нчи  в
последний раз приласкал ее, она на цыпочках пробралась в лачугу, которую
ее семейство делило с соседями, надеясь, что  никто  ее  не  услышит,  и
предвкушая радость матери от льняной скатерти  и  от  набора  бакалейных
товаров, и размышляя о том, как будут  веселиться  ее  братья,  играя  с
красной коляской.
   Но ее отец не спал и стоял в нижнем белье перед деревянной  бадьей  в
кухне, нацеживая себе стакан  воды.  А  когда  она  положила  окорока  и
поставила одну из корзин с едой на стол, поинтересовался:
   - Откуда это все взялось?
   - Выиграла на ярмарке, - ответила она. - Точнее, один мужчина выиграл
и отдал мне.
   - Тот, что сейчас стоял у калитки? Тот, что только что гладил тебя по
заднице, пока вы целовались на прощанье?
   - Да, - дерзко призналась она.
   Но вместо  того,  чтобы  наотмашь  ударить  ее  или  просто  обозвать
непечатным словом, как он обычно делал, если только подозревал, что  она
была с мальчиком, ее отец лишь ограничился тем, что бросил ковшик  назад
в бадью с водой. А потом этот большой  мужчина  сел  за  кухонный  стол,
закрыл лицо " руками и заплакал.
   А теперь Фрэнчи даже не узнает ее.
   Лу хотелось бы поговорить с Фрэнчи. Она ему многим обязана.  Если  бы
не он, она, скорее всего, все еще жила бы в Хэррине, стала бы женой  или
вдовой  какого-нибудь  шахтера.  Или.  уже  давным-давно  умерла  бы  от
тяжелого труда, частых родов или от того и другого. Они с Фрэнчи отлично
бы провели время в воспоминаниях. Но напомнить и открыться ему без того,
чтобы не выплыло кое-что, чему лучше бы оставаться на дне, нельзя.
   Однако есть еще одно, чего она никогда не забудет, -  сцена  в  конце
недели, когда она умоляла Фрэнчи взять ее с собой.
   - Я не хочу, Лу,  -  говорил  ей  Фрэнчи.  -  Мы  с  тобой  прекрасно
поладили. Но бродячая жизнь с балаганом не для такой  малышки,  как  ты.
Нет. Тебе лучше  остаться.  Когда-нибудь  ты  встретишь  парня,  который
сможет дать тебе дом и все остальное, что такая девушка, как ты,  должна
иметь.
   Естественно, она сочла это отговоркой. Но после того, как  его  поезд
тронулся, а она сунула руку  в  свою  сумочку  за  носовым  платком,  то
обнаружила, что  Фрэнчи  положил  семь  десяток  и  одну  пятидолларовую
бумажку в отделение с зеркальцем. Три четвертых его недельной  зарплаты.
Не для того, чтобы заплатить за удовольствие. Он с ней уже  расплатился.
Просто потому, что он такой человек. Потому что из тех скудных сведений,
что она ему рассказала, он знал, что она сильно нуждается в деньгах.
   Лу услышала, как дверь снова открылась, и во  второй  раз  раздвинула
занавески. Теперь это был мистер Роджерс. Судя  по  объявлению  в  целую
страницу, которое она прочла в журнале  для  писателей,  мистер  Роджерс
работал литературным агентом и консультантом. За определенную  сумму  он
читал короткий. рассказ или целую книгу и либо пытался продать ее,  либо
советовал, как изменить произведение так, чтобы его купили. Или же, если
он сочтет, что  присланное  вами  действительно  хорошо,  но  его  можно
сделать еще лучше, за дополнительную плату он поработает с  писателем  и
предоставит  ему  или  ей  честь  воспользоваться  его  профессиональным
опытом.
   Если Лу когда-нибудь вздумает написать книгу о своей  жизни,  то  она
непременно начнет с той недели, которую провела  с  Фрэнчи,  и  закончит
первую главу вопросом, сможет ли кто-нибудь догадаться,  почему  прежняя
Лу Чандлер, теперь ужасно добропорядочная  миссис  Ламар  Мейсон,  сняла
квартиру именно в этом доме.
   Потом она начнет вторую главу рассказом о том, как она вошла в  дело.
Она до сих пор не знает, почему поступила именно так с деньгами, которые
ей оставил Фрэнчи. Единственным логическим объяснением этого может  быть
то, что это был наилучший выход из ее положения, и,  поскольку  она  уже
познала  вкус  жизни,  она  просто  не  могла  вернуться   к   бедности,
неопределенности и угольной пыли, в которой ее родители прожили всю свою
жизнь. Итак, даже не вернувшись домой за тем минимумом одежды, который у
нее был, через пять минут после того, как уехал  Фрэнчи,  она  потратила
часть денег, которые он ей дал, на билет в один конец на ближайший поезд
в Чикаго.
   Лу продолжала разглядывать приземистого  литературного  агента.  Если
она когда-нибудь позволит мистеру Роджерсу помочь ей  с  ее  книгой,  во
второй главе она вывернет его наизнанку, заставит  его  и  ее  читателей
упасть в обморок от пары забавных историй, основанных на воспоминаниях о
приключениях четырнадцатилетней голодранки - дочери угольщика в Бернэме.
Или на Стокаде. Или в  старой  харчевне  "Кленовый  лист".  Или  в  доме
терпимости с тридцатью девушками за два доллара.
   Лу почувствовала, что сигарета, которую она курила, начинает жечь  ей
пальцы, и загасила ее в пепельнице из серебра 925-й пробы с  ониксом  на
антикварном кофейном столике  в  стиле  Луи  XV  перед  диваном,  обитом
золотой парчой. О, это будет отличная глава! Она произведет шум. А затем
для придания  местного  колорита,  чтобы  дать  почувствовать  время,  в
которое происходили события в книге, она сумеет привести сколько  угодно
примеров того, чему она была свидетельницей.
   Например, о том, как убрали Самуэля Дж. (Нейлса) Мортона.
   "Стоит, - размышляла Лу, возобновив разглядывание мистера Роджерса, -
рассказать о том периоде истории Чикаго".
   Тогда в криминальной среде  было  не  слишком  много  расистских  или
религиозных предрассудков. Любой, у кого достаточно денег, мог  вступить
в игру. И несмотря на то что Нейлс был евреем, с ним  обращались  как  с
равным. Пока он не связался с шайкой О'Баниона,  он  был  лейтенантом  в
Первой мировой войне, настоящим героем во  плоти,  доказательством  чего
был его французский крест за храбрость.
   К несчастью, Нейлс ко всему прочему был плохим наездником.  И  вместо
того чтобы дать себя наиприличнейшим образом пристрелить  банде  Геннаса
или Торрио - Капоне, Нейлс имел настолько плохой вкус, что одним  ранним
утром, выехав на верховую  прогулку  в  Линкольн-парк,  позволил  взятой
напрокат лошади выбросить себя из седла и залягать до смерти.
   Она никогда не забудет его похороны. Самые пышные из всех, на которых
ей приходилось присутствовать. Нейлс был  похоронен  со  всеми  военными
почестями, с соблюдением религиозных обрядов, с гирляндами из  цветов  и
почетным караулом. Все было очень трогательно, и парням надо было бы  на
этом успокоиться. Но нет. Вознесшись высоко, им нужно было  залезть  еще
выше.
   И через несколько дней после похорон мистер О'Банион с Малышом  Хайме
и несколькими менее значительными членами шайки с  Норт-Сайда  назначили
себя судом присяжных и нашли ту самую лошадь, что убила Нейлса. Обвинили
ее в убийстве и не только приговорили к смертной казни  через  расстрел,
но и назначили команду для приведения приговора в исполнение.
   Все это произошло так давно, что Лу не могла вспомнить все их  имена,
но ей на ум пришли Багз Моран и красавчик Дэн Маккарти и Макси  Эйзен  и
Луи Олтери-Двужильный вместе с Греко и Рейли.
   Она сама не присутствовала  на  этом  судебном  разбирательстве.  Она
узнала о нем  от  одного  парня,  который  мог  позволить  себе  роскошь
потратить на нее сотню долларов. Но следующим же ранним утром после суда
она, будучи не последним лицом в окружении шишек из шайки с  Норт-Сайда,
что к тому времени дало ей собственный  дом,  и  еще  три  девушки  были
назначены официальными сопровождающим для  расстрельной  команды,  чтобы
проследить, как будет выполнен приговор.
   На траве еще не  высохла  трава,  когда  двое  парней,  которые  были
посланы за лошадью, вывели приговоренное животное на то самое место, где
было найдено бездыханное тело Нейлса.
   Потом каждый гангстер по очереди торжественно выходил вперед и  делал
один выстрел в голову лошади.
   Когда  все  было  кончено,  у  всех  остался  неприятный   осадок   и
подавленное  настроение.  Поэтому  когда  один   из   парней   предложил
пропустить по паре стаканчиков скотча и закусить гамбургерами,  а  потом
засесть в пару авто и проехаться до гангстерской малины на Игл-Ривер, то
всем это показалось замечательной идеей.
   Но даже после того, как они доехали до места, пикник смахивал  больше
на  похороны.  Мужчины   сидели   кружком   с   унылыми   лицами,   едва
перебрасываясь словами, и чистили свои пушки, пока она и остальные  трое
девушек  слушали  пластинки  и  танцевали  друг  с  другом  под  "Бедную
бабочку", и "Дарданеллы", и под "Японского песчаного человека". Это  был
один из тех редких случаев в ее жизни, когда она действительно напилась.
И все-таки это был один из самых длинных, самых жарких и  самых  скучных
дней в ее жизни. Почти такой же нескончаемый и скучный,  как  воскресный
день в городе Хэррине, штат Иллинойс.
   Когда же перед наступлением темноты пружина граммофона лопнула  и  от
нечего делать, в надежде, что это чуть оживит атмосферу, она и остальные
девушки разделись до своей рабочей одежды и отправились купаться в реке,
это значительно оживило атмосферу, потому что когда к ним присоединились
столь же обнаженные и столь же пьяные члены расстрельной команды, то тут
прямо на траве  под  деревьями  ей  и  остальным  барышням  пришлось  на
открытом воздухе утешать их. И когда  парни  подходили  к  ней  один  за
другим по очереди, ее еще никогда не  трахали  так  усердно  и  с  таким
энтузиазмом. Или просто ей не доводилось еще утешать группу мужчин,  так
нуждавшихся в утешении.
   В конце концов, они ведь в первый раз в жизни убили лошадь.
 
Глава 5 
 
   И сказал Господь Моисею, говоря:
   Скажи Аарону и сынам его: так благословляйте сынов Израилевых, говоря
им:
   Да благословит тебя Господь и сохранит тебя!
   Да призрит на тебя Господь святым лицом Своим и помилует тебя!
   Да обратит Господь лице Свое на тебя и даст тебе мир!
   Числ. 6: 22 - 26
 
   Когда родился Лео Роджерс, ему не светила никакая звезда.
   Ангелы не парили над Чикаго, дуя в  золотые  трубы.  Ни  один  мудрый
человек в городском совете не отметил его появления.
   Ни один сосед  не  принес  его  родителям  подарков  и  не  предложил
оплатить больничный счет.  Единственным  полуофициальным  свидетельством
его появления на свет был стандартный бланк  свидетельства  о  рождении,
заполненный  медсестрой  и  подписанный  дежурным  врачом.   Как   любил
подчеркнуть один из его сослуживцев на литературной почве,  Лео  не  был
Христом всемогущим. Он лишь считал себя таковым.
   Последний  из  четырех  сыновей,   рожденных   у   средней   семейной
трудолюбивой пары с низким доходом, Лео был мальчиком, от которого никто
не ожидал ничего особенного, и в течение ряда лет он оправдывал ожидания
своих родителей. Он играл в обычные игры, болел обычными болезнями, что,
правда, было осложнено его склонностью к полноте.
   Первые  большие   перемены,   предвосхищавшие   дальнейшие   события,
произошли, когда он в первый раз нарушил заповедь в  баре,  поцеловал  в
первый раз девочку, закончил младшую среднюю школу и мистер  Рамплмейер,
который владел кулинарией на углу, заплатил ему пять долларов за  помощь
в ежегодной инвентаризации.
   Решив,  что  ему  нравятся  и  девушки  и  деньги  (именно  в   такой
последовательности), несмотря на приближающуюся депрессию,  Лео  получил
разрешение на  работу,  а  потом  и  саму  сезонную  работу  в  качестве
разносчика  покупок  в  универсаме  на   "Петле".   Рабочий   день   был
продолжительным, работа тяжелая, но деньги,  которые  он  зарабатывал  и
копил, позволили Лео поступить в старшую среднюю школу, появиться там  в
своем первом костюме и запастись двумя парами длинных брюк. И у него еще
осталось достаточно денег, чтобы оплачивать собственную машину и  обеды,
а  время  от  времени  покупать  банановый   сплит   или   мороженое   с
засахаренными  фруктами  для  некоторых  из  наиболее  уступчивых  своих
соучеников по школе, использующих губную помаду.
   Теоретически и в старшей средней школе он не преуспел больше,  чем  в
младшей, но ему все же удалось  набрать  проходные  баллы,  несмотря  на
осложнения с футбольной и бейсбольной командами, несмотря на  работу  во
внеурочное время в качестве посыльного в  заведении,  специализирующемся
на товарах почтой, а также несмотря на  работу  полный  рабочий  день  в
период летних каникул на складе того самого универсама, где  он  получил
свою первую работу.
   Однако после окончания школы вместо того, чтобы последовать  семейной
традиции,  движимый  уверенностью,  что  имеются  более  легкие  способы
заработать достаточно денег для покупки хорошей одежды и добиться  более
интимных отношений с противоположным полом, чем работать ради  этого  не
покладая рук, он поступил в  Северо-Западный  университет  на  факультет
журналистики с твердым намерением стать репортером или устроиться в офис
одной из компаний радионовостей.
   Следующие два года он  усердно  учился  и  заработал  высокие  баллы,
оплачивая свое образование работой ночного портье.
   К счастью, все повернулось так, что в 1950  году  его  предполагаемая
карьера журналиста была прервана  действиями  корейской  полиции,  после
чего он вызвался  добровольцем,  написал,  как  ему  самому  показалось,
наиболее обличительные пассажи для военной хроники  и  провел  ничем  не
примечательные три года в армии.
   Но все сложилось так, что его  не  послали  в  бой.  Он  не  заслужил
никаких медалей. Он действительно видел сотни  юношей  своего  возраста,
искалеченных и убитых  при  защите  нескольких  тысяч  акров  земли,  на
которой ни один уважающий  себя  землевладелец  не  стал  бы  строить  и
нужника.
   Будучи рассудительным молодым человеком  с  уровнем  интеллекта  выше
среднего, он понял, что, несмотря на то что его короткая военная карьера
не улучшила ни его социального, ни финансового положения, она вселила  в
него ненасытное стремление узнать назначение и  смысл  жизни.  И  именно
поэтому, получив увольнение, вместо того чтобы вернуться в университет и
в  скромный  дом  своих  родителей  в   западном   районе   Чикаго,   он
воспользовался деньгами, выданными ему при  увольнении,  чтобы  оплатить
маленькую меблированную комнатку в Ближнем Норт-Сайде, и, поддавшись его
богемной атмосфере, предпринял попытку излить свои чувства на бумаге.
   За те два года, в течение которых  он  пытался  писать,  ему  удалось
продать два коротких рассказа и большой роман на военную тему, в который
он вложил много труда, но который едва ли приблизил  его  к  перспективе
разбогатеть. Всех полученных денег было менее чем достаточно для  оплаты
квартиры и  еды,  не  говоря  уже  о  возможности  наслаждаться  женским
обществом, что ему так сильно нравилось.
   За эти два года он понял, что у него есть одно  ценное  качество.  Он
умеет не только  создавать  свой  собственный  материал,  который  может
принести доход, но и обладает счастливой способностью видеть  недостатки
в опытах других начинающих писателей. И что гораздо важнее, он знал, как
их устранить.
   Поэтому  на  свои  почти  последние  деньги  он  поместил   небольшое
объявление  в  журнале,  предназначенном  для   будущих   и   начинающих
писателей, предлагая за скромную плату  читать  и  делать  замечания  по
любой рукописи, посланной ему. Или, если он сочтет материал  приемлемым,
попытаться продать его  соответствующему  издательству  за  комиссионное
вознаграждение.
   Он не слишком многого ожидал от своего объявления, но с самого начала
его предприятие увенчалось успехом. Похоже, половина  населения  страны,
как женского, так  и  мужского,  либо  была  убеждена,  что  способна  к
писательской деятельности и ей есть что сказать миру, либо  чувствовала,
что история ее жизни наверняка  внушит  благоговение  обширной  читающей
публике.
   Следующие пять лет Лео чуть было не ослеп от чтения чужих  рукописей,
однако  упрочил  свою  кредитоспособность.  Но  большой  рывок   в   его
финансовом положении и статусе литературного агента произошел,  когда  в
результате изменений, добавлений и  сокращений  двух  рукописей  в  свет
вышли два очень противоречивых романа, и один из них стал  бестселлером.
Процент  с  обеих  книг,  плюс  оплата  услуг  за  сотрудничество,  плюс
дополнительные  комиссионные  от   продажи   прав   для   кинопостановки
бестселлера  составили  ему  небольшое  состояние.  По   крайней   мере,
достаточное для того, чтобы открыть  контору  на  "Петле",  нанять  двух
выпускников колледжа  для  читки  и  переехать  в  холостяцкую  квартиру
недалеко от озера, реконструированную  из  будуара,  ванной  и  гостиной
некоей  любвеобильной  жены   некоего   скороспелого   мультимиллионера,
заработавшего свои миллионы на свинине.
   Теперь, когда здание было  назначено  под  снос  и  перед  Лео  снова
замаячила перспектива переезда, в его литературной карьере  стояло  лишь
два крошечных вопросительных знака.
   Во-первых, Лео, будучи евреем, знал - вопреки тому факту, что десятки
тысяч звезд Давида стоят между крестами павших на полях сражений  каждой
масштабной операции, в которой участвовали вооруженные силы его  страны,
- что некоторые люди до сих пор придерживаются мнения, будто  все  евреи
трусы, и питал определенное любопытство в отношении того, как  он  лично
поступил бы, если бы во время службы в армии его послали бы в  бой.  Это
пустяк, но довольно неприятный.
   Во-вторых,  несмотря  на  то,  что  его  профессиональные  ноу-хау  и
предложения помогли двум клиентам написать признанные  широкой  публикой
книги, он сам так и не написал ничего такого, что заслужило бы признание
критики. В попытке  исправить  такое  положение  в  любой  свободный  от
издательской  деятельности   момент   он   непрерывно   писал,   пытаясь
осуществить мечты своей юности. Его роман просто витал в  воздухе.  Все,
что ему было нужно, - это поймать его и переложить на бумагу.
   Толстый литературный агент вздохнул. Было и еще кое-что, но не  столь
незначительное. Хотя перо можно приравнять к штыку, он был  уверен,  что
печатное слово не в состоянии заменить девушку, а в вожделенном возрасте
тридцати пяти лет его личная любовная жизнь явно катилась под откос.
   Он все еще  любил  женщин.  Очень  любил.  Ему  нравилось  вделать  с
девушкой все, что она ему позволяла. Но кроме  лелеемых  воспоминаний  о
свиданиях в  юности,  купленных  за  банановый  сплит  или  мороженое  с
засахаренными  фруктами,  короткой  связи  с  английской   майоршей   на
северо-западе, приятных шести месяцев, которые он  провел  со  шлюхой  в
Сеуле, которая досталась ему по наследству от сменившегося солдатика,  и
его  невдохновляющие  контакты  раз  в   две   недели   с   десятью-   и
двадцатьюдолларовыми девушками, которых он подбирал в близлежащих барах,
его любовная жизнь к настоящему времени вовсе не  соответствовала  тому,
что можно увидеть на обложке "Плейбоя".
   Роджерс решил, что его новое жилище должно отвечать двум требованиям:
оно должно находиться достаточно близко к "Петле",  чтобы  он,  когда  у
него возникало на то настроение, мог пешком пройтись до своей конторы; и
он  должен  иметь  возможность  встречи  с   привлекательными   молодыми
женщинами  своего  возраста  или  моложе,  равного  с  ним   социального
положения, с таким трудом заработанного, и склонных к заключению брака.
   Он вытащил бумажник из левого набедренного  кармана  своих  пятнистых
прогулочных бермудов и извлек из  него  вырезанные  из  утренней  газеты
объявления о сдаче квартир. Некоторые из  них  показались  ему  довольно
интересными. В одном подчеркивалось, что здание находится в пяти минутах
от "Петли", в одном из  самых  дорогих  местечек  в  городе,  сочетающих
удобства большого города, но расположенных вдалеке от шума  и  суеты.  В
другом говорилось, что, помимо прочих удобств, там имеется швейцар,  зал
для гостей, предоставляются услуги  уборщиц,  мойка  окон,  а  на  крыше
располагается