круглыми простоватыми глазами
что-то  проговорил по-немецки и  громко расхохотался.  Он вел себя нагло и
все  время  подмигивал высокому горбоносому партнеру со  знаками  различия
младшего лейтенанта на поношенной выгоревшей гимнастерке.  Именно в  таких
рабочих гимнастерках ходили командиры на учение и на саперные работы.
     - Перестань, Людвиг! - прервал его горбоносый.
     Трудно было определить, к какой он принадлежал национальности. У него
были  темные  вьющиеся  на  висках  волосы.  Горбинка  носа  придавала его
продолговатому худощавому лицу непроницаемость.
     Сукальский понял,  что начальник группы -  тип дрессированный.  Он не
задал ни одного лишнего вопроса, только слушал и бросал быстрые взгляды то
на  собеседника,  то  на  разостланную  на  столе  карту  и,  видимо,  все
запоминал.
     - Как  ваше имя?  -  заинтересовавшись,  спросил Сукальский под конец
беседы.
     Ему нравился этот тип с осторожными, неторопливыми манерами.
     - Моя  фамилия  Дорофеев,  -  неприятно улыбаясь углами  сжатых  губ,
ответил  тот  и  встал.  -  Хорошие собаки  у  советских пограничников?  -
неожиданно  спросил  Дорофеев  и,   получив  утвердительный  ответ,   стал
прощаться.
     - Этот  иезуит подумал,  что  меня  можно  заставить работать на  его
ватиканских бишопов!  Вот сволочь,  а! - когда ушел Сукальский, проговорил
Дорофеев.  - Если бы эта драная ряса знала, как мне тошно ломать комедию с
этими швабами и получать их обесцененные марки,  от которых отказывается в
Польше самый последний нищий! Всех привлекают наши зеленые доллары. А ведь
эта обезьяна,  толстоносый Браухич,  думает,  что я буду работать на него,
как негр...  Как мы  ловко провели их,  Эдди!  Нашу страну тоже интересует
русская армия  не  меньше,  чем  ихнего фюрера.  Нам  бы  только попасть в
Россию,  а  там  маньчжурским экспрессом  на  Дальний  Восток,  к  мистеру
Кауфману.  Он  даст  нам  настоящую работу.  А  поверил этот  поп,  что  я
действительно Дорофеев, как ты думаешь? - спросил он у партнера.
     - Он скорее всего догадался,  что ты работаешь и  нашим и вашим.  Мне
кажется, он почувствовал твое калифорнийское происхождение. Он наблюдал за
тобой,  а я за ним.  Это хитрый иезуит,  -  отозвался Людвиг. - А в общем,
Бен, мне не очень нравится путешествие по России. Что там нас ожидает? Две
недели живем в этой дыре и не можем проскочить через границу.
     - Завтра швабы устроят провокацию, и мы проскользнем...
     - Я  боюсь,  как бы русские пограничники не просверлили нам башки.  Я
каждый день слежу за их границей, а они, наверное, смотрят за нами в сотню
глаз. Вот что я думаю, мистер Олифсон...
     - Все будет отлично.  Швабы - мастера устраивать провокации. А тебя в
последний раз  предупреждаю,  что  если назовешь мою настоящую фамилию еще
хоть только раз,  то я размозжу твою голову.  Давай спать,  - приказал Бен
Олифсон и вытянулся на койке.


                            ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

     Третий месяц Сорока нес службу младшим наряда.  Нередко он выходил на
границу вместе с Бражниковым и,  к своему удивлению, по-новому воспринимал
службу  на  границе.  В  секрете  сержант сидел  словно  замороженный,  но
казалось,  что  видел все  даже  в  темноте.  Днем  он  приводил Игната на
облюбованное место и, спрятавшись в кустах, говорил:
     - Охранять границу днем -  дело нехитрое.  Для чего мы  пришли сейчас
сюда,  а  вчера ходили на другое место?  Для того чтобы весь участок нашей
заставы мы знали,  как свой собственный огород,  на котором ты даже ночью,
ежели,  конечно,  хороший хозяин,  найдешь,  где у тебя растет огурец, где
поспевает дыня, где можно сорвать на закуску красненький помидорчик... Вот
такими хозяевами мы должны быть и  здесь.  Самое главное на границе -  это
ночь.  Чем она темнее,  тем хуже для нас,  труднее нести службу.  Встал на
пост -  всякое мечтание о Мотях и Варях брось...  Освободился, отдохнул, -
можешь мечтать,  плясать и байки рассказывать,  сколько твоей душе угодно.
Вот придешь ты  сегодня ночью на  это самое место и  не  узнаешь его.  Все
кусты и деревья покажутся тебе другими. Но ты должен знать, что это обман,
и  не  поддавайся ему,  а  держи перед глазами местность,  как ты ее видел
днем.  Это  называется не  потерять  ориентировки,  что  очень  важно  при
преследовании.  Налетишь на куст -  выколешь глаза, и не видать тебе вовек
твоей Варвары... А Варя-то пишет?
     Сорока смутился от такого неожиданного вопроса. Лукаво покосившись на
товарища, он ответил со вздохом:
     - Когда  иду  на  границу,  свои  мечтания о  Варе,  товарищ сержант,
оставляю на заставе...
     - Да  мы же сейчас не в  наряде,  изучаем местность,  -  засмеявшись,
проговорил Бражников.
     - Так точно,  товарищ сержант!  Но  в  сорока метрах в  кустах торчат
фашистские солдаты, и я не желаю, чтобы они знали мои мысли...
     Однажды  Бражников  и  Сорока  сидели  в  кустах,  продолжая  изучать
местность на  берегу  Августовского канала.  Берег  канала зарос  ольхой и
черемухой,  обшитые бревнами края  обвалились,  полая вода  размыла берег,
расширила русло и образовала широкую заводь. Здесь водились крупные лини и
окуни.  Немецкие солдаты иногда закидывали сети.  Нашим  же  пограничникам
рыбачить в этом месте было запрещено.
     Дело было в октябре.  Ясное осеннее небо синим шатром раскинулось над
каналом.  Воздух был наполнен бодрящей прохладой.  Он молодил горячие щеки
пограничников.
     Бражников  и  Сорока  увидели  на  той  стороне  немецкого офицера  с
солдатом и невысокого человека в штатском с перекинутой через плечо сетью.
Фашисты смотрели именно на  то место,  где сидели пограничники.  Бражников
сразу понял, что их заметили. Повернувшись к Сороке, он негромко сказал:
     - Выйдем и открыто пройдем по бережку.
     - Зачем же обнаруживать себя? - удивленно спросил Сорока.
     - Ты делай то,  что тебе старший говорит, - резко ответил Бражников и
приподнялся.
     Вскинув на плечо карабин, он внимательно посмотрел на ту сторону.
     Фашисты повернулись и скрылись в кустах.  Бражников и Сорока прошлись
вдоль берега, потом, свернув на тропу, сделали вид, что уходят на заставу.
     - Они сейчас наблюдают за нами.  Пойдем открыто, как будто это нас не
интересует, - сказал Бражников.
     - Наверное, рыбачить собирались, а мы их спугнули, - ответил Сорока.
     - Собираются на  другую  рыбалку...  Сеть  -  это  только маскировка.
Хитрят что-то...  Иди быстро на  заставу и  доложи лейтенанту Усову,  а  я
пойду  к  патрулям и  предупрежу,  чтобы  тоже  открыто ушли.  Сам  залягу
напротив коряги. Ты туда приходи, только ползи осторожно.
     Предупрежденный Бражниковым патруль тоже прошелся вдоль берега и тоже
свернул на заставу...
     Не  прошло и  пятнадцати минут,  как человек в  штатском вытолкнул из
кустарника легкую лодку  и,  бросив на  дно  сеть,  стал  торопливо грести
веслами.  С  кормы лодки,  разматываясь,  в  воду  падала длинная веревка.
"Рыбак" действовал нахально и быстро. Едва он успел причалить и выпрыгнуть
на наш берег,  лодку тотчас же потянули обратно. Нарушитель, выбирая кусты
погуще, стал углубляться в лес.
     Ловкий и  верткий сибиряк Бражников,  держа в  руках оружие,  скрытно
двигался  в  нескольких  шагах  от  нарушителя,  выбирая  момент,  где  бы
поудобней уложить его на землю.  Тот был,  видимо, опытный, шел осторожно,
но решительно, очевидно убежденный, что его никто не заметил...
     Бражников,  напряженно сжимая карабин,  не спуская с нарушителя глаз,
дал ему сойти в небольшую балку, где росли толстые ели и мелкий кустарник.
Сдерживая нарастающее волнение, он встал за дерево и зычно крикнул:
     - Ложись!
     Затем Бражников дал предупредительный выстрел.
     Как ни был дерзок и опытен нарушитель, но неожиданный оклик и выстрел
ошеломили  его.   Он  вздрогнул.   Повернувшись,   увидел  могучую  фигуру
пограничника,  за  которым наблюдал полчаса назад,  узнал его по  широкому
скуластому лицу  и  покорно плюхнулся на  грязное дно  балки.  "Рыбак" сам
попался в сети...


                            ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

     В  приемную секретаря райкома партии вошла  рослая разрумянившаяся на
морозе девушка в новой черной шубейке, отороченной серым барашковым мехом.
Оправив на  голове оренбургский платок из  козьего пуха,  она  по-хозяйски
оглядела просторную с  широким окном комнату и поставила к кафельной печке
объемистый чемодан.
     - Вы откуда, товарищ? - спросила миловидная секретарша.
     - С Кубани, - расстегивая шубейку, просто ответила девушка.
     Достав из  кармана синей жакетки ключик,  она быстро отперла чемодан,
взяла лежавшую сверху сумку.  Секретарша успела заметить,  что в чемодане,
под какими-то  свертками,  лежали пучки колосьев с  длинными,  торчащими в
разные стороны усами. "Новый агроном", - подумала секретарша и сказала:
     - Вам, наверное, нужно обратиться в райзо...
     - Нет!  Мне  нужно  именно  сюда,  -  ответила  девушка  и  протянула
секретарше какой-то документ.
     Это было удостоверение,  в котором сообщалось,  что "бригадир колхоза
"Червонный маяк" Варвара Христофоровна Руденко командируется в Гродненскую
область для  изучения состояния сельского хозяйства и  обмена опытом своей
работы".
     - Вот  по  этому делу мне  и  нужен секретарь партийного комитета,  -
звонким  певучим голосом сказала Варвара Руденко.  -  Прошу  доложить,  да
побыстрее, а то время идет зря. Меня люди ждут...
     Секретарь райкома Сергей Иванович Викторов,  услышав громкий разговор
в приемной, встал из-за стола и открыл дверь. Увидев девушку и стоявший на
полу чемодан, спросил:
     - Вы  ко  мне?  -  Сергей Иванович по  одежде определил,  что девушка
приехала  из  дальних  краев.  Приветливо  улыбнувшись,  он  пригласил:  -
Проходите!
     - Значит,  вы и  есть секретарь райкома?  -  густо краснея,  спросила
Варя, входя в кабинет следом за Викторовым.
     - Совершенно верно...
     - Бригадир колхоза  "Червонный маяк"  Варвара Руденко!  С  Кубани!  -
бойко сказала Варя.
     - Варвара Руденко!  -  Сергей Иванович круто повернулся.  - Погодите,
погодите!..  -  Вглядываясь в  ее лицо,  в  синие большие глаза,  Викторов
продолжал: - Так я же вас знаю!
     - Откуда вы меня знаете?
     - Примерно два  месяца назад  о  вас  "Комсомольская правда" писала и
напечатала ваш портрет. Правильно?
     - Правильно.  Я самая...  Вот до вас приехала,  -  смущаясь, ответила
Варя.
     - Вот  уж  не  ожидал  такой  гостьи!  Очень  рад,  товарищ  Руденко.
Садитесь.
     - Спасибо! - Варя присела на стул и подала свои документы.
     Пробежав глазами удостоверение, Викторов сказал:
     - Отлично, Варвара Христофоровна! Только вот срок-то у вас очень мал,
а район у нас большой.  Колхозы мы только что  начали  создавать.  Изучать
здесь надо много... А поделиться с нами опытом - это правильно. Непременно
расскажите здешним крестьянам,  как добились такого урожая.  А  почему  вы
выбрали именно наш район?.. В обкоме партии были?
     - Нет, прямо с поезда сюда... На военной машине, - ответила Варя.
     - Почему   же   вы   решили   все-таки   поехать   к   нам,   Варвара
Христофоровна?..
     Повинуясь  внезапному  чувству  откровенности,   Варя  посмотрела  на
Викторова и просто сказала:
     - Так и быть, я вам все поясню. Мне позарез нужно попасть на границу,
- опустив глаза, проговорила Варя.
     - А зачем вам это нужно?
     - Тут где-то недалечко на заставе служит один человек,  - не глядя на
Викторова,  медленно и  застенчиво сказала Варя.  -  Мне его дюже повидать
хочется...
     - А как фамилия того человека? - заинтересованно спросил Викторов.
     - Сорока... Игнат Максимович.
     - Знаю такого.
     - Ой! Знаете? - воскликнула Варя.
     - Я всех должен знать... Так чем же вас заинтересовал Игнат Сорока?
     - Все  скажу начистоту...  Когда меня  вместе с  другими колхозниками
направили сюда  поделиться опытом,  я  очень обрадовалась.  А  этот  самый
Игнат...  мне всю душу издергал. Все время писал такие расчудесные письма,
всей  бригадой читали и  за  него,  дурня,  радовались.  Зараз стал писать
только открыточки на восемь строчек,  и  ни якой души не открывает,  и всю
нашу  любовь як  ножом  обрезал...  До  этого писал мне,  что  белорусские
дивчины с  наших бойцов очей не  сводят,  что  есть у  них там учительница
Александра Григорьевна и все с ними по арифметике занимается... Вот поеду,
думаю, побачу эту арифметику...
     Варя высказала все,  что было у  нее на  душе.  Викторов,  добродушно
улыбаясь,  с  любопытством смотрел  на  кубанскую девушку,  которая сейчас
сидела перед ним, смущенная и взволнованная.
     - А вы напрасно волнуетесь!  -  с подкупающей простотой сказал Сергей
Иванович.  - Все будет хорошо. Вы подождите немного в приемной. Сейчас все
выясню и помогу вам проехать на заставу.
     Варя встала и вышла из кабинета.
     Викторов снял телефонную трубку и соединился с заставой. В канцелярии
заставы находился Шарипов.
     - Так как же,  Александр?  -  спросил его в конце разговора секретарь
райкома.  -  Это, брат, приехала такая бригадирша, что, честное слово, сам
бы   женился...   Привезла  целый   чемодан  колосьев,   будет  крестьянам
показывать.  Я  думаю,  что надо устроить ее в  Гусарском.  А Сороке дайте
отпуск.  Пусть встретятся,  поговорят. И вообще поинтересуйтесь, чем он ее
разобидел.  А  устроиться,  думаю,  можно у  Франчишки и  Осипа.  Люди они
хорошие...
     Вызвав  машину,  Сергей Иванович поехал с  Варей  в  Гусарское.  Варю
поместили у  Франчишки Игнатьевны.  Та  приняла гостью с  радостью и,  как
обычно,  начала  суетиться и  хлопотать.  Притащив  жиденький,  с  тонкими
стеблями сноп ржаной соломы, стала разжигать печь.
     Варя знала от Викторова,  что колхоза в  селе нет и народ здесь живет
всяк по-своему. Заговорив с хозяйкой, Варя спросила ее об урожае, хотя уже
по соломе определила, что рожь была слабенькая.
     - Нынче еще добрый был урожай, - ответила Франчишка, - а вот те годы,
при панской власти, нечего было жать.
     - Почему же плохо хлеб родился? - спросила Варя.
     - А где было взять навозу, коли нет скотины? В этом году есть корова,
и тот человек,  что тебя привез, какой-то штуки дал, на собрании объяснил,
как  нужно землю этим порошком посыпать.  Вот хлеб лучше и  уродился.  При
панах мы про это и не знали.
     - Про удобрения не  знали?  -  поднимаясь со  скамьи,  спросила Варя.
Открыв чемодан,  она  положила на  стол пучок колосьев.  Ей  не  терпелось
показать свою пшеницу. - А вот такую пшеницу видели, тетя?
     Варя   потрясла  перед  обомлевшей  Франчишкой  Игнатьевной  тяжелыми
золотистыми колосьями кубанской пшеницы.
     - Езус-Мария!  Осип Петрович!  -  крикнула франчишка.  -  Иди  сюда и
посмотри, что эта дивчина показывает!
     - Эге!  -  восторженно прищелкнул языком Осип Петрович.  - Где ж она,
голубка, уродилась? Я такой даже в Пруссии не видал!
     - Это в нашем кубанском колхозе растет,  в моей бригаде,  -  ответила
Варя не без гордости.
     - Сколько же пудов дает десятина?
     - Сто шестьдесят.
     Осип Петрович недоверчиво посмотрел на  гостью и,  выдернув из  пучка
колосок, спросил:
     - Можно один размолотить?
     Осип Петрович размял на  ладони колос и,  сосчитав зерна,  ахнул.  Не
поверил, сосчитал второй раз и покачал головой:
     - Сколько же у вас хлеба? Ваша семья сколько получила такого хлеба?
     - Мы  работаем  трое:  мама,  братишка  и  я.  У  нас  тысяча  двести
трудодней.  Получили по четыре килограмма, вот и считайте! Да еще получаем
подсолнух, горох, картофель, яблоки...
     Варя рассказала,  как они живут и  работают в колхозе,  что покупают,
как веселятся...
     Тем временем Шарипов вызвал Игната Сороку и сказал ему, что он должен
побывать у  Осипа Петровича и  узнать,  не может ли Осип прийти на заставу
поплотничать...
     Несколько удивленный этой  срочной  командировкой в  село  и  скрытой
улыбкой политрука, Игнат спросил:
     - Других поручений не будет, товарищ политрук?
     - Нет,  это все.  Да вы поторопитесь в Гусарское,  ночь наступает,  -
сказал Шарипов, сдерживая улыбку.
     Игнат быстро зашагал к  селу.  Широкое поле и  в сторонке от него лес
застилались сумерками.  С неба лукаво подмигивали звезды,  разбросанные по
необъятному горизонту. Щеки холодил легкий декабрьский морозец. От быстрой
ходьбы Игнат  запыхался и,  подходя к  хате  Августиновичей,  остановился,
чтобы отдышаться.


     В  доме  Франчишки Игнатьевны горел  огонек.  Хозяйка сидела у  стола
напротив гостьи и, не замечая ее рассеянности, спрашивала:
     - Догадываюсь я,  что ты сюда колхоз гарнизовать приехала.  Ну что ж,
гуртом  работать веселее.  Только  народ  у  нас  здесь  к  этому  еще  не
привычный, своего счастья под носом не чует. Растревожила ты сегодня моего
Осипа. Начинай, красавица моя! Расскажи про ваше житье нашим крестьянам, я
тебе  помогать буду...  А  чего ты  все  в  окошко да  на  дверь смотришь?
Ожидаешь, что ли, кого? - подметив беспокойство Вари, спросила Франчишка.
     - Жду одного человека,  бабуся...  -  поднявшись со скамьи,  ответила
Варя.
     Ее неясная тревога и волнение нарастали и усиливались.
     - Кого ж ты ждешь-то? - спросила Франчишка, загораясь любопытством.
     - Мужа жду... - совсем неожиданно сорвалось с языка Вари.
     В  сенцах постучали.  Франчишка пошла открывать дверь и  через минуту
ввела в комнату ничего не подозревавшего Сороку. Хозяйка осталась в сенях,
служивших также кухонькой,  и  сквозь дырочку в дерюжной занавеске видела,
как молодые люди стояли друг против друга и молчали...  Затем она услышала
голос Игната:
     - Да что ж оно творится в этой хате!  Дайте я трошки посижу. - Игнат,
тяжело переводя дух,  плюхнулся на  скамью и,  вытирая рукавом шинели лоб,
спросил: - Значит, ты... приехала?
     - Не-ет!  -  сдерживая радостный смех, звонко крикнула Варя. - Это не
я...   Ты  подойди,  потрогай,  может,  тебе  только  кажется...  Да  хоть
поздоровайся, детина милый!
     Игнат вскочил и,  не дав Варе опомниться,  прижал ее голову к  своему
лицу.
     - Ты  полегче,  полегче!  -  слабо  протестовала Варя,  опускаясь  на
скамью.  - И какой же ты комедиянтщик!.. Як будто и ничего не знал! Ой же,
и хитер солдат...
     - Да я  ж  ничего не знал,  ничего не чуял!  Щоб горб у меня на спине
вырос, ежели брешу!
     - Зачем тебе горб,  ты и так не особенно стройный...  Не крутись,  я,
голубок мой, все о тебе знаю...
     - Что ты обо мне знаешь?
     Сделав строгое лицо,  Варя начала пытать Игната,  да так крепко,  как
могут это делать только казачки.  И когда он рассказывал чистосердечно,  с
волнением обо  всем,  что  с  ним  случилось и  что  он  пережил,  девушка
придвигалась к нему все ближе,  и он почувствовал на своей щеке теплоту ее
руки.  От  Вари,  казалось Сороке,  веяло  запахом родных кубанских полей,
цветами,  созревающим хлебным колосом,  и  дыхание ее  было  горячее,  как
ласковый степной ветерок...
     - Преследовали мы его,  - говорил Сорока, - почти двадцать километров
и нагонять стали.  Собака моя -  тот самый Тигр, о котором я тебе писал, -
почуяла, что он близко, прячется в кустах. Я приказал моему напарнику дать
выстрел и  крикнул бандиту,  чтобы он  прекратил сопротивление.  Но бандит
стал отстреливаться и бросился бежать.  Я тогда спустил Тигра,  и тут этот
гадюка застрелил его в упор. Знаешь, Варя, как мне было тяжко! Обозлился я
дюже и ударил на поражение... Раненого взяли его, а Тигра пришлось в землю
зарыть.  - Игнат крепко сжал руку Вари и, немного помолчав, продолжал: - А
потом вот прозевал того и наказание понес... Виноват, конечно. Что ж мог я
тебе написать, Варя, когда на свою дурную голову навлек такой позор?..
     - Надо было мне  все написать,  -  с  ласковой строгостью проговорила
Варя.
     - Позже написал бы  все,  конечно,  написал бы...  но  тогда не  мог,
ка