ответила королева спокойно.  -  Тебе  еще  неведомы ни
радость, ни боль. Мисс Кейт, ты очень умная девушка, а я всего лишь бедная
женщина,  которая ни  разу не выходила за стены дворца.  Но я  умнее тебя,
потому что я знаю то,  чего ты не знаешь,  хотя ты и возвратила мне сына и
вернула язык мужу этой женщины. Как отплачу я тебе за все, что ты сделала?
   - Пусть услышит всю правду,  -  сказала женщина пустыни шепотом.  - Нас
здесь трое, сахиба: увядший лист, цветущее дерево и нераскрывшийся бутон.
   Королева взяла девушку за  руки и  тихонько притянула ее к  себе,  пока
голова  Кейт  не  упала  ей  на  колени.  Утомленная  пережитыми  за  день
волнениями,  невыразимо устав духом и  телом,  Кейт  не  чувствовала охоты
подниматься.
   -  Послушай,  сестра  моя, - начала королева с бесконечной нежностью. -
Забудь  о  том,  что  ты белая, а я черная, и помни лишь о том, что мы три
сестры. Тайна мира сокрыта от любого, кто не вынашивал и не рожал ребенка.
Сестричка моя, разве может постичь жизнь тот, в ком никогда не зарождалась
жизнь?  Знаешь  ли  ты, как младенец тянет материнскую грудь? Нет, не надо
краснеть.  Ты не знаешь этого. Сегодня ты потеряла свою больницу. Разве не
так? И женщины одна за другой покидали тебя. И что же ты сказала им?
   Женщина пустыни ответила за Кейт:
   - Она сказала: "Вернитесь, и я вас вылечу."
   - А какой клятвой она подтвердила свои слова?
   - Она  ничем  не  клялась,  -  сказала вдова,  -  она  просто звала  их
вернуться.
   - В  твоих руках не  было ребенка.  В  твоих глазах не было материнской
любви.  Они говорили тебе,  что твои лекарства были заколдованы, а их дети
родятся уродами? А что же такое ведомо тебе о том, что дает начало жизни и
откуда приходит смерть,  чтобы ты переучивала их?  Я  знаю,  в тех книгах,
которые ты прочла в своей школе,  написано,  что такого не бывает.  Но мы,
женщины,  не читаем книг.  И не из них мы постигаем премудрость жизни.  Ты
отдала свою жизнь служению женщинам.  Сестричка моя,  когда же  ты и  сама
станешь женщиной?
   Голос королевы умолк. Кейт лежала, не шевелясь.
   - Да! - сказала женщина пустыни. - Королева говорит правду. Боги и твоя
собственная мудрость до сих пор помогали тебе,  как успела заметить я,  не
отстававшая от тебя ни на шаг.  И боги предупредили тебя,  чтобы ты больше
не рассчитывала на их помощь. Что же остается? Разве эта работа для таких,
как ты? Разве королева не права? Сидя здесь, взаперти и в одиночестве, она
поняла то,  что поняла и я, каждый день проводя с тобой у постели больных.
Сестричка моя, разве это не так?
   Кейт медленно подняла голову, лежавшую у королевы на коленях, и встала.
   - Возьми мальчика, нам надо идти, - проговорила она хриплым голосом.
   Милосердная темнота скрывала ее лицо от чужих глаз.
   -  Нет,  -  сказала  королева,  -  о  нем позаботится эта женщина. А ты
возвращайся домой одна.
   И Кейт ушла.



XX

   "Плохи мои дела, - думал Тарвин, - хуже некуда; но есть подозрение, что
Джуггуту Сингху еще хуже приходится.  Да! Но не стоит сожалеть о Джуггуте.
Мой толстый друг,  не  надо было тебе в  тот раз возвращаться за городские
стены!"
   Он  встал  и посмотрел на залитую солнцем дорогу, гадая, кто из праздно
шатающихся  прохожих  мог  быть  эмиссаром  Ситабхаи.  На  обочине дороги,
ведущей  к городу, рядом со своим верблюдом лежал спящий туземец. Тарвин с
видом  ни  о  чем  не  подозревающего  человека спустился с веранды и, как
только вышел на открытое место, заметил, что спящий передвинулся к другому
боку  верблюда.  Он  прошел  вперед  еще  несколько  шагов. Солнечный луч,
скользнув по спине верблюда, упал на какой-то предмет, заблестевший, точно
серебро.  Тарвин  подошел  прямо к блестевшей вещи, держа в руке пистолет.
Человек  спал крепким невинным сном. Из-под складок его одежды выглядывало
дуло  новенького,  отлично  вычищенного  ружья. "Похоже, Ситабхаи собирает
собственную  милицию и экипирует ее оружием из своего арсенала. У Джуггута
тоже  было  новое  ружье  -  думал  Тарвин,  стоя у ног спящего. - Но этот
человек обращается с ружьями получше, чем Джуггут".
   -  Эй,  -  он  наклонился  к  лежащему  и  тронул  его  стволом  своего
револьвера.  -  Боюсь,  я  должен  побеспокоить вас и попросить у вас ваше
ружье.  И  скажите вашей госпоже - пусть бросит это дело. Ладно? У нее все
равно ничего не выйдет.
   Человек не  понял,  о  чем  говорил ему  Тарвин,  но  немое красноречие
пистолета говорило само за  себя.  Он мрачно отдал Тарвину ружье и  уехал,
злобно стегая верблюда кнутом.
   "Так...  Интересно,  сколько  еще  человек из  ее  армии  мне  придется
разоружить?  - подумал Тарвин, возвращаясь в номер с конфискованным ружьем
на плече.  -  Хотелось бы знать... Нет, я не верю, что она посмеет сделать
что-нибудь с Кейт! Она достаточно хорошо узнала меня и не сомневается, что
я  завтра же  взорву ее  старый дворец вместе с  нею.  И  если она  хоть в
половину такая,  какой хочет казаться,  то для начала ей надо свести счеты
со мной, прежде чем она предпримет что-то еще".
   Но  ему  так  и  не  удалось внушить самому  себе  уверенность в  этом.
Ситабхаи уже показала ему,  на что способна,  и  не исключено,  что я Кейт
успела  испытать  на  себе  ее  коварство.   Отправиться  к   Кейт  сейчас
невозможно:  риск очень велик.  Поехать туда означало в лучшем случае быть
изувеченным.  И тем не менее он решил,  что поедет. Он быстро направился к
своему гнедому Фибби,  которого всего три минуты назад оставил привязанным
на заднем дворе гостиницы, где Фибби в ожидании хозяина гонял хвостом мух.
А  сейчас Фибби лежал на  боку  и  жалобно ржал:  у  него  были перерезаны
подколенные сухожилия, он умирал.
   Тарвин  слышал,   как  конюх  старательно  чистит  мундштук  за   углом
гостиницы;  он позвал его, и тот, бросившись наземь рядом с лошадью, завыл
от горя.
   - Это сделал враг, враг! - кричал он, - Мой чудный гнедой конь, который
никогда  никому  не  сделал ничего плохого, разве что брыкался, потому что
его  слишком хорошо кормили. Где я теперь найду себе другое место, если по
моей вине лошади будут так погибать?
   - Хотел бы я знать!.. Хотел бы я знать!.. - бормотал Тарвин озадаченно,
и  в  его голосе слышались нотки отчаяния. - Если бы я знал доподлинно, то
пуля прострелила бы одну черненькую головку. Фибби, старина, я прощаю тебе
все грехи. Ты был отличным парнем - и вот что получил за хорошую службу.
   Голубой дымок на мгновение поднялся над Фибби,  голова его тяжело упала
на землю,  и мучения на этом закончились.  Конюх,  встав с земли,  оглашал
округу скорбными криками,  пока Тарвин не  вышвырнул его  за  ограду и  не
велел убираться.  Удивительно, но вопли тут же прекратились, и, когда этот
туземец вернулся в свою комнату,  чтобы забрать пожитки,  он уже улыбался,
доставая несколько серебряных монет из тайника под кроватью.
   Тарвин,  у  которого теперь  не  было  лошади,  словно  ожидая  помощи,
оглядывался по сторонам,  совсем как Ситабхаи во время их ночного свидания
на  плотине.  Из-за  городской стены  показались запряженные тощими волами
цыганские кибитки,  сопровождаемые громким собачьим лаем, и остановились у
городских  ворот,   точно  стая   грязных  птиц  -   зрелище  привычное  и
обыкновенное,  хотя по правилам запрещалось разбивать лагерь ближе, чем за
четверть мили от города.
   "Должно быть,  это кто-то из бедных родственников королевы. Здорово они
перегородили все подступы к  воротам!  Похоже,  что,  если бы мне пришлось
пробираться к  дому миссии,  они  бы  меня перехватили,  это уж  точно!  -
рассуждал Тарвин.  -  Да,  пожалуй,  есть на  свете и  более увлекательные
занятия,  чем общаться с восточными королевами! Кажется, они совершенно не
думают соблюдать правила игры".
   В   эту   минуту  облако  пыли  поднялось  над  цыганским  табором,   и
телохранители махараджи Кунвара,  расчищая путь коляске принца,  раскидали
темную  толпу  цыган  направо  и  налево.   Конвой  остановился  у  дверей
гостиницы,  бряцая  оружием,  следом за  ним  подъехала коляска.  Один  из
всадников,  отставших от  коляски  ярдов  на  двести,  силился догнать ее.
Солдаты  потешались  над  незадачливым наездником,  а  из  экипажа  принца
доносились крики восторга и насмешливый хохот.
   Мальчик,  которого  Тарвин  никогда  раньше не видел, стоял на запятках
коляски  и  осыпал  солдата  градом ругательств на местном наречии. Конвой
радовался каждому удачному словцу.
   - Сахиб  Тарвин!  Сахиб Тарвин!  -  тоненьким голоском позвал махараджа
Кунвар. - Идите сюда! Смотрите!
   На  какую-то  секунду Тарвину показалось,  что  это  новая ловушка;  но
успокоенный видом своего старого верного союзника -  махараджи Кунвара,  -
он подошел поближе.
   - Принц,  -  сказал он,  пожав ему руку, - вам не следовало выходить из
дома.
   - А,  ладно!  Все  в  порядке,  -  поспешно возразил мальчик,  хотя его
бледное личико никак не вязалось с этими словами.  -  Я приказал, и вот мы
здесь.  Обычно мне приказывает мисс Кейт, но она отвезла меня во дворец, а
там уж  распоряжаюсь я.  Знакомьтесь -  это Умр-Сингх,  мой брат;  он тоже
принц, но королем буду я.
   Второй мальчик медленно поднял глаза и уставился на Тарвина.  Глазами и
низким широким лбом он был похож на Ситабхаи, а еще тем, как плотно сжимал
губы, точь-в-точь Ситабхаи в ее столкновении с Тарвином у Дунгар Талао.
   - Он   из  другой  половины  дворца,   -   объяснил  махараджа  Тарвину
по-английски. - С той половины, куда я не должен ходить. Но когда я был во
дворце,  я пошел к нему - ха-ха-ха, сахиб Тарвин! - и видел, как он убивал
козла. Смотрите! У него до сих пор руки красные.
   Умр-Сингх  по  просьбе  брата,  высказанной на местном наречии, раскрыл
ладошку  и  протянул  ее  Тарвину.  Она потемнела от пятен засохшей крови;
солдаты,   не  таясь,  перешептывались  друг  с  другом.  Командир  конвоя
повернулся  в  седле  и,  кивнув  Тарвину,  прошептал:  "Ситабхаи". Тарвин
услышал  это  слово,  и этого оказалось достаточно, чтобы принять решение.
Само  Провидение  посылало  ему  с небес неожиданную помощь. У него быстро
созрел план действий.
   - Но как же вы сюда приехали, пострелята? - спросил он.
   - О,  там во дворце одни женщины,  а я раджпут и мужчина.  Он совсем не
говорит  по-английски,  -  добавил  махараджа Кунвар,  указывая на  своего
попутчика.  -  Но когда мы играли вместе,  я рассказывал ему о вас,  сахиб
Тарвин,  и  про то,  как вы  на  скаку снимали меня с  седла,  и  ему тоже
захотелось приехать и  посмотреть все  эти фокусы,  которые вы  показывали
мне,  и  вот я  потихоньку отдал приказ и  мы вышли вместе через маленькую
дверь.  Так мы и оказались здесь!  Salaam,  baba,  - снисходительным тоном
сказал он малышу, сидевшему рядом с ним, и мальчик медленно и важно поднес
руку ко лбу,  не сводя с Тарвина безразличных,  неподвижных глаз. Затем он
прошептал что-то,  от  чего махараджа Кунвар засмеялся.  -  Он говорит,  -
сказал махараджа, - что вы совсем не такой большой, как он думал. Его мать
сказала ему, что вы сильнее всех на свете, а у меня телохранители повыше и
посильнее будут.
   - Ну, что же мне для вас сделать? - спросил Тарвин.
   - Покажите ему  ваше ружье,  и  как  вы  стреляете в  рупию,  и  что вы
делаете, чтобы усмирить лошадь, когда она брыкается, и все такое.
   - Хорошо,  -  сказал Тарвин.  -  Но я  же не могу показывать эти фокусы
прямо здесь. Поедемте со мной к мистеру Эстесу.
   - Мне бы  не хотелось туда идти.  Моя обезьянка умерла.  И  я  не знаю,
обрадуется ли  мисс Кейт.  Она теперь все время плачет.  Она вчера отвезла
меня во дворец,  а  сегодня утром я сам приехал к ней,  но она не захотела
видеться со мной.
   Тарвин готов был обнять и  расцеловать мальчика за радостное известие -
теперь он мог быть уверен, что Кейт жива.
   - Наверное, она была у себя в больнице, - предположил он.
   - Нет,  от больницы остался один пшик.  Женщин теперь там нет.  Они все
убежали.
   - Не может быть!  -  воскликнул Тарвин. - Повтори, что ты сказал. Из-за
чего же это случилось?
   - А!  Из-за дьяволов,  -  ответил махараджа Кунвар кратко.  - Да что я,
знаю? Что-то там женщины болтают! Ну покажите же ему, как вы ездите, сахиб
Тарвин!
   И  опять  Умр-Сингх прошептал что-то  своему товарищу и  перекинул ногу
через бортик коляски.
   - Он сказал,  что поедет,  сидя в седле перед вами,  как я в тот раз, -
перевел Тарвину принц. - Гурдит Сингх, слезай с лошади.
   Всадник,  не проронив ни слова, соскочил на землю и встал рядом. Тарвин
ничего  не   сказал,   лишь  улыбнулся  при  мысли  о   том,   как  случай
покровительствует его  замыслу,  вскочил  в  седло,  выхватил  из  коляски
Умр-Сингха и осторожно посадил его перед собой.
   - То-то  бы  занервничала Ситабхаи,  если  бы  увидела меня  сейчас,  -
пробормотал Тарвин,  обнимая одной рукой маленькое тельце. - Не думаю, что
мне  угрожает какая-нибудь  опасность в  лице  очередного Джуггута Сингха,
когда передо мной сидит этот молодой человек.
   Когда они проезжали мимо цыганского табора,  цыгане простирались ниц на
песке и кричали:
   - Джаи!  Джунгл да  бадшах джаи!  -  и  лица всадников,  сопровождавших
принца, потемнели и омрачились.
   - Это значит, - вскричал махараджа Кунвар, - "Победа королю пустыни". У
меня нет с собой денег,  и я не могу ничего дать им.  А у вас есть деньги,
сахиб Тарвин?
   Тарвин был  так рад,  что может спокойно,  без приключений,  доехать до
Кейт,  что мог бы сейчас швырнуть толпе все,  что имел,  - пожалуй, даже и
саму  Наулаку.  Он  раздал цыганам целую горсть меди и  серебра,  и  снова
поднялся шум и крик, к которому, однако, примешивался едкий смех; цыгане о
чем-то перекрикивались,  словно издеваясь над кем-то. И тут лицо махараджи
Кунвара стало пунцовым.  Он склонился вперед,  прислушиваясь к  крикам,  а
потом воскликнул:
   - Клянусь Индрой,  это они о нем кричали!  А ну, чтобы духу их здесь не
было!
   По  мановению его руки свита бросилась вперед,  смешалась с  цыганами и
разбросала их  костры,  подняв пепел к  небу;  своими саблями они  плашмя,
наотмашь били ослов,  пока те не обратились в  бегство;  а  тупыми концами
копий поддели легкие коричневые шатры кочевого народа и унесли их с собой.
   Тарвин  с  удовольствием взирал  на  погром табора,  который непременно
помешал бы ему добраться до Кейт, если бы он был сейчас один.
   Умр-Сингх  закусил  губу.  Потом,  повернувшись  к  махарадже  Кунвару,
улыбнулся и в знак преданности законному властелину выдвинул из ножен свою
саблю.
   - Это справедливо,  брат мой,  -  сказал он на местном наречии. - Но не
твоем месте, - голос его окреп и зазвучал громче, - я бы не стал прогонять
цыган слишком далеко. Они всегда возвращаются.
   - Да,  -  подхватил чей-то  голос из толпы,  мрачно взиравшей на гибель
табора, и добавил значительно: - Цыгане всегда возвращаются, мой король.
   - Совсем как собаки, - процедил сквозь зубы махараджа. - И те, и другие
получают пинки. Поехали!
   Столб пыли приблизился,  наконец,  к  дому Эстесов,  а в середине этого
облака в полной безопасности приехал Тарвин.
   Он велел мальчикам, чтобы они поиграли пока вдвоем, а сам, перепрыгивая
через две ступеньки,  вбежал в  дом.  Кейт сидела в темном углу гостиной с
шитьем в руках. Когда она подняла голову, он увидел, что она плачет.
   - Ник! - прошептала она почти беззвучно. - Ник!
   Он  в  нерешительности  остановился  на  пороге;  она  бросила работу и
встала, задыхаясь от волнения.
   - Вы вернулись! Это вы! Вы живы!
   Тарвин улыбнулся и протянул к ней руки.
   - Живой - можете убедиться в этом сами!
   Она сделала шаг вперед.
   - Ах, я так боялась...
   - Ну идите же сюда!
   Она несколько неуверенно приблизилась к  нему.  Он привлек ее к  себе и
обнял.  И целую долгую минуту ее голова покоилась на его груди.  Потом она
посмотрела на него.
   - Я совсем не то имела в виду... - запротестовала она.
   - Ох, только не надо оправдываться! - поспешно произнес Тарвин.
   - Она пыталась отравить меня.  Я  ничего не знала о вас и была уверена,
что она вас убила. Я представляла себе всякие ужасы!
   - Бедная  девочка!  И  в  больнице у  вас  плохи  дела.  Трудненько вам
пришлось в последнее время.  Но мы все это переменим. Мы должны уехать как
можно скорее.  Я  подкоротил ей  коготки,  но ненадолго.  У  меня в  руках
заложник.  Но долго мы на этом не продержимся. Нам надо побыстрее убраться
отсюда!
   - Нам! - повторила она слабым голосом.
   - А что, вы хотите уехать одна, без меня?
   Она улыбнулась, освобождаясь из его объятий.
   - Но я хочу, чтобы вы уехали.
   - А вы?
   - Не надо думать обо мне -  я того не стою. Я проиграла битву. Все, что
я  хотела сделать здесь,  провалилось.  У меня в душе все словно выгорело,
Ник! Выгорело!
   - Ну и  хорошо!  Мы затеем новое дело и пустим вас в новое плавание!  Я
именно этого-то  и  добиваюсь.  И  ничто не  напомнит вам  о  том,  что вы
когда-то были в Раторе, моя дорогая.
   - Это была ошибка, - сказала она.
   - О чем вы?
   -  Все-все было ошибкой. Мой приезд сюда. И то, что я думала, что смогу
осилить  это  дело.  Это  работа  не  для  девушки.  Может  быть,  это мое
призвание,  но  эта  работа  мне не по силам. Я сдаюсь, Ник. Отвезите меня
домой.
   Тарвин издал совершенно неприличный крик радости и  снова заключил ее в
свои  объятия.  Он  сказал  ей,  что  они  должны немедленно обвенчаться и
отправиться сегодня же ночью, если она успеет собраться, и Кейт в ужасе от
того,  что грозило ему,  колеблясь, согласилась. Она заговорила о сборах в
дорогу,  но Тарвин отвечал,  что они начнут думать об этом после того, как
дело  будет  сделано.  Они  смогут  купить  все,  что  нужно,  в  Бомбее -
пожалуйста,  целые  торы  вещей.  Он  не  давал ей  опомниться,  буквально
забрасывая ее своими родившимися экспромтом планами и идеями,  когда вдруг
она перебила его:
   - А что же будет с плотиной, Ник? Нельзя же бросить ее.
   - Ерунда!  - закричал Тарвин взволнованно. - И вы могли подумать, что в
этой речушке есть золото?
   Она вырвалась из его объятий и уставилась на него взглядом, исполненным
порицания.
   - Вы что, Ник, хотите сказать, что вы всегда знали, что там нет золота?
- спросила она.
   Тарвин быстро нашелся с  ответом,  и все же не настолько быстро,  чтобы
она не успела прочесть правду в его глазах.
   - Я вижу, вы знали это, - сказала она холодно.
   Тарвин  понял  размеры бедствия, которое грянуло, как гром среди ясного
неба, и сразу же изменил линию поведения: он взглянул на Кейт с улыбкой.
   - Конечно, знал, - сказал он. - Но мне нужны были эти работы в качестве
прикрытия.
   - Прикрытия? - переспросила она. - Что же вам надо было прикрывать?
   - Вас.
   - Что вы имеете в виду?  - спросила она, и от ее взгляда у него мурашки
побежали по коже.
   - Индийское правительство не  позволяет никому  из  иностранных граждан
проживать в  этом государстве без определенной цели.  Не мог же я  сказать
полковнику Нолану, что я приехал сюда, чтобы ухаживать за вами!
   -  Не  знаю.  Но  вы  могли  постараться не тратить деньги махараджи на
осуществление  этого... с позволения сказать, плана. Честный человек сумел
бы избежать этого.
   - О, полноте! - воскликнул Тарвин.
   - Как вы могли обмануть махараджу,  уверив его,  что в вашей работе был
смысл!  Как  вы  могли позволить ему  выделить вам тысячу человек на  ваши
бессмысленные занятия! Как вы могли брать у него деньги! О, Ник!..
   Он  смотрел на нее, и предчувствие поражения закрадывалось в его сердце
- поражения, которое лишало его жизнь смысла.
   - Послушайте,  Кейт,  - заговорил он, - знаете ли вы, что вы говорите о
самом грандиозном розыгрыше,  свидетелем которого была Индийская империя с
момента сотворения мира?
   Это  был,  конечно,  изящный довод,  но  недостаточно убедительный.  Он
почувствовал,  что ему придется искать более весомое оправдание, когда она
ответила ему:
   - Что ж, тем хуже, - ив го