локомотива,
которые чуть  было  не  столкнулись,  даже  когда  люди  будут  покупать
сезонные билеты на Луну.
   Возможно, потому, что поезда олицетворяют целую эпоху.
   Они - приятное напоминание о, возможно,  несправедливом,  но  гораздо
более понятном образе жизни. Об эре  справедливых  налогов,  без  всяких
чуждых   идеологий    или    поверхностных    расовых    проблем,    без
привилегированных обществ, без ядерных бомб и десятицентовых хот-догов В
те дни, когда сеть стальных рельсов в первый раз  сомкнулась,  объединив
тем самым весь континент, жизнь была  много  проще.  Ты  был  богат  или
беден. Ты был черным или белым. Ты был иудеем или христианином.  Ты  был
католиком, протестантом или мормоном. Но не важно, кем и каким  ты  был,
ты ощущал себя человеком и стоял на своих ногах.
   Ты водил девушку на танцы или возил на прогулку в коляске с  откидным
верхом, а когда провожал ее домой, она либо давала тебе, либо нет.  Если
давала и ты делал ее беременной, ты  на  ней  женился.  В  любом  случае
интимные отношения между полами оставались личным  делом  каждого  и  не
становились предметом обсуждения на кушетке у психиатра, в брачном  бюро
на Мэдисон-авеню или  темой  романов  бестселлеров  или  супермасштабных
кинофильмов. Секс оставался  личным  делом  каждого.  Сексом  занимались
тайно. С девушкой, которая  влюбилась  в  тебя  или  которой  ты  просто
понравился, которая хотела, чтобы ей овладели, или которая  была  готова
участвовать в этом за оговоренную заранее цену.
   В сексе ничего нет нового. Библия,  Талмуд,  "Тысяча  и  одна  ночь",
Рабле, Бодлер, вся великая литература всех веков была наполнена случаями
приличных и неприличных любовных историй, настоящей супружеской любви, а
также насилия и садизма, блуда и извращений. Даже пилигримы  и  пуритане
не отказывались от секса. Им же нужно было пережить индейцев  и  суровый
климат, а также основать нацию с населением в сто восемьдесят миллионов!
   Однако, по мнению Роджерса, современное поколение относится  к  этому
делу спустя рукава. Каждый стенд с журналами полон  цветных  иллюстраций
обнаженных или почти обнаженных фигуристых  красавиц,  молодых  замужних
женщин и незамужних девушек, которые, вероятно, оскорбились бы, если  бы
незнакомый мужчина схватил бы ее за грудь или прошелся рукой между  ног,
а их фото со всеми выставленными  напоказ  прелестями,  кроме  сосков  и
влагалища, продаются в супермаркетах и валяются по пляжам. А хорошенькие
маленькие шлюшки, такие, как малышка  Джоунс,  ходят  по  улицам,  вертя
хорошенькими попками, проверяя реакцию у проходящих мимо мужчин.
   А потом, когда четверка мерзавцев, таких, как Гарри, Солли, Джо-Джо и
Фрэнки, реагируют на их призывы, добродетельная публика приходит в ужас.
   Роджерс сменил положение  в  кровати.  Он  не  оправдывал  того,  что
произошло с мисс Дейли. Насилию нет оправдания.
   Но  времена  не  люди,  меняются.  Всегда  были  и  будут  слабаки  и
неудачники. Но всегда есть хорошие парни и плохие, а что более  важно  -
определенный процент мужчин и женщин, заботящихся о  благополучии  своих
ближних.
   И  жители  дома  тому  доказательство.  После  того,  что   произошло
предыдущим днем, он не мог не ощущать острое чувство  личной  потери  за
то, что не  предпринял  попытки  узнать  своих  соседей  получше.  Может
оказаться, что он ищет материал для своей книги совсем не там.
   Миссис Мейсон тоже неплохой тому пример. Когда он прежде о ней думал,
то всегда досадовал на то, что она с точностью автомата  следит  за  его
приходом  и  уходом,  а  также  за  всеми  остальными  жильцами.  Теперь
выяснилось, что быть в курсе, что происходит, кто дома, а кого нет, было
условным рефлексом, выработавшимся у миссис Мейсон с тех  времен,  когда
она обслуживала больше политических и уголовных шишек, чем все  выборные
мэры-основатели Чикаго. Фрэнчи Ла Тур был столь же колоритной фигурой. И
Адамовский в своем роде, а также сеньор  Гарсия.  Более  того,  все  они
доказали, что они - настоящие мужчины.  После  того  как  сеньор  Гарсия
присоединился к Адамовскому в вестибюле, а Ла Тур вошел  в  дверь,  они,
под впечатлением от просмотренного парада, не колебались ни секунды.
   - Давайте поднимемся и опять постучим, -  сказал  адвокат.  -  Потом,
если они не откроют, выбьем дверь.
   - Si, senor, - кивнул Гарсия.
   - Правильно, - согласился Ла Тур. -  Но  если  мерзавцы,  которых  вы
видели, под марафетом, а у одного есть перо, думаю, мне лучше  заскочить
домой  и  прихватить  табельное  оружие  сына.  Я  встречался  с  такими
сопляками и раньше. Никогда нельзя быть уверенным  в  том,  как  поведут
себя эти болваны.
   - Si.
   Никакого героизма. Ничего из ряда вон. Вы предпочитаете мартини с или
без кусочка лимона? И поскольку он тоже был  там,  ему  тоже  ничего  не
оставалось делать, как пойти вместе со всеми.
   Все еще  прислушиваясь  к  удаляющимся  с  каждым  мгновением  гудкам
поезда, Роджерс подумал, что человек ни от чего в жизни не  застрахован.
Знает Бог, он совсем не собирался совершать героических подвигов.  Когда
он,  свежевыбритый  и  только  что  принявший  душ,  услышал  крики,  то
намеревался одеться и пойти поужинать, пропустить несколько  стаканчиков
в каком-нибудь баре и  позаботиться  о  том,  как  бы  получше  провести
оставшийся вечер.
   Почувствовав какое-то движение в палате, он повернул  голову,  ожидая
увидеть одну из сиделок, но увидел лейтенанта Хэнсона,  стоящего  у  его
кровати.
   - Как дела, приятель? - осведомился детектив.
   - Неплохо, - ответил Роджерс. - Болит немного. Но после того как  мне
зашили дырку, похоже, жидкость протекать не будет. По крайней мере, пока
то, что они в меня влили, через нее не вытекает. Только не говорите мне,
что вы до сих пор на дежурстве.
   - Нет, - сказал Хэнсон. - Я сменился несколько часов назад.
   - Как там тот подстреленный негодяй?
   - Все еще в критическом состоянии.
   - Выживет ли?
   - Пока неизвестно.
   - А что будет с Ла Туром, если он помрет?
   - Хотелось бы знать.
   - А как там мисс Дейли?
   - Дежурная по этажу сказала, что поправляется. Когда я буду  уходить,
хочу зайти проведать ее, если она еще, конечно, не спит.
   Роджерс, замявшись, спросил:
   - Можно вам задать личный вопрос, лейтенант?
   - Почему бы нет?
   - - А что, если мисс Дейли забеременеет от этих мерзавцев?
   Хэнсон сперва задумался, а потом спокойно сказал:
   - Это, конечно, между нами. Не для протокола. Но этого мы никогда  не
узнаем. - И добавил:
   - И она тоже. Похоже, когда наш хирург привез ее сюда вчера ночью, он
созвал совет из лучших специалистов на высшем уровне. И было решено, что
при  подобных  обстоятельствах,   пока   она   все   еще   находится   в
полуобморочном состоянии, будет благоразумно  сделать  все,  что  можно,
чтобы  защитить  ее  настоящее  и  будущее  -  как  физическое,  так   и
умственное. В качестве терапевтической меры.
   - Ну, конечно, - сказал Роджерс. Он решил сменить тему. - А что  этим
ребятам причитается по закону?
   - Ну, вы меня приперли к стенке, -  признался  Хэнсон.  -  Во-первых,
мальцы несовершеннолетние. Во-вторых, послушать их родителей, так у  них
у всех крылышки вместо лопаток. И все, что они сделали,  включая  и  то,
что всадили нож в вас, просто мальчишеские шалости. Кроме всего прочего,
мисс Дейли, когда я последний раз разговаривал с ней сегодня  днем,  все
еще настаивает на том, что не будет подписывать никакого  заявления,  не
появится перед судом присяжных и даже не станет опознавать ребят.
   - Из-за дурной славы?
   - Из-за этого и из-за работы.
   - У нее есть на то основания.
   - И веские.
   - И вы пришли снова, чтобы уговаривать ее?
   - Н-нет, - сказал Хэнсон. - Во всяком случае, не за этим.
   А что касается визита к  вам,  он  чисто  личный.  Представляю,  -  с
ехидцей продолжил он, - Адель и Герман тоже забегали вас проведать.
   - Забегали? -  устало  переспросил  Роджерс.  -  Каждый  раз,  как  я
поднимал  глаза,  то  видел  только  ее.  Догадываюсь,   Бротц   к   ней
присоединился, как только вернулся с дежурства.
   Хэнсон ухмыльнулся:
   - Они здорово  вам  благодарны.  В  данный  момент  вы  можете  смело
выдвигать свою кандидатуру на любой пост - два  голоса  вам  обеспечены.
Потому что если бы не вы, то вместо того, чтобы торчать целый день  тут,
Адели пришлось бы стоять  в  зале  какой-нибудь  похоронной  компании  и
принимать соболезнования, записывать  пришедших  проститься  в  траурную
книгу и выслушивать родственничков, которые годами пили и  ели  за  счет
Бротца и теперь дудели бы ей в уши: "Говорили  же  мы  тебе:  не  выходи
замуж за полицейского". -  Хэнсон  посерьезнел.  -  А  Герману  осталось
меньше двух месяцев до пенсии. Не  знаю  почему,  но  в  важные  моменты
непременно что-нибудь да  случается.  -  Тут  его  улыбка  вернулась.  -
Конечно, он временами меня доводит до  белого  каления.  Особенно  когда
что-нибудь утверждаешь. Он никогда полностью с тобой не соглашается.
   Только долбит свое: "Ну, я не знаю".  Но  мне  будет  не  хватать  их
обоих. Просто смотрю на них, когда они вместе, и  мне  сразу  становится
лучше. Полагаю, можно даже сказать, что  они  поддерживают  мою  веру  в
людей.
   - И каким же это образом?
   Лейтенант Хэнсон задумался:
   - Трудно объяснить. Но когда занят такой работой, как у  меня,  когда
не остается времени на то, чтобы выходить в общество, а  если  остается,
то не до  частых  визитов...  Когда  три  четверти  женщин,  с  которыми
встречаешься,  проститутки,  женщины  легкого  поведения  или   замужние
изменщицы, то бишь женщины деградировавшие или продающие  себя  тем  или
иным образом. И с мужчинами то же самое.  Большинство  из  них  -  воры,
наркоманы, сутенеры или сорящие деньгами альфонсы. Наступает время,  что
начинаешь думать, что весь мир прогнил и что неплохая идея, если на него
кто-нибудь сбросит бомбу. - Хэнсон продолжал:
   - И тут видишь семейную пару, такую, как Адель и Герман.  Они  женаты
дольше, чем я служу в полиции. Но каждый раз, как Адель смотрит на него,
ее лицо до сих пор светится, как неоновая реклама. И ей наплевать на то,
что он не выглядит как голливудский  супермен  или  что  у  него  торчит
живот, и что он так и не заработал состояния, и  что  теперь,  когда  он
выходит на пенсию, им придется жить на еще  меньшие  деньги.  Она  видит
только одно: его. И Герман платит ей тем же. Точно.  Конечно,  когда  мы
проезжаем в полицейской машине мимо какой-нибудь малышки  на  улице,  он
смотрит на  крутую  маленькую  попку  и  думает,  как  было  бы  здорово
провести, время с ней.  Таковы  все  мужчины.  Но  если  самую  красивую
проститутку поместить  в  одной  спальне,  а  его  жену  -  в  другой  и
предоставить ему выбор, то парень даже колебаться не станет.
   - Им повезло, - заметил Роджерс.
   Хэнсон перехватил свою соломенную шляпу другой рукой:
   - Ну, я просто забежал посмотреть, как вы тут. Доктор сказал мне, что
все просто замечательно, никаких осложнений. - И добавил серьезно:
   - А еще сказать, что наша работа была бы гораздо легче, если бы  было
побольше таких людей,  как  вы.  Вы  просто  отлично  обезоружили  этого
негодяя. И если бы вы не сделали этого, Герман, вероятно, был бы  мертв.
- Он положил руку Роджерсу на плечо. - Поэтому спасибо, брат. От меня  и
от всех наших ребят.
   После того как лейтенант ушел, Роджерс лежал,  ощущая  приятный  вкус
славы во рту.
   Его братья и их жены, его племянники и племянницы часами  говорили  о
том, какой он храбрый. Его мать цеплялась за  каждого  проходящего  мимо
двери палаты и  говорила  о  том,  какой  герой  ее  мальчик  Лео.  Даже
некоторые репортеры прислали ему букеты с  карточками.  Но  эта  похвала
исходила от профессионала.  Хэнсон  считает,  что  он  совершил  храбрый
поступок.
   Не по собственной воле он был вынужден прочувствовать на  собственной
шкуре то, что могло бы произойти в сражении. Верно, в его случае  врагом
был несовершеннолетний подросток, но юнец был одного с ним роста и веса.
И к тому же он был так накачан наркотой и так  перепуган  тем,  что  ему
придется отвечать за участие в изнасиловании мисс Дейли, что дрался  как
бешеный.
   Роджерс, пока боролся с Джо-Джо за нож, испытывал  самый  что  ни  на
есть настоящий страх.
   Но он выдержал. Он сделал  то,  что  должен  был  сделать.  Если  это
называется храбростью, значит, он храбрый. А  услышанное  от  лейтенанта
Хэнсона "Спасибо, брат"  можно  приравнять  по  крайней  мере  к  медали
"Бронзовая звезда", которую дают за отвагу.
   Одним  неприятным  моментом  меньше.  Теперь  ему  остается  написать
бестселлер. Или по крайней мере ходкую книжку, продажа  первого  издания
которой в твердой обложке сможет оправдать издателю аванс.
   Наверняка он просит у Бога не так уж и много.
 
Глава 20 
 
   Теперь, когда действие  успокаивающих,  под  которым  она  находилась
почти постоянно со вчерашнего вечера, почти прошло, когда Энн  с  Корой,
банальные, как клише, ушли и ей предоставилась возможность  основательно
поразмышлять о себе и своих сестрах по полу, Мери Дейли пришла к выводу,
что большинство женщин - суки.
   "Слаще", чем были Кора и Энн, и быть нельзя. Как только они вернулись
из дюн и узнали о случившемся, то бросились в госпиталь.
   Какая жалость, что именно с ней произошел такой ужас!..
   Теперь-то она жалеет, что не поехала с  ними  в  дюны?..  А  вот  они
провели там время преотлично... Но ей не стоит ни о чем беспокоиться.
   Энн утром позвонит и позаботится  о  том,  чтобы  за  нее  кто-нибудь
провел уроки. Она также позвонит директору и сообщит, что Мери больна  и
доктора посоветовали ей воздержаться от преподавания до  конца  учебного
года.
   Кора упакует ее вещи, и они обе потратят сколько понадобится времени,
чтобы найти для нее новую квартиру. И конечно  же,  если  кто-то  из  их
общих знакомых выскажет какие-нибудь подозрения или намеки  на  то,  что
неназванная  "соседка  из  квартиры  рядом"  и  "очень   привлекательная
двадцатишестилетняя   сотрудница   чикагского   совета    по    вопросам
образования", как о том  говорилось  в  газетах,  -  это  она,  то  они,
естественно, будут это отрицать.
   Мери нащупала рукой открытую сигаретную пачку на металлическом ночном
столике рядом с кроватью, сунула сигарету в рот, а потом обнаружила, что
медсестра  из  самых  добрых  побуждений  не  оставила  ни  спичек,   ни
зажигалки.
   Она дернулась было к кнопке вызова у подушки, но нажимать на  нее  не
стала, поскольку ее мысли вновь вернулись к  перспективам,  предложенным
Энн и Корой.
   Почему это они естественно будут все отрицать? К чему в такой  спешке
искать ей новую квартиру? Почему она не может закончить учебный год? Она
же не сделала ничего  предосудительного!  Разве  она  хотела,  чтобы  ее
изнасиловали?
   "Есть вероятность, - размышляла Мери,  -  что,  когда  залечатся  мои
телесные раны, возникнут другие осложнения".
   Она очень сомневалась, что ее сбережений  хватит  и  ей  не  придется
отправляться в дом призрения для матерей-одиночек.
   Вчера, перед тем как отправить ее  в  госпиталь,  полицейский  хирург
упомянул о тесте на беременность.  Но  потом  этого  вопроса  больше  не
касались. А судя по приятно-прохладному, почти  стерильному  ощущению  в
низу живота и по  тому,  как  она  была  обихожена,  когда  очнулась  от
анестезии,  у  нее  возникло  вполне  обоснованное  подозрение,  что   о
возможной ее беременности от этих подонков уже позаботились.
   И если на следующей  исповеди  отец  Ксавье  этого  не  одобрит,  ему
придется обратиться к Папе. Еще одним унижением больше.
   Мери лежала, мысленно перебирая  отрывки  из  недавнего  разговора  с
двумя учительницами, с которыми она снимала квартиру. Кора была особенно
ошеломлена.
   - Но, Мери, - удивлялась она, -  неужели  ты  действительно  пошла  к
соседке в одном только халате? Даже без трусиков и лифчика?
   А почему бы нет? Был жаркий день. Она и прежде поступала так же.  Она
не ожидала найти в соседней квартире никого, кроме Терри.  А  Терри  все
равно, что на ней надето, а что нет.
   Потом Энн деликатно осведомилась:
   - Но, Мери, дорогая. До того,  как  они..,  ну..,  овладели  тобой  в
первый раз, прежде чем они затащили тебя в спальню Терри, а двое  парней
держали тебя, пока третий тебя насиловал, неужели ты не могла  закричать
хоть один раз, прежде чем тебе заклеили рот пластырем?
   Удивление? Сочувствие? Потрясение? И это когда она  знает,  что  Кора
была замужем и  развелась  еще  до  двадцати  лет,  а  в  данный  момент
находится в пылкой любовной связи с лесбиянкой - учительницей  биологии,
а Энн предоставляет своему жениху-бизнесмену досвадебные привилегии!
   Мери не осуждала подруг за их поступки. Обе  они  -  вполне  взрослые
женщины. И что они делают в свое свободное время, пока это не становится
достоянием гласности, никого не касается. В правилах совета по  вопросам
образования ничего не говорится о том, чем учителя, не важно  -  мужчины
или женщины, отличаются от остальных людей.  Единственное,  против  чего
возражает совет, - это против того, чтобы твое имя появилось  в  газетах
при обстоятельствах, дискредитирующих профессию учителя.
   Именно благовоспитанное лицемерие Коры и Энн привело Мери  в  ярость.
Если бы она знала, что в соседней квартире ее  будут  поджидать  четверо
пьяных молодых самцов, она ни за что  бы  туда  не  пошла,  будь  она  в
трусиках и лифчике или без них. Она бы просто  позвонила  в  полицию.  И
если бы она могла закричать, она бы закричала. Как оно и было, когда  ей
наконец удалось пробраться к двери, но пока подоспела помощь, прошло еще
четыре или пять минут и еще одно сношение с Фрэнки.
   Теперь, когда мысли ее прояснились и у  нее  есть  время  подумать  и
сосредоточиться, она поняла, что, несмотря на то что Энн и Кора искренне
старались  ей  помочь,  они  считали,  что  если  бы  она  действительно
захотела, то  смогла  бы  предотвратить  насилие  и  что  осознанно  или
неосознанно она сама навлекла на себя то, что с  ней  произошло.  Именно
это расстроило  Мери,  да  еще  какое-то  их  нездоровое  любопытство  к
физическому аспекту изнасилования и ее реакции.
   Кора и Энн хотели знать интимные, личные подробности.
   Как   она   физически   и   психически   отреагировала   на    потерю
девственности.., действительно ли половые органы у мальчишек по размерам
не уступали взрослым.., и все ли время двое из  них  ее  держали,  когда
третий был на ней.., сколько половых актов она имела с  ними..,  вызвала
ли у нее продолжительная стимуляция гениталий оргазмическую реакцию?
   Мери вынула сигарету изо рта и принялась мять ее пальцами. На все эти
вопросы она с легкостью могла бы ответить.
   Вначале физическая боль от насильственной дефлорации  соперничала  со
смущением и стыдом. К этому прибавлялось  еще  глубокое  чувство  личной
потери. Кора и Энн гораздо лучше  нее  разбираются  в  размерах  мужских
членов. Во всяком случае, ей сравнивать было не с чем. Нет.  После  того
как все четверо изнасиловали ее в первый раз, они не давали  себе  труда
держать ее.
   Они передавали ее друг другу, награждая ударами кулаков  каждый  раз,
когда она пыталась вывернуться  из-под  одного  из  них.  Битье  да  нож
Джо-Джо. Она потеряла счет, сколько раз мальчишки имели с ней  близость.
Все, что она помнит, - так это то, что они проделывали  это  с  ней  без
остановки почти в течение двух часов.
   Уголки ее  губ  скорбно  опустились.  И  ответ  на  их  последний  не
высказанный вслух вопрос будет положительным. И хотя  она  не  гордилась
этим, но когда  мистер  Ла  Тур  ворвался  в  спальню,  юному  мерзавцу,
обладавшему ее телом, в конце концов удалось достичь  своей  извращенной
цели.
   У  нее  не  возникло   ни   желания,   ни   ответной   страсти.   Она
сопротивлялась,  сколько  могла.  Но,  как  она  узнала  из  од