ого выпить и их пришлось выбросить из 
поезда. С херсонского почтамта мы дали телеграмму: "штаб Черноморского Флота, 
контр-адмиралу Касатонову. Буду завтра. Встречай. Целую, твоя УНСО". Позднее нам 
сообщили, будто Касатонов заявил, что быстрее съест свою фуражку, чем пустит нас 
в Севастополь.
Симферополь мы проехали ночью. Рано утром поезд остановили на небольшой станции 
в сорока минутах езды перед Севастополем. Я вышел узнать, в чем дело. Мне 
сообщили, что далее нас не пустят. Я дал команду выйти из вагонов и построиться 
поперек железнодорожных путей. Милицейскому начальству и пограничникам я 
сообщил, что не пропущу ни один поезд, пока нам не откроют путь. Так простояли 
мы несколько часов и настолько сбили железнодорожный график, что, наконец, нас 
таки пропустили.
В Севастополе мы сделали все, что хотели. Милиции туда нагнали со всего Крыма. 
Из флотских никого не было видно. Мы промаршировали туда-сюда по центру города, 
провели молебен. Около двух десятков кликуш с плакатами жалко протестовали 
против нашего появления.
На большом прогулочном катере мы прошли севастопольской бухтой. С мачты мы 
сорвали красный флаг и повесили наш. На некоторых военных кораблях и подводных 
лодках в знак приветствия поднимали сине-желтые флаги.
Вояж нашего "бронепоезда дружбы" доказал, что антиукраинские силы в Крыму не 
имеют потенциала, что командование флота - это бумажный тигр, а настроение 
личного состава флота далеко не однозначно. Тем не менее, украинские патриоты 
еще долго скулили, относительно того, что мы провокаторы. Нет в мире животного 
более подлого, чем испуганный национал-демократ.

Весной 1992 г. наконец Бог послал войну.
Это было Приднестровье - война в садах.
Грядет большая смута. Можно воспринимать это как трагедию, как катастрофу, но 
более рационально полюбить ее, найти в ней глубокий смысл. Возросла опасность, 
но для целых наций, групп и выдающихся личностей появилась возможность прорыва, 
возможность ухватить судьбу за хвост, начать собственную историю.
Отбросив множество мелких неприятностей, именно в Приднестровье 1992 г. можно 
было наблюдать интересную модель идеального положения вещей и идеального 
общественного устройства. Общество живет в состоянии духовной мобилизации, 
умеренного напряжения сил и подъема чувств. Все жизненные ощущения ярки и остры. 
Сравнительно высокий уровень благосостояния. Четкие цели. Ясно очерченый враг. 
Каждый имеет то, во что верит и занимается тем, что ему сродственно: кто хочет - 
работает; кто хочет - торгует; кто хочет - воюет. Важным моментом есть то, что 
кто хочет, может воевать и воюют только те, кто хотят.
Говорят о приватизации, а нужно говорить о приватизации власти, приватизации 
государственных функций, приватизации войны. О новом феодализме.
Феодал (или же полевой командир, или же промышленный барон, или же олигарх) 
должен дать своим людям порядок - то единственное, чего они хотят после 
окончания эпохи восстания масс. Порядок - это, когда рабочий имеет 
высокооплачиваемую работу, зажиточный дом. В воскресенье - возможность выехать 
со своей большой семьей к чистой речке на дорогом авто. Порядок - это, когда 
священник имеет церковь, в которую ходят, когда люмпен имеет достаточной 
гигиеничный мусорник, когда художник имеет светлую мастерскую, а научный 
сотрудник - дорогую лабораторию, когда наши барыги толще соседских, когда у всех 
много денег и везде сладости, а рыцарь всем этим руководит и имеет возможность 
немного повоевать в свое удовольствие. Это утопия, безусловно, но разве это не 
чудесно? Пусть шипят враги, главное, чтобы люди были довольны, чтобы, как в 
здоровом организме каждый орган выполнял свойственную ему функцию, а не все 
функции сразу. Ногами не думают, а головой не ходят.
Враги убеждают народ, что войну можно выиграть усилиями обоза. Что авангард нам 
не нужен. Но войну за будущее выиграем именно мы, а панам из обоза мы дадим 
вволю помародерствовать на поле боя и поторговать сапогами, которые они 
постягивают с трупов врагов. Главное, чтобы люди были довольны.
Еще до войны в Приднестровье возникли две украинские организации: "Союз 
украинцев" возглавляемый сейчас уже покойным Бутом и Союз "Повернення" 
возглавляемый Александром Большаковым, с которым мы самым тесным образом 
сотрудничали. Его заместитель по союзу, Председатель Слободзейского исполкома 
Мыкола Остапенко стал первой жертвой известной позднее "группы Илашку". 23 
апреля 1992 г. машина, в которой находились он и шофер, была обстреляна на 
дороге между Слободзеей и Коргашем. Нападающих было двое, они прятались за 
деревьями на обочине. Один стрелял по колесам, другой по салону. Водитель 
получил легкие ранения, а в тело Остапенко попали 18 пуль калибра 7.62. 
Нападающие скрылись на машине "Лада", сделали круг по полевой дороге и исчезли. 
Остапенко умер через день.
Террористов из "группы Илашку" выловили в 1993 г. Их судили. Национал-демократы 
в Украине выступали на их защиту. В войне между украинцами Приднестровья и 
молдаванами, Украина поддержала молдаван. Изучая любой эпизод украинской 
истории, сразу поищи, где здесь измена. Это будет ключом для понимания ситуации. 
История нового Украинского Государства началась с предательства украинцев 
Приднестровья. Была установлена блокада. Позднее, когда мы уже занимали свои 
позиции под Кошницей и под Кочиерами, когда вложили уже много усилий в 
возрождение проукраинских симпатий среди населения, в Кишиневе объявился главный 
украинский демократ, бывший политзаключенный Чорновил. Выступая по молдавскому 
телевидению "Меседжеру" (которое смотрит и Приднестровье) заявил, что вся 
Украина поддерживает молдаван, а приднестровцы - сепаратисты и негодяи. Потом он 
имел наглость повторить это же на митинге в Приднестровской Рыбнице. Его чуть не 
разорвали. Как говорит полковник Боровец: "У нас зазря никого не сажали". 
Выступая в те дни на митинге в Киеве, я заявил : "... Когда вам говорят, что в 
Приднестровье сложная ситуация, отвечайте - это в Украине сложная ситуация, но 
мы ее упростим!"
В обороне Приднестровья участвовало несколько формирований. Наибольшая по 
численности и лучше организованная Республиканская Гвардия, Черноморское Казачье 
Войско, ТСО (территориальные спасательные отряды). Плотнее всего мы сотрудничали 
с ЧКВ. У них мы получили первое оружие, наши позиции были всегда рядом. У них 
также крутилось много добровольцев с Дона, Кубани, Терека, Урала. Вояки, как 
дети, особенно в начале войны. Они ужасно любят разнообразные погремушки, 
значки, медали, нашивки. За значок с тризубцем можно было выменять гранату или 
две пачки автоматных патронов. С помощью Большакова мы устроили свой штаб на 
пятом этаже гостиницы "Аист". Она стоит на самом берегу Днестра. Тех 
добровольцев, которые приезжали из России, брали к себе казаки или гвардейцы, а 
большинство тех, кто прибывал с Украины, брали к себе мы. Я помню рабочего лет 
сорока с Западного Донбасса. Всего за несколько часов он настолько освоился в 
окопах под Кошницею, что, казалось, он в них родился. У него было абсолютное 
ощущение ситуации. Он знал, где заминировано и где огневые точки противника. Он 
ориентировался в лишенных любой логики перестрелках, которые велись через 
яблоневый сад, знал, что происходит на позициях гвардии справа и в голове 
гвардейского подполковника ночью. Есть люди талантливые к войне. Он 
дисциплинированно воевал, а по окончании боевых действий, погрузил железо, 
которым успел обрасти (стволов, наверно, пять), на отбитый у кого-то грузовик и 
исчез точно так же, как появился, в никуда.
По моими наблюдениями, процентов двадцать наших мужчин имеют скрытый милитарный 
инстинкт. Человек всю жизнь работает конторщиком или токарем и вдруг случайно 
попадает в окопы. И больше его оттуда не вытянешь. Инстинкт проснулся. Человек 
нашел себя. Как жесток мир (в смысле перемирие) по отношению к этим красавцам.
Никогда не забуду еще одного приблудного лет этак двадцати. Ему дали псевдо 
Богомаз. Он два раза нехорошо показал себя, чем вызвал подозрения. Его отвезли 
на нашу базу в Рашкове и посадили в "зиндан". Так наши называли приспособленный 
под гауптвахту погреб. Рашков весь подрыт погребами. Рыть тайники, хранилища и 
пещеры есть древнейшим инстинктом украинца. Я приехал в Рашков, когда он сидел 
уже три дня. С собою я привез Юрка Шухевича. Мне казалось, что этим я создаю 
метафору. Слепой Шухевич, как слепой Жижка, унсовцы, будто Табориты. Я 
представлял, как он сидел в лагере старый, слепой и бредил подвигами отца, жизнь 
его упиралась в глухую стену. Он даже вообразить не мог, что пройдет лишь 
несколько лет и возглавляемые им отряды возьмут оружие в руки и начнут войну. 
Меня это ужасно трогало. Славко дал ему покрутить в руках пистолет, СКС, 
автомат, гранатомет.
База размещалась в сельской школе. С поляны перед входом можно было видеть 
Днестр и противоположный молдавский берег. На базе находилась часть людей, 
которые не были на позициях. Они проводили время в учениях, которыми руководил 
Славко. Местные жители смотрели со страхом на эти занятия, на построения, 
дисциплину и часовых.
На вечер я назначил трибунал. Он происходил в присутствии всех. В центре я 
посадил Шухевича, хлопцы стояли полукругом. Богомаз со связанными руками стоял 
перед строем. За пятнадцать минут его присудили к расстрелу. Через двое суток мы 
взяли грузовую машину, бросили Богомаза в кузов, с ним сели двое наших, я сел в 
кабину к шоферу и поехали в лес в сторону украинской границы. Богомаз был 
абсолютно спокоен, даже смеялся анекдотам, которые рассказывали дорогой хлопцы. 
Мы развязали его, когда нашли подходящее место в лесу. После того, как он сам 
вырыл могилу, его сильно побили, требуя в чем-то признаться. Он молчал. Ему 
приказали полностью раздеться и стать на краю могилы. Один из наших стал перед 
ним в десяти шагах и навел СКС. Он выстрелил дважды так, чтобы пули прошли в 
нескольких миллиметрах от правого и левого уха. Богомаз пошатнулся. Мы молча 
сели в машину и поехали домой. И тут мои представления о человеческой природе 
пошатнулись. Богомаз бежал за нами голый и кричал: "Куда же вы? Вы же обещали 
взять меня на Кочиеры" Он споткнулся и упал, а мы уехали.
Тихое, грустное умиление вызывают у всех участников воспоминания о войне 1992 г. 
Солнце, легкость, вызревание плодов в садах, оружие и свобода. "Наслаждайтесь 
войной, мир будет ужасным". Это самое разумное из всего, что было сказано после 
Экклезиаста.
Еще у нас был один француз Оливье (наши дали ему погоняло Винегрет). Ему было 
лет восемнадцать, он ужасно гордился партийным билетом Французского 
Национального Фронта. Из его рассказов я понял, что это какое-то кидалово, вроде 
Народного Руха. Оливье был очень дисциплинированным и очень смешным. 
Существует ошибочное представление относительно роли четырнадцатой армии. На 
деле же, во время боев в Бендерах, раненые приднестровцы умирали под воротами 
армейских частей. Их не пускали вовнутрь. Вооружение казачества и 
республиканской гвардии осуществлялось таким образом: толпа женщин окружала 
склады и принуждала охрану к сдаче, после чего мужчины выносили оружие. Иногда 
часовые или начальники караулов просили связать их. Ни четырнадцатая армия, ни 
Россия не помогали. Все, что было хорошего с их стороны - это инициатива 
отдельных лиц, которая не поощрялась начальством. На заметку будущему 
сепаратисту: метрополии всегда предают своих в колониях.
Наше участие ужасно раздражало как молдаван, так и россиян. В бюрократических 
недрах ООН это воспринимали как расширение числа участников конфликта. Кравчуку 
кидали предъявы со всех сторон. В июле его пресс-служба заявила о подписании 
Указа президента Украины о выводе всех украинских добровольческих подразделений 
из Приднестровья. Я был поражен. Такое могло случиться только в безумной 
ситуации начала девяностых. В ответ я опубликовал свое заявление: согласно Указу 
президента Украины, УНСО начинает поэтапный отвод своих подразделений с 
территории ПМР, который должен быть завершен не позже мая 1995 г.
Интереснее всего было в Дубоссарах. Линия фронта проходила через частный сектор. 
Ветки деревьев ломались от перезрелой черешни. Ты смотришь и соображаешь: пойти 
нарвать - подстрелят, не нарвать - жаба задавит. Как правило - шли. 
Рассказывают, что одна испанская принцесса в жаркий день лакомилась мороженым и 
приговаривала: "Боже, как хорошо! Если Бы это было еще и грешно!"
Какой вкусной была черешня, за которую ты рискнул жизнью.
Но все хорошее когда-то проходит. Заканчивалась и война. У нас начались проблемы 
с приднестровскими ментами, с пророссийской частью республиканской гвардии и с 
разведкой четырнадцатой армии. У нас накрыли тайник с оружием и боеприпасами 
(около полтонны), которые мы приготовили для вывоза в Украину. Его сдал один 
урод, который некоторое время выполнял у нас функции зампотылу. Нас принуждали к 
сдаче оружия. Большую часть людей пришлось вывести в Украину.
Мы очень заботились о том, чтобы люди выходили пустые (без оружия и боеприпасов, 
все это вывозилось централизовано). Происходило, обычно так. Несколько 
отъезжающих шмонаются командиром на базе. Из них вытряхиваются гранаты, патроны, 
тротиловые шашки и тому подобное. Их везут к границе и шмонают еще раз, с 
удивлением снова находя по заначкам гранаты, патроны, тротил. Затем люди сами 
идут через границу. Их останавливают на ближайшем посту милиции (героев видно 
издалека) и при шмоне находят у каждого полный джентльменский набор криминала. 
Таким образом часть людей сразу попадала в тюрьму.
Однажды утром те люди, что оставались, были окружены в своей казарме 
гвардейцами. Одновременно были арестованы руководители подразделений. Хотя наши 
были почти безоружны, гвардейцы не решались войти вовнутрь. Так продолжалось до 
вечера. Ночью нашим удалось улизнуть и пробраться к украинской границе. Еще 
около суток гвардейцы держали в осаде пустую казарму. Так завершилась наша 
приднестровская кампания. Все кампании заканчиваются одинаково для варягов. 
Способ избежать унизительного разоружения - это или своевременно уйти самим, или 
разоружить дружественное правительство. Мы все, организаторы и участники войны, 
сделали большую ошибку. Необходимо было превратить Приднестровье в Славянскую 
Чечню, сделать его территорией свободной от закона, идти на возбуждение одесской 
области и Молдавии, объявить Приднестровье приютом революции. К сожалению, была 
реализована банальная сепаратистская идея. Сейчас, Приднестровье пребывает в 
жалком состоянии. Деморализация и экономический упадок, несмотря на то, что 
республикой руководят способные и сильные люди. Однако, они не знали, что 
революция не может быть остановлена.
Части людей просто не было куда возвращаться. Это были отпетые. Они могли 
существовать только в условиях жестокой дисциплины. Или их нужно было стрелять в 
затылок. Мы поселили их на какой-то нычке в Тернополе, надеясь в скором времени 
начать еще какую-нибудь войну. Но к сожалению, скоро выяснилось, что ни у кого 
не доходят руки заниматься ими. Хлопцы расслабились. Как-то вечером, слоняясь 
возле железнодорожного вокзала, они повстречали какого-то сержанта (или 
отпускника, или дезертира). Они выпили с ним пива, потом поссорились, задушили 
его, выкололи ему глаза (распространенный предрассудок, что в глазах убитого 
остается изображение убийцы) и утопили его в пруде. Их, безусловно, накрыли на 
другой же день. Они имели нахальство не сбежать.
Мы начали с того, с чего начинало казачество в XVI ст. - с молдавских походов. 
Нас много критиковали, но я так и не могу понять: почему это Вишневецкому было 
можно, а, например, Корчинскому - нет?
Необходимо экспортировать революцию. Чем больше ее вывозишь, тем больше ее 
становится. Для того, чтобы господствовать, нужно сбежать. Беглецами, изгоями, 
эмигрантами созданы империи, цивилизации, миры.
Я думаю, в свое время переселение народов осуществлялось так же как сегодня. 
Завоевание осуществлялись не как походы, а как эмиграционные волны. Уже сегодня 
в Европе любопытны не правые (они преимущественно гомосексуалисты), а алжирцы, 
турки и курды. Азербайджанские армяне интереснее армянских. Украинская нация 
может быть создана только за пределами украинской территории.
Исламская эра "Хиджра" считается от побега Мухаммада в Медину. Прошло всего 
только двадцать лет и его ученики победили Эран-шахр, завоевали Египет и наконец 
сожгли всем надоевшую Александрийскую библиотеку.

Славко
ФОРТ РАШКОВ

В бытность мою в ПМР, мне, тогда исполнявшему технические функции, довелось, 
ввиду отсутствия строевых командиров, "покомандовать" одно время тыловой базой 
УНСО в Рашкове. Там на отдыхе находились смены из-под Кошницы и Кочиер, так же с 
караула в Рыбнице. Верный принципу никогда не оставлять солдату лишней минуты 
свободного времени, я допекал личный состав инженерным оборудованием позиции, за 
что получил нагоняй от Корчинского. Мол, превратил боевое подразделение в 
стройбат. Я предвидел все зло, проистекающее от "тактики", но сделать ничего не 
смог. Так, на первое занятие по р-б личный состав прихватил боевые "стволы" и 
саперные лопатки. В ходе отработки "блоков" одним оружием колотили до другому,
В Приднестровье передо мной прошла целая галерея прелюбопытнейших типов 
боевиков. Старшиной был "Тур", родом из Одессы, внешне совершенно "типичный" 
персонаж. Он скрывался в ПМР от наказания за превышение пределов необходимой 
обороны -- 16 рубленых ран на голове жертвы. Вопреки криминальным причинам 
присоединиться к УНСО, он оказался прекрасным старшиной. Тщательно выискивал и 
хранил наши боеприпасы, а ведь мог бы и украсть... Следил за своим внешним видом 
вполне в соответствии со строевым уставом. Прессинговал отделение, когда 
командовал им на позициях. Любопытно, что самоорганизация казарменного быта 
происходила без дедовщины. Ее заменяло направленное силовое воздействие от имени 
командования - буки. Так же добровольцы, охотно играли в свою прежнюю срочную 
службу, в том идеализированном виде, в каком она иногда вспоминается.
По окончании боевых действий Тур все же попался в лапы одесской милиции, отбыл 
три года. Сейчас - отошел от политики, но службой в УНСО гордится так, как 
гордятся чем-то таким, чего в оставшейся жизни никогда больше не будет.
Надо понять основную массу фронтовиков, у которых на годы войны приходится 
пожалуй единственный всплеск духа. ...А потом они тупо гнули спину. И так до 
пенсии. В этом опасность военных воспоминаний: человек осознает, что выше себя 
уже не прыгнет. Так произошло со многими рядовыми "унсовцами" из Приднестровья, 
особо не проявившими себя и потому не взятыми на "оперативную работу". 
Оторванные от дальнейших перипетий борьбы, ведь когда идешь вперед, прошлые 
достижения ничего не значат, они неизбежно опускались все ниже. Место лоточника 
или охранника - их нынешний удел. И из всей жизни - только одно лето, и 
бесконечные воспоминания о том, как (неделю) побыл человеком. Из таких мне 
особенно грустно вспоминать о "Шраме". Афганец, уже на гражданке заработавший 
"телесные повреждения" (головы), он имел неплохие шансы: характер, опыт. Подвел 
опыт "выживания" в одиночку. Ввиду вышеизложенных причин, я относился к нему, 
скорее, как к младшему компаньону юридической фирмы. Боялся, что какой-нибудь 
идиотский отказ, приведет в действие машину "военно-полевого самосуда". Нашел 
ему занятия по интересам. Был у нас авантюрный (идиотский) план увести с КПП 
украинской Национальной гвардии под Кучурганом БТР. Приготовили для него даже 
тайник в парниках. Регулярно я отправлял Шрама на разведку. В гражданском он 
вылеживал целые дни в лесополье, ведя наблюдения (численность, распорядок дня 
"противника"). Все шло к нападению. Но тут Шрама понесло. Ночами он часто бродил 
гористыми околицами Рашкова "для поддержания физической формы". Жители 
жаловались, что