ины.  Его совсем не гримировали,  а  только  заставили
надеть костюм помора петровских времен.
     Вдосталь наглядевшись  на  киносъемки,  ребята   стали   торопить
Степана Ивановича:
     - Когда же мы отправимся в путь?
     - Скоро, - отвечал боцман. - Пойдем в рейс по Северной Двине.
     - Будем искать кафтан Ивана Рябова?  - спросил Вяча  с  затаенной
надеждой.
     - Кафтан не кафтан, а что-нибудь найдем.
     - А что еще?
     - Моряцкую закалку, например.
     - Моряцкую закалку - это хорошо, - подхватил Ян.
     - Но и кафтан неплохо.  Потомки оценят наши старания...  -  Вяча,
как обычно,  распалился,  вошел в азарт. - Кафтан будут изучать ученые
историки,  которые приедут сюда из  Москвы  и  Ленинграда.  О  кафтане
напишут  в газетах и журналах.  А значит,  напишут и о нас.  И вот что
напишут:  "Большая заслуга в отыскании ценнейшей реликвии  принадлежит
архангельским   школьникам   Полянкину,  Прилучному,  Эрмушу...  ну  и
Егору-Беломору, то есть Трапезникову".
     - А о Степане Ивановиче не напишут? - засмеялся Антон.
     Вяча смутился и тут же поправился:
     - Нет, о потомке Ивана Рябова, о боцмане Рябове, напишут в первую
очередь.  И вообще все мы станем знаменитыми.  С нами  будут  за  руку
здороваться академики! Нам преподнесут подарки. Антону - радиостанцию,
Яну - яхту из красного дерева с этими, как их... парусами.
     - С дакроновыми,  - подсказал Ян,  - только...  - Но Вяча перебил
Яна:
     - А Егору... Тебе что подарить, Егор?
     - Да ну тебя, пустомеля, - отмахнулся Егор.
     - Эх,  вы!  - рассердился Вяча. - Не понимаете. Ведь кафтан будет
висеть в историческом музее.  И все будут нас благодарить. Нет, скорее
в поход, на поиски кафтана!
     - Кафтан мы искать будем,  а с академиками пусть здоровается Вяч,
- рассудил Антон. - И подарки пусть он получает. Вот только где искать
этот кафтан?
     - У  меня  есть  адрес  одной  старушки,  - сказал боцман.  - Она
помогает народному хору подыскивать старинные костюмы.  Вот  с  нее  и
начнем.  Я-то ее никогда не видал,  знаю только, что зовут ее Аграфена
Петровна.
     Боцман еще  в мальчишестве,  когда плавал на боте зуйком,  познал
стариковские приметы погоды.  Нет,  не по ломоте в  костях  определяют
старики  северяне,  будет  ли  ведро  или  ненастье.  И хотя у Степана
Ивановича Рябова и  дома,  и  на  судне  -  барометры,  боцман  привык
приглядываться  к солнцу:  как оно взошло и как катится по небосклону,
как подходит к заходу и как закатывается.
     Вот и  теперь,  оглядев  небо,  далекие,  едва  заметные облачка,
Степан Иванович весело заявил:
     - Якорь чист! Завтра курс на Заречье, к Аграфене Петровне.
     И "Ласточка" с экипажем из  пяти  матросов  под  началом  боцмана
Рябова на другой день отшвартовалась от причала.
     Почему же из пяти?..  Потому,  что пятым матросом  на  "Ласточку"
зачислили Ингу Эрмуш, сестру Яна.
     А произошло это так. Накануне отплытия Степан Иванович сказал:
     - Жаль,  нет  у  нас  пятого матроса,  а по судовой роли на нашем
шлюпе должно быть шесть человек.
     Ян взглянул на боцмана и нерешительно сказал:
     - К нам на "Ласточку" моя сестра просилась. Она яхтой управляет и
гребец хороший. Плавает лучше меня.
     - Ну нет,  женщина на палубе к несчастью! - яростно запротестовал
Полянкин.
     - А почему нет?  - спросил Антон. - "К несчастью" - это чепуха. Я
сам  видел,  как  Инга  яхтой  управляет.  Мы  с Яном и с ней по Двине
катались.
     - Добро,  Ян,  - тут же решил боцман.  - Зови свою сестру.  Пусть
только оденется, как положено матросу!
     Инга пришла на "Ласточку" вместе с братом. Она была на год старше
Яна и очень походила на него.  В синем спортивном костюме,  в берете и
кедах,  девочка,  застенчиво  улыбаясь,  предстала  на  причале  перед
боцманом Рябовым. Но говорила она смело, хотя и негромко.
     - Товарищ боцман, новый матрос "Ласточки" Инга Эрмуш явилась.
     Степан Иванович одобрительно взглянул на Ингу.
     - Итак,  экипаж шлюпа в полном составе.  Ян,  покажи Инге, чем ей
заниматься, и ее место на швартовке.
     ...Аграфене Петровне  шел восьмой десяток,  а выглядела она не то
чтобы молодо,  но была удивительно статной - высокая, широкая в кости,
с  прямой спиной,  без намека на согбенность.  И лицо у нее,  хотя и в
морщинках,  было какое-то ясное, может быть, от чистой, почти небесной
голубизны в глазах.  А говорила она так мягко, словно теплом одаривала
тех, с кем разговаривала. Поморка, истинная поморка!
     А вот изба у Аграфены Петровны, которая стояла дольше, чем жила в
ней ее хозяйка,  уже плоховата.  Но старенькие мосточки,  в две доски,
перед избой вымыты, выскоблены, точно половицы.
     Жила Аграфена Петровна в одиночестве.  Сын в Отечественную  войну
на  фронте  погиб.  А  замужняя дочь и сноха имели свои дома и семьи в
других деревнях.
     Приехавших хозяйка встретила гостеприимно, ласково:
     - Проходите,  соколы,  раздевайтесь,  умывайтесь.  Путь,  должно,
дальний  держали.  Отдыхайте!  В  избе  просторно.  Не будьте гостями,
будьте хозяевами!
     Аграфена Петровна   неторопливо,  степенно,  но  быстро  и  ловко
хозяйничала  -  согрела  самовар,  накрыла  в  передней  комнате  стол
узорчатой скатертью,  выставила на блюде,  тарелках, в мисках и чашках
картофель,  свежую жареную треску и  соленую  селедку,  грибы,  колоб,
яйца, капусту, ягоды, кувшин с квасом.
     - Кушайте, соколы, всего отведайте. Селедка-то очень соленая, мне
так не по вкусу.  Сейчас кулебяку запеку да сочней подам.  Живу я ноне
куда с добром,  а гости-то у меня редки.  Когда  вот  только  из  хора
русского наезжают за одеждой старинной да за пропеваньями, за песнями.
Все записывают да слушают.  Ну, наезжают порой дочка да сноха, сынoвья
вдова. А вот теперь вы... Мне и радостно. На людях-то веселее.
     Матросы "Ласточки" всего отведали и поблагодарили хозяйку.
     - Не за что,  не за что. Что вы, что вы, - приговаривала Аграфена
Петровна.  -  Да  вы  хоть  куда  путь-то  держите?  Может,   ночевать
останетесь? Места хватит на всех, не обидите.
     - Останемся,  переночуем,  - согласился Степан Иванович.  - И  не
только переночуем, а еще и завтра денек поживем. Изба у тебя, Аграфена
Петровна,  состарилась.  Вот мы завтра ее и подновим,  подремонтируем,
подмолодим.
     - Что вы,  что вы!  - взмахнула руками хозяйка.  - На мой  век  и
такой  избы хватит.  А на добром слове спасибо.  Только не за то я вас
приветила,  хлебом-солью угощала... Я на полчасика отлучусь к соседке,
а вы, гости дорогие, отдыхайте.
     Как только Аграфена Петровна вышла, боцман распорядился:
     - Инге,  Вяче и Егору убрать в избе и вымыть посуду. А Антон и Ян
пойдут со мной готовить ремонтную ведомость. Потом будем отдыхать. Кто
не умеет отдыхать, тот не умеет работать. А завтра нам придется хорошо
потрудиться.
     Боцман, Антон и Ян ушли. И Вяча решил покомандовать.
     - С посудой справится Инга,  - рассудил он. - Егор подметет пол и
принесет дров.  А я займусь летописью нашего похода. Если забудем, как
мы плыли, история многое потеряет.
     Инга послушно   принялась   убирать   со  стола  посуду,  а  Егор
усмехнулся:
     - История  подождет и ничего не потеряет.  А вот если я сейчас не
наловлю рыбы, то мы потеряем многое. Останемся неблагодарными. Бабушка
нас  угощала?  Угощала.  А  мы ее угостим ухой.  Так что подметанием и
дровами заняться придется, Вяч, тебе.
     Теперь даже Инга рассмеялась. А Вяча и Егор еще немного поспорили
и решили сделать в избе уборку вместе.  Тем  более,  что  и  уборки-то
оказалось  совсем  мало,  так  как  Аграфена Петровна содержала избу в
чистоте.
     Когда все было сделано, Инга сказала:
     - Ну  вот,  теперь  каждый  может  заняться  тем,  что   пожелает
душенька.
     Сама она села у окна.  Изба Аграфены Петровны стояла  на  высоком
берегу  и  окнами  смотрела на Северную Двину.  Два буксирных парохода
тащили по ней вниз огромный плот бревен. В Архангельске бревна попадут
на  лесопильные  заводы,  где будут распилены на доски.  А доски потом
погрузят  на  океанские  теплоходы  и  повезут  их  далеко-далеко,  за
границу.  Обо всем этом и думала сейчас Инга. Вот если бы и ей поплыть
на большом и красивом теплоходе в далекие страны!
     А еще один буксирный пароход тащил баржу.  Он даже не тащил ее, а
толкал сзади. Инга такое увидела впервые и сказала об этом Вяче.
     - Это  так  и называется,  - сказал всеведущий Полянкин,  - метод
толкания. Такой метод стали применять недавно.
     Навстречу буксирам  промчался  быстроходный  катер,  разгоняя  за
собой широкие и отлогие волны.  А двое мальчишек на вертлявой лодчонке
едва  выгребали  против  течения.  Наверно,  они отправились на рыбную
ловлю.
     Егор после  уборки  также  ушел  на  реку рыбачить,  а Вяча писал
дневник похода,  придумывая при этом  самые  невероятные  приключения,
которые будто бы пережил экипаж "Ласточки".
     На крыше  слышался  скрип  досок.  Это  боцман  и  его  помощники
осматривали и готовили избу к ремонту.
     Покончив со своими фантастическими записями,  Вяча подсел рядом с
Ингой к окну.
     На берегу реки Егор-Беломор  затеял  грандиозную  рыбалку,  заняв
своим  "предприятием"  чуть ли не полкилометра водной поверхности.  Он
воткнул в берег три удилища,  в отдалении от них закинул две жерлицы с
посеребренными металлическими рыбками и трехлапыми крючками,  похожими
на маленькие якоря,  и добавил к этому  еще  две  донницы  с  тяжелыми
грузилами.  Потом  отвязал  от  пристани  чью-то  лодочку  и выехал на
середину, реки, подгребая и управляя одним веслом.
     На реке  Егор  вытравил  в воду небольшой перемет-продольник и не
спеша поплыл вверх,  подергивая  с  кормы  лодки  длинную  дорожку  из
крепчайшего   нейлона,   как  и  жерлицы,  с  металлической  блестящей
приманкой - на щуку.
     Словом, маленький  рыбак  превосходно  знал  свое  дело  и так же
превосходно с ним справлялся.
     В душе Вячи все еще не улеглась обида на Егора,  пренебрежительно
и  с  насмешкой  относящегося  к  его  дневнику.   "Великий   историк"
мучительно   раздумывал,   какую   бы   каверзу  подстроить  "великому
рыболову".  Он перебирал в памяти все хитрости знаменитых полководцев,
героев и мудрецов,  обрушенные ими на головы противников.  Приходили в
голову и троянский конь,  и праща Давида,  и  голуби  русской  княгини
Ольги  и  даже  японские  проволочные заграждения с подвешенными к ним
консервными банками.
     Все эти  хитрости вспомнились Вяче,  но они никак не годились для
сведения счетов с Егором-Беломором.
     Наконец "блестящая" мысль появилась.  Через пять минут он уже был
на берегу у удочек Егора,  а еще через десять минут снова сидел у окна
и безмятежно и равнодушно поглядывал на реку.
     Пришла Аграфена Петровна,  удивилась,  что все прибрано,  и  даже
чуточку рассердилась.
     - Это гости-то почему у меня работают?  - певуче выговаривала она
Инге.  - Гости - они на то и гости,  чтобы отдыхать и угощаться.  Ведь
хозяйку обижаете...
     Аграфена Петровна  снова  согрела  самовар  и  принялась готовить
чаепитие. В это время спустились с крыши Степан Иванович, Антон и Ян и
вошли в избу.
     Подплыл к пристани Егор.
     - Смотрите,  граждане!  -  торжественно  провозгласил Вяча.  - Вы
будете свидетелями потрясающего зрелища,  которое впервые произойдет в
истории  человечества.  Сейчас  щедрая добыча вознаградит трудолюбивые
усилия нашего Егора-Беломора.
     Егор спокойно  вытащил  и принялся осматривать жерлицы и донницы.
Вот в руках его забилась средних размеров рыбина, должно быть, щука. С
крючка первой удочки он снял крошечную плотичку, а может, ерша. Вторая
леска оказалась без добычи.
     Наконец Егор подошел к третьему удилищу.
     - Начинается самое захватывающее! - воскликнул Вяча.
     Все, даже боцман и Аграфена Петровна, прильнули к окнам.
     Ловким движением Егор поднял удилище и замер.  В таком оцепенении
он простоял с полминуты.
     - Что с ним? - встревожилась Инга.
     - Смотрите,  -  озадаченно произнес Ян,  - у него на одной удочке
три рыбины!
     - Соленая  селедка  хорошо  вымокла,  и  мы аппетитно поедим ее с
постным маслом и с горячей картошкой!  - весело  пояснил  Вяча.  Хохот
потряс комнату.
     Когда Егор вернулся в избу,  он  поставил  у  порога  наполненную
свежей рыбой небольшую корзину и в ярости набросился на Вячу:
     - Почему ты берешь чужую селедку?!
     - Некоторые  берут  не  только  селедку,  но  и  чужие  лодки,  -
невозмутимо ответил Вяча.  - Но ты не огорчайся.  Мы с  тобой  сделали
полезное дело:  селедка была очень соленая, а теперь она вымокла, и ее
и Аграфена Петровна есть будет.
     - Нет  уж,  сам ешь свою селедку.  А для Аграфены Петровны у меня
свежие окуни, сиги и камбалки найдутся.
     Как ни  протестовала Аграфена Петровна,  на следующий день экипаж
"Ласточки" в полном составе принялся за ремонт. Прохудившиеся места на
крыше  покрылись новыми досками,  подновились ступеньки на крыльце.  У
крыльца появились крепкие,  надежные перила. Степан Иванович вставил в
оконные рамы два новых стекла.  Работа заняла полный день. Но все были
довольны.  А Аграфена Петровна не знала,  как  и  отблагодарить  своих
добровольных помощников.
     - Ну тогда в благодарность я вас хоть песней да сказкой,  сказкой
да  пляской потешу,  - сказала она.  - У нас в Поморье песня в большом
почете. И хороводная, и свадебная, и пропевание.
     У нее  был настоящий талант артистки,  слушать ее - заслушаешься,
смотреть - не насмотришься.
     Аграфена Петровна   даже   в  преклонном  возрасте  сохранила  на
редкость сильный,  высокий голос. Напевая, она пританцовывала, и песня
поднималась так высоко,  что,  казалось, вместе с песней поднимается и
сама певица.  Она молодела на глазах,  широко расставляя в  хороводной
песне руки, словно держась за руки подруг.
     - А на наших  свадьбах  вы  бывали?  -  хитро  спросила  Аграфена
Петровна.  - Теперь свадьбы не те, что были прежде. И наряды не те. Да
и песни старинные свадебные  редко  поют.  А  раньше  неделю,  бывало,
гуляли  -  ели,  пили,  песни играли.  И нарядов у девок и у баб каких
только не насмотришься!  Платья,  юбки,  кофты, сарафаны всех цветов -
глаза разболятся,  право слово!  А еще кокошники и повязки в бусах,  в
бисере, а то и в жемчуге.
     - А ты, Петровна, не жалеешь о тех временах? - спросил боцман.
     - Да жалеть не жалею,  но занятно было,  баско - красиво, значит,
по-нонешному. Да я вам свадьбу одна сыграю и за сватов, и за жениха, и
за невесту, а потом и за шаферов, и за шафериц.
     - Как!  Одна?  -  удивился  Степан  Иванович.  - На свадьбах-то в
Поморье я бывал, ведь там народу - поди, вся деревня. Как же ты одна?
     - А вот так.
     Аграфена Петровна сняла с  гвоздя  узорчатое  полотенце  и  стала
изображать  сватов.  Потом  показала  смотрины,  девичник  с песнями и
танцами,  самое венчание,  пир и битье горшков на  другой  день  после
свадьбы.  Она  не пожалела даже какую-то глиняную кринку и на глазах у
растерявшихся ребят грохнула ее об пол.  Потом  схватила  метлу  и  по
обязанности невесты принялась подметать черепки.
     Матросы "Ласточки" вдосталь нахохотались.
     А неугомонная хозяйка присела на скамью, но не умолкла.
     - Вот и меня в  семнадцать-то  годков  так  выдавали.  Хотела  за
Петрушу,  а отдали за Лександра.  Поди,  полвека прожили.  Маялась,  а
жила,  что поделаешь. Он ревнив был, Лександр-то. На гулянье пойдешь -
он за тобой.  Сам не поет,  не играет,  сидит - хмурки водит.  Потом с
ребятами выпьет и всю гульбу  нашу  разгонит.  А  дома  ни  слова.  Не
обидит,  не шумит.  Только скажет порой: "И пошто ты меня не любишь? Я
ведь горы для тебя сворочу".  Почти что полвека  прожили,  хороший  он
был,  а вот любить не полюбила. Свыклась и жила. За полгода до золотой
свадьбы он помер, на семьдесят седьмом году. А здоровый был, жилистый,
да  надорвался.  А  я  так,  горемычная,  и  промаялась.  Жили-то мы в
достатке.  Всего было,  живи да радуйся.  Ан нет, жила с Лександром, а
все  о  своем  Петруше думала.  А что о нем было думать-то?  Погиб мой
Петруша, так и не женатый, еще в шестнадцатом, на германской... Да что
я вам тоску нагоняю. Сейчас самовар поставлю...
     Она скорехонько  подставила  самовар  под  печную   трубу-втулку,
ковшом  наполнила  его  водой  из  ушата и разожгла угли.  Все это она
делала словно играючи.
     Не успела присесть, как снова начала рассказывать.
     Нарассказывала и напела она всего  много,  но  про  кафтан  Ивана
Рябова ничего не могла сказать.
     - Слыхала я о кафтане,  а где он, не знаю. Но вы поищите - должен
же он где-то быть. Ну, а не найдете, чистым воздухом подышите. Была бы
я помоложе, сама с вами поехала бы. Я в старинной одеже толк знаю.
     - Ну спасибо и на том!  - поблагодарил хозяйку Степан Иванович. -
Будь здорова.  Благодарствуем за угощение,  за  песни,  за  сказки.  В
Архангельск в гости приезжай!
     - Да  бываю  я  там,  хоть  и  не  часто.  Меня  в  народный  хор
приглашают. Будешь, говорят, у нас консультантшей.
     - Ну и что же ты, не согласна?
     - Да  куда  уж  мне теперь в город?  Век здесь прожила.  Тут уж и
помирать буду.
     Аграфена Петровна втихомолку сунула Инге под руку сверток.
     - На дорожку, - молвила она.
     В свертке  оказались  большой  пирог  с  рыбой,  колобки  и стопа
ячменных сочней.
     На реке стоял полный штиль,  безветрие - ни всплеска, ни рябинки.
Лазурная  безмятежность  высокого  неба   тоже   ничего   дурного   не
предвещала.  И  настроение  у экипажа "Ласточки" было бодрое.  Немного
печалился лишь Ян: в безветрие нельзя было поднять паруса.
     Плыли на  веслах.  Плыли  медленно,  а  с  обеих сторон неодолимо
манили к себе зеленые берега.
     - Хорошо,  конечно,  отдыхать в избе, - сказал Вяча, - но неплохо
бы отдохнуть на берегу,  у костра:  разбить лагерь, палатку, построить
вигвам. Правда, Антон, хорошо?..
     Антоша вопросительно взглянул на боцмана.  Предложение  Полянкина
было ему по душе.
     - Еще милю пройдем,  тогда можно и к берегу,  - согласился Степан
Иванович.  - Подальше от деревни отойдем, чтобы чистой природой, лесом
больше опахнуло.  Аграфена Петровна верно  говорила:  чистым  воздухом
подышите.
     Спустя полчаса "Ласточка" пристала к невысокому берегу, поросшему
ивовыми и ольховыми кустарниками.
     Кто из мальчишек в десять - четырнадцать лет не  разжигал  костра
на берегу реки или озера, не удил рыбу и не варил в котелке на таганке
уху из окуней,  ершей,  плотичек? Надо думать, что среди мальчишеского
населения  нашей  большой  страны  таких  найдется  немного.  Даже  не
верится,  что где-то живет такой мальчик,  который никогда не сидел  у
костра,  не  запекал  в золе картошку и не ел свежей ухи из только что
выловленной рыбы.  И разжигать  костер,  и  готовить  уху,  и  ставить
палатку,  и  даже  собирать  для  костра  сучья и щепки - удовольствие
немалое.
     Матросы "Ласточки"   устроили  на  берегу  лагерь,  перекусили  и
разлеглись на траве-мураве,  вспоминая  самые  разнообразные  истории,
происшедшие  с  ними,  мечтая  о  том,  кем  они  станут,  когда будут
взрослыми.
     - Я  буду  изучать  историю,  -  сказал Вяча.  - А ты кем будешь,
Беломор? Ихтиологом?
     - Сам ты ихтиолог!  - буркнул Егор,  потом подумал и спросил: - А
что они, эти ихтиологи, делают?
     - Изучают рыб.
     - А чего их изучать? Голова, хвост, брюхо, чешуя, плавники... Все
и так известно.
     - Эх ты,  голова...  хвост,  - засмеялся Вяча.  -  А  ты  знаешь,
сколько  видов  рыб  существует  на  свете?  Не знаешь?  Двадцать пять
тысяч...
     - Ты считал? - в свою очередь, рассмеялся Егор.
     - Не  я,  а  ихтиологи  считали.  А  знаешь,  сколько  лет  живут
некоторые рыбы? Тоже не знаешь, рыбак! Некоторые живут до ста лет.
     - Врешь.
     - Не вру. Я в книге читал.
     - Вот бы тебе,  Е