и я вам перекрою Амет.
   - А куда же уйдет вода? - поинтересовался король.
   - Само собой разумеется,  что я отведу ее в другое русло, как вы отвели
канал от апельсинового сада.
   - Ах! Тогда полковник Нолан разговаривал со мной, как с ребенком.
   - Вы сами знаете, почему, сахиб махараджа, - спокойно произнес Тарвин.
   Король замер,  пораженный дерзостью собеседника.  Конечно,  он и раньше
подозревал,  что о его семейной жизни ходят разные толки и городу известны
все  его  тайны,  потому что  попытки заставить молчать три  сотни  женщин
обречены на провал.  Но он не ожидал, что услышит столь откровенные намеки
на подробности его личной жизни из уст этого непочтительного чужеземца, то
ли англичана, то ли нет.
   - На этот раз полковник Нолан возражать не будет, - продолжал Тарвин. -
Тем более что это пойдет на пользу вашему народу.
   - Которым тоже правит полковник Нолан, - сказал король.
   Действие утренней дозы опиума заканчивалось, и голова его опустилась на
грудь.
   - Тоща  я  начну  завтра  же,   -   сказал  Тарвин.   -  Зрелище  будет
прелюбопытное.  Я должен отыскать место, где удобнее всего перекрыть реку,
и полагаю, вы дадите мне несколько сот заключенных.
   - Но зачем вы вообще приехали сюда? - спросил король. - Строить плотины
и все переворачивать вверх дном в моем государстве?
   - Я  приехал потому,  что вам полезно смеяться,  сахиб махараджа.  И вы
отлично понимаете это. Я буду играть с вами в пахиси каждый вечер, пока вы
не устанете,  и,  кроме того,  я умею говорить правду - а это очень редкий
товар в здешних краях.
   - Вы сказали правду о махарадже Кунваре? Он и в самом деле нездоров?
   - Я  сказал вам,  что он  не  очень крепок телом,  но он не болен ничем
таким, чего не смогла бы вылечить мисс Шерифф.
   - Это правда? - требовательным тоном переспросил король. - Помните, что
он наследует мой престол.
   - Если я  что-нибудь понимаю в  людях и в самой мисс Шерифф,  то можете
быть уверенны:  махараджа Кунвар взойдет на престол. Не тревожьтесь, сахиб
махараджа.
   - Вы с ней большие друзья?  -  продолжал допрашивать король.  -  Вы оба
приехали из одной страны?
   - Да, - подтвердил Тарвин, - и из одного города.
   - Расскажите же мне о вашем городе, - попросил махараджа.
   Тарвин  охотно  начал  рассказывать  ему  о  Топазе - подробно, длинно,
подбирая  для вящей убедительности точные, выразительные слова и забывая в
пылу восторга, что король в лучшем случае понимал не более одного слова из
десяти  в  его рассказе, изобиловавшем сугубо американскими словечками. Но
на середине рапсодии, воспевающей Топаз, король прервал его.
   - Если это и правда такой замечательный город, то почему вы не остались
там, а приехали сюда?
   - Я приехал взглянуть на вас,  -  не задумываясь,  ответил Тарвин.  - Я
услышал о вас еще там.
   - Так,  значит, мои поэты не лгут, когда поют в своих песнях о том, что
слух обо мне облетел всю землю? Если это так, я озолочу Буссанта Рао.
   - Клянусь вам,  что это правда.  Вы  и  теперь хотите,  чтобы я  уехал?
Скажите только слово. - И Тарвин сделал вид, что вот-вот остановит лошадь.
   Махараджа погрузился в глубокое раздумье и сидел молча несколько минут.
Потом он заговорил медленно,  отчетливо выговаривая каждое слово, чтобы до
Тарвина вполне дошел смысл его речи.
   - Я ненавижу всех англичан,  - сказал он. - У них совсем другие обычаи,
не имеющие ничего общего с  нашими,  и каждый раз они поднимают такой шум,
если  где-то  убьют человека.  Ваши же,  сахиб Тарвин,  обычаи тоже весьма
отличаются от  наших,  но от вас значительно меньше неприятностей,  чем от
англичан, и вы друг леди докторши.
   - Да, и надеюсь, я друг и махараджи Кунвара, - добавил Тарвин.
   - Вы ему верный друг? - спросил король, не сводя с него глаз.
   -  Можете  быть  уверены  во  мне.  Хотел бы я видеть человека, который
осмелится  поднять  руку  на  малыша.  Он  исчезнет, король; он перестанет
существовать;  его  попросту  не  будет.  Да  от  него в Гокрал Ситаруне и
воспоминания не останется, вот что я вам скажу.
   - Я видел, как вы прострелили рупию. Сделайте это еще раз.
   Не  думая  о  том,  на  какой норовистой лошади он сидит, Тарвин достал
револьвер,  подбросил монету в воздух и выстрелил. Монета упала рядом - на
этот  раз  новенькая,  -  простреленная ровно посередине. Жеребец рванул с
места  в  карьер,  а  кобыла  короля шарахнулась в сторону. Сзади раздался
топот   копыт.  Это  королевская  свита,  почтительно  поджидавшая  их  на
расстоянии  в  четверть  мили,  помчалась к ним с пиками наперевес. Король
засмеялся полупрезрительно.
   - Они думают,  что вы стреляли в меня,  -  сказал он.  - Они убьют вас,
если я не остановлю их. Так мне их остановить?
   Тарвин  выпятил  подбородок  по  свойственной ему  привычке,  развернул
лошадь и  ждал,  не  говоря ни  слова,  сложив руки на  луке седла.  Отряд
приближался нестройной толпой;  всадники  прильнули  к  лошадиным шеям,  а
начальник  отряда  размахивал прямой  длинной  раджпутской саблей.  Тарвин
скорее  почувствовал,  чем  увидел смертельно опасные копья,  направленные
прямо в  грудь его лошади.  Король отъехал на несколько ярдов в  сторону и
следил оттуда за  Ником,  который остался один  на  один с  многочисленным
противником посреди пустынной равнины.  И  в  эту минуту,  заглянув в лицо
смерти,  Тарвин подумал,  что  предпочел бы  иметь  дело  с  любым  другим
клиентом, но только не с махараджей.
   Но  тут  Его  Величество что-то  крикнул своим солдатам,  и  копья враз
опустились.  Отряд  разделился,  и  с  обеих  сторон от  Тарвина заплясали
лошади,  причем каждый всадник старался оказаться как можно ближе к белому
человеку.
   А  белый  человек все  смотрел перед  собой,  не  поворачивая головы  в
сторону только что угрожавшего его жизни отряда,  и король пробурчал в его
адрес что-то одобрительное.
   - Вы  смогли  бы  сделать то  же  самое,  защищая махараджу Кунвара?  -
спросил он после паузы, поворачивая свою лошадь к Тарвину.
   - Нет, - спокойно ответил Тарвин. - Я бы уже давно начал стрелять.
   - Стрелять? Но их же пятьдесят человек!
   - Я бы стрелял в их капитана.
   Король  затрясся в  седле  от  смеха  и  поднял руку,  подзывая к  себе
начальника отряда.
   - Охе,  Пертаб Сингх-Джи,  он  говорит,  что мог бы застрелить тебя.  -
Потом,  повернувшись к Тарвину,  добавил,  улыбаясь:  - Это мой двоюродный
брат.
   Рот раджпутского капитана,  человека крупного и сильного,  растянулся в
широчайшей улыбке,  и,  к  удивлению  Тарвина,  он  ответил  на  чистейшем
английском:
   - Будь  это  не  регулярная армия,  это  могло  бы  сработать  -  убить
субалтерна и  так  далее,  в  общем,  вы  понимаете.  Но  нас  обучали  по
английской системе,  и  свой  офицерский чин  я  получил  от  королевы.  В
германской же армии...
   Тарвин смотрел на него, онемев от изумления.
   -  Но  вы  незнакомы  с  военной  спецификой, - вежливо произнес Пертаб
Сингх-Джи.  -  Я  слышал  ваш  выстрел  и видел, что вы сделали. Вы должны
извинить меня. Когда рядом с Его Высочеством раздается выстрел, мы обязаны
приблизиться - таков приказ.
   Он отдал честь и присоединился к своему отряду.
   Солнце  становилось  нестерпимо  жарким,  и король с Тарвином поскакали
назад, к городу.
   - Сколько  заключенных вы  могли  бы  выделить в  мое  распоряжение?  -
спросил Тарвин дорогой.
   - Можете опустошить мои тюрьмы и  взять их  всех,  если вам надо,  -  с
готовностью ответил король.  - Клянусь Богом, сахиб, такого со мной еще не
случалось! Я бы вам все отдал.
   Тарвин снял шляпу и, смеясь, вытер потный лоб.
   - Ну  что же,  отлично,  я  попрошу у  вас то,  что вам ничего не будет
стоить.
   Махараджа недоверчиво буркнул что-то.  Обычно  его  подданные просили у
него то, с чем ему вовсе не хотелось расставаться.
   - Это что-то новое, сахиб Тарвин, - сказал он.
   - Вы поймете,  что я не шучу,  когда скажу,  что хочу лишь взглянуть на
Наулаку.  Я видел все ваши драгоценности,  принадлежащие государству,  все
золотые кареты, но этого ожерелья я не видел.
   Махараджа проскакал ярдов пятьдесят, прежде чем ответил:
   - Что, о нем тоже говорят там, откуда вы приехали?
   - Конечно,  все  американцы знают,  что  это  самое большое сокровище в
Индии.  Об  этом сообщается во  всех путеводителях,  -  беспардонно солгал
Тарвин.
   - А  в ваших книгах написано,  где оно находится?  Ведь англичане знают
все  на  свете.  -  Махараджа глядел прямо  перед  собой  и  едва  заметно
улыбался.
   - Нет,  но там сказано, что вы знаете, где оно, а мне очень хотелось бы
взглянуть на него.
   - Вы должны понять, сахиб Тарвин, - задумчиво произнес махараджа, - что
это  не  просто  одна  из  драгоценностей,  принадлежащих государству, это
главная государственная драгоценность, символ нашего государства. Это вещь
божественная.  Даже  я  не могу держать ее при себе и не имею права отдать
приказ показать ее вам.
   Тарвин расстроился.
   - Но,  -  продолжал махараджа,  -  если я  скажу,  где оно,  вы  можете
отправиться туда на  собственный страх и  риск,  не  вмешивая в  это  дело
правительство.  Я видел, что вас трудно испугать, а человек я благодарный.
Может быть,  жрецы покажут вам его,  а может,  и нет. А может, там и вовсе
нет священников. Ах, я совсем забыл - оно совсем не в том храме, о котором
я думал. Нет, должно быть, оно в Гай-Мухе - Коровьей Пасти. Но священников
там нет,  и никто туда не ходит. Да-да, конечно, оно там, в храме Гай-Мух.
А я почему-то думал,  что оно в городе,  -  закончил махараджа. Он говорил
так спокойно, как будто речь шла не о драгоценном ожерелье, а о потерянной
лошадиной подкове или о  тюрбане,  который положили не  на место и  потому
никак не могут найти.
   - Ах,  да,  конечно!  В Коровьей Пасти - в Гай-Мухе, - повторил Тарвин,
как будто и об этом было написано в американских путеводителях.
   Король снова засмеялся и продолжал:
   - Клянусь Богом,  только очень смелый человек отважится войти в Гай-Мух
- такой смелый,  как вы, сахиб Тарвин, - добавил он, бросив на собеседника
цепкий взгляд. - Хо-хо! Пертаб Сингх-Джи туда бы не сунулся, нет. Даже под
охраной того отряда, который не сумел напугать вас.
   - Приберегите ваши похвалы до  тех времен,  когда я  смогу принимать их
заслуженно,  -  сказал Тарвин.  -  Подождите,  пока я перекрою реку.  - Он
некоторое время молчал, как бы переваривая те сведения, которые только что
получил от махараджи.
   - А  что,   ваш  город  похож  на  этот?  -  спросил  полуутвердительно
махараджа, указывая на стены Ратора.
   Тарвин уже в  какой-то  степени преодолел то  презрительное чувство,  с
которым взирал на Гокрал Ситарун и  на город Ратор.  Теперь он относился к
ним добрее, что вообще было присуще его натуре.
   - Топаз в будущем станет крупнее, чем Ратор, - пояснил он.
   - А  когда вы  были  там,  каково было  ваше  официальное положение?  -
спросил махараджа.
   Тарвин,  не  говоря ни слова,  достал из нагрудного кармана телеграмму,
полученную от миссис Матри,  и молча вручил ее королю. Когда дело касалось
выборов,  то  даже похвала насквозь пропитанного опиумом раджпута была ему
небезразлична.
   - Что это означает?  -  спросил король,  и  Тарвин в отчаянии всплеснул
руками.
   Он  объяснил,  как  связан  с правительством своего штата, и представил
Законодательное  собрание  штата  Колорадо одним из парламентов Америки. И
если  бы  махараджа  захотел  обращаться  к  Тарвину  официально,  то  ему
следовало бы называть Ника достопочтенным господином Николасом Тарвином.
   - Вроде  тех  членов  провинциальных советов,  которые иногда приезжают
сюда?  -  предположил махараджа, вспомнив седовласых господ, которые время
от времени навещали его и  были облечены властью,  лишь отчасти уступавшей
власти  вице-короля.  -  Но  вы  же  не  станете писать  донесения в  свое
Законодательное собрание по поводу того, как я управляю своими владениями?
- спросил  он   подозрительно,   снова  вспоминая  приехавших  из-за  моря
сверхлюбопытных эмиссаров  британского  парламента,  плохо  державшихся  в
седле  и  ведущих нескончаемые разговоры о  хорошем управлении каждый раз,
когда  ему  хотелось  спать.  -  А  главное,  -  прибавил он  медленно,  с
расстановкой,  когда  они  приблизились к  дворцовым воротам,  -  вы  ведь
настоящий друг  махараджи Кунвара,  да?  И  ваша  подруга,  леди-докторша,
вылечит его, правда?
   - Да, - сказал Тарвин, и под влиянием внезапного порыва добавил: - Ведь
для этого мы здесь и находимся!



XII

   Безрезультатная  экспедиция  в  мертвый  город,  где находилась Коровья
Пасть  и  где,  по  словам  махараджи,  следовало искать Наулаку, отняла у
Тарвина  два дня и чуть было не закончилась его гибелью в зубах священного
крокодила. Тарвину хотелось сейчас одного: высказать махарадже все, что он
о  нем думает. Но, к сожалению, это было невозможно. Скучающий монарх, что
было теперь совершенно очевидно, послал его в Гай-Мух либо для того, чтобы
посмеяться над ним и тем самым прогнать ненадолго скуку, либо чтобы отбить
у  Тарвина  всякую  охоту  заниматься  розысками  ожерелья.  Но король был
единственным  человеком, от которого зависело, добьется ли Тарвин своего -
получит  ли  он Наулаку. И потому махараджа никогда не услышит от Тарвина,
что он о нем на самом деле думает.
   К счастью, махараджу так занимали работы, которые Тарвин затеял на реке
Амет,  что он не стал интересоваться у своего молодого друга, ездил ли тот
за Наулакой в Гай-Мух. На следующее утро по возвращении из этого страшного
места  Тарвин  получил  аудиенцию  у  короля  и,  явившись  к нему с видом
человека,  который  не  ведает  страха  и  не  знает разочарований, весело
потребовал  от короля исполнить обещание. Потерпев крупную неудачу в одном
деле, он стал без промедления закладывать фундамент нового здания, подобно
жителям  родного  Топаза,  которые  на  следующее после пожара утро начали
отстраивать  свой  город заново. То, что он пережил в Коровьей Пасти, лишь
укрепило  его  дух:  теперь  к  его  решимости  добиться  намеченной  цели
прибавилась  мрачная  готовность свести счеты с человеком, отправившим его
на верную смерть.
   В  то  утро  махараджа  чувствовал  особую потребность в развлечениях и
охотно  согласился исполнить обещанное: он приказал, чтобы высокому белому
человеку,  с  которым  он  играл  в пахиси, выделили столько рабочей силы,
сколько  ему потребно. Тарвину казалось, что в этой стране, чтобы спрятать
от чужих глаз свои истинные намерения, совершенно необходимо поднять много
пыли.  И  это  ему  удалось  -  облако  пыли,  клубившейся  над  Аметом  и
грандиозными  прожектами Тарвина по добыче золота, было огромных размеров.
С  того  самого момента, когда было основано местное государство, никто не
видывал  здесь  ничего  подобного. Махараджа отдал ему всех заключенных из
всех  своих  тюрем,  и  Тарвин  отвел  свою маленькую армию, состоявшую из
закованных в ножные кандалы кайди, в лагерь, расположенный в пяти милях от
городских  стен. Толпа каторжан с корзинами, мотыгами и лопатами, походным
порядком  двигавшаяся  к  месту  работ или возвращавшаяся оттуда в лагерь,
нагруженные  вырытой  землей  ослы,  взрывные работы, ведущиеся с огромным
размахом,  а  главное,  царившая  повсюду  суета  и  неразбериха - все это
доставляло  удовольствие  махарадже,  который  радостно  хлопал  в ладоши,
присутствуя  при  очередном  взрыве, устроенном специально для его потехи.
Тарвину  казалось: в том, что король платит из своего кармана за порох, да
и за все развлечение в целом, была некая справедливость.
   Но  в  положении Тарвина были  и  неприятные стороны:  он  вынужден был
ежедневно    объяснять    полковнику    Нолану,     королю     и     своим
соседям-коммивояжерам,  если тем приходило на  ум спросить его,  зачем ему
вздумалось перекрыть Амет.  И  наконец пришло время,  когда само индийское
правительство потребовало от  него  в  письменной форме изложить основания
для  ведения  крупномасштабных  работ  на  реке  Амет;   с  тем  же  самым
требованием  оно  обратилось  к  полковнику  Нолану,   желая  узнать,  что
заставило его разрешить строительство плотины,  и  к королю -  по какой-де
причине он позволил запрудить Амет человеку,  не получившему полномочий на
это  от  индийского  правительства.   Все  эти  требования  сопровождались
просьбой  держать  правительство в  курсе  дела.  На  все  вопросы  Тарвин
навострился  отвечать  весьма   уклончиво,   чувствуя,   что   приобретает
необходимую квалификацию для своей будущей политической карьеры в Америке.
Полковник Нолан послал властям официальный ответ на их запрос,  в  котором
сообщалось,  что  заключенные  получают  вознаграждение за  свой  труд,  а
неофициально добавил, что в последнее время махараджа так сильно изменился
в  лучшую сторону (поскольку его  все  время  развлекает этот  иностранец,
приехавший из Америки),  что было бы страшно огорчительно прервать начатые
работы.
   Правительство,   отчасти   знакомое   с  нравами  неукротимого  племени
американских предпринимателей, смело являвшихся в больших дорожных сапогах
на  прием  к королям и требовавших концессию на добычу нефти на территории
от Арракана до Пешина, перестало возражать против строительства плотины, а
просило  лишь  информировать  его  время  от  времени  о  ходе  работ и их
результатах.  Когда Тарвин узнал об этом, он почувствовал большую симпатию
к индийскому правительству. Он понимал эту жажду, эту тоску по информации;
он  сам  мечтал  заполучить  сведения  о  местонахождении  Наулаки  или, к
примеру,  узнать  сколько  времени понадобится Кейт, чтобы понять, что она
нуждается  в нем не меньше, а больше, чем в том, чтобы облегчать страдания
несчастных.
   По меньшей мере два раза в неделю он мысленно ставил на Наулаке крест и
возвращался в Топаз,  к своей работе страхового агента и агента по продаже
недвижимости.  И  каждый раз,  приняв такое решение,  он с удовлетворением
вспоминал,  что  есть  еще  на  земле  благословенный край,  где  человек,
обладающий достаточной энергией,  может добиться своей цели, не прибегая к
маневрам и  ухищрениям,  а действуя прямо и открыто;  где не надо пять раз
поворачивать за  угол,  чтобы  дойти  до  места,  расположенного всего  за
квартал.
   Иногда,  терпеливо жарясь у  реки  под  убийственными лучами индийского
солнца, он святотатствовал, как еретик, отказываясь верить в существование
Наулаки,  и  убеждал самого себя в  том,  что сказка о Наулаке -  такая же
нелепица  и  обман,  как  и  псевдоцивилизованное правление  махараджи или
заведение Дхунпат Раи,  претендующее на то,  чтобы называться больницей. И
тем не  менее он  сотни раз слышал от  разных людей о  существовании этого
сокровища, но на прямой вопрос о нем никто никогда не отвечал прямо.
   К   примеру,   Дхунпат   Раи   (как-то   раз   допустивший  промашку  и
пожаловавшийся Тарвину на леди-докторшу за ее чрезмерное рвение к работе и
избыток административной жесткости) сообщил ему  такое,  от  чего  у  Ника
слюнки  потекли.  Но  Дхунпат  Раи  не  видел  ожерелья со  дня  коронации
нынешнего короля,  то есть уже пятнадцать лет. Заключенные, работавшие под
началом Ника,  повздорив из-за  еды,  кричали,  что  просо  нынче такая же
драгоценность,  как и Наулака.  Да и сам махараджа Кунвар, болтая со своим
высоким другом и  строя честолюбивые планы о  том,  что  он  будет делать,
когда  взойдет на  престол,  дважды  заканчивал свои  откровенные излияния
словами; "И тогда я буду целый день носить Наулаку на своем тюрбане!"
   Но когда Тарвин спросил его, где же находится это драгоценное ожерелье,
махараджа Кунвар покачал головой и ответил почти ласково:
   - Я не знаю.
   Король  строго-настрого  приказал  мальчику  исполнять  все предписания
Кейт.  От  его  сонных глаз не укрылось, что здоровье малыша улучшилось, и
Тарвин  старался  всячески  дать  ему  понять,  что  он обязан этим только