овает что-то за кормушку... Вышел из
хлева и усики подкручивает,  и веселый такой, и насвистывает! Ну ж, думаю,
сейчас я тебе подсвистну!  Своими очами гляну,  что такое ты там сховал...
Он пришел в хату,  а я побегла в хлев.  Сунула руку, чую, бумажка. Читаю я
по-русски не гораздо, а все-таки разобрала, что большими буквами написано:
"Дорогие товарищи!" А ну-ка,  почитай,  Галиночка, что там пишут дальше, -
попросила Франчишка Игнатьевна.
     - "В сражении под Курском,  -  читала Галина,  -  фашисты потеряли 70
тысяч солдат и офицеров,  уничтожено 3 тысячи танков, свыше тысячи орудий,
1400  самолетов.  Нашими  войсками  освобождены города  Орел,  Белгород  и
Харьков.  Товарищи  партизаны и  партизанки,  товарищи советские граждане,
находящиеся  во   вражеском  тылу,   сопротивляйтесь  врагу,   уничтожайте
фашистских захватчиков!"
     - Это  твой папа бьет там  фашистов!  Наш большой Костя!  -  закончив
читать, с волнением проговорила Галина.
     - А  я  сегодня дядю Костю во сне видела,  -  возбужденно и  радостно
размахивая руками,  заговорила Оля.  -  Будто наши пришли и мама с папой с
ними. Я сижу и вижу в окошко: вот по этой самой тропиночке идет дядя Костя
в новой фуражке,  а за ним мама и папа. У меня внутри что-то перевернулось
и дышать не могу. Хочу выпрыгнуть в окошко и побежать им навстречу, а ноги
не  двигаются.  А  мама большим белым платком закутана,  одни только глаза
виднеются.  Так  она  на  меня смотрела,  так смотрела,  я  не  выдержала,
заплакала и проснулась. Щеки мокрые, подушка мокрая... - Оля не договорила
и, закрыв лицо руками, убежала в сад.
     Так она делала часто: уйдет и поплачет там украдкой.
     - Не  может  забыть,  не  может,  -  со  вздохом  заметила  Франчишка
Игнатьевна.
     Она так полюбила Олю, что стала даже ревновать ее к родителям.
     Подошла Ганна.  Поздоровавшись с Франчишкой Игнатьевной и обращаясь к
Галине, сказала:
     - Опять приехали Сукальский и Владислав.  Хотят узнать, где находится
Иван  Магницкий.  Гитлеровцы собираются прочесывать лес,  партизан  искать
будут. Только вряд ли найдут...
     - Не было бы у меня Костяшки, я бы тоже ушла партизанить, - задумчиво
проговорила Галина.
     - Уж молчала бы! - махнула на нее рукой Франчишка Игнатьевна.
     - А к нам гость приехал.  Дядя Януш из Белостока,  - сказала Ганна. -
Иди, Галя, поздоровайся с дядей.
     - Приехал-таки  наш  Януш?  Пойдем,  Костик,  посмотрим,  какой  стал
веселый дядя Януш. Вы заходите до нас, тетя Франчишка.


                            ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

     В  саду у Михальских сидели Сукальский и Владислав и пили водку.  Они
только что  прибыли из  Львова,  где Сукальский участвовал в  формировании
дивизии "Галичина".
     Было жарко и  душно.  Изредка налетал порывистый ветер,  будоражил на
деревьях листья и сбивал попорченные червями яблоки.  Они падали с дробным
стуком,  раскатывались по земле.  Владислав вздрагивал,  торопливо наливал
водку и  пил  рюмку за  рюмкой.  С  мрачным видом пережевывая колбасу,  со
злобой говорил:
     - Я  перестаю вас понимать,  пан Сукальский!  Вот никак не разберусь:
поляк вы или черт знает кто!  И этот итальянский мундир на вас... смотреть
тошно!
     - На вас мундир тоже не почетней моего, - издевался Сукальский.
     Владислав оглядел свой распахнутый китель и ответил не сразу. То, что
он  видел  за  последнее время,  когда  находился во  Львове и  Белостоке,
заставило  его  призадуматься.   Украинский  и   польский  народы  открыто
сопротивлялись всем мероприятиям фашистского командования,  а  что  делали
гитлеровцы с  народом  -  страшно  подумать!  Недавно  Владиславу пришлось
поговорить с человеком,  бежавшим из Майданека. То, что ему рассказал этот
поляк,   казалось  чудовищным  и  невероятным.   Горячий  и  необузданный,
Владислав только  сейчас  почувствовал,  что  запутался и  кругом обманут.
Сукальский стал ему  омерзителен.  Грызла тоска по  брату.  Он  никогда не
переставал думать об  этом  загадочном убийстве и  за  последнее время все
больше  приходил к  выводу,  что  в  гибели его  брата  повинен этот  тип.
Подвыпивший Владислав придирался к нему и открыто вызывал на ссору.
     - Я уже раскаиваюсь, что надел эту свитку. Но дело не в этом. За свою
жизнь  я  верил многим поганым людям...  Будучи мальчиком,  как  на  бога,
молился на пана Пилсудского, считая его настоящим рыцарем! Что же я теперь
увидел,   пан   Сукальский?   Вместо   свободной  Польши  и   независимого
правительства создали какой-то  "Комитет помощи".  Чем же  занимается этот
комитет?  Оказывается,  тем,  что  хватает  польских крестьян за  шиворот,
кидает в вагоны и отправляет на работу в Германию,  в кабалу... Мало того,
забирают у наших людей для швабов последний кусок хлеба. Поляков убивают в
Майданеке,  оскорбляют и грабят. За кого они нас считают - за дураков, что
ли? Если Магницкий ушел к партизанам, то в Августовских лесах сейчас таких
тысячи!  А что будет дальше?  Позволят ли поляки над собой издеваться?  Вы
поляк или нет? Отвечайте!
     Сукальский  отлично  понимал,  что  после  Сталинградской  битвы  все
рушится, все идет к неминуемой катастрофе, и ничего ответить не мог.
     - Ты сегодня пьян как свинья! - сказал он раздраженно.
     - Это  не  имеет  значения!   Отвечай  мне:   ты  поляк?   Ты  любишь
Варшаву-мать?   Скажи,  у  тебя  есть  совесть?  -  Владислав  помолчал  и
сдержаннее добавил:  -  Конечно, ты считаешь, что твоя совесть чиста... Ты
скоро  наденешь  епископскую мантию,  станешь  замаливать грехи...  Святой
человек!  -  Владислав откинулся на спинку стула и  раскатисто на весь сад
захохотал.
     - Замолчи,  ты!  Знаешь,  что я  могу с тобой сделать?  -  Сукальский
вскочил и дрожащей рукой вытер платком побелевшие губы.
     Он жалел,  что Владислав слишком много знал.  Ему казалось, что ведет
он себя последние дни отвратительно.
     - Если  скажешь  еще   одно  слово...   -   впиваясь  во   Владислава
неморгающими глазами, продолжал Сукальский и, не выдержав, нервно крикнул:
- Сволочь!
     Михальский оборвал смех и тоже встал во весь рост. Дергая одной рукой
черный  короткий  ус,   другую  сжал  в  огромный  кулак  и,  поднеся  его
Сукальскому под нос, проговорил с бешеной злобой:
     - Вот  это  видел?  Да,  я  действительно сволочь,  но  этим словом я
позволю назвать себя  только самому себе!  Другим расшибу голову!  Тебе  я
тоже верил,  как самый последний дурак.  А ты оказался гнусный,  ничтожный
шпион!  Чтобы спасти свою шкуру, ты убил моего брата Юрко! Он любил Польшу
и слепо шел за тобой, а ты предаешь Польшу!
     Владислав с грохотом отшвырнул стул и,  схватившись за голову, тяжело
пошатываясь,  пошел в  глубь сада.  Давно все в  нем накипело и вот теперь
прорвалось.
     В  открытые окна Седлецких было слышно,  как  кричал я  гремел стулом
Владислав.
     - Сын Михальского забунтовал. С утра пьют, - тихо проговорила Ганна.
     За столом, рядом с Олесем, напротив Ганны, сидел лет сорока мужчина с
такими же,  как у Олеся,  длинными усами. Это был его брат. Тут же, сбоку,
находилась Галина со своим малышом. Стася хлопотала в кухне.
     - Они теперь грызутся, как пауки в банке, - сказал Януш. - Хотят всех
поляков заставить воевать против русских. Не выйдет!
     - Значит, с армией ничего не получается? - спросил Олесь.
     - Никогда  не   получится,   хотя  они   даже  костелы  превратили  в
вербовочные бюро. Тех, кто не идет в их армию, ксендзы проклинают, обещают
вечные муки ада. А на польской земле уже третий год творится кромешный ад.
Кругом льется кровь.
     - Тебя же  они не  призывают...  Ты  же  в  тридцать девятом году бил
фашистов, - сказала Галина.
     - То было,  а может, и теперь придется... От их мобилизации я и удрал
сюда.
     - Что же ты думаешь делать дальше? - настороженно спросил Олесь.
     - Августовские леса рядом.  Там, говорят, запевают настоящие песни...
- Януш посмотрел на брата и весело рассмеялся.
     - Правильно,  дядя Януш!  -  крикнула Галина.  - Вместе с моим Костей
лупите их покрепче!
     - Подожди, Галя. Тебя потом послушаем, - осторожно заметил Олесь.
     - А чего там ждать,  я давно говорю ежели бы у меня не было вот этого
пацанчика, спивала бы и я песни с партизанами в Августовских лесах!
     - Молодец,  Галина!  Пойдем  вместе!  А  пацанчика  Ганна  со  Стасей
присмотрят.
     На пороге показалась Стася и поманила Галину к себе.
     - Ребенка-то оставь, - сказала она негромко.
     Галина передала мальчика Ганне и вышла вслед за матерью.
     - Тебя Владислав зовет... Поговорить хочет, - остановившись в сенцах,
тревожно сказала Стася. - Неужели снова допрашивать будут?
     - Владислав?  - Галина вспыхнула и, словно защищаясь, прижала локти к
бокам. - Что ему от меня нужно?
     - Это я уже не знаю.  Сходи,  раз зовет. Он такой весь сумный. Смирно
просил, дело, говорит, есть.
     - Может, он хочет старое вспомнить? Э-э! Была песня, да давно спета и
забыта. Ну что ж, поговорим... Где он?
     - В саду дожидается.
     Галина  встречалась с  Владиславом,  когда  ее  вызывали в  гестапо и
расспрашивали о муже.  Гестапо получило сведения, что в июле сорок первого
года,  вскоре  после  появления Галины  в  Гусарском,  какой-то  лейтенант
Красной Армии в  артиллерийской фуражке с группой пограничников сжег склад
с  горючим и  разбил в  селе  гарнизон немцев.  В  доносе прямо называлась
фамилия зятя  Седлецких.  Вызвали и  Олеся,  но  он  скрыл,  что  зять его
приходил и  ночевал в  овине.  "Может быть,  и сейчас что-нибудь такое?  -
подумала Галина.  -  Тогда Владислав даже не вмешивался,  а теперь,  может
быть, вспомнил?"
     В  надетом  нараспашку светло-зеленом  мундире  Владислав  стоял  под
старой яблоней и грыз недозрелый плод.
     - Здравствуй,  Галя!  -  отшвырнув зеленое яблоко, сказал Владислав и
подал Галине руку. Но протянутая рука повисла в воздухе: Галина не сделала
даже попытки прикоснуться к ней.  -  Ты поздороваться со мной не хочешь? -
окидывая  высокую  фигуру  Галины  красными,   мутными  глазами,   спросил
Михальский.
     - Я  только  что  держала на  руках  ребенка...  -  Галина  рассеянно
посмотрела на свои загорелые, жесткие от работы руки.
     - Ну и  что такое?  Ребенок чистый,  -  понимая ее совсем по-другому,
сказал Владислав.
     - Я  тоже так думаю,  что ребенок чистый...  А  ты обнимался сейчас с
Сукальским. У него поганые руки...
     - Вот ты о  чем!..  Я  с ним как раз не обнимался,  -  мрачно ответил
Владислав.
     Слова Галины будто хлестнули его по  лицу,  и  он не знал,  как вести
разговор дальше.  Вылетели из головы приготовленные фразы. По выражению ее
строгих глаз он видел,  что эта женщина потеряна для него навсегда, по чем
дальше она отдалялась от него,  тем сильнее он ее любил.  Сейчас,  когда у
него была растоптана душа, ему был нужен такой человек, которому он мог бы
признаться, что запутался, пошел не по той дороге и что несчастнее его нет
никого  на  свете...  А  Галина,  словно угадывая больное надломленное его
состояние, била в самое уязвимое место.
     - Значит,  и мои руки поганые?  -  с трудом выдавливая слова, спросил
он.
     - Не знаю, где ты бываешь и что делаешь... Может, они еще хуже, чем у
Сукальского, - смело глядя ему в лицо, сказала Галина.
     - Галина!
     - Ты не кричи на меня.  Ой, за эти годы я сама так научилась кричать!
У меня и по ночам сердце кричит!
     - Кого же оно кличет?
     - Зачем ты меня об этом спрашиваешь? Твое ли это дело?
     Терзавшая его раньше ревность и оскорбленная гордость вспыхнули вдруг
с новой силой.
     - Ты  знаешь,   -   рывком  отламывая  ветку  яблони,   заговорил  он
хрипловатым голосом.  -  Думаешь,  мне не известно, что твой муж скрывался
здесь,  потом  они  сожгли склад и  побили полицейских?  Я  тогда за  тебя
заступился,  а ты и не знала! Так вот теперь могу взять! Гестаповцы сорвут
с  тебя платье...  Я  буду смотреть на  твое голое тело...  Ты  знаешь,  у
гестаповцев есть такая резина,  похожая на  бычий хвост,  так  они  станут
стегать тебя вот этой резиной!
     - Давно это знаю...  Поэтому и  ненавижу вас,  ох как я вас ненавижу,
если бы ты только знал!  Вы расстреляли в Старом форту* тысячи людей и еще
немало замучите... Но от этого ничего для вас не изменится. Придет время -
и вы за все расплатитесь! От Днепра до Немана не так уж далеко, Владислав.
Советские  танки   быстро   стали   ходить!   Теперь  фашистам  и   поляки
понадобились.  Да  только не  все поляки такие дураки,  как ты.  Ну что ж,
бери!  Может быть, заодно и маленького Костю захватишь, убьете нас вместе!
Но не забывай, есть большой Костя, не забывай!
     _______________
          * От   Гродно   по  пути  в  Сапоцкин  в  Старом  форту  фашисты
     расстреляли более 5000 человек.  Там сейчас стоит памятник-монумент -
     женщина с ребенком. Называется он "Скорбящая мать". - Примеч. автора.

     - Молчи! Молчи! - Владислав рванулся было к Галине.
     Руки ее  затряслись под  кофточкой,  но  она  не  тронулась с  места.
Прижимая руки к груди,  Галина словно хотела остановить бурно колотившееся
сердце.
     - Иди, иди к тому иезуиту, пусть он убьет тебя, как убил твоего брата
Юрко.  Ты  ведь все  этому не  верил!  Так я  тебе клянусь своим маленьким
Костей,  что это сделал он!  А отец твой спас ему жизнь за то, что он сына
его зарезал.
     Словно  ножом  по  сердцу,  ударили слова  Галины.  Владислав не  раз
задумывался над  этим загадочным убийством,  чувствуя,  что  не  могли так
поступить  русские  пограничники.   Не   раз  заговаривал  он  об  этом  с
Сукальским,  но  тот  убеждал,  что Юрко,  боясь ответственности,  видимо,
покончил самоубийством. Но это очень мало похоже на его брата.
     - Ты откуда это знаешь? - хриплым голосом спросил Владислав.
     Он посмотрел Галине в глаза.  В них не было ни страха, ни покорности.
В них светилась жестокая,  суровая правда.  Давно Владислав чувствовал эту
правду,  но  не  хотел верить ей.  Слишком страшно было поверить.  Одернув
мундир,  Владислав круто повернулся и побежал к дому.  Машина Сукальского,
взвихривая пыль, выехала со двора и скрылась за деревьями.
     Без фуражки, с болтающимися на ветру полами мундира, наклонив голову,
Владислав, как рассвирепевший бык, ворвался в дом. Наспех собрав кое-какие
вещи,  он  молча выскочил на улицу и  тут же свернул в  узенький переулок.
Через несколько минут Владислав был уже на опушке леса. Куда же теперь? Но
этот вопрос был для него решенным.  Конечно же, не к партизанам. Его путь,
как он ясно понял это за последние дни, лежал в Армию Крайову.


                            ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

     Артиллерийская канонада постепенно замирала,  удаляясь на запад. Туда
же  почти  беспрерывно,   сотрясая  вечерние  сумерки  мощными  перекатами
завывающих пропеллеров, большими группами уходили тяжелые бомбардировщики.
В густом темном лесу гудели моторами невидимые танки,  раздавались гулкие,
резкие выхлопы.  Советская Армия наступала,  она уже подходила к  польской
границе. Шло лето сорок четвертого года...
     На небольшой поляне,  около дома лесника,  часовой в стальной каске с
красной  звездой,  с  фронтовыми  погонами  артиллерийских войск  проверил
документы двух каких-то военных в зеленых плащах и пропустил их в сени.  В
передней комнате гостей встретил капитан и попросил их раздеться.
     Военные сняли  влажные от  моросившего дождя плащи и  повесили их  на
вбитый в  стене гвоздь.  Оба  они  оказались майорами.  Один был  среднего
роста,  худощавый,  с  внимательными  улыбающимися  глазами,  пограничник,
другой -  высокий,  с могучими плечами,  артиллерист,  с широким скуластым
молодым лицом, с густыми вьющимися на большой голове темными волосами.
     Капитан  внимательно просмотрел их  документы,  нарочито замедленными
движениями покрутил недавно отращенные,  вошедшие в  фронтовую моду  рыжие
усы и, показав на дверь, коротко сказал:
     - Проходите, генерал ждет.
     Гости  одернули в  третий  раз,  как  заметил рыжеусый капитан,  свои
помятые  гимнастерки,  а  артиллерист пригладил широкой ладонью непокорную
шевелюру, осторожно открыл дверь и пропустил вперед пограничника.
     - Разрешите, товарищ генерал? - спросил пограничник.
     - Да, да! - прогудел из угла густой, словно из бочки, бас.
     Генерал поднял  с  большого неуклюжего носа  круглые роговые очки  и,
взглянув из-под  косматых бровей серыми живыми глазами,  показал рукой  на
стоявшие около стола стулья.  Сам же, прижав оттопыренное хрящеватое ухо к
телефонной трубке, продолжал разговор:
     - Ага!  Так,  так!  Значит,  у тебя пушки застряли? Ага! Сам-то ты не
застрял?..  Сам,  говорю,  не утонул в грязи?  Нет?  Ну,  слава богу, хоть
сам-то чистенький!..  Хорошо.  Я скоро приеду,  впрягусь в трактор и пушки
твои выдерну!  Не надо приезжать?..  Нет, приеду обязательно. Пушки у тебя
отстали,  харчей нет...  Непременно приеду... Я умею и пушки вытаскивать и
харчи добывать. Ну, вот что, душа моя, пушки должны быть на месте к сроку,
который  тебе  известен.  Оправдываться  будем  после  -  и  точка!..  Все
исполнишь? Отлично, заканчиваем, а то меня гости ждут. Бывай здоров.
     Генерал встал  и,  пожимая майорам руки,  прищурив насмешливые глаза,
сказал:
     - Ну,  милейший майор Кудеяров, поздравляю тебя со старшим офицерским
званием.  -  Генерал не дал ему ответить и, лукаво улыбнувшись, добавил: -
Майоров теперь развелось -  сердце радуется!  Швырни рукавицу -  в  майора
попадешь...
     - Присвоили, товарищ генерал! - сказал Кудеяров.
     - Мало ли что бывает... уж больно майоры-то молодые...
     - Да у нас и генералы есть такие!
     - Есть и генералы!  Но насчет генералов ты,  брат,  поосторожней! Эти
погоны Рубцову легли на  плечи после тридцати лет  службы.  Ну  как,  жену
разыскал, майор?
     - Никак нет, товарищ генерал! - вставая, ответил Кудеяров.
     - Да ты сиди,  сиди!  Вот привычка вскакивать по каждому поводу!  Ну,
знаем,  что ты храбрый майор.  Орденов у тебя полная грудь!  Знаем, что ты
отлично  умеешь  козырять,  а  вот  жену  беременную потерял и  не  можешь
отыскать!  Непростительно!  Как ты думаешь,  Сергей Иванович?  -  ворчливо
спросил Рубцов.
     В  душе он  был рад успехам своего воспитанника,  но  прямо высказать
этого не хотел.
     - Есть сведения, что эшелон этот разбомбили, - ответил Викторов.
     - Не всех же разбомбили! Кто-нибудь жив остался?
     - Разумеется,  не все погибли. Может, и найдутся, - согласился Сергей
Иванович. - Я в этом уверен, товарищ генерал!
     - Ну, ты что же без конца "генералишь"? У меня есть имя, отчество. Ты
для  меня  сейчас  прежде всего  секретарь районного комитета партии!  Вот
кончится война,  будем  рядом  работать,  и  снова  начнешь  в  докладчики
таскать...
     - Генерала не легко в  докладчики вытащить!  -  засмеявшись,  ответил
Викторов.
     - А  ты  не  стесняйся!  На  то  ты и  партийный руководитель.  Да ты
сумеешь,  я тебя знаю...  Ну,  ладно!  Дело у нас впереди трудное. Капитан
Рогов!  -  крикнул Рубцов в телефонную трубку. - Прикажите, чтобы нам сюда
принесли чаю,  да покрепче!  -  И,  положив трубку,  спросил: - Вы знаете,
друзья, зачем я вас вызвал?
     - Да, примерно, Зиновий Владимирович, - ответил Викторов.
     - Вот и  отлично,  если знаете.  Подсаживайтесь ближе,  сейчас начнем
колдовать.  -  Рубцов придвинул к  ним карту одного из районов Гродненской
области со смежным участком Литовской республики.  Вглядываясь в  знакомые
топографические зеленые штрихи лесов и голубые извилины рек,  продолжал: -
Такие люди,  как вы,  сейчас для нас клад.  Ты, Сергей Иванович, служил на
этой границе,  работал здесь, а потом стал партизаном. Скоро тебе придется
восстанавливать район после трехлетней оккупации. Это дело нелегкое. Но ты
в этом районе как у себя дома. И Кудеяров тоже. Мы с этим юношей такие там
дела делали!  Воевали, невес