ворила по-французски с тем русокудрым юношей, которого ей указал  нем-
ногим меньше получаса назад таинственный англичанин.
   - Я вынуждена оберегать свою репутацию, - говорила она, - иначе я  не
стала бы думать ни о чем, кроме  как  о  влечении  собственного  сердца.
Впрочем, довольно одного вашего словечка  портье,  и  он  пропустит  вас
беспрепятственно.
   - Но к чему этот разговор о каком-то долге? - возразил ее собеседник.
   - Боже мой! - воскликнула она. - Неужели вы полагаете, что мне меньше
вашего известны нравы отеля, в котором я живу?
   И, нежно опираясь на  руку  своего  собеседника,  она  прошла  с  ним
дальше.
   Сайлас снова вспомнил, что и его тоже ожидает свидание.
   "Как знать, - подумал он, - какие-нибудь десять минут, и я сам,  быть
может, пойду под руку с дамой, не уступающей мадам Зефирин красотой,  и,
быть может, даже лучше одетой? Вдруг она окажется настоящей светской да-
мой да притом еще и титулованной?"
   Но, вспомнив орфографию полученного им любовного письма,  он  немного
сник.
   "Впрочем, она могла продиктовать записку горничной", - подумал он тут
же.
   Оставалось всего пять минут; пульс его участился, сердце тягостно за-
ныло. Ему пришло в голову, что еще, собственно, не поздно и он вовсе  не
обязан явиться на свидание. Добродетель, найдя мощного союзника в  мало-
душии, подвигала его ближе к дверям - на этот раз самостоятельно и  даже
против общего течения, которое внезапно повернуло назад. Но - то  ли  он
устал протискиваться сквозь толпу, то ли пребывал в том состоянии  духа,
когда невозможно бывает больше нескольких минут кряду следовать в  одном
направлении, - как бы то ни было, он в третий раз повернул назад и оста-
новился невдалеке от места, указанного ему прекрасной незнакомкой.
   Здесь он пережил сущую душевную муку и, будучи благочестивым  молодым
человеком, несколько раз принимался молить бога  о  помощи.  Предстоящая
встреча его уже не привлекала нисколько, и  только  глупый  страх  пока-
заться  недостаточно  мужественным  удерживал  его  от  бегства.  Однако
чувство это оказалось сильнее всех прочих и хоть и не заставило его сде-
лать и шагу вперед, но помешало уйти. Между тем часы  показывали  десять
минут двенадцатого. Юный  Скэддемор  приободрился.  Выглянув  из  своего
уголка, он увидел, что в условленном месте его  никто  не  ждет.  Должно
быть, наскучив ожиданием, его таинственная поклонница ушла. Все его  ма-
лодушие как рукой сняло. Он так и светился отвагой. Пусть и с  опоздани-
ем, но все же он пришел, и это снимало с него тень обвинения в трусости.
Впрочем, продолжал он рассуждать, над ним, очевидно, подшутили, и он уже
поздравлял себя с собственной проницательностью, позволившей ему  раску-
сить шутку и перехитрить своих мистификаторов. Как легко совершаются по-
добные переходы в юности!
   Ободренный всеми этими соображениями, он дерзко покинул свой угол, но
не успел сделать и двух шагов, как почувствовал  на  своей  руке  легкое
прикосновение женской ручки. Он живо обернулся и увидел перед собой даму
весьма крупных форм и с довольно  величавыми  чертами  лица,  лишенными,
впрочем, малейшего признака суровости.
   - Вы, я вижу, опытный сердцеед, - сказала она, - ибо заставляете себя
ждать. Но я твердо решила с вами повидаться. Если  женщина  решается  на
первый шаг, она уже оставляет все соображения мелкого  самолюбия  далеко
позади.
   Сайлас был ошеломлен могучими формами своей очаровательной корреспон-
дентки, а также внезапностью, с какой она на него  обрушилась.  Впрочем,
она держалась так просто, что вскоре и он стал чувствовать  себя  с  ней
вполне непринужденно. Она была очень любезна и  мила,  вызывала  его  на
острословие и до упаду смеялась его шуткам. Таким образом,  в  предельно
короткий срок с помощью комплиментов и бренди,  разбавленного  кипятком,
ей удалось внушить ему, что он до смерти влюблен, и, больше того, - выр-
вать у него признание, облеченное в самые страстные выражения.
   - Увы! - сказала она. - Как ни велико счастье, которое доставляет мне
ваше признание, я должна бы проклинать эту минуту. До сих пор я страдала
в одиночестве; теперь, мой бедный мальчик, нас двое. К сожалению,  я  не
свободна. Я не могу пригласить вас к себе, ибо за мною учрежден ревнивый
надзор. Я, пожалуй, вас старше, - продолжала она, - и вместе с тем  нас-
колько слабее! И хоть я ничуть не сомневаюсь в вашей отваге и решимости,
я должна в наших же интересах руководствоваться своим знанием света. Где
вы живете?
   Он назвал ей свой отель, улицу и номер дома.
   Она задумалась.
   - Хорошо, - сказала она наконец, - я ведь могу рассчитывать  на  вашу
преданность и повиновение, не так ли?
   Сайлас с жаром уверил ее в своей безграничной покорности.
   - Ну что же, - продолжала она с улыбкой. - В таком случае завтра  ве-
чером вы должны сидеть дома и под любым предлогом избавиться от  случай-
ных посетителей. У вас двери, вероятно, запираются в десять?
   - В одиннадцать, - сказал Сайлас.
   - Хорошо. Ровно в четверть двенадцатого вы выйдете из дому. Попросите
портье вас выпустить, - и смотрите же, не вступайте с ним в  объяснения:
это может погубить все дело. Идите прямо на угол Люксембургского сада  и
Бульваров. Там я и буду вас ожидать. Я рассчитываю, что  вы  в  точности
исполните мои указания, и помните: малейшее, самое  незначительное  отс-
тупление может погубить несчастную женщину, повинную  лишь  в  том,  что
увидела вас и полюбила с первого взгляда.
   - Мне не совсем понятно, зачем столько  предосторожностей,  -  сказал
Сайлас.
   - Ого, вы уже начинаете проявлять свою власть надо мной! - воскликну-
ла она, игриво прикоснувшись к его руке веером. - Терпение, терпение! Со
временем придет и это. Но вначале женщине нужно, чтобы ей  повиновались,
и только потом она сама начинает находить особое наслаждение в покорнос-
ти. Ради всех богов, делайте, как я вам велю, или я ни за что  не  руча-
юсь. А впрочем, - прибавила она задумчиво, словно ей только что предста-
вились какие-то дополнительные и непредвиденные осложнения, - я придума-
ла для вас еще лучший способ избавиться от  непрошеных  гостей.  Скажите
портье, чтобы он никого к вам не пускал, кроме человека,  который,  быть
может, придет получить с вас старый долг; причем произнесите это с неко-
торым волнением, словно страшитесь визита этого  кредитора,  так,  чтобы
ваши слова как можно убедительнее прозвучали в ушах портье.
   - Я полагаю, что и сам могу изыскать  способ  избавиться  от  нежела-
тельных визитеров, - не без досады ответил он.
   - Мне бы хотелось, чтобы вы поступили именно так, как я говорю, - хо-
лодно произнесла она. - Ну да я знаю мужчин. Для вас  репутация  женщины
ничто.
   Сайлас покраснел и потупился. Он и в самом деле  рассчитывал  порисо-
ваться перед друзьями в своей новой роли победителя.
   - Главное же, - повторила она, - когда будете выходить,  -  ни  слова
портье!
   - Почему вы придаете этому такое значение? - спросил он.  -  Из  всех
ваших указаний последнее мне кажется наименее существенным.
   - Вы ведь сомневались в целесообразности и прочих моих  распоряжений,
которые вам уже более не кажутся излишними, - парировала она. - Поверьте
мне, что и это, последнее, не простой каприз; со временем  вы  убедитесь
сами. Чего стоят, однако, ваши чувства, если в первое же свидание вы хо-
тите отказать мне в таком пустяке!
   Сайлас запутался в оправданиях и  извинениях,  которые  она  внезапно
прервала, как бы невзначай взглянув на стенные часы.
   - Господи боже мой! - воскликнула она, всплеснув  руками.  -  Неужели
так поздно? У меня ни минуты времени. Увы, какие мы,  женщины,  несчаст-
ные, какие мы все рабыни! Вы и представления не имеете, чем я рискую ра-
ди вас! - И, повторив еще раз свои указания,  сопровождая  их  ласковыми
словами и более чем красноречивыми взглядами, она пожелала ему  покойной
ночи и исчезла в толпе.
   Весь последующий день Сайлас был исполнен важности; у него уже не ос-
тавалось сомнений в том, что его возлюбленная - графиня. А с наступлени-
ем вечера, скрупулезно исполнив все ее  наказы,  в  назначенный  час  он
явился на угол Люксембургского сада и Бульваров. Там  никого  не  оказа-
лось. Чуть ли не полчаса простоял он, заглядывая в лица всех женщин, ко-
торые проходили мимо или останавливались поблизости. Он даже  исследовал
все окрестные углы Бульваров и обошел Люксембургский сад кругом.  Однако
прекрасная графиня, готовая броситься ему в объятия, так ему нигде и  не
повстречалась. Наконец он печально поплелся обратно в отель.  По  дороге
ему вдруг припомнился подслушанный им разговор между мадам Зефирин и ру-
сокудрым юношей, и он ощутил смутную  тревогу.  "Непонятно,  почему  все
должны что-то врать нашему портье", - подумал он.
   Он позвонил. Портье в ночной рубахе и колпаке открыл дверь и  предло-
жил посветить ему на лестнице.
   - Он уже ушел? - спросил портье.
   - Кто ушел? О ком вы говорите? - в свою очередь, спросил  Сайлас.  Он
еще не оправился от своего разочарования, и поэтому голос его был немно-
го резок.
   - Я не видел, как он выходил, - продолжал портье, - надеюсь, что вы с
ним расплатились. Мы не очень-то жалуем постояльцев, которые не  распла-
чиваются со своими кредиторами.
   - Что за белиберда, черт возьми! - вскричал Сайлас. - Не  понимаю,  о
ком вы говорите!
   - Да об этом коротеньком господине со светлыми  волосами,  -  ответил
портье. - О ком же еще? Ведь вы же сами не велели пускать к вам  никого,
кроме человека, который придет за своим долгом.
   - Господи, да ведь он, разумеется, и не приходил! - ответил Сайлас.
   - Значит, мои глаза меня обманули, - сказал портье и подмигнул жильцу
с самым плутовским видом.
   - Дерзкий шут! - вскричал Сайлас. И, досадуя на себя за то, что выка-
зал перед портье свое раздражение, объятый к  тому  же  миллионом  самых
неприятных предчувствий, взбежал на лестницу.
   - Так вам не надо посветить? - крикнул ему вслед портье.
   Сайлас только ускорил шаг и взлетел к себе на седьмой этаж,  ни  разу
не останавливаясь. У двери своей комнаты он постоял с минуту, чтобы  от-
дышаться; самые мрачные предположения роились в его мозгу, и он не сразу
решился войти.
   Наконец, превозмогая робость, он открыл дверь и с облегчением увидел,
что в комнате свет не зажжен и что в ней как будто никого нет. Он  пере-
вел дух. Наконец-то он дома, вне опасности! Сайлас тут же дал  себе  за-
рок, что нынешнее его безрассудство - первое в своем роде - будет  также
и последним. Он начал ощупью подвигаться к изголовью кровати, где у него
на тумбочке лежали спички. Прежние страхи вновь обступили его, и он  об-
радовался, когда предмет, о который он споткнулся, оказался всего-навсе-
го стулом. Наконец он нащупал руками полог, свисавший над  кроватью.  По
расположению тускло мерцавшего окна он догадался, что находится в  ногах
постели; оставалось, перебирая по ней руками, достигнуть изголовья, воз-
ле которого стояла тумбочка.
   Он опустил руку, но то, что нащупала его ладонь, было не просто  пок-
рывалом, а покрывалом, под которым лежало нечто весьма по своим контурам
напоминающее человеческую ногу. Сайлас отдернул руку и с минуту  постоял
как окаменелый.
   "Что же это такое? - подумал он. - Что это значит?"
   Он стал внимательно вслушиваться, но не мог уловить человеческого ды-
хания. Еще раз, сделав над собой невероятное усилие, он кончиком мизинца
прикоснулся к тому же самому месту и отпрянул.  Он  дрожал  всем  телом.
Что-то лежало на его постели, это несомненно. Что именно, он не знал.
   Прошло несколько секунд, прежде чем он мог пошевельнуться. Затем, на-
шарив рукой спички и став к  постели  спиной,  он  засветил  свечу.  Как
только она разгорелась, он медленно обернулся и увидел  то,  что  боялся
увидеть. Подтвердилась самая страшная из  его  догадок.  Покрывало  тща-
тельно было натянуто на подушку, но под ним  безошибочно  вырисовывались
формы бездыханного человеческого тела. Сайлас бросился к постели,  резко
отдернул покрывало и обнаружил того самого русокудрого молодого  челове-
ка, которого видел накануне в Бале-Булье. Невидящие глаза юноши были ши-
роко раскрыты, лицо распухло и почернело, около носа запеклись две  тон-
кие струйки крови.
   С долгим, прерывистым воплем Сайлас выронил свечку из рук и  упал  на
колени перед кроватью.
   Из оцепенения, в которое Сайласа погрузило страшное открытие, его вы-
вел настойчивый и тихий стук в дверь. Впрочем, он не сразу  очнулся,  и,
когда наконец сообразил, что следует во что бы то  ни  стало  преградить
вход в комнату, было уже поздно. Доктор Ноэль в высоком ночном  колпаке,
держа в руках лампу, освещавшую снизу его длинное бледное лицо, уже про-
тиснулся в дверь и, по-птичьи склонив голову,  проследовал  "а  середину
комнаты.
   - Мне послышался крик, - начал доктор, - я подумал, что вам плохо,  и
позволил себе вторгнуться к вам.
   Чувствуя, как кровь заливает ему щеки, и оглушенный стуком  собствен-
ного сердца, Сайлас стоял спиной к постели,  стараясь  заслонить  ее  от
доктора. Голос ему, однако, не повиновался, и он молчал.
   - Вы отчего-то в потемках, - продолжал, доктор, -  а  между  тем  вы,
по-видимому, еще и не собирались ложиться. Вам не удастся  обмануть  мои
глаза, а лицо ваше красноречиво говорит о том, что вы нуждаетесь в помо-
щи - друга или врача, этого я еще не знаю. Позвольте ваш  пульс,  подчас
это самый верный свидетель.
   Доктор продолжал наступать на Сайласа, пытаясь поймать его руку, меж-
ду тем как тот от него пятился. Наконец, нервы американца не  выдержали.
Отпрянув от доктора, он бросился на пол и разразился рыданиями.
   Как только доктор обнаружил мертвое тело на постели, лицо его  потем-
нело. Бросившись назад к двери, он затворил ее и дважды повернул ключ  в
замке.
   - Встаньте! - резко приказал он. - Сейчас не время  предаваться  сле-
зам. Что вы наделали? Каким образом в вашей комнате очутился труп? Гово-
рите откровенно, вы имеете дело с человеком, который в состоянии вам по-
мочь. Неужели вы думаете, что я стану вас губить? Что  эта  безжизненная
плоть способна хоть на йоту изменить  симпатию,  которую  я  к  вам  по-
чувствовал с начала нашего знакомства? С каким бы ужасом ни  взирало  на
убийство слепое и подчас несправедливое правосудие, неужто, о  легковер-
ный юнец, вы думаете, что сердце друга с таким же ужасом отнесется к то-
му, кто это убийство совершил? Нет, нет, если бы друг моей  души  выплыл
ко мне из океана крови, мое отношение к нему не  изменилось  бы  ничуть.
Поднимитесь, - продолжал он, - понятие о добре и зле  -  только  химера;
один лишь рок управляет нашей жизнью. Знайте же, что, в каких бы обстоя-
тельствах вы ни очутились, вы можете рассчитывать на меня. Я никогда вас
не покину.
   Приободренный этой речью, Сайлас взял себя в руки и прерывающимся го-
лосом, время от времени поощряемый вопросами доктора, рассказал ему  ос-
новные обстоятельства дела.  Впрочем,  подслушанный  им  разговор  между
принцем и Джеральдином он опустил, так как смысл его был ему самому нея-
сен и он не представлял себе, чтобы этот разговор был как-нибудь  связан
с бездыханным телом на его постели.
   - Увы! - вскричал доктор Ноэль, - либо я ничего не понимаю,  либо  вы
попали в руки самых отъявленных злодеев в Европе. Бедный мальчик, в  ка-
кую страшную ловушку вас толкнуло собственное простодушие! К какому  ги-
бельному концу привел ваш неосторожный шаг! Ну, а этот человек,  -  про-
должал он, - этот англичанин, которого вы видели дважды - а  я  подозре-
ваю, что он и является скрытой пружиной всей этой истории, -  не  можете
ли вы его описать? Стар он или молод? Высокого роста или маленького?
   Но Сайлас, несмотря на свое необузданное любопытство, был начисто ли-
шен наблюдательности, и то, что он мог сказать о наружности  англичанина
мадам Зефирин, было настолько общо, что ровно никакого  представления  о
нем не давало.
   - Я бы ввел наблюдательность во всех школах как обязательный предмет!
- с яростью сказал доктор. - Для чего человеку даны глаза  и  дар  речи,
если он не может заметить и описать по памяти черты своего врага? Я зна-
ком со всеми бандитскими шайками Европы и мог бы тотчас опознать его,  и
таким образом знал бы, каким оружием лучше всего вас от  него  защитить.
Попытайтесь на будущее, бедный мой мальчик, развить в себе  эту  способ-
ность. Вы увидите, что она может пригодиться.
   - На будущее! - уныло повторил Сайлас. - Как можно говорить о будущем
человека, которого ожидает виселица?
   - Юность - пора малодушия, - сказал доктор. - В этом возрасте человек
склонен сгущать краски. Я стар и, как видите, никогда не отчаиваюсь.
   - Но кто мне поверит в полиции? - спросил Сайлас.
   - Разумеется, никто, - ответил доктор. - Судя по всему, вас  запутали
как следует, и с этой стороны ваше положение  достаточно  безнадежно:  с
узкой точки зрения блюстителей закона, вы окажетесь  очевидным  убийцей.
Имейте еще в виду, что нам известна только часть замысла  и  что  бессо-
вестные заговорщики несомненно подстроили множество дополнительных улик,
которые должны будут всплыть на следствии и  доказать  вашу  неоспоримую
виновность.
   - Значит, мне нет спасения, и я погиб! - воскликнул Сайлас.
   - Я этого не сказал, - возразил доктор Ноэль, - ибо я  человек  осто-
рожный.
   - Ну, а что делать с этим? - спросил Сайлас, указывая на тело. -  Вот
она, улика, на моей постели! Ее не объяснишь, от нее не  избавишься,  на
нее невозможно смотреть без ужаса!
   - Ужаса? - повторил доктор. - Ну, нет. Когда ломается машина, именуе-
мая человеческим организмом, она оказывается всего-навсего машиной, хит-
роумной машиной, которую остается исследовать с помощью ланцета.  Кровь,
как только она застынет и запечется, перестает быть человеческой кровью.
Мертвая плоть перестает быть той плотью, которая вызывает вожделение лю-
бовника или уважение друга. Все изящество, вся привлекательность, а так-
же и весь ужас ее исчезают вместе  с  оживлявшим  ее  духом.  Приучитесь
смотреть на нее спокойно, ибо если плану, который я задумал  для  вашего
спасения, суждено осуществиться, вам придется  провести  несколько  дней
бок о бок с тем, что сейчас вас так ужасает.
   - Плану? - воскликнул Сайлас. - Так у вас есть план? Ах, доктор,  со-
общите его мне поскорее. А та я совсем отчаялся!
   Доктор на этот раз не ответил ничего и, подойдя к  постели,  принялся
за осмотр тела.
   - Смерть не подлежит сомнению, - пробормотал он. - И, как я  и  пола-
гал, карманы пусты и с воротничка срезана метка портного. Работа  добро-
совестная и ловкая. К счастью, он небольшого роста.
   Сайлас слушал этот монолог с  тревожным  вниманием.  Наконец  доктор,
окончив осмотр трупа, сел на стул и с улыбкой обратился к американцу.
   - С той минуты, как я к вам вошел, - сказал он, - несмотря на то, что
мои уши и мой язык были все время заняты, глаза мои тоже несли  неустан-
ную службу. И вот я заприметил у вас  в  углу  одну  из  тех  чудовищных
конструкций, без которых ваши соотечественники не появляются ни в  одном
из уголков земного шара. Я имею в виду ваш сундук. До настоящей минуты я
никак не мог понять назначения этих монументов. И вдруг пелена приоткры-
лась. Для удобства ли работорговли были они  придуманы,  или  для  того,
чтобы заметать следы слишком вольного обращения с  охотничьим  ножом,  я
еще не берусь сказать. Одно мне ясно во всяком случае: такой сундук  су-
ществует для того, чтобы заключать в себе человеческое тело.
   - Помилуйте! - воскликнул Сайлас. - Неужели вы можете  еще  шутить  в
такую минуту?
   - Пусть я и выражаюсь с некоторой долей игривости, - ответил  доктор,
- но смысл моих речей в высшей степени серьезен. А поэтому, мой  дорогой
друг, потрудитесь первым делом опростать ваш сундучок.
   Подчинившись властной манере доктора Ноэля, Сайлас принялся выполнять
его распоряжение. В одну минуту все содержимое сундука было