предположением, 
что, возможно, некоторый смысл все же есть. И чем больше механичности, тем 
меньше смысла, тем более это обряд.
Жизнь может восприниматься как обряд только при наличии предварительного 
знакомства с обрядом. Смысл обряда состоит в том, что бы жизнь начала 
восприниматься как обряд.
Вера требует обряда. И это значит: имеешь то, что веришь. Не "во что веришь", а 
"что веришь". Вера - не акт восприятия, не акт простого отношения, но акт 
творения. Истину не познают, истину создают.
Представьте се6я в Западной Германии начала семидесятых. В голове у вас 
тотальность, а вокруг - миллионы, которым безразлично, свиньи, которых не 
интересуете ни вы, ни ваши иллюзии красной армии. И вы единственный человек 
среди свиней, вы видите только свиней день, месяц, год, двадцать лет вы ходите 
среди свиней, последние люди погибли в 45-ом, следующие появятся лет через 
тридцать и вы их не увидите, есть свиньи и свинячье дерьмо в качестве предмета и 
формы искусства, она же как накопление капитала и политический процесс. 
Естественно, вы возьмете бомбу и потащите ее в универмаг. Вы будете апеллировать 
к сатане.
Бог создал все. Сатана сделал все это занимательным.

Полковник Боровец
ГОРОД

Назарбаеву не составляет труда управлять двумя третями Казахстана, с кочевниками 
никаких проблем не бывает. Хуже со славянским населением целинных земель. 
Индустрия на севере Казахстана вышла из "зон". Директорами шахт в карагандинском 
угольном бассейне, до конца пятидесятых годов были расконвоированные з-к. При 
Сталине в совхозы, колхозы на предприятия АЛЖИРа просто не давала техники, 
"Машина ОСО - две ручки одно колесо и будешь гонять до полной победы социализма 
в отдельно взятой стране". Управлял всей этой империей какой-нибудь 
подполковник. Целина спасла Россию от революции в 50-х годах. Избыточное 
население из сел согнали туда. При неразвитости инфраструктуры в тогдашних 
городах, безработица началась на несколько десятилетий позже. Это была одна из 
самых удачных авантюр партии. Увы, все запустили при Брежневе. Тот начал 
урбанизацию, Сталин запрещал жилищное строительство, возникающие проблемы 
решались путем "уплотнения", Иосиф Виссарионович явно не был марксистом, его 
деятельность выдает приверженность к физиократам Сею и Мальтусу. Промышленность, 
как это видно на примере СССР, не создает никакой прибавочной стоимости, лишь 
перераспределяет. Только энергия Солнца и природное плодородие почв, производят 
продукты питания. Пока СССР был аграрной страной, он был непобедим. Города 
монополизировали и культивируют разве что ненависть к производительному труду и 
печатание денег. Коварные горожане соблазнили малых сих, за энергоносители 
выманивают у поселян, как у индейцев за бусы, продукты питания. А кто вертит эти 
турбины? Кто их строил? Те же селяне-рабы. Прежде в село продавали разве что 
иконы и водку. Социализм на селе был ликвидирован задолго до "перестройки", 
когда Косыгин, вместо абстрактных трудодней, ввел товарно-денежные отношения. 
Великим борцом за аграризацию общества, показал себя Пол Пот. Избежать 
урбанизации возможно только путем непроизводительных расходов, строить кумирни 
или мостить дороги камнем, а потом перекладывать дорожное покрытие другой 
стороной. Когда англичане колонизовали Индию, они поняли, что колонизовать 
афганцев, отрицающих производительный труд не удастся. Их и оставили в покое до 
1979 года. Казахи это понимали, они пасли баранов, узбеки же - нет, они рыли 
арыки..
Центром полигона была станция Тюратам, от нее веером расходились железнодорожные 
линии к площадкам. По ним мотовозами осуществлялись перевозки офицеров личного 
состава, техники. В целях маскировки, никакого строительства на станции не 
производились, кроме современного шикарного здания вокзала. Город от станции 
находился метрах в трехстах и был огорожен колючей проволокой. С КПП ходил 
автобус. Метрах в ста от вокзала, на пути к городу стояла чайхана дяди Саши. 
Даже сейчас, вспоминая, как она выглядела, я вздрагиваю. Мазанка из шпал, во 
дворе ряд столов, забор из ящиков с надписями вроде 15А13. Происхождение 
баранины было весьма сомнительным, особенно, когда рядом бегал пес без ноги. 
Аборигены даже на Севере никогда не спешили избавиться от собаки, если у нее 
были две передние лапы и одна задняя, если наоборот - вешали. Подавали шашлыки 
на обрывках газет. Водку, дядя Саша - сам узбек, покупал у корейцев. Уже тогда 
это была частная лавочка. Мы захаживали в чайхану после дежурства. Антисанитария 
была ужасной, нужду справляли по углам. Смрад, вонь, в той же яме валялись 
внутренности разделанных животных, зеленые мухи размером со шмеля летали лениво. 
Дочка дяди Саши была одноглазая и выглядела страшнее смертного греха. Папа 
обещал тому офицеру, который рискнет на ней жениться, в приданое машину. 
Своих начальников, выбиравшихся в органы местной власти все знали в лицо. Никому 
не приходило в голову кого-то вычеркивать. Они решали конкретные вопросы. Когда 
генерал Галкин, зам. начальника полигона пришел на встречу с избирателями, ему 
устроили овацию минут на пятнадцать. Знали, что район, от которого его выдвигали 
будет жить без особых социально-бытовых проблем.
Так как казахи не могли селиться в городе, они расселились вокруг станции. 
Поселок служил местом самой разнообразной преступной деятельности. Строители 
продавали ворованные материалы. Это надо было видеть, полное отсутствие деревьев 
на улицах, дувалы, через которые выглядывают верблюды и за которыми блеют овцы, 
шатающиеся строители с унитазами на горбу. Излишне любопытному запросто могли 
набить морду. Ворованное перепродавалось дальше, как уже упоминалось, основным 
платежным средством служила водка.
Центр города был застроен в 1955 г. в господствовавшем тогда архитектурном стиле 
сталинского ампира. Четырехугольник: гостиница, штаб полигона, универмаг, дом 
офицеров, вокруг пятиэтажки. За площадью был разбит парк имени 30-летия Победы. 
Заросли тугаев и камыша, проросшего сквозь асфальтированные дорожки. Там даже 
пить было противно. В районе, где проживала генералея, парк с березами и 
соснами. Еще один шикарный парк, даже с травой имелся в госпитале. Как-то на 
нашу площадку шефы - днепропетровцы вместе с ракетами привезли вагон чернозема 
для благоустройства. Додумались. Прапорщики мешками растаскали по огородам. 
На площади проводились парады и демонстрации. Вы когда-нибудь видели парад 
боевых частей? Командование полигона не могло собрать состав парадных расчетов с 
полигона и доверяло подготовку командирам частей, те передоверяли зам. 
командиров. Готовить парады было их основной обязанностью. Состав парадных 
расчетов менялся каждый день. Нужно было набрать коробку из ста офицеров, 
свободных от службы. Тех не хватало, поэтому одевали на прапорщиков капитанские 
и майорские формы. Так же размеры плацев в частях не совпадали.
Вся эта банда 5 ноября появлялась в Ленинске на генеральную репетицию. Поглядеть 
на это несусветное зрелище собирался и стар и млад. Описать увиденное 
невозможно. Над городом стоял мегафонный мат. Каждый командир вел свою коробку. 
Я возил знамя части в машине, командир доверял мне, чтобы не украли ордена. 
Распускать на обед боялись. Рядом находились магазины. Как-то совершили такую 
ошибку и половина перепилась, а другая половина разбежалась. Часов через пять 
неустанного труда, очередность уже не путалась. Шли нестройными рядами, под 
барабан, некоторые не в ногу. Всех тешило, когда шли офицеры военно-строительных 
частей, немытые локоны из-под засаленных фуражек лежали на воротниках шинелей.
- Вы бы хоть раз в году постриглись.
Оркестром руководил майор, дослужившийся до старшего лейтенанта. Он был 
выпускником дирижерского факультета, даже писал какую-то увертюру, но, будучи 
непонятым, москвич спился. Все относились к нему с сочувствием, не дать человеку 
опохмелиться, считалось на полигоне страшным грехом. Утром на разводе, 
сердобольный командир, видя мучения некоторых, цедил сквозь зубы:
- Пойди к начальнику тыла! Или: Пусть Кожанов тебя примет.
А бедному дирижеру похмелится не давали дня три перед парадом. По сторонам с 
подозрительным видом, что бы не подносили, стояли два политработника. На парад 
все брали с собой спиртное во флягах. В ожидании прохождения над толпой стоял 
сигаретный дым и винный дух. Дирижер в куцей шинельке, синий, трясущийся, но не 
от холода, выглядел жалобно. Из толпы доносились сочувственные голоса:
- Пашка, сыграй им сукам.
Пашка дирижировал, не обращая внимания на происходящее. Доведенный до его 
сведения сценарий неизменно нарушался так, что моряки шли под "Все выше, и выше, 
и выше...", а летчики под "Гибель варяга".
После парада начинали двигаться демонстранты Предприятия ракетного комплекса, 
чтобы ввести империалистов в заблуждение были замаскированы под 
"народно-хозяйственные", молокозавод, кирпичный завод, льнокомбинат. Несли 
плакаты с соответствующими призывами, все знали друг друга, поэтому угорали со 
смеха. При прохождении "военторг" напивался в дымину, некоторых тащили под руки. 
В ожидании очереди все пили. Военторг еще нагло закусывал дефицитными колбасами, 
вызывая всеобщую ненависть и презрение трудящихся. Народ пил за очередную 
годовщину советской власти, поэтому замполиты их не трогали, боялись нарваться 
на грубость. Бывшие на параде первым делом спешили присоединиться к семьям и 
пройти еще раз. Никакого принуждения не было, каждый хотел повстречаться со 
знакомыми "весело провести время". Самое смешное, что на трибунах стояли такие 
же сизоносые. Только от них шел легкий коньячный дух. 
То же самое наблюдалось и на выборах. Тогда власть относилась к ним серьезно. 
Как-то в нашем доме потекла труба, бабы залупились:
- Не пойдем на выборы.
Сразу починили. В другой раз командир полка поехал с водителем на рыбалку. При 
подсчете голосов обнаружили, что одного солдата не хватает. Хватились, командира 
по заднице мешалкой выгнали. Правда, организовано все было дубово. Утром вместо 
подъема включалась музыка. В день выборов агитация запрещалась. Этой 
формальности строго придерживались. Никто не заставлял идти на выборы. Накануне 
всех "губарей" выпускали с гауптвахты. Вел их в баню не кто иной, как начальник 
гауптвахты Жора Жанабаев. Как отец родной, даже без автоматчика, запросто курил 
с ними. Солдат распирало от гордости и осознания своей человеческой значимости. 
Утром могли нагло, не заправив постель пройти мимо старшины, не замечая того. 
Некоторые оборзевшие, демонстративно не отдавали честь даже патрулю. Начальники 
должны были терпеть, скрипя зубами. Задержать нельзя было ни одного солдата, 
день считался торжеством советской демократии. И рядовые демократы 
торжествовали. Выборы начинались в шесть утра с громаднейшей давки перед клубом. 
Упорно циркулировал слух, что фотографию первого проголосовавшего напечатают в 
газете и счастливчику даже дадут отпуск. Хотя таких обычно фотографировали 
накануне вечером. Газета-то выходила утром.
Город был привязан к двум вещам: реке Сыр-Дарья, которая значительно обмелела за 
последние десятилетия и советской хозяйственной системе, которая могла зарывать 
деньги в песок. Сейчас только седьмой микрорайон и аэропорт "Крайний", являются 
базами России. Эта тридцатилетняя аренда спасла город от окончательного 
разрушения. Наша 38-я площадка курировалась лично генерал-полковником Яшиным, 
зам. главкома РВСН. Под конец существования СССР она стала объектом неясного 
циклопического строительства. Навезли камня, разбили площадь, соорудили два 
огромных мраморных фонтана, один назывался "Черномор", другой - "Воевода". 
Возвели двухэтажные бараки. Это была страшная государственная тайна. Я 
подозревал, что строили шикарный генеральский бордель. Ленинск их уже не 
устраивал, хотелось экзотики. Присутствие космической индустрии в городе ничем 
не ощущалось, разве что на въезде стоял фаллический символ - макет ракеты в 
натуральную величину, заменявший обычные изображения Ленина в виде финикийского 
божества Ваала. Была в Ленинске одна женщина легких нравов, заведующая 
космической гостиницей. Путалась со всеми космонавтами. Тем до полета запрещали 
иметь дело с женщинами, но они как-то умудрялись. Изо всех ей понравился, разве 
что Титов Герман Иванович, тот сумел отодрать ее, как до, так и после полета. Из 
чего заведующая сделала вполне практический вывод, нечего мужикам соваться в 
космос.
Как-то командир захотел выслужиться и показать казарму. Ее ремонтировали месяц, 
день и ночь, собрали все кондиционеры, белье, кровати с деревянными спинками. 
Прапорщикам - старшинам пошили новую форму, душили матрацы одеколоном "Шипр". 
Показуха была дичайшая. Солдат туда не пускали, они жили на стрельбище. Командир 
подразделения тоже втайне надеялся получить подполковника досрочно. Но жестоко 
ошибся. Генерал сказал, как отрезал:
- Полковник, меня последние тридцать лет от солдатских портянок что-то тошнит.
Приезжал зам главкома на полигон, как контрик, без свиты, за ним молча ходили 
всего два полковника. Он примкнул к ГКЧП и тайна площадки была погребена навеки. 
Солдаты засрали фонтаны. Считалось, что строить туалеты в пустыне - признак 
дурного тона. Вскоре, руины кто-то поджег, как водится, спихнули на строителей. 
Наверное, так же строили и пирамиды. Солдаты ходили оправляться за бархан. Для 
офицеров был построен дощатый туалет. Специально для Устинова возвели кирпичный 
туалет с синим унитазом из итальянского фаянса. Только часового забыли 
поставить. Прапорщики тут же скрутили унитаз и зарыли в песок, потом обменяли на 
водку. Видел я этот унитаз в одной из квартир Ленинска.
Казахи занимали в городе нишу обслуживающего персонала, тогда это было выгодно. 
А когда все это повалилось, представьте себе казаха-сантехника, только часть 
счастливчиков продолжила сотрудничество с колониальной администрацией. В 
Ленинске осталось пять тысяч жителей, поэтому особо воровать не получалось. 
Первоначальное состояние навязчивого нищенства также отпало, прежде, казахи 
получали рублей по 70, но на мусорках они собирали старые сапоги со стертыми 
подошвами, шинели, фуфайки и продавали их кочующей родне. Проблема стертых 
подошв решалась там, что казахи носили калоши. Также казахи собирали бутылки, 
бутылки принимались только у соплеменников, для белых - "не было тары". У 
некоторых офицеров скопилось в лоджиях по паре тысяч бутылок, так как 
выбрасывать их они ленились. Мусор выносили один раз в четыре дня, если положить 
в ведро бутылки, мусор уже не помещался. В общежитиях офицеры просто выставляли 
бутылки за дверь. Казашки дрались за место уборщиц в общежитиях. При том, что 
белые с ними, по причине раннего выхода замуж и отсутствия товарного вида, не 
сожительствовал. Я знал только одного офицера, развевшегося с женой и 
женившегося на казашке. За три года она родила ему пять детей. Он отупел до 
такой степени, что его не назначили даже начхимом полка. Хотя был нормальный 
парень.
Банки, однако, казахи не собирали, не видя в них товарной ценности. Открыл эту 
жилу один грек. Следующую жилу открыли государственные преступники, начавшие 
продавать кабеля корейцам. Был у нас начальник штаба полка, кличка "Слива", в 
его распоряжении была заброшенная шахта - 141 площадка. Сначала там была бахча. 
На площадке испытывали пироболты и он на этом поднялся. Жены из экономии он не 
заводил, у него не было даже гражданской одежды. Когда прибыли иностранцы и всем 
приказали прибыть в гражданском, он явился в рубашке без погон и форменных 
брюках, командир полка орал:
- Тебе что, тридцатку дать, чтоб ты себе штаны купил. 
Жил за пайковые на 20 рублей в месяц. 
Когда было трудно с финансами, он ходил в наряд через день, ел на кухне. Наряды 
продавались прапорщиками не хотевшими идти на кухню. Все собранные им за жизнь 
деньги, сожрала инфляция. 
В городе процентов 20 брошенных баб жило с "прапоров". Потом начали гнать 
самогон. К нам в комитет прибыла даже делегация "жен космодрома".
В некоторых домах казахи зимой жгли костры, теперь они стоят, как в Сталинграде. 
В городе и тогда все чувствовали себя временщиками. Казахи откручивали даже 
колеса от детских колясок. 

Валерий Боборович (Устим)
После каждой бомбежки экипажи вели