-  обрадованно
воскликнул Викторов.
     - Нет,  я в штабе,  товарищ капитан,  никогда не работал, тем более в
партизанском, - смущенно заявил Кудеяров.
     - Я тоже никогда не партизанил, а вот приходится. Учиться будем.
     На следующую ночь все раненые были перевезены в  лагерь партизанского
отряда Викторова.
     Лагерь располагался в гуще Августовских лесов. Когда под утро подводы
прибыли на место,  Бражникову представилась удивительная картина.  В  лесу
стройным порядком стояло около двух десятков повозок.  Сверху на  них были
натянуты палатки, похожие на старые казачьи лагерные кибитки. На каждой из
повозок по два тяжелораненых. На кострах в молочных бидонах с узким горлом
варился завтрак.  По  лесу разносился приятный запах лаврового листа.  Под
деревьями стояли шалаши,  крытые еловыми лапами. На сучьях висели винтовки
и  патронные  подсумки.  Несколько  человек  разбирали  станковый пулемет.
Рыжеволосый,  с  повязкой на  голове солдат объяснял устройство пулемета и
называл части.
     - У  нас  здесь  не  только партизанское войско,  но  и  госпиталь на
колесах.  Подбираем в  лесах раненых.  На  днях подобрали в  лесу старшего
лейтенанта  Кушнарева,   бывшего  начальника  заставы.  Здоровых-то  всего
тридцать  восемь  человек,   -   сказал  Викторов  Кудеярову.  -  Пришлось
организовать вот  эти  повозки,  чтобы быстро собраться в  путь  в  случае
каких-либо осложнений... Вылечим, встанут в строй. Действовали мы пока еще
мало.  Небольшой обоз  у  фашистов отбили,  повозки взяли  с  продуктами и
ранеными красноармейцами.  Народ  у  нас  подходящий,  рвется  в  бой,  но
действуем пока еще осторожно:  опыта мало.  Будем учить.  Драться придется
крепко. Есть у меня план на ближайшие дни. Думаю провести одну операцию.
     Викторов достал карту и развернул ее на коленях.
     - Вот  здесь,  в  районе  Максимовичей,  -  показал он  на  карте,  -
находились наши нефтесклады, сжечь их не успели. Противник, видимо, знал о
них и  выбросил десант.  По данным нашей разведки,  базу охраняет полурота
солдат с  двумя  офицерами.  Ведут себя  фашисты,  по  словам разведчиков,
беспечно. Головы им вскружили первые победы. Гитлеровцы привезли из Гродно
целую машину советских вин,  ежедневно задают пиры и горланят песни.  Надо
уничтожить их.  Еще  раз  надо  обстоятельно разведать и  разработать план
операции. Я уверен, что дело будет успешным.
     Через два дня Кудеяров доложил результаты разведки и  составил вместе
с Бражниковым план операции. Это была обычная операция наступления роты на
населенный  пункт,  составленная по  всем  уставным  правилам.  План  этот
Викторов забраковал.
     - Не можем мы так действовать,  - сказал Сергей Иванович. - Нас сразу
же обнаружат,  встретят плотным огнем,  заставят залечь,  потом вызовут по
телефону подкрепление и разобьют,  если не уничтожат полностью.  У нас нет
ни тыла, ни флангов, ни резервов...
     - А как вы думаете? - смущенно спросил Кудеяров.
     Он рассчитал,  как ему казалось, все детально, обстоятельно - и вдруг
все насмарку.
     - Партизанская тактика -  это внезапный налет, короткий бой, диверсия
и  быстрый отход,  а  самое  главное -  тщательная разведка и  подготовка.
Прежде всего надо тихо подойти,  ликвидировать наружную охрану, перерезать
связь.  Разобьем отряд на  три  основные группы и  одну резервную.  Первая
должна  уничтожить часовых;  вторая,  самая  большая,  забросает гранатами
казарму;  третья  будет  зажигать склады.  Резервная действует по  особому
распоряжению командира,  смотря  по  обстановке.  Отход  по  сигналу  двух
красных ракет. Вот примерно я так думаю, - заключил Викторов.
     Он  понимал,  что  от  результатов этой  операции зависит  дальнейшая
судьба отряда.  Прежде всего надо  было  приучить людей действовать смело,
быстро, осторожно, наверняка и без потерь.
     Бражников,  теперь уже поправившийся от ран,  возглавил самую большую
группу для нападения на казарму. Кудеяров руководил группой по уничтожению
часовых.  Директор зареченской школы Мищенко должен был  со  своей группой
поджечь склады.  Задачу  он  выполнил успешно,  но  сам  нелепо  погиб  от
разорвавшейся в  руках гранаты.  Не все гладко прошло и  в других группах.
Кудеяров,  уничтожив часового,  налетел в  темноте на снабженную секретной
сигнализацией колючую проволоку,  которой была опоясана база.  Бражников в
это  время со  своими бойцами затыкал рот  наружному часовому.  В  казарме
поднялась  тревога,  зажглись  электрические  фонари,  немцы  бросились  к
оружию,  но Максим успел подпереть дверь толстой жердью. В казарме начался
страшный галдеж и  переполох.  Подбежавший Викторов бросил в открытое окно
две  гранаты.  От  взрыва  вылетели оконные рамы.  Фашисты в  панике стали
выбрасываться наружу и тут же падали от партизанских пуль.  В предутреннем
рассвете ярко запылали взорвавшиеся бензобаки и автомашины с цистернами.
     Партизаны возвращались в  лагерь с  победой.  Она  окрылила их:  люди
радовались хорошему началу.  Впереди были новые бои,  и партизаны думали о
них с твердой верой в свои силы,  которые будут расти и крепнуть. Как реки
возникают  из  ручейков,   так  из  отдельных,   пусть  еще  небольших  по
численности, отрядов под руководством партии возникнет мощное партизанское
движение.  В это глубоко верили сейчас партизаны,  испытывая счастье своей
первой победы.


                              ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

     После того как Оля побывала на пограничной заставе,  а  потом увидела
дядю Костю, ее охватила невыносимая тоска по родителям. Девочка заболела и
слегла в постель. Толчком к этому послужило также начавшееся преследование
со стороны старосты.
     Михальский  не  забыл  последней  встречи  на  заставе  и  потребовал
отправить Олю  в  интернат для  детей,  потерявших родителей.  Олю ожидала
страшная судьба  тех  советских детей,  которые попали в  лапы  фашистских
захватчиков.  Впоследствии многие из  них  очутились во  власти англичан и
американцев, отказавшихся вернуть наших ребят на родину.
     Оля узнала об  интернате после того,  как Франчишку Игнатьевну вызвал
Юзеф Михальский.
     - Куда же они меня заберут,  тетя Франчишка? - прижимаясь к ней своим
маленьким худым телом, спросила Оля.
     - Кабы я знала, детка моя! Кабы я знала!
     У  этой сильной,  с благородным сердцем женщины опускались руки.  Она
успела привязаться к девочке,  полюбить ее. Расстаться с ней для Франчишки
Игнатьевны было тяжким испытанием.  У  нее оставалась последняя надежда на
Ганну.  Та могла попросить защиты у Сукальского.  Не теряя ни минуты,  она
пошла к Ганне. Ганна обещала поговорить с Сукальским.
     Сукальский теперь появлялся у  Седлецких редко.  Ганна  скрепя сердце
направилась к Михальским. В саду она неожиданно встретилась с Владиславом.
     С  момента выхода Галины замуж Владислав избегал встречи с Седлецкими
и  как  будто  забыл об  их  существовании.  Сейчас он  работал в  волости
каким-то начальником и все время разъезжал с Сукальским по селам.
     Ганна как ни в  чем не бывало поздоровалась с Владиславом.  С ним она
никогда не  ссорилась,  и  в  детстве они даже дружили и  вместе учились в
Белостоке.
     - Ты  совсем,  Владис,  загордился!  Смотри,  какая на  тебе красивая
форма, - шутливо проговорила Ганца.
     На молодом Михальском был надет мундир полицая.
     - Нет,  Ганночка,  пока мне нечем еще гордиться.  А  вас я  помню,  и
Галину помню,  такое скоро не забывается.  Это вы меня забыли,  - стараясь
быть дружелюбным и  приветливым,  ответил Владислав.  -  На  вас  вот  пан
Сукальский обижается...
     Ганна  вспыхнула и  нахмурилась.  Ей  было  трудно  с  ним  говорить,
лукавить она не  могла.  Несмотря на внутреннюю неприязнь,  она переборола
себя  и  все  же  решила испытать,  не  поможет ли  в  ее  деле Владислав.
Помолчав, она рассказала ему, зачем пришла.
     - Ничего не могу сделать. Да и нельзя мне вмешиваться. Девочка должна
быть отправлена.  Не советую вам хлопотать.  Есть приказ рейхскомиссара, -
сухо заявил Владислав.
     Увидев Ганну в окно, Сукальский вышел в сад и вмешался в разговор.
     - Знаете, пани Седлецкая, я вас очень уважаю, и меня удивляет, что вы
вмешиваетесь в это дело. Приказа рейхскомиссара не может отменить никто.
     - Да  это  же  ребенок,  поймите!  Мы  все  любим девочку.  Пусть она
останется  у  Франчишки  Игнатьевны.   Зачем  ее  куда-то  отправлять?   -
возмущалась Ганна.  Зная, что судьба девочки находится в руках этих людей,
она решила протестовать до  конца.  -  Вы понимаете,  что девочка не хочет
ехать!  Тетя Франчишка заботится о  ней,  как о родной дочери.  Да и мы не
позволим ей ехать...
     - Имперское  правительство  тоже   заботится  о   детях,   потерявших
родителей.  Оно создает специальные учреждения,  где малыши могут получить
нормальное воспитание и образование, - нравоучительно произнес Сукальский.
     - Какое воспитание?  -  еле сдерживая раздражение, спросила Ганна. Ее
возмущал лицемерный тон этого бывшего монаха. - Чему их там будут учить?
     - Там  есть  своя программа...  Прежде всего их  научат уважать новый
порядок...
     - Эта девочка,  пан Сукальский,  не германской, а славянской крови...
Ее ждет там участь рабыни, невольницы... Вы ведь, кажется, тоже славянской
крови?  А впрочем,  бог знает, какой вы крови! Не хотите мне помочь?.. Ну,
так знайте: девочку мы не отдадим!
     Ганна  с  презрением  посмотрела на  Сукальского и  Владислава и,  не
оборачиваясь, быстрыми шагами пошла домой.
     Обо всем этом она рассказала Франчишке Игнатьевне.
     Оля  лежала  в  постели,  перекатывая головку  по  подушке,  тихонько
стонала. Плакать она уже не могла.
     Франчишка Игнатьевна,  перебирая рукой волосы девочки,  почувствовала
пальцами что-то жесткое и  только сейчас увидела болячки на голове.  У Оли
началась экзема.
     - Боже мой,  что же это делается!  Как же я  не доглядела!  -  качала
своей седеющей головой Франчишка Игнатьевна.
     Надо  было срочно принимать какие-то  меры.  Укрыв Олю  одеялом,  она
побежала к Ганне. После выхода замуж Галины Франчишка Игнатьевна перенесла
свою  большую,  сердечную любовь на  Ганну.  Не  было  дня,  чтобы она  не
встретилась с ней и не поговорила.
     В доме Седлецких она застала удивительную и грустную картину. Положив
голову  на  край  стола,  навзрыд плакала Стася.  Шевеля  большими руками,
растрепанный,  но все же радостный,  стоял спиной к печке вислоусый Олесь.
Посредине комнаты, с желтым, похудевшим лицом, с босыми загорелыми ногами,
сидела на стуле Галина и печально улыбалась своими карими глазами.
     Ганна  обнимала  ее,  поправляя на  округленном животе  сестры  серое
измятое, заношенное платье.
     - Галиночка! - всплеснула руками Франчишка Игнатьевна.
     - Она самая! - ответила Галина, продолжая улыбаться. - Ты тоже видела
моего Костю, тетя Франчишка?
     Франчишка  Игнатьевна  кивнула  головой  и   выжидательно  посмотрела
сначала на Стасю, потом на Олеся.
     - Вот ты его видела,  а  я  нет...  Расскажи,  какой он стал.  А то я
спрашиваю,  спрашиваю...  - голос Галины дрожал и переходил то на высокие,
то на низкие ноты.  -  Спрашиваю,  а они мало рассказывают, ни то ни се...
Только бранят меня... Ну, расскажи, какой стал Костя... Бородатый? Борода,
наверно,  черная, как у цыгана? Ой же, Костя ты мой, бородатый!.. - Галине
и радостно было,  что Костя жив и здоров,  и печально, что не застала его,
не увидела. Ей хотелось, чтобы сейчас все говорили и думали только о нем.
     - Обо мне спрашивал, вспоминал?
     - О ком еще ему спрашивать да говорить! Сто раз вспоминал, - ответила
Франчишка Игнатьевна.  -  А  нам он сказал,  что тебя проводил и ты далеко
уехала... Что-то ты, девонька, не больно далеко уехала!
     - Мы,  тетя Франчишка,  сначала быстро поехали...  А потом как начали
наш поезд бомбить...  впереди все рельсы пораскидало.  Мы побежали, и сами
не  знаем куда...  Встретили какую-то  воинскую часть,  там  посадили всех
ребятишек на повозку и меня вместе с ними.  Другие, кто мог, пешком пошли.
Всю  ночь по  степи ехали.  Вот так больше месяца мытарства продолжались -
отсиживались в лесах да болотах. Но вот, видишь, добралась...
     - Теперь знаешь,  как  замуж  бегать?  -  подняв голову,  проговорила
Стася, с удивлением думая, как это могла ее Галинка перенести такое.
     - Если,  мамочка моя,  можно было бы  все снова повторить,  я  бы  не
задумалась, лишь бы Костя был жив.
     - Хоть помолчала бы перед матерью! - крикнула Стася.
     - А чего мне молчать?  Кто же виноват,  если война началась?  Мы, что
ли, ее начинали? Прогонят фашистов, тогда заживем...
     - Вот ты скоро родишь,  - обратилась Стася к Галине, - а что будешь с
ребенком делать? Знаешь, какое теперь время!
     - Жить буду, мама, жить! Если вы не хотите, чтобы я у вас жила, пойду
к Франчишке. Не прогонишь меня, тетя Франчишка?
     - У нее уже есть своя дочка, - сказала Стася, - Оля Шарипова.
     - Оля осталась без мамы? - с тоской спросила Галина.
     Отстранив сидевшую  рядом  Ганну,  она  встала,  высокая  и  суровая,
повзрослевшая за эти недели.
     - Пойдем, тетя Франчишка, я хочу видеть эту бедную девочку!
     Франчишка Игнатьевна рассказала Галине все, что произошло с Олей, как
она осталась без родителей и что ее хотят сейчас куда-то увезти.
     - Никому ее,  тетя Франчишка, не отдадим! Никому! Пусть я не останусь
жить на этом свете! - решительно заявила Галина.
     - Я узнала,  что если девочку удочерить и дать другую фамилию,  то ее
никуда не отправят...
     - Так  нужно  это  сделать!   Разве  можно  ее  отдавать?   -  Галина
вопросительно посмотрела на всех и,  видя их растерянное молчание,  твердо
добавила:  - Вот что я вам скажу... а ежели скажу, то так и сделаю! У меня
теперь другая фамилия,  русская,  -  Кудеярова.  Я  запишу девочку на  мою
фамилию и буду считать ее своей дочерью!
     - Вот  теперь я  вижу,  что это моя дочь,  -  негромко сказал Олесь и
отвернул лицо к печке.
     - Это,  Галиночка,  я  должна  сама  сделать.  Спасибо твоему доброму
сердцу,  -  сжав свой сухонький кулачок и  поднося его к глазам,  дрожащим
голосом сказала Франчишка Игнатьевна.  -  Я  нашла Олю,  и хай она навечно
будет моей родной дочерью! Пойдем, Галиночка, в хату...
     В  том же виде,  в  каком она заявилась к своим родителям,  -  босая,
загорелая,  не  успевшая привести себя  в  порядок,  -  Галина  побежала к
Августиновичам,   чтобы  увидеть  девочку.   Но   когда  увидела  ее,   то
остановилась ошеломленная и  с сильно заколотившимся сердцем замерла около
кровати.  Там лежала не  прежняя Оля,  а  маленькая,  похудевшая девочка с
утомленным взглядом,  в беленьком платьице,  с растрепанными косичками,  в
беспорядке упавшими на бледное лицо.
     - Олечка! Милая моя деточка! Вот и я, Галина, вернулась к тебе!
     - Ой, Галя! - протягивая руки, вскрикнула Оля.
     Она целовала Галину и  чувствовала от  нее запах свежих лесных трав и
душистой хвои.
     Через  час  Галина  остригла Олины  каштановые волосы,  вымыла теплой
водой голову,  принесла свою старую кофточку, надела на девочку и, закутав
ее в одеяло, уложила в постель.
     Спустя некоторое время  Оля  обрела других родителей и  стала  носить
новую фамилию и отчество - Ольга Иосифовна Августинович.


                            ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

     Шел   1943  год.   Давно  отгремели  бои  под  Москвой.   Победоносно
закончилась незабываемая Сталинградская битва.  Отголоски ее  докатились в
далекое Вулько-Гусарское. От радостных вестей потеплели, отогрелись сердца
многих обездоленных людей, находившихся в тяжелой фашистской неволе.
     В  солнечный летний день,  как и  два года назад,  во дворе Франчишки
Игнатьевны гоготали гуси.
     - Ох,  чтоб  вам  скорей головы отрубать,  опять чегой-то  загалдели,
только сейчас накормила!  -  крикнула Франчишка Игнатьевна и  появилась на
пороге.
     Взору ее представилось следующее зрелище.
     Посреди двора с  палкой в руках,  в коротких синих штанишках и совсем
без рубашки стоял крепкий, загорелый, темноволосый мальчишка и, размахивая
палкой, отбивался от наседавшего на него молодого гусака.
     - Я  тебя  все  лавно забью,  плотивный гусака!  -  забавно картавя и
посапывая носом, упрямо выкрикивал мальчик, тыча палкой и стараясь угодить
в шипящую гусиную голову.
     - Эй! Костя! Костик! А ну, иди сюда и кинь палку, бо я такого отчаюгу
сейчас  лупцовать начну  вместе  с  тем  гусаком!  -  подходя к  мальчику,
крикнула Франчишка Игнатьевна.
     - Погоди, бабуся, дай мне забить того плоклятого гусаку, а то шипит и
кусается!
     - Когда ж я перестану тебе говорить,  чтоб ты не лез до этого гусака?
Или ты хочешь,  чтоб у тебя остался один глаз?  -  отталкивая упирающегося
Костю,  сказала Франчишка Игнатьевна. - Сколько он насажал синяков на твои
голяшки!
     - Он сам на меня кидается и шипит,  -  оправдывался Костя.  - Я ж его
забью!..  Он  может  утащить  нашу  Олю.  Одну  девочку утащил,  мне  мама
лассказывала.
     - Не утащит он нашу Олю,  она уже ось якая великая выросла. Посмотри,
вон идет твоя Оля.
     С  вязанкой травы  за  плечами из  огорода шла  Оля.  Ее  трудно было
узнать.  Это была рослая миловидная большеглазая девочка.  На вид ей можно
было дать лет  четырнадцать-пятнадцать.  За  два с  лишним года Оля сильно
развилась и  окрепла.  Она уже выучилась жать,  копнить,  косить и во всем
была незаменимой помощницей Франчишке Игнатьевне.
     Увидев Костю,  она остановилась и,  сбросив с плеч связанную веревкой
траву, отведя усталые руки за спину, звонким голосом крикнула:
     - Костик,  а ну,  беги до меня, что-то тут для тебя найдется!.. - она
уже говорила на том наречии,  какое употребляется в западных районах, но к
польским  и  белорусским словам,  как  и  Франчишка Игнатьевна,  добавляла
русские слова.
     - Ягодки,  да? - подбегая к ней, спросил Костя. - А живого зайчика не
плинесла?
     - В  другой раз принесу и  живого зайчика,  а сейчас кушай ягодки,  -
подавая ему веточки перезревшей земляники, сказала Оля.
     - А ежика плинесешь?  Маленького такого...  -  тормошил ее мальчуган,
заглядывая в лицо.
     - У вас там Косточки нет? - раздался из сада звучный женский голос.
     - А  где  же  ему  быть,  твоему  Косточке!  -  отозвалась  Франчишка
Игнатьевна. - Все с гусаком воюет!
     Через садовую калитку вошла Галина.  Она  была в  цветном поношенном,
выгоревшем платье,  такая же,  как и  раньше,  живая и по-девичьи статная,
только шире  стали  полукруглые плечи  и  круче  выдавалась вперед высокая
грудь.
     - Что ты  делаешь,  мой Костяшка-черняшка?  Где же твоя рубашечка?  -
Галина подошла к ребенку и взяла его на руки.
     - Лубашка? Нету лубашки, - разводя ручонками, ответил мальчик. - Я ту
лубашечку сушить повесил...
     - Где же ты ее вымочил?
     - А в колыте, где гуски воду пьют... - ответил Костя.
     Это  был  прелестный  мальчуган  с  умными  черными,  как  смородина,
глазами.
     - Нашла  твою  рубашку,  -  сказала  Франчишка  Игнатьевна.  -  А  то
поджарился, как грибок-боровичок...
     - Оля!  Тетя Франчишка! Идите сюда, что-то я вам расскажу интересное!
- крикнула Галина.
     Франчишка Игнатьевна и Оля подошли.
     - Наша армия выгнала фашистов из  Орла,  из Харькова и  еще из других
городов. Их под Курском так разбили, что они удирают без оглядки. Бегут, а
скрывают, как тогда скрывали свое поражение под Сталинградом. Сегодня наши
самолеты листовки сбросили.  Хоть бы одну подобрать!.. Староста Михальский
ходит  злющий!   Приехал  Владислав  из  Белостока  и,   наверное,  привез
неприятные вести.
     - Листовки,  говоришь?  А ну, стой! - Франчишка Игнатьевна полезла за
пазуху.  -  Сегодня пришел  мой  Осип  с  рыбалки,  и  вижу,  ходит  такий
петушистый...  В хату не зашел,  а прямо в хлев шмыгнул...  Ну, думаю, тут
что-то не так! Посмотрела в щелочку, х