бственность!..  -  высоким,  почти  срывающимся
голосом выкрикивал чиновник, будто выступал перед многолюдной толпой.
     Амару  полицейские распластали на  земле и  принялись бить  бамбуковыми
палками.  Так же отлупцевали и  Ганеша -  за то,  что вконец распустил своих
сельчан, не следит за порядком. Сильно поколотили - не смог встать.
     - Не прикидывайся,  негодяй! - начали толкать его ногами полицейские. -
Скажи спасибо, что не арестовали и не отдали под суд.
     Но Ганеш не вставал.
     - Лучше совсем добейте... Я не переживу этого срама... - простонал он.
     Снова принялся созывать всех лавочник Ли Сунь.
     Пока люди собирались,  полицейские страдали от жары. То один, то другой
брали кокосовые орехи,  одним ударом срубали у  них  макушки,  словно головы
врагов султаната,  и высасывали сок. Подносили и американцу-офицеру, который
равнодушно глядел и  на экзекуцию,  и  на все,  что выделывали полицейские и
чиновник.
     Пришло совсем немного людей - может быть, третья часть из тех, что были
вчера на собрании.
     Высоким  лающим  голосом чиновник говорил,  что  времени на  раздумье у
людей было много.  Теперь дается на  сборы всего два  часа.  В  лагуне возле
берега их ждут катер и вельботы, американцы бесплатно доставят их на Горный.
     - Кто  является главой  семьи,  подходите сюда  за  получением пособия.
Каждому будет вручен чек на  предъявителя,  по  чекам можно в  Горном или на
Главном в конторах банка получить пятьдесят долларов.
     В  ответ слышался только плач-скуление,  будто у  людей уже  и  силы не
хватало заплакать во весь голос. Не переставал стонать и Ганеш.
     Потом говорил офицер,  а чиновник переводил. Американцы не будут никого
привлекать к ответственности за то, что ранили их солдата.
     - Случилось недоразумение,  больше такого,  я  надеюсь,  островитяне не
допустят, - голос офицера звучал почти ласково.
     - А как же...  А как же тогда...  -  застонал, закашлял, давясь кровью,
Ганеш. - Ваш солдат двоих застрелил! Наших! И ему ничего за это не будет?!
     Чиновник скоренько прошептал офицеру, что сказал староста.
     - Этого не  может быть,  потому что  быть такого не  может!  -  ответил
офицер.
     - Такой факт и мне не известен,  -  добавил от себя чиновник,  переводя
слова офицера.  -  А вам мы могли бы еще добавить за этот поклеп.  Но вы мне
нужны  живые...  Называйте каждого  главу  семьи.  Составим список,  акт  на
выплату.
     Полицейские подтянули Ганеша к баньяну, посадили под деревом, прислонив
спиной к стволу.


        "5"

     Над деревней, над всем Биргусом разносились плач и причитания.
     Люди не знали,  что взять с собой,  что оставить.  Может, там в большом
цивилизованном мире,  на Главном или на Рае жестяная банка из-под консервов,
служившая  здесь  кружкой,   не   стоила  выеденного  черепашьего  яйца.   А
биргусовцам при их нужде все было дорого, все мило.
     Прошел час,  прошел второй, но никто не был готов покинуть свое жилище.
Люди что-то связывали,  перевязывали, бросали и вновь забирали. А если кто и
был готов, то не лез вперед, оглядывался на других. Прежде люди шли за бомо,
шли за старостой, а теперь их не было. И в растерянности забивались в темные
углы, в кусты, надеялись отсидеться, спастись.
     Отец нагрузил на  Янга столько всего -  ишак не  понес бы все это.  Сам
взял в охапку поросенка,  через плечо перекинул связку кур, они трепыхались,
пытаясь взлететь,  драли когтями и клювами спину и ноги. У матери был только
один узелок с  одеждой и  лампа без стекла и керосина (ценная вещь,  хотя ею
никогда не  пользовались).  Мать  невозможно было  вытащить из  хижины,  она
целовала каждую бамбучинку,  каждое бревнышко.  А когда вышла,  уцепилась за
кривую пальму, что склонилась возле дома, и зарыдала во весь голос.
     Глядя на нее,  заплакал и  Янг,  хотя доселе только украдкой вытирал то
один глаз,  то другой.  Слизывал слезинки с дрожащих губ отец,  он все время
поддавал поросенка снизу коленом,  чтоб не сползал с рук. Потом отец опустил
поросенка на землю,  зажал его между ног и позвал Янга.  Покопавшись в узле,
который гнул мальчика к земле,  как циклон пальму,  достал веревку,  обвязал
туловище поросенка за передними ногами по груди, конец намотал на кулак.
     - Ну, пойдем... Пойдем помаленьку... - гладил он плечо матери свободной
рукой,  подбадривая.  А она только качалась из стороны в сторону,  точно под
ветром, пыталась рвать на себе волосы.
     Тем временем в деревне начало твориться что-то страшное.  Моторы ревели
совсем близко,  среди хижин.  Бульдозеры шли тесно один за другим - строения
рассыпались и ложились под гусеницы с сухим треском. А пальмы поддавались не
сразу.  Мотор то одного,  то другого бульдозера страшно,  с  надсадой ревел,
пальма,  в  которую упирался нож,  судорожно вздрагивала.  И  вот...  сочный
протяжный треск,  дерево с шумом падает, даже вздрагивает земля. А бульдозер
еще и проползет по пальме, будто хочет вдавить дерево в землю.
     Янгу показалось, что с одного бульдозера скалит зубы Пуол. Присмотрелся
- он! Пуол сам ломал, рушил свою хижину.
     - Выродок! Лучше бы ты маленьким сдох!.. Проклинаю тебя! - тряс кулаком
его отец, Джива.
     Всплески-взрывы плача вспыхивали то тут,  то там.  В  этом содоме среди
машин и  людей суетились и  полицейские,  тащили из  хижин людей чуть ли  не
из-под  самых гусениц бульдозеров,  лупили палками по  спинам,  по  головам.
Некоторые пробовали отбиваться,  а  женщины пускали в  ход ногти и  зубы.  И
полицейские тогда совсем разъярились.
     Отец весь дрожал,  давая Янгу конец веревки,  он никак не мог попасть в
его ладонь.  Но отдал наконец,  чтоб Янг и рябого поросенка вел за собой.  А
сам еще немного покопался в Янговом огромном узле,  достал образ бога Вишну.
За  рамку  образа тут  и  там  были  засунуты сухие цветки лиан  и  орхидей,
бумажные цветки. (Янг любил Вишну, изображенного на этом образке: три лица у
него - и все светлые, добрые, шесть рук, и в каждой что-нибудь держит; возле
бога  смирные собаки,  красные откормленные буйволы.)  А  отец тем  временем
зажженной спичкой поджег священную душистую палочку для  окуривания и  начал
ходить с образом и палочкой вокруг хижины и ближних пальм.  Потом стал возле
пальмы,  которую все обнимала и целовала мать, подымил направо и налево и на
ту,   что  обнимала  мать,   и   на  Янга.   А  грозные  страшные  машины  с
ножами-отвалами уже совсем близко, уже направляются в их сторону...
     - Эй, марш отсюда, пока целы! - надрывали горло полицейские. Лица у них
потные, грязные, чалмы сбились на затылки, а то и развязались.
     - Не-е-ет!!!  -  закричала вдруг  мать  истошным голосом.  Бросила свой
узелок и лампу, полезла на пальму. - Не отдам никому! Не отдам!!!
     Хотя пальма и была наклонной, но беременной матери лезть было трудно. И
все же  она лезла,  обдирая ноги,  выше и  выше.  Вот уже осталась только та
часть ствола, которая, выпрямившись, устремилась вверх.
     - Марш,  марш!  Идите за  расчетом!  -  орали полицейские,  подходя все
ближе.  -  Чего тут стоите?  Прочь!  - накинулись они на Янга и на отца. - А
ты?!  Слезай сейчас же,  толстая обезьяна!  - затряс кулаком, глядя на мать,
усатый полицейский.
     - Не слезу!  Не отда-ам!!! - закричала сверху мать. - Люди! Влезайте на
деревья! Они не посмеют нас...
     Но  ее в  реве моторов,  в  треске ломающихся строений,  в  причитаниях
женщин, наверное, никто не слышал. Янг окаменел, не мог стронуться с места.
     - Именем Его  Величества султана Муту  приказываю -  слезай!  -  усатый
полицейский,  схватив какой-то  обломок,  запустил им  в  мать.  -  Получишь
тридцать ударов палками! Слезай!
     - Люди-и! - кричала мать свое. - Не поддавайтесь!
     - А ну - подковырни ее, потряси немного! - крикнул полицейский водителю
бульдозера и добавил что-то по-английски.
     Бульдозер угрожающе ревнул,  крутнулся на одной гусенице,  зашел сбоку:
по наклону и против наклона не очень-то старую пальму потрясешь. Нож-отвал у
этого  бульдозера  был  неровный,   словно  бы  сваренный  из  двух  частей,
поставленных под углом один к другому, получался как бы тупой угол с острыми
краями.  Бульдозер ревел-газовал,  раскачивая ножом пальму.  Янг видел,  как
моталась вверху мать,  обхватив ствол руками и ногами,  крича что есть мочи.
Видел,  как  скалился в  дурной  ухмылке  верзила  водитель,  высунувшись из
кабины, забава, должно быть, ему нравилась.
     - Мамочка, не надо! Мамочка, слезай! - кричал, громко плакал Янг.
     - Стойте,  душегубы!  -  вышел вперед и  изо  всей силы уперся в  отвал
бульдозера отец.  -  Она слезет!  Она уже слезает!  -  и  снова выставил как
защиту образок Вишну.
     Но какое дело было водителю до их бога, когда он и своего не признавал.
     И вдруг...  страшный треск,  пальма переломилась в том месте, где в нее
упирался  бульдозер.  Ветвистая вершина,  описав  большую  дугу,  грохнулась
оземь.  Отец едва успел отшатнуться:  конец дерева,  самый его комель,  тоже
вильнув в воздухе, упал на землю.
     Янг  закричал так пронзительно,  что у  самого уши заложило,  кинулся к
матери.
     И пусть бы лучше не видел ее такой!..
     Пусть бы  навеки она  осталась в  его памяти с  живым и  чистым,  таким
добрым и родным лицом.
     - Ма-а-а...  а-а-а!!!  -  Янг боялся подступить к тому, что осталось от
матери,  что было видно из-под ствола пальмы.  А отец, подбежав, побледнел и
замер, глаза его стали мутными, как у безумного...
     Бульдозерист  высунулся  из   кабины  уже   до   пояса,   вытянул  шею,
всматриваясь вперед в  то  место,  где  лежала раздавленная деревом женщина,
глуповато  моргал  белыми  веками.  Усатый  полицейский стронулся  с  места,
потоптался,  подозвал к себе другого полицейского.  Закидали мать пальмовыми
листьями,  потолкали Янга и  отца в  спину:  "Вы ей уже ничем не поможете...
Сама виновата... Бог покарал ее за непослушание..."


        "6"

     Под Деревом Собраний шел расчет. Цепочкой, нагруженные домашним скарбом
и  живностью,  проходили люди.  Чиновник в  черной шапочке выдавал,  глядя в
список, чеки. Но Ли Сунь вносил поправки:
     - А  этот мне должен...  Взял заем под будущий урожай и не вернул.  Ему
выписывайте половину,  двадцать пять долларов.  А двадцать пять мне! А этому
двадцать хватит - остальные мне... Этот тоже виноват... И этот!
     В  руке Ли  Суня топорщилась порядочная кипа чеков.  Доллары были лучше
всего: и есть не просят, и места не занимают.
     Мансуров отец с  братом несли на самодельных носилках Мансура,  у  него
была  забинтована голова.  Мансур изо  всей силы прижимал к  себе собаку,  и
получалось, что у мужчин была двойная ноша.
     Уже на  катере объятия Мансура ослабли,  и  собака выскользнула из рук.
Рослый матрос,  который спешил в рубку к штурвалу,  споткнулся о нее, собака
взвизгнула,  отскочила,  попала под  ноги  другому.  Тот  быстренько схватил
собаку за шкирку и швырнул за борт. Мансуров отец не успел ни поймать ее, ни
спрятать где-нибудь.
     Мотор заревел,  затрещал,  застучал,  катер быстро полетел к  выходу из
лагуны.  В  пенистых валах,  что  усами  расходились за  кормой,  долго  еще
качалась собачья голова.  Собака  плыла  вслед,  из  последних сил  колотила
лапами по воде.
     "А  где  наш  поросенок?"  -  вдруг  спохватился  Янг.  Совсем  не  мог
вспомнить, когда он вырвался от них, когда потеряли его.
     А  потом  наступил провал,  забытье.  Может,  спал,  а  может,  потерял
сознание.


                                Глава вторая


        "1"

     Радж, выскользнув из хаты, замер на минуту возле ступенек, прислушался.
И -  пошел.  Походка его была легкая, пружинистая. Тела своего, напрягшегося
от  настороженности,  не  ощущал:  обострились все  чувства.  Тропинка  была
испещрена темными и светлыми полосами и пятнами, луна, мелькая, бежала между
ветками и листвой наперегонки.
     Трещали цикады, вскрикивала порой какая-то ночная птица.
     Шел он не к берегу, где в маленькой протоке возле мыса знахаря Япа были
вытащены на  берег  за  линию прилива и  привязаны рыбацкие лодки -  одни  с
балансирами,  другие  без  них.  Случалось,  сельчане  снимали  балансиры  и
относили их домой.  Так было спокойнее:  лодку никто не возьмет.  Радж шел к
центру острова,  где был выкопан в  лощине единственный колодец.  Хотелось в
последний раз выпить из него воды - своей, родной.
     Эту  воду нельзя было забыть -  всегда тепловатую,  с  лесными запахами
прели.  Порой она  была слегка солоноватой и  горьковатой,  когда зачерпнешь
неосторожно,   снизу.  Из-под  острова-атолла  подступала,  просачивалась  в
колодец более тяжелая морская вода.  Давно уже  на  острове Рай  пользовался
Радж сладкой артезианской водой (Рай -  остров вулканического происхождения,
и  можно было  там  копать глубоко),  пил  и  ел  много чего  экзотического,
привезенного за тридевять земель для туристов,  но вода с  острова Биргус не
забывается никогда.
     И всему этому придет конец. Американцы построят на острове военную базу
- и морскую,  и авиационную вместе,  как на том известном всему миру острове
Диега-Гарсия,  который расположен тоже в  Индийском океане.  И на их Биргусе
все снесут,  выкорчуют,  сровняют с землей.  Может, как раз по этому колодцу
пройдет взлетная полоса для тяжелых бомбардировщиков.
     Почему никого на  архипелаге это  не  тревожит?  Почему оплакивают свой
остров одни биргусовцы?  О,  проклятый народ,  который еще не стал нацией...
Общины,  группировки,  группочки -  по происхождению, по племени и родам, по
религии,  по местности,  по родственным отношениям. Тамилы, сингалы, яванцы,
китайцы,   суданцы,   мадурцы,   негриты,  потомки  португальцев  и  арабов,
голландцев  и  англичан...  Что  из  того,  что  архипелаг  Веселый  получил
независимость от  английской короны?  Каждый остров обособлен,  из  конца  в
конец архипелага расстояние в  сотни километров.  Что  делается на  соседнем
острове,  людям уже не интересно,  а  что в  мире -  тем более.  Цивилизация
коснулась только островов Главный,  Горный и  Рай,  на  них и  электричество
есть,  и радиоприемники.  На остальных найти какой-нибудь транзистор -  диво
дивное,  увидеть образованного человека - еще большая редкость. Это счастье,
что на Биргусе жил грамотей, бывший матрос Дуку - прошлым летом умер. У него
все дети биргусовцев учились читать и  писать.  По-английски,  конечно.  Это
Дуку заметил,  что у Раджа необычайные способности к учебе, к изучению чужих
языков.  Это Дуку уговорил отца отдать Раджа в частную школу на Горном, чтоб
подготовить для поступления в  колледж.  Пока Радж учился в той школе,  отец
еще как-то  выкручивался,  выискивал средства.  А  о  колледже нечего было и
мечтать,  колледж был только на Главном. Где возьмешь денег, чтоб и за учебу
платить, и квартиру снимать?
     Радж долго пил  воду,  смаковал ее,  а  мысли,  тяжелые и  мучительные,
картины детства переполняли голову.  Вода  сегодня почему-то  казалась более
горькой и соленой. Может, это примешивались к ней его слезы?
     Вылил остатки воды полукругом возле себя,  повесил кружку на колок. Ну,
вот и все...  Прощай,  Биргус,  навсегда...  Хотя нет,  немного еще побудет,
посидит  на  лавочке из  бамбуковых палок,  полюбуется огоньками светлячков.
Может, утихнет боль в сердце, перестанет поджимать за грудиною.
     На этой лавочке всегда отдыхали женщины перед тем, как взвалить на себя
груз,   нести  домой  воду.   Сюда  и  молодежь  приходит  гулять,  особенно
влюбленные. Много лет, поколение за поколением.
     "Ну -  все...  Вставай,  Радж!"  -  приказал он себе.  И  встал,  резко
повернувшись к  зарослям.  Пошел напрямик,  ориентируясь по луне.  Туда,  на
берег лагуны,  где  лагерь американцев.  Что  там сейчас делается?  Куда они
девали убитых Япа и Рату?
     Из-за  последних кустов вышел осторожно,  то  и  дело замирая на месте,
напрягая слух и зрение.
     Храпят американцы в палатках, не слышно и шагов часового.
     Бесшумно, как тень, перемахнул Радж к прикрытым брезентом ящикам. Зашел
от  воды,  чтоб нельзя было заметить его со  стороны палаток.  И  увидел:  к
крайнему ящику прислонена резиновая лодка.  Весел не  видать ни возле лодки,
ни под лодкою.  Радж поворошил ногою песок -  нет и в песке.  "Ну -  ничего,
найдем замену...  Они у нас Биргус отобрали,  родину. Если я лодку "займу" -
мелочь для них..."
     Крадучись,  дошел до  того  места,  где  с  вечера стоял часовой и  где
произошла трагедия.  Трупов бомо и Раты уже не было тут, даже кровавые пятна
присыпаны песком,  остались только следы босых ног.  А-а, вот он, часовой...
Сидит, опершись руками на автомат, опустил голову на грудь. Не тот, наверно,
которому пырнул ножом под  бок...  И  этого вояку можно было  бы  прирезать,
забрать автомат...  А  потом поджечь все...  Раджа даже затрясло от  ярости,
едва сдержался. Что тогда будет с сельчанами? Могут расправиться со всеми, и
никакого суда на пришельцев не найдешь.
     Осторожно пошел обратно, потом - вдоль прибоя.
     Кто ищет,  тот находит:  вон качается на волнах какой-то обломок доски.
Можно его  использовать вместо весла.  А  вон  и  банка -  сгодится выливать
воду...
     Снял с  себя белую тенниску,  чтоб не так светила в  темноте,  медленно
оттолкнулся от берега...


        "2"

     Жители Биргуса, да и не только биргусовцы, называли морем все, что было
между  островами архипелага или  поблизости от  них.  Весь  остальной водный
простор,  размеры  которого  трудно  было  даже  мысленно  представить себе,
назывался океаном.  Даже не Индийским -  просто океаном,  и конец. Где-то на
востоке,  больше чем  за  три  тысячи километров,  Суматра и  Ява,  это  уже
Индонезия -  самые близкие соседи. А на север и запад, где Индия и Шри Ланка
еще больше этих тысяч километров,  -  вода, вода и вода. А как же велик весь
мир,  конца и края ему нет!..  Какие огромные есть материки, а еще большие -
океаны.  И надо же,  чтоб свет клином сошелся на их Биргусе, чтоб как раз на
него  упал  ненасытный глаз  янки!  Разве Радж не  читает газет?  Читает.  И
местную "Фридом" -  "Свободу",  -  горький смех с этой свободой,  и те,  что
забывают  туристы  -   английские,   американские,   французские,  немецкие,
австралийские.  Была в одной газете карта-схема, весь мир покрыли американцы
своими базами,  на все материки и океаны протянулись их лапы. Ближе других к
Биргусу,  ко  всему архипелагу -  база на острове Диего-Гарсия в  архипелаге
Чагос.
     Мысли Раджа шли по кругу: то думал о Биргусе и Рае, обо всем архипелаге
Веселом, то о своей работе, о дельфинарии...
     Обломок доски неудобный,  шершавый, по-людски не возьмешься за него, не
наляжешь как следует.  А лодка чересчур широка,  надо склоняться то к одному
борту, чтоб достать до воды, то к другому.
     Все  чаще  перекидывал доску в  левую руку,  чтоб выровнять ход  лодки,
плыть  прямо  на  восток,  на  зарево Рая.  После  каждого гребка вспыхивают
мириады  светлых  фосфорических искринок.  Серебристые следы  завихрений  не
сразу  блекнут,  долго  еще  светятся на  воде,  будто прошло тут  громадное
сказочное животное. Длинный и широкий фантастический след остается за кормой
лодки.  Радж знал,  что это вспыхивают и светятся малюсенькие рачки и всякие
другие существа микроскопических размеров.  И  все же ему хотелось верить во
что-то сказочное.
     Вечная красота вечного моря-океана...
     А под водою ночью Радж еще не был - только перед самыми сумерками, и то
потому, что припозднился вернуться на берег.
     Было  это  тогда,  когда  его  подводная  прогулка  едва  не  кончилась
трагически. Вот, под левой челюстью, еще и сейчас побаливает шрам-полумесяц.


     ...Еще  будучи  под  властью  британской  короны,  Рай  застраивался по
единому общему плану.  Согласно этого плана,  остров должен был стать местом
отдыха - заморским раем с вечным летом. Тут и сво