ластами,  на берег.  Из правой руки не выпускал ни штока, ни чужого гарпуна,
ни  маски.   Упал  вначале  на  колени,  сел  на  еще  теплый  песок,  такой
приманчивый,  ласковый,  хотел хорошенько откашляться, но тотчас же вскочил:
"Да что это я? Так и кровью изойти можно..."
     Кровь, и правда, текла обильно, струилась между пальцев, как ни зажимал
рану ладонью.  Вся рука от  кисти до  локтя была разрисована потеками крови,
капли ее  частенько срывались с  локтя,  попадали на  бок и  на  левую ногу.
Побежал через силу,  шлепая ластами к скалам,  где спрятал ялик.  Отсюда,  с
берега,  добираться до  шлюпки было трудней -  руки заняты,  на ногах ласты.
Сбил колени,  пытаясь лезть на скалу в  ластах.  Сорвал их с ног и,  забыв о
ране, вскарабкался наверх, заглянул в теснину. Ялика не было!
     Растерялся  сначала  и  не  заметил,  что  в  прибое  шевелится  кончик
нейлоновой веревки.  А когда заметил, слетел вниз, звякая баллонами о скалу,
хватаясь за  нее  обеими руками.  Потянул изо  всей  силы,  и  ялик  немного
показался из  воды.  Фибролитовое дно было проломано в  двух местах,  дыры -
двумя ладонями не закроешь.
     Бросил все, как было - на дне. Медленно снял акваланг.
     Смыл кровь с шеи и с рук,  с бока,  вымыл ногу, но горячие брызги опять
залили плечо и руку.  В воде боли почти не чувствовал,  только испугался,  а
теперь рана  болела страшно,  кружилась голова и  мутило.  Снова  зажал рану
ладонью, поднес правой рукой к глазам гарпун. Похож на самодельный, нигде не
видно  фабричного клейма.  Только возле  обрывка лески  выдавлены на  железе
косые черточки, будто кто-то вычеканил одну возле другой несколько "птичек".
Они были похожи не то на две английские буквы дабл ю - "WW", не то на дабл ю
и ви - "WV". Все расплывалось в глазах...
     Воткнул между камнями под водой и шток, и гарпун, утопил ласты, завалил
их  глыбою известняка,  нацепил акваланг ремнями на  правую руку  -  слишком
дорогая вещь, чтоб оставлять здесь, и выбрался из каменного гнезда.
     Он то обессиленно брел,  то бежал рысцой,  обливаясь кровью и почему-то
задыхаясь,  к  отелю  "Сэльют" -  самому ближайшему пункту,  где  ему  могли
оказать помощь. Где-то справа на лужку слышны были удары по шарам - играли в
гольф.   Изо   всех   окон  и   дверей  водопадом  извергалась  музыка.   На
балконах-галереях, что опоясывали каждый этаж, людей было великое множество.
Вечер стоял тихий и ясный, небо на западе играло розовыми и багрово-лиловыми
красками,  кружева легких облачков горели огнем. Туристы любовались заходом,
дышали посвежевшим воздухом и ждали,  надеялись, что солнце, прячась в воду,
пошлет вдруг последний прощальный зеленый луч.  Кто увидит такое чудо, будет
счастлив до конца своих дней.
     Все  смотрели только на  запад,  только на  океан,  ахали  и  млели  от
восхищения.  Никто и глазом не кинул на Раджа. А ему казалось, что все будут
глядеть только на него - голого и в крови!
     Наделал переполоха в отеле...  Девушка-портье выбежала из-за стойки, от
страха сунула палец в рот:  думала,  это кто-то из постояльцев.  Бросилась к
телефону, стала набирать номер врача, несколько раз сбиваясь при этом...
     ...Радж перестал грести.  Что  это заслонило все,  какая стена?  Почему
исчезли все огни на  берегу?  Лодка по инерции проплыла еще немного и  мягко
ткнулась в темный высокий борт. Какое-то судно... Выставил руки, чтоб больше
не  било волнами о  борт.  Чье  оно?  Почему без огней?  Красного -  справа,
зеленого -  слева...  Хотя тут и  не пролегают водные пути,  но правило есть
правило,  мало ли  на  что можно наткнуться?..  Стоит на якоре,  чего-то или
кого-то ждет.  Тот,  кто привел судно в  эту зону,  не наткнулся на рифы или
скалу, хорошо знал, что делается в этом месте под водой.
     - Ты  слышал?   Кажется,  что-то  плюхнуло...  -  долетел  вдруг  тихий
басовитый голос с катера. Но не над головой Раджа - с того, другого борта.
     - Волны... Ветер посвежел, светать, должно быть, начинает.
     - Ага...  Дьявол  им  в  печенку!  Будем  выгружать,  а  то  не  успеем
вернуться.
     - Собаки! Лишние полтора часа из-за них проторчали.
     С  того бока судна доносится мощный всплеск -  бросили что-то  тяжелое.
Под этот шум Радж сильно оттолкнулся от  борта ладонями,  а  потом осторожно
начал грести руками -  чтоб  не  плескать и  меньше был  виден фосфорический
след. Еще один тяжелый всплеск раздался за судном, и Радж взял в руки доску.
Гребок,  второй,  третий... Чем дальше, тем быстрей!.. Контрабандисты... И в
тот раз под водой они были,  или их  сообщники...  Хорошо,  что снял сегодня
белую тенниску...
     Борт судна отдалился, стал ниже, его уже совсем почти не стало видно на
фоне пляжа, зато дружно высыпали, точно всплыли, огни "Кракена".
     Нельзя ли снова повернуть к берегу? Погибели нету на этих паразитов...
     Нечаянно  доска  задевает  за  резиновое ушко,  в  которое  вставляется
весельце,   вырывается  из   натруженных  пальцев  и   звонко   ударяется  о
банку-водолейку.
     - Пэроул?! - сразу окликнули с катера.
     Никакого пароля контрабандистов Радж не знал и знать не хотел. Изо всех
сил заработал доской, стараясь отплыть как можно дальше от этих пиратов.
     На судне сверкнули вспышки,  затрещал автомат.  Пули веером зацокали по
воде,  две или три попали в лодку.  Пфхху-у...  Пху-у... - рванулись струйки
воздуха из пробоин, будто рядом вынырнули, устало дыша, дельфины.
     Радж скользнул за борт вниз головой...


                                Глава третья


        "1"

     Грубая рука дернула Янга за  плечо,  потом жесткие пальцы стиснули ухо.
Мальчик не  совсем очнулся,  но  начал уже  воспринимать звуки:  по  сходням
топотали босые ноги,  сходни прогибались и плюхали по воде,  гудела, дрожала
железная палуба,  звенел от  ударов борт катера.  Он  пышал жаром,  обжигал,
точно побывал в огне...  Солнце немилосердно жгло в голову,  в висках бухала
кровь.  Янг открыл глаза,  но увидел над собой не отца,  а  широкое и потное
лицо матроса с рыжими бакенбардами.
     - Ну,  очухался? Выметайся отсюда скорей... И отца забирай... Твой отец
что... того? - матрос покрутил пальцами у виска.
     Янг сел, ошеломленно потряс головой. Он с трудом понимал, где он, что с
ним  произошло.  Они  только  вдвоем на  палубе катера.  Отец  обеими руками
вцепился в радиомачту, будто силился выдрать с корнем.
     - Моя пальма...  Моя пальма...  -  бормотал он,  ласково улыбаясь.  - Я
заберу ее  с  собою,  подождите...  Она еще молодая.  Она примется на  новом
месте... Пальмочка моя!
     Два  матроса растерянно поглядывали на  это чудачество,  а  потом силой
разжали его  руки.  И  тогда отец  пронзительно и  дико закричал,  будто его
кололи в  сердце,  задрыгал ногами,  хватался ими,  как  крюками,  за  тросы
расчалки.
     - Папочка!  -  кинулся к нему Янг.  -  Не надо!  Успокойся,  папочка! -
пытался обнять,  приласкать его  мальчик,  но  отец безумно ворочал глазами,
сына не узнавал и не слушал.
     Матросы поволокли отца  по  трапу,  босые ноги  его  стучали пятками по
каждой прибитой поперечине,  обдирались до крови.  Скатился за ним и  Янг...
Матросы бросили отца на песок - и бегом на катер, подтянули за собой сходни.
А тот рыжий,  что оставался на катере, поднял забытый Янгом узел и, раскачав
его,  швырнул на берег.  От рывка узел немного развязался, и некоторые вещи,
не долетев до берега,  упали в воду,  их начал волочить туда-сюда,  колыхать
прибой.  Янг не  бросился спасать вещи.  Он поворачивал в  этот момент отца,
вытирал песок с лица,  кричал, как глухому. И не мог дозваться, отцовы глаза
оставались бессмысленными,  он тяжело дышал. Янг давился слезами в отчаянии:
что делать?
     - На...  Положи ему на голову... Может, полегче станет... - услышал Янг
голос отца Мансура. Тот держал какую-то одежину, подобранную в прибое, с нее
стекала вода. Отдал - и пошел к группе сельчан под деревьями.
     Янг немного протер ею  лицо отцу,  потом приложил ко лбу.  Отец задышал
ровней, закрыл глаза.
     Янг огляделся по сторонам:  катер отошел уже далековато,  грохот мотора
едва  долетал  сюда.  Изгнанники с  Биргуса  сидели  под  пальмами  понурые,
согбенные горем. Никто не знал, что делать, куда податься... Никто их тут не
встречал,  никто не  ждал.  От ближнего деревянного причала шли рыбаки,  они
только что выгружали с  баркасов и  лодок сети и рыбу.  Подходили и спорили,
стоит ли подходить,  надо ли помочь новичкам. "Это не мусульмане. Пусть этим
пришельцам их Вишну помогает,  а  не мы..." -  "Для нас самих нет работы,  а
теперь еще и  эти..."  -  "Что вам -  жалко какой-то рыбины?" -  "На всех не
наловишься, и так сети пустые".
     Рыбацкие лодки  с  треугольными разноцветными парусами стояли  и  возле
деревянного причала,  и  лежали уткнувшись носом в песчаный берег.  Много их
еще и подходило к берегу,  весь простор широкого пролива между островами был
испещрен ими,  и  эти лодки были похожи на  жуков-водомерок,  которые как-то
ухитрились держать над собою по листочку-парусу.  За ножки жуков легко можно
было принять поперечины,  которые торчали с  лодок справа и слева или в одну
сторону -  с  балансирами,  бамбуковыми стволами.  Янг  заметил,  что  среди
парусников стремительно режут воду  большие моторные вельботы,  направляются
сюда - возможно, тоже с Биргуса.
     Рыбаки,  подойдя,  постояли возле биргусовцев - сдержанные, с каменными
лицами.  Говорили скупо,  холодно:  "Вам бы на Главный проситься. Там города
есть,  заводы.  Там работу легче найти..."  -  "Куда вы тут денетесь?  Тут и
земли свободной нет..." -  "Их же силой вывезли...  Разве не видите?  Нет за
ними вины", - слышался единственный сочувственный голос. Рыбаки повернулись,
ушли.  Только один положил у  ног  старой женщины толстого,  почти круглого,
тунца, килограмма на два. Ушли опять к лодкам, где все еще суетились женщины
и дети, собаки и птицы.
     С  разгона врезались в  песок вельботы,  с  которых тоже начали сгонять
биргусовцев,  сбрасывать их  нищенские пожитки.  Янг  увидел наконец Туна  и
Натачу. Приехали! Тун нес набитый чем-то мешок, а Натача - младшую сестричку
и черный лакированный жбан-урну с прахом предков. Такая посудина должна быть
и в Янговом узле.  Все хинду из их деревни не хоронили умерших в могилах,  а
сжигали,  этим занимался бомо на своем мысе, возле воды. Янг выловил из воды
узел  -  не  выпал ли  жбан-урна?  Это  было бы  ужасно -  потерять семейную
святыню. Тогда у человека вообще обрываются все корни, которые соединяли его
с жизнью предков, с той землей, что вскормила их самих.
     Есть урна, слава всемогущему Вишну!
     - Ну,  куда вы надумали?  -  Натача отдала матери сестричку,  подошла к
Янгу,  опустилась на песок,  подогнув колени.  -  Мой отец говорит, что надо
всем  вместе  идти  к  правителю острова.  Так  ему  сказал тот  чиновник на
Биргусе.  И  чем  скорее,  тем лучше,  так как сегодня и  из  других селений
привезут людей.
     - Не знаю...  Ничего не знаю... Отец... - кивком Янг показал на отца, и
крупные слезы покатились из  его  глаз.  А  так не  хотелось показывать свою
слабость  перед  этой  девчушкой!  Сдавленные рыдания  распирали его  грудь,
спазмы перехватывали горло.  И  Натача,  совсем как  мать,  погладила его по
голове,  хотела даже и нос вытереть,  но Янг не дался. Много себе позволяет!
Пусть идет своим сестрам вытирает.  Чернопузые все,  курчавые -  негриты,  в
мать пошли. А отец их, Амат, - хинду, как все биргусовцы.
     - Бери отца под  другую руку,  пойдем,  -  в  голосе Натачи было больше
решимости, чем у Янга и даже взрослых односельчан.
     - Подожди...  - Янг быстренько закрепил на спине узел. - Папа, вставай!
Папа, пошли! - затормошил он отца.
     - Дядечка Ханг,  ну,  дядечка Ханг!  -  Натача  и  Янгова отца  ласково
гладила по голове, по щекам. И тот послушался, встал на дрожащие ноги.
     - Может,  ты моя дочушка?  Только я не помню,  когда ты родилась, когда
выросла...  Янг,  ты  видишь,  какая у  тебя сестра?  -  отец начал радостно
озираться. - А где же мать? Пусть бы и она полюбовалась. Янг, позови мать!
     - Она скоро придет!  Она придет...  -  Янг отвернулся, до крови закусил
губу, чтоб снова не расплакаться.
     Все, кто сидел под деревьями, повставали, уже было за кем идти. Натачин
отец взял на руки старшую девочку, созвал людей.
     - Скорее к  правителю острова!  Он поможет,  спасет нас!  -  с надеждой
загомонили биргусовцы.
     Долго пришлось блуждать по  раскаленным от  зноя улицам Компонга,  пока
добрались до резиденции правителя.  Не у  кого было хорошенько расспросить о
дороге.  Все магазины и магазинчики,  кофейни и лоточки были закрыты - жара!
Дремали в  тени  пальм  на  своих трехколесных колясках велорикши-беча.  Все
живое  попряталось от  солнца в  тень,  ждало спада жары  и  влажной духоты.
Только вечером снова начнет оживать город.  Пришлось и беженцам забиться под
кусты и  деревья в  небольшом скверике перед домом правителя и ждать вечера,
так  как на  их  стук вышел хмурый охранник с  карабином и  сказал,  чтоб не
барабанили напрасно,  иначе  он  применит  оружие.  До  шести  часов  вечера
определенно никого не будет.  А будет ли в шесть и позже -  тоже неизвестно.
"Ждите!"
     Охранник сказал правду:  не  дождались правителя острова и  после шести
часов.  Люди,  проходившие мимо их лагеря,  объясняли, что обычно по вечерам
правитель ездит на  Рай  повеселиться:  там ведь тьма-тьмущая всяких баров и
ресторанов, разных веселых заведений.
     Впустую прошел и следующий день. Часть беженцев рассеялась - плюнули на
все,  начали  искать свою  судьбу сами.  Пошла  куда  глаза  глядят и  семья
Мансура,  затерялась в Компонге.  Но вместо тех,  что не выдержали,  явились
новые  несчастные,  из  других  деревень Биргуса.  Янг  не  мог  отойти даже
попрошайничать,  боялся оставить отца одного,  чтобы не наделал беды: старик
совсем стал беспомощным, хуже ребенка, ничего не понимал.
     Кормились тем, что приносила Натача с базара. Чек, который дал чиновник
по указке Ли Суня,  Натачин отец обменял в городе на деньги. Отдал их Янгу и
попросил тратить экономно,  ведь  еще  неизвестно,  где  придется приклонить
голову. Да и надо будет показать отца врачу. А кто захочет смотреть больного
без денег?
     Дождались  правителя  только  на  третий  день.   Он  принял  делегацию
старейших мужчин.  Янгу никто не  рассказал толком о  том,  что говорилось у
правителя.  Но мальчик сам многое понял:  люди,  не таясь от детей, спорили,
куда лучше податься на поселение - в горы или на северное побережье Горного,
в джунгли.  Горы всех пугали. Может, лучше отправиться в джунгли, расчистить
место поближе к воде, к океану?
     На   следующий  день   собираться  в   дорогу   начали   на   рассвете.
Чиновник-мусульманин,  по  виду малаец,  переписал всех,  кто  еще оставался
возле дома правителя,  и  сел на ишака:  "За мной!" Никакого инструмента или
вещей проводник-землемер с собою не вез. Но так и не слез с осла всю дорогу,
не подвез даже малого ребенка.
     Сразу  за  городом слева и  справа пошли кокосовые и  чайные плантации,
изредка попадались деревеньки с  хижинами на сваях и крепкие дома фермеров и
плантаторов с  поблескивающими табличками  на  воротах  -  "Private".  Потом
дорога пошла под уклон,  стала грязной.  Сырые мрачные джунгли сдавили ее со
всех сторон, и скоро она превратилась в стежку. Как не похож был этот лес на
их,  биргусовский.  Не  узнать,  какие  деревья  растут,  все  закрыты чужой
листвой,   увиты  лианами  и   ротанговыми  пальмами  -   будто  чудовищными
жгутами-змеями.  Да  и  сами  деревья,  приглушенные  ползучими  растениями,
выглядели страшилищами,  искалеченными в  неравной борьбе.  Отовсюду свисали
гибкие  гирлянды,  сплетались в  непролазную чащобу.  Ротанги неизвестно где
начинались, может быть за десятки или сотни метров впереди, сбоку или сзади,
но обязательно доползали еще и сюда, будто намеренно преграждали людям путь.
Приторный,  какой-то  жирный запах  цветов лиан  и  орхидей,  гниение гумуса
кружил голову,  вызывал удушье.  Роями  звенели москиты,  с  веток падали на
головы,  за воротник отвратительные серо-зеленые пиявки, мигом присасывались
к  телу.  Люди все время сгребали с  себя пиявок,  отмахивались от москитов.
Искусанные лица,  руки и ноги,  открытые части тела пораспухали и нестерпимо
зудели,  беспрестанно кровянили укусы пиявок. Совсем пропала стежка в десяти
километрах от Компонга.
     Проводник остановил ишака.
     - Пройдите еще около километра -  и будет ручей, пресная вода. Вправо -
берег океана,  до  него  тоже  километр.  Весь этот угол -  ваш.  Тут  земли
султаната,  государственные.  Корчуйте,  расчищайте,  селитесь.  Кто сколько
сможет окультурить земли -  вся и будет его. Первые три года никакого налога
в  казну платить не будете...  -  и,  ударяя ишака палкой,  бегом погнал его
назад. Трясся и хватался то одной, то другой рукою за шею, сдирая пиявок.
     Если по  пути сюда и  роптали на  судьбу,  плач женщин и  детей был еще
слабым,  люди  на  что-то  надеялись,  то  теперь слышались сплошные женские
причитания!  На  погибель их  сюда привели!  Разве можно жить в  этих гнилых
дебрях?  А  как  уютно было на  их  Биргусе!  Какой там воздух,  какой белый
песочек на  берегу!  Как хорошо пальмы росли!  Какой урожай давали -  по три
раза в году!
     - Ма-ама, пиявки!!! А-а-а-а!.. - не стихали детские вопли.
     - Тихо!  Мы  еще не видели ни ручья,  ни берега моря!  -  старался всех
перекричать Амат,  Натачин отец.  -  Надо потерпеть еще час-другой.  Я схожу
разведаю,  как и  что,  а вы раскладывайте костер,  дыму побольше делайте...
Чтоб москитов разогнать! - Он вынул из мешка топор. - Кто хочет со мною?..
     Согласились многие, но Амат выбрал Амару, у него был на поясе крис, как
и у Раджа. Янг такими глазами глядел на Амару, на Натачу, что девочка начала
просить отца:
     - И  Янга возьми!  Он хорошо по деревьям лазит...  Он...  плавает лучше
всех нас!  -  и зашептала громко, повернувшись к Янгу. - И сам просись, язык
проглотил? Я пригляжу за твоим отцом, не беспокойся.
     Женщины и  все,  кто оставался на месте,  начали вырывать и вытаптывать
траву,  обламывать ветки, висевшие над головой, чтоб не так нападали пиявки.
Другие собирали хворост, валежник для костра.
     Птицы,  притихшие было от людских голосов, снова начали перекликаться в
кронах деревьев.  Одна  хохотала,  будто  издевалась над  обманутыми людьми,
которых бросили в джунгли на съедение пиявкам и москитам.


        "2"

     Первым пробирался вперед дядя Амат, ловко махал топором, расчищая путь.
Тут и там оставлял зарубки на деревьях,  чтоб легче было найти дорогу назад.
Лианы были и с круглыми стеблями,  и с гранеными, грани порой были острые, с
шипами и колючками-крючками. Петли из стеблей не всегда поддавались топору с
первого  удара,   пружинили  и  качались,  приходилось  подлезать  под  них,
отклонять с  дороги.  Из  некоторых перерубленных стеблей струился то  белый
сок,  то вода,  из других выползали белые муравьи или термиты. А один раз на
нос Янгу упал комок синеватой икры древесной лягушки.
     К ручью вышли незаметно, так как он не журчал, не булькал. Просто вдруг
увидели,  что лужи слились в одну и,  казалось, стали чище. Но течения почти
нельзя было заметить,  муть и гниль, поднятые ногами, так и оставались возле
их следов.  С  удовольствием пополоскали в ручье руки,  смыли с лица и груди
липкий пот и  паутину и  принялись расчищать путь дальше.  Все больше и гуще
попадались  какие-то   водяные  растения  с   круглыми  листьями.   Бушевали
папоротники,  похожие на пальмы,  и пальмы нипа с длинной,  точно изрезанной
листвой.
     Потом все-таки узнали, куда течет ручей, и теперь щупали палками землю,
чтоб  не  попасть на  глубокое или  в  какую-либо  топь.  Начались мангровые
заросли, они становились гуще и гуще, пока у самого моря