приказал:
     - Отнеси в дом!
     Юнга осторожно взял фуражку зубами,  взбежал на крыльцо и скрылся
за дверью, легко открыв ее передними лапами.
     Всем трем друзьям боцман сразу же понравился.
     "Веселый, -  подумал  Вяча.  - Конечно,  это прямой потомок Ивана
Рябова".
     "Какие у него руки!  - размышлял Антоша.  - Прав,  конечно, Егор,
эти руки многое умеют делать".
     А Ян  глядел на крепкую фигуру боцмана и думал:  "Пожилой уже,  а
сразу видно: и парус легко поднимет и в гребле молодым не уступит".
     - Ну,  так по какому делу понадобился вам боцман Рябов? - прервал
раздумья гостей хозяин.
     Так "...на острове Соломбала произошла знаменательная встреча..."
- как об этом записал Вячеслав Полянкин.

                              Соломбала

     "На острове Соломбала произошла знаменательная встреча..." А  что
это за Соломбала такая?  - может быть,  не без усмешки полюбопытствует
иной читатель.  Да так,  конечно,  не ахти что, но и не очень местечко
безвестное. Знающий старожил-соломбалец может не без гордости сообщить
вам,  что о Соломбале писали литератор-декабрист  Бестужев-Марлинский,
великий русский поэт Николай Алексеевич Некрасов, выдающийся советский
романист Алексей Толстой и писатель Вениамин  Каверин  в  своих  "Двух
капитанах".
     Внимательно приглядитесь  к  старому  боцману  Степану  Ивановичу
Рябову,  и  вам не нужно будет знакомиться по крайней мере с половиной
взрослого  населения  Соломбалы.  Коренные  соломбальцы  -   мореходы,
кораблестроители и судоремонтники - прожили большие и разные жизни, но
у них у всех много общего.
     Если присесть поближе к огню, если впереди длинный и тихий вечер,
о моряках-соломбальцах можно услышать немало занимательных историй.  И
будьте уверены, рассказы соломбальских капитанов и механиков, матросов
и кочегаров,  шлюпочных мастеров и  судовых  корпусников  окажутся  не
скучнее стивенсоновских. Если нужно, будут и штормы и кораблекрушения,
морские сражения и плавание на обломках мачт и на  льдинах  -  словом,
самые необычайные приключения.
     Старики в Соломбале мудры,  степенны и общительны. Многие из них,
плавая,   повидали   полсвета,   дальние  моря  и  чужеземные  страны.
Судоремонтники еще в детстве  помогали  своим  отцам  шить  карбаса  и
шлюпки ивовой вицей, а в первые годы стахановского движения ставили на
электросварке мировые рекорды.  Даже  незнакомые  между  собой  старые
соломбальцы,  встречаясь,  приподнимают  фуражки  в  знак приветствия,
иногда останавливаются и  начинают  разговор  о  рыбалке,  об  окраске
сетей,  об  остойчивости  поморских  карбасов и корабельных шлюпок,  о
далеком былом.
     Соломбальские женщины веселы и говорливы.  И случись какое-нибудь
событие,  через полчаса уже вся Соломбала знает об этом.  А  Соломбала
теперь не так уж мала.  Хотя жительницы морской слободы и сейчас редко
пользуются телефоном,  они могут  соперничать  с  самыми  совершенными
средствами связи.
     И мальчишки в Соломбале и такие же,  как всюду,  и не такие.  Все
они  отличные пловцы и заядлые рыболовы.  Все влюблены в морс и речные
просторы,  в корабли и в свои посудинки - моторные  катерки  и  лодки,
шлюпки, карбаса и самодельные байдарки.
     Запахи недалекого моря овевают морскую слободу  Соломбалу.  Улицы
здесь  тихие,  и  многие  из  них густо зарастают травой.  Всюду из-за
заборов  смотрят  мелколистные  застенчивые  тонкие  березки,  высокие
стройные тополя,  осыпающие тротуары и дорогу обильным пухом.  Чуть ли
не у каждого  дома  красуются  черемухи,  рябины,  кусты  смородины  и
малинника.  Только  на  главной  улице,  идущей  от  реки  Кузнечихи и
судоремонтного завода, шумно и оживленно. Грузовые и легковые машины и
автобусы мчатся в ту и другую сторону.
     Узкая речка Соломбалка - канал,  прорытый еще  по  приказу  Петра
Первого,  - заполнена катерами и лодками самых разнообразных размеров,
форм и расцветок.
     В затоне,  в  доках  и  у  причалов  судоремонтного  завода стоят
пароходы, теплоходы, буксиры, катера. Трубы и мачты их видны издалека.
Неистовый треск пневматической клепки,  компрессорные выхлопы,  грохот
отгружаемого листового железа - весь  этот  шум  незнакомому  человеку
может показаться шумом разрушения, а на самом деле это шум созидания и
восстановления.
     Таков остров,   на  котором  произошла  "знаменательная  встреча"
боцмана Степана Ивановича Рябова с юными  друзьями  Вячей  Полянкиным,
Антошей Прилучным и Яном Эрмушем.
     - Ну,  так по какому делу понадобился вам боцман Рябов? - спросил
Степан Иванович.
     - Вы слышали об Иване Рябове? - смущаясь, спросил Антоша.
     - Который   при   Петре   Первом  спас  Архангельск,  -  поспешил
разъяснить Вяча.
     - Кто же о нем не слыхал! - улыбнулся Степан Иванович.
     - А вы ведь тоже Рябов... Вы, случайно... не потомок его?
     Вопрос рассмешил боцмана.
     - Да кто же его знает, потомок я или не потомок. Никогда не думал
об этом и не выяснял.  Знаю только, что кормчий Рябов не был графом. И
я тоже -  не  граф  и  не  князь.  Это  только  графы  и  князья  свою
родословную знали и помнили.  На Севере Рябовых хоть не пруд пруди,  а
все же фамилия такая частенько встречается. Да к чему вам это?
     Ребята наперебой   принялись  рассказывать  Степану  Ивановичу  о
кинофильме,  показали газету и стали  объяснять,  для  чего  они  ищут
потомков Рябова.
     - Ясное дело, дядя Степан - потомок, - сказал, незаметно подойдя,
Егор.
     - Это  не  так  важно,  ребятки,  -  сказал  Степан  Иванович.  -
Архангельск-то спас Иван Рябов,  а не потомки.  Только разве интересно
узнать,  что  его  потомки  теперь  делают,  достойны  ли  они  своего
знаменитого предка.
     Егор поставил на стол ведерко с квасом и кружки.
     - А вот скажу я вам,  что раньше слышал. - Степан Иванович разлил
квас и подвинул кружки мальчикам.  - Где-то будто бы сохранился кафтан
Ивана Рябова. Царь Петр ему кафтан пожаловал со своего плеча за верную
службу отечеству.  А кафтан с царского плеча  в  то  время  был  самой
большой наградой. Орденов и крестов тогда еще не давали.
     - А первый орден Петр и учредил,  - сказал Вяча.  - Орден  Андрея
Первозванного...  Ого,  ребята,  нужно  искать  не потомков,  а кафтан
Ивана.
     - Может  быть,  этот  кафтан  как  раз  у потомков и хранится,  -
высказал предположение Егор.
     - Значит, потомков и нужно искать! - заметил Антоша.
     А Степан Иванович продолжал рассказ:
     - Приезжали сюда из Москвы ученые.  Они тогда еще из Архангельска
домик Петра увезли.  Искали и кафтан Ивана  Рябова,  да,  кажется,  не
нашли.  А в том кафтане, говорят, будто бы петровская благодарственная
грамота спрятана была.
     Мальчики с  изумлением слушали боцмана.  Кафтан Ивана Рябова,  да
еще петровская грамота!  Нет, Вяча Полянкин такое упустить не мог. Это
же история!  Это же исторические реликвии, которым и цены нет. Искать,
искать!
     Вяча так и заявил:
     - Будем искать кафтан Ивана Рябова!  За это нам будут  благодарны
наши потомки!
     - А я завтра к дяде Степану  на  "Буревестник"  поеду,  -  сказал
Егор,  которого  мысль  о поисках кафтана знатного кормчего не слишком
увлекала.
     - А нам можно? - спросил Антоша.
     - Приезжайте,  все вместе и приезжайте!  -  пригласил  боцман.  -
Покажу вам свой парусник. А то его скоро на слом. Добрая была посудина
- трехмачтовая! Приедете - там и решим: может быть, вместе и за поиски
кафтана   примемся.   Боцмана   "Буревестника"  на  пенсию  собираются
провожать. Время теперь будет. Приезжайте!
     На этом и договорились.

                          На "Буревестнике"

     Главным в этой поездке был, конечно, Егор. Во-первых, боцманом на
"Буревестнике" был его дядя. И во-вторых, только Егор знал, куда нужно
ехать.
     Встретились ребята на  пристани  пригородного  сообщения,  где  к
берегу   Северной   Двины  выходит  знаменитая  в  Архангельске  улица
Поморская.
     - За мной!  - скомандовал Егор, когда Антоша купил в кассе билеты
на теплоход.
     По правде сказать,  Вяче Полянкину не очень нравилось подчиняться
маленькому Егору-Беломору,  но ничего не поделаешь...  И  Вяча  нехотя
потянулся за Егором.  За ним двинулся Ян.  Антоша замыкал шествие. Это
было вопреки всяким правилам: левофланговый, самый маленький, следовал
в голове "колонны", а правофланговый, самый высокий, замыкал ее.
     Небольшой белый пассажирский теплоход издали казался  игрушечным.
На самом деле он был не такой уж маленький.
     И на теплоходе Егор продолжал вести себя начальственно.  Когда он
сказал, что нужно идти на корму, Вяча воспротивился:
     - Не командуй! Ростом еще не вышел.
     - Эх,  ты!  -  укоризненно сказал Егор.- Хвастаешься,  что знаешь
историю... Забыл, что полководец Суворов был маленького роста?
     Вяча захохотал:
     - Сравнил!  Великий  Суворов  и  Егор-Беломор!  Что  ты  с  кормы
увидишь? А там все видно!
     И он пошел на нос.
     Но Антоша и Ян двинулись за Егором на корму.
     Северная красавица  Двина  у  Архангельска  раздольно  широка   и
по-русски величава.  Полтора километра от берега до берега - редко где
на других реках увидишь такой простор!  В штормовую погоду на Двине не
только  на  катере  или  на  шлюпке,  но  даже  на небольшом буксирном
пароходе небезопасно. Зато в штиль река как-то по-особому ласкова: она
словно дремлет. Но и тогда чувствуется ее богатырская мощь, ее могучее
дыхание.  А при отливе течение бывает такое стремительное, хотя издали
почти незаметное, что против него в две пары весел не выгребешь.
     Да, чудесна Северная Двина при всякой  погоде!  Но  особенно  она
хороша тихими летними вечерами перед закатом солнца.
     Когда теплоход   неторопливо   отвалил   от   причала,   внимание
пассажиров привлекла чайка.
     На всех морях,  на всех  реках  есть  чайки.  Плавный,  будто  бы
задумчивый,  полет их словно гипнотизирует.  Чайка в полете, вероятно,
одна из самых красивых птиц.
     Чайка над  теплоходом  спокойно  совершала круг над рекой.  Порой
птица прекращала свой и без  того  медлительный  полет  и  замирала  в
воздухе. И это завораживало, казалось чудом.
     Сидя на носовой скамейке, или, как говорят моряки, на банке, Вяча
смотрел то на чайку,  то на корму,  на своих друзей.  Они там о чем-то
запальчиво спорили. Но о чем?..
     Вяча опять  посмотрел  на  чайку.  Она  кружила над теплоходом и,
казалось,  жаловалась на свое одиночество.  И Вяча,  к которому  редко
приходила грусть,  понял, что он сейчас, как эта чайка, одинок, только
по своей вине.
     Северная Двина  напряженно  трудилась.  По фарватеру шел огромный
иностранный океанский лесовоз,  но  Вяча  даже  не  посмотрел  на  его
кормовой флаг,  не поинтересовался - норвежец это, голландец или швед.
Раздувая перед собой и по бортам пенистые усы,  пронесся  быстроходный
катер.  Грациозно  накренив  косой,  наполненный  легким ветром парус,
скользила по реке белобокая яхта. Но и этой красоты Полянкин словно не
замечал.
     Он уже хотел перебежать к друзьям на корму,  но раздумал и  решил
ждать пристани. Ему показалось, что он устал, и он прикрыл глаза.
     С закрытыми глазами он видел Студеное море,  как в былые  времена
называли море Белое.  На море - поморские кочи и лодьи, отправляющиеся
к далекому полярному острову - батюшке Груманту.  Так раньше  называли
Шпицберген.   Видел   корабль  англичанина  Ричарда  Ченслера,  первое
иностранное судно на Беломорье,  и с  позором  посаженные  на  мель  у
Новодвинской  крепости  корабли  шведских  пиратов.  Он  видел  гордые
фрегаты  и  торговые  суда  Петра  Первого.  Ему   чудился   маленький
двухмачтовик  "Святой Фока",  на котором Георгий Седов из Архангельска
устремился к Северному полюсу.  А  потом  представилась  революционная
"Аврора", дважды побывавшая на здешних рейдах.
     Когда теплоход причалил  к  пристани,  Вяча  без  трапа,  первым,
спрыгнул с борта и, поджидая друзей, принял независимый вид.
     - Теперь куда? - спросил он как ни в чем не бывало.
     Егор насмешливо  взглянул  на  Вячу и,  обращаясь к Антону и Яну,
сказал:
     - Пойдемте!
     Но Вяча почувствовал: ему простят. Дружба наладится.
     Сначала шли  по берегу мимо небольшой деревеньки.  А дальше берег
был пустынным.
     Песчаная полоса тянулась от воды метров на пятьдесят.  Еще дальше
угадывалась  кочковатая  болотина,  поросшая  редким   и   низкорослым
кустарником.  И  совсем  далеко-далеко  вправо  густо синели сумрачные
хвойные леса. Места те были озерными. Водилась тут в изобилии лесная и
водоплавающая птица. Ездили туда охотники и рыболовы да знатоки лесных
троп - грибники.
     А песчаный  низкий  берег  был  давно облюбован мальчишками.  Они
приезжали сюда на лодках,  разжигали костры и чувствовали  себя  здесь
вольготно.  В солнечную жаркую погоду ребята целыми днями купались или
ловили на удочки подслеповатых колючих ершей. Кроме ершей, пескарей да
несъедобной  колюшки,  на  чистых  песчаных  местах  никакой  рыбы  не
водилось.  Редко-редко,  случалось,  попадала на  крючок  неосторожная
сорожка.
     Друзьям пришлось ждать лодку, кричать: "Перевоз!"
     Лодочником оказался парнишка,  пожалуй, младше Егора. Когда лодка
пристала к берегу и Антоша спросил: "Сколько с нас?" - он ответил: "По
три копейки. Как у вас в трамвае".
     Антоша протянул   лодочнику   пятнадцатикопеечную   монету.   Тот
спокойно  взял  деньги,  порылся  в карманах и протянул Антону сдачу -
девять копеек.
     - Почему  девять?  -  спросил  удивленно  Антоша.  - Нас четверо.
Считать не умеешь?
     - Двое гребли,  - равнодушно ответил парнишка. - Кто гребет, мы с
того не берем.
     - Чудак, - сказал Антоша. - Забирай себе на мороженое.
     Но парнишка даже побледнел и стал заикаться:
     - Я раб-ботаю. Мне лишних ден-нег не надо. Вылезай!
     Ребята вылезли из лодки,  и перевозчик озабоченно занялся в лодке
какими-то  делами.  На своих пассажиров он уже не обращал ни малейшего
внимания.
     Высокие мачты "Буревестника" ребята увидели издали,  еще с лодки.
И  вот  парусник  перед  ними  во  всем  своем  картинно-романтическом
великолепии.
     Он был стар,  но выглядел красавцем,  этот  трехмачтовый  морской
странник.  Для плавания он уже не годился. И не только потому, что его
корпус состарился,  а потому,  что самые разнообразные машины - умные,
мощные,  безотказные  -  давно  заменили  в  основном  флоте не всегда
надежные паруса,  которые остались лишь на  спортивных  и  прогулочных
яхтах.
     После того,  как со старого судна списали всю команду,  для  него
уже  не  находилось  места  у портовых причалов.  Его отбуксировали за
острова и поставили на якорь  у  дальнего,  густо  поросшего  ивняком,
песчаного  берега.  Парусник  был  приговорен  к  слому и ожидал своей
горестной участи.  Оставался на "Буревестнике" для  охраны  лишь  один
боцман - Степан Иванович Рябов.
     Но хотя команды на паруснике не было,  на его палубе, на мостике,
в  каютах  и кубриках,  даже в трюмах,  царил безукоризненный порядок.
Старый  боцман  не  только  мыл,  чистил,  драил,   он   ремонтировал,
подправлял,  подкрашивал  на  судне  все,  что  приходило  в ветхость,
ломалось или портилось от непогоды.
     Обычно боцман  на  судне считается хозяином палубы.  Боцман Рябов
теперь был хозяином всего "Буревестника".  Боцман на судне  -  старший
среди  матросов.  Степан Иванович теперь был старшим только над собой.
Боцман прежде всего должен знать плотницкое и малярное дело. Рябов был
не только опытным маляром и плотником,  но и искусным столяром, умелым
жестянщиком.  Он  уже  давненько  научился   без   помощи   машинистов
ремонтировать лебедку и брашпиль - якорную машину,  мог самостоятельно
заменить электропроводку. И если бы на судне, на котором плавал боцман
Рябов, случайно не оказалось кока - судового повара, команда без обеда
или  без  ужина  не  осталась  бы.  Плавать  Степан  Иванович  начинал
камбузным мальчонкой, и тогда его звали просто Степкой.
     Нет, Егор совсем не хвастался,  что его дядя  все  умеет.  Боцман
Рябов был из тех людей, о которых говорят: "Золотые руки".
     За кормой "Буревестника" чуть заметно покачивался  шестивесельный
ял,  а  у борта под штормтрапом пританцовывала легкая палубная шлюпка.
На  палубе  парусника  никого  не   было,   но   откуда-то   слышалось
металлическое погромыхивание.
     - Мастерит чего-то дядя Степан,  - сказал Егор и закричал:  - Эй,
на "Буревестнике"!
     Полминуты спустя мальчики увидели боцмана.  Он  помахал  рукой  и
стал  ловко  спускаться  по  штормтрапу в шлюпку.  А еще спустя десять
минут боцман и его юные друзья были на борту парусника.
     - Ну  вот,  на  моем  корабле опять есть экипаж!  - весело сказал
боцман.  - А что? Добрая команда, ничего не скажешь. Четыре матроса да
боцман,  пять пишем,  капитан в уме. Я считаю большинство мальчишек до
определенного возраста личностями выдающимися.  А для  нашего  яла  по
судовой роли полагается пять матросов. Как быть?
     - Пятого найдем,  - заверил Антоша.  - Желающих сколько угодно. Я
вам обещаю, Степан Иванович!
     - Ладно, Антон. Слово дал - держи! "Буревестник" на днях на слом,
а  боцман  -  в  отпуск,  а  может быть,  и на пенсию.  Тогда займемся
ремонтом и оборудованием яла.  Ремонтная ведомость простая. Она у меня
вся  в  голове.  У  нас будет установка тентовых стоек.  В любое время
сможем накрыть нашу посудину,  крышу над головой  устроить  на  случай
непогоды.  Потом ремонт мачты и установка бушприта, - словом, рангоут.
Парус есть, сошьем еще стаксель.
     Полная окраска - и в плавание!

     И вот  ремонт  начался.  Под началом боцмана ребята установили на
берегу ручную лебедку и вытащили ял.  Суденышко сразу  же  было  цепко
схвачено заранее подготовленными брусчатыми стапелями.
     - Работай весело!  - подбадривал Степан Иванович. - Не получается
-  не  унывай,  начинай снова!  Еще раз не вышло - не унывай,  начинай
снова и продолжай.  Надоест работе упрямиться - и тогда все получится.
За три мили обхожу унылых.  Где уныние,  там нет доброй работы.  Будет
трудно - улыбнись. И все пойдет на лад.
     Когда боцман  уходил  по своим делам,  он всегда оставлял за себя
Антона,  самого старшего и сметливого из ребят. Антоша умело плотничал
и  столярничал.  Он  ведь сам мастерил дома книжные стеллажи и корпуса
радиоприемников, Степан Иванович не мог нахвалиться его работой.
     Оставаясь за боцмана, Антон шутливо подражал ему:
     - Три матроса да старший, четыре пишем, капитан и боцман в уме.
     И сам он работал за троих, руководя и командуя.
     И остальные по его примеру работали  без  устали.  Всем  хотелось
поскорее отправиться в плавание.
     - Где будем ставить тентовые стойки?  - спросил Степан  Иванович,
испытующе оглядывая своих матросов.
     - Хорошо бы на середине,  чтобы и при дожде можно было грести,  -
сказал Ян. - Но вот как это сделать?
     - Подумаем, - отозвался Антон.
     - Думайте, - улыбнулся боцман. - Это полезно.
     Вяча сидел,  морщил лоб и ничего придумать не мог.  Егор не  стал
утруждать себя изобретательством,  а вытащил из сумки жерлицы и удочки
и  ушел  рыбачить.  А  Антон,   раскрыв   блокнот,   принялся   что-то
сосредоточенно чертить. Иногда он подзывал Яна и советовался с ним.
     Минут сорок спустя Антон показал свои эскизы боцману.
     - Решение   верное,   -  согласился  Степан  Иванович.  -  Только
отверстия для мачты в тенте не нужно.  Во-первых, шканечный серединный
тент будет позади мачты; во-вторых, при сильном или затяжном дожде под
парусами ходят редко.
     Когда тентовые стойки по эскизам Антона были изготовлены,  Степан
Иванович позвал с собой Егора и Вячу,  и они отправились искать дерево
для бушприта. Антону и Яну боцман поручил ремонт мачты.
     - Знаете, что такое бушприт и для чего он служит? - спросил Рябов
ребят.
     - Это что-то на судне, да? - не очень увер