м в точно такую же  ночь.  Мать,  когда
была жива, не раз говорила мне, что в  ту  ночь  было  полнолуние  и  луна
словно смотрела на нее со своей высоты и разговаривала с ней будто  живая.
С тех пор я и полюбил луну, и солнце, и лес, и все прочее. Вот потому-то я
не верю в законы, придуманные людьми. Оттого,  Хромуля,  и  вышли  у  меня
неприятности с полицией. Когда я видел, что от их законов толку нет, я все
улаживал по-своему. Пожалуй, слишком я  любил  деревья,  цветы,  солнечный
свет, ветры да бури. И бродил где хотел. А по пути много чего натворил.  И
очень мне это нравилось, Хромуля... Вот и оказался я преступником!
   Питер услышал негромкий смех хозяина, в котором не было ни  страха,  ни
сожалений.
   - Все началось с договорных денег [деньги, которые правительство Канады
обязалось выплачивать индейским племенам за отобранные  у  них  земли],  -
продолжал он, наклоняясь к Питеру, словно тот с ним спорил. -  Видишь  ли,
Хромуля, это было племя Желтой Птицы. Я ее знал совсем мальчишкой. Были  у
нее две длинные черные косы, а лицо почти такое же красивое,  как  у  моей
матери.  Они  были  подругами,  и  я  любил  Желтую  Птицу,  точно  добрую
волшебницу из сказки. И так ее и называл. Знаешь, Питер, детская любовь  -
это самая верная любовь в мире, и человек хранит ее до конца  своих  дней.
Много лет спустя после  смерти  матери,  когда  я  уже  вырос,  побывал  в
Монреале, Оттаве и Квебеке, я решил навестить племя Желтой Птицы... А  они
голодали, Хромуля. Слышишь? Умирали с голоду!
   Голос Мак-Кея из задумчивого и нежного стал суровым и резким.
   - Была зима, - продолжал он. -  Самый  разгар  зимы.  И  морозы  стояли
лютые. Даже лисицы  и  волки  попрятались.  Осенью  рыба  ловилась  плохо,
снегопады разогнали дичь, и индейцы мерли с голоду. Когда я увидел  Желтую
Птицу, Хромуля, у меня прямо сердце оледенело. Она совсем истаяла.  Только
глаза остались да косы. Две длинные  блестящие  косы  и  глаза  -  темные,
большие, глубокие, точно два  озера.  Вот  ты  никогда  небось  не  видел,
дружок, чтобы индианка плакала. У них  этого  не  водится.  Но  когда  эта
добрая волшебница моего  детства  увидела  меня,  она  застыла  на  месте,
покачиваясь от слабости, а из ее темных глаз по худым щекам  текли  слезы.
Она вышла замуж за Быстрого Оленя. У них  было  трое  детей,  и  вот  двое
умерли в одну неделю. Быстрый Олень  лежал  при  смерти.  И  Желтая  Птица
совсем обессилела и хотела только одного: умереть вместе с  мужем.  И  вот
тут-то пришел я... Питер! - Веселый Роджер наклонился, чтобы лучше  видеть
собаку в сгущающемся сумраке, и его глаза блеснули. - Вот, Питер, рассуди,
плохо ли я тогда поступил. Они  мне  рассказали,  что  произошло.  Местный
торговец был отпетый негодяй, а новый  правительственный  агент  по  делам
индейцев оказался того же поля ягода.  Они  скоро  спелись.  Агент  выслал
причитавшиеся племени договорные деньги и тут же тайком закупил  несколько
ящиков дешевого виски и отправил их торговцу. Через пять дней  все  деньги
перекочевали в карман торговца. А тут наступила  зима.  И  все  пошло  как
нельзя хуже. Когда я добрался до них и разузнал, в чем дело,  восемнадцать
человек из шестидесяти уже умерло, а остальные еле волочили ноги.  Знаешь,
Хромуля, какой-нибудь мой прадед наверняка был пиратом! Я ушел и  вернулся
через три дня с санями, полными продовольствия и теплой  одежды  -  ее  на
всех хватило. Господи, как бедняги набросились на  еду!  Я  опять  ушел  и
через неделю привез продовольствия еще больше. К Желтой Птице вернулась ее
красота. Быстрый Олень окреп и становился сильнее с каждым днем. Все племя
оправилось от беды - смотреть на них было одно удовольствие! Я  кормил  их
так два месяца. А потом холода кончились. Вернулась дичь.  Я  доставил  им
еще запасов - и удрал. Вот так я стал разбойником, Хромуля.
   Роджер засмеялся, и Питер услышал в темноте,  что  он  весело  потирает
руки.
   - Хочешь знать, как все это вышло? - спросил Мак-Кей. -  Видишь  ли,  я
навестил подлеца торговца и по милости судьбы застал его одного. Сперва  я
оттузил его хорошенько, а потом приставил  ему  к  горлу  нож  и  заставил
написать записку, что он, дескать, должен уехать внезапно по срочному делу
на юг, а лавку в свое отсутствие поручает мне. После этого я  посадил  его
на цепь в землянке, которую никто, кроме меня, не мог бы отыскать. И  стал
хозяйничать в лавке, Хромуля. И еще  как!  Трапперы  тогда  обходили  свои
капканы и ко мне редко кто заглядывал. А я кормил и одевал мое племя целых
два месяца. Кормил, пока они не растолстели... И глаза Желтой Птицы  снова
заблестели, как звезды. А потом я привел Таракана  -  такое  у  него  было
прозвище - назад в  лавку,  которая  сильно-таки  опустела,  отчитал  его,
оттузил на прощанье еще раз... и убрался восвояси.
   Мак-Кей встал. На черном бархате неба зажглись первые звезды.  И  Питер
услышал, как его хозяин глубоко и радостно вдохнул душистый воздух.
   Потом он опять заговорил:
   - С той зимы, Питер, за мной гоняется конная полиция. И чем больше  они
за мной гоняются, тем больше я даю  им  для  этого  поводов.  Я  избил  до
полусмерти Бодена, почтальона, который оскорбил одну женщину, когда ее муж
- мой хороший друг - был в отсутствии. А Боден взял да и присвоил  деньги,
которые вез, и все свалил на меня. Ну, тогда я  и  в  самом  деле  ограбил
почту, а зачем, ты знаешь! И с тех пор я  много  чего  натворил.  Но  моим
оружием всегда были только кулаки,  и  я  ни  разу  не  пускал  в  ход  ни
пистолета, ни ножа, если, конечно, не считать того случая с  Тараканом.  А
самое смешное во всем этом, Хромуля, что я  и  Джеда  Хокинса  не  убивал.
Может, я когда-нибудь и расскажу тебе,  что  случилось  тогда  на  дороге,
когда вы с Нейдой ушли. Ну, а пока...
   Он умолк, и Питер почувствовал, что его хозяин вздрогнул. Затем Веселый
Роджер неожиданно нагнулся к нему.
   - Питер, трех женщин мы будем любить до могилы, - прошептал он.  -  Мою
мать - только она давно умерла. Нейду - только ее  мы  больше  никогда  не
увидим... - Его голос на мгновение прервался. - И... и Желтую Птицу. С тех
пор, как я накормил ее племя, прошло  пять  лет!  Наверное,  родились  уже
новые дети. Знаешь что, дружок, пойдем и посмотрим!



10

   На другой день Веселый Роджер и Питер пошли на северо-запад - туда, где
жило  племя  Желтой  Птицы.  Они   шли   медленно,   соблюдая   величайшую
осторожность, и Питер все яснее понимал, что по какой-то неведомой причине
им надо постоянно быть начеку. Он  заметил,  что  его  хозяин  всякий  раз
настораживается, когда за деревьями раздается какой-нибудь  звук  -  хруст
валежника, неясный шелест  кустов  или  стук  оленьих  копытец.  Инстинкт,
однако, подсказывал ему, что прячутся они от людей.
   Он еще  не  забыл,  как  они  спаслись  от  Кассиди  и  несколько  дней
скрывались  среди  лабиринта  раскаленных  скал,  которые  Веселый  Роджер
окрестил Духовкой. Хозяин вел себя теперь так же, как  в  те  дни.  Он  не
смеялся, не пел, не свистел, а разговаривал шепотом.  Костры  он  разводил
теперь такие маленькие, что Питер вначале только диву давался. Не  стрелял
он и дичи, хотя ее немало попадалось на их пути, а ставил с вечера силки и
ловил рыбу в ручьях. На ночлег они устраивались, отойдя не меньше  чем  на
полмили оттого места, где стряпали ужин на крохотном костре. И Питер  спал
чутким сном, готовый вскочить  при  малейшем  шорохе.  Не  раз  его  тихое
предостерегающее ворчание будило Роджера, который  сразу  просыпался,  уже
хватаясь за пистолет.
   Собственно говоря, Мак-Кей вовсе не был уверен, что пустит  пистолет  в
ход, если при таком пробуждении увидит  перед  собой  красный  полицейский
мундир. В его душе по-прежнему шла борьба. Он анализировал свое  положение
со всех точек зрения, но как бы он ни рассуждал, вывод всегда был  один  и
тот же. Если он будет арестован,  правосудие  не  станет  утруждать  себя,
карая его за возвращение индейцам их законных денег, за  ограбление  почты
или за прочие мелкие его  преступления.  Его  повесят  за  убийство  Джеда
Хокинса. И служители закона не поверят ему, даже если он скажет правду,  -
а ее он  никогда  не  скажет.  Много  раз  воображение  рисовало  ему  эту
невероятную картину - настолько  невероятную,  что,  несмотря  на  всю  ее
мрачность, Роджер находил в ней  повод  для  угрюмой  улыбки.  Даже  Нейда
поверила, что он убил ее приемного отца. Хотя на самом деле убила его она.
И правосудие повесит Нейду, если правда будет когда-нибудь открыта.
   Мысленно он вновь и вновь переживал события той роковой ночи  у  Гребня
Крэгга, когда, казалось, он уже стоял на пороге счастья - когда  миссионер
должен был обвенчать их с  Нейдой.  А  потом...  темная  дорога,  рыдающая
девушка, которая, шатаясь, брела ему навстречу в  разорванном  платье,  ее
прерывающийся шепот, когда она рассказывала, как Джед Хокинс тащил  ее  по
лесу  к  хижине  Муни,  как  ей  удалось  вырваться,  ударив  его  камнем,
попавшимся ей под руку в темноте. Поверила ли бы полиция  ему,  заведомому
преступнику, если бы он рассказал правду о том, что  произошло  дальше?  О
том, как он бросился за  Джедом  Хокинсом,  чтобы  разделаться  с  ним,  и
увидел, что он лежит мертвый там, где его оставила Нейда? Поверила  ли  бы
она ему, если бы в минуту слабодушия он признался, что взял на  себя  вину
девушки, которую любил?  Нет,  ему  не  поверили  бы!  Слишком  хорошо  он
подделал все улики. Если бы он рассказал правду о том,  что  произошло  на
дороге между Гребнем Крэгга и хижиной Муни, его бы только  назвали  подлым
лжецом и трусом.
   Именно эта мысль и служила главным утешением Веселому Роджеру - мысль о
том, что он хорошо подделал все улики против  себя  и  ни  Нейда  и  никто
другой никогда не узнает правды. Его любовь к синеглазой девушке,  которая
доверилась ему, даже зная, что он разбойник, была вечной  и  непреходящей,
как любовь к покойной матери.
   - Умереть за нее будет совсем нетрудно, - сообщил он  Питеру  результат
своих размышлений, не сомневаясь, что конец будет именно таков.
   Эта мысль его не пугала. Он твердо  решил  бороться  за  свою  жизнь  и
свободу,  пока  хватит  сил.  Но,   хорошо   зная   упорство   королевской
северо-западной конной полиции, он понимал, что исход его поединка  с  ней
может быть только один. Однако Роджер Мак-Кей не отчаивался,  несмотря  на
пережитую  трагедию  и  на  мысль  о  неизбежном  еще  более   трагическом
завершении своей  жизни.  Наяву  и  во  сне  его  поддерживало  и  утешало
воспоминание о девушке, которая была готова разделить с ним его скитания и
в последний час умоляла его взять ее с собой, какие бы невзгоды  ни  ждали
их впереди. Она знала, что он преступник, за которым гонится  полиция,  но
это не оттолкнуло ее. И даже то, что он убил  человека  -  пусть  негодяя,
недостойного жить, но все же человека, - не уничтожило ее доверия к  нему.
И в тысячный раз Веселый Роджер  с  отчаянием  думал,  не  ошибся  ли  он,
оттолкнув Нейду, отказавшись от ее любви и верной дружбы, когда она хотела
уйти с ним наперекор всему.
   День за днем, пока они шли в те края, где жило племя Желтой  Птицы,  он
боролся с собой и постепенно, подавив гнетущие сомнения, убедил себя,  что
поступил правильно. Он не дал  эгоизму  взять  верх  в  своей  душе  и  не
позволил Нейде стать женой разбойника. Он ничем  не  связал  ее.  Ее  ждет
новая жизнь и, возможно, новое счастье. Он не  погубил  ее,  и  эта  мысль
послужит ему утешением даже в тот серый предрассветный  час,  когда  закон
заставит его поплатиться за не совершенное им преступление.
   Порой на смену горю и  тоске  приходит  странное  успокоение,  знакомое
только тем, в чьей душе пожар страстей гаснет, не находя более пищи. И вот
теперь,  когда  наши  путники  пошли  на  северо-запад  к  берегам   озера
Уолластон, именно такое успокоение снизошло на Веселого  Роджера.  Правда,
оно больше походило на боль, на тихую, вечно  ноющую  боль,  но  зато  оно
принесло ему новое единение с природой, с солнцем, с  деревьями,  цветами,
плодоносящей землей - со всем тем, что  всегда  было  ему  так  дорого,  а
теперь стало вечным источником утешения и поддержки в самые черные часы.
   После того как Веселый Роджер решил навестить племя  Желтой  Птицы,  он
больше не торопился. Теперь он старался вообразить,  будто  Нейда  идет  с
ними, и это удавалось ему так хорошо, что Питер был совсем сбит  с  толку,
пытаясь понять, с кем разговаривает его хозяин.
   Их  неспешное  путешествие,  постоянная  настороженность  и  общение  с
хозяином, который держался с ним как с товарищем,  с  равным,  чрезвычайно
развили  умственные  способности  Питера,  и  он  старался  показать  себя
достойным  такой  дружбы  и  доверия.  Благодаря   правильному   обучению,
дополненному инстинктом, он знал теперь  лес  и  лесную  жизнь  во  многих
отношениях даже лучше, чем его хозяин.  И  вместе  с  тем  Веселый  Роджер
медленно, но верно внушал ему,  что  существует  огромное  различие  между
охотой для пропитания и бессмысленными убийствами ради забавы.
   - Все живое, чтобы жить, должно иногда убивать,  и  тут  уж  ничего  не
поделаешь, Питер, - втолковывал ему Веселый Роджер.  -  Но  совсем  другое
дело, если ты убиваешь без всякой необходимости.  Видишь  вон  то  дерево,
которое обвил хмель? Хмель душит дерево, и со временем  оно  засохнет.  Но
хмель ни в чем не виноват, потому что иначе он жить не  может.  Правда,  я
вырву этот хмель с корнем, так как дерево, на мой взгляд, важнее хмеля.  В
таких случаях поступаешь, как подсказывает тебе совесть. Нам с тобой  надо
жить, и поэтому сегодня мы ужинаем молодыми куропатками. Видишь ли, Питер,
тут все решает необходимость. Тебе это понятно?
   Этих объяснений Питер не понимал, но он был наблюдателен и умел  быстро
соображать.  Он  скоро  зарубил  себе  на  носу,  что  разорять  гнезда  -
непростительное преступление. Он чувствовал, что его немилосердно  стыдят,
когда он для забавы нападает на существо слабее себя. Правда,  в  этом  он
так и не разобрался и в подобных случаях поглядывал на хозяина, ожидая  от
него  какого-нибудь  указания.  В  августе  подрастающие  крольчата  очень
доверчивы, и Питер мог бы душить их десятками, но  теперь  он  кидался  за
ними в  погоню,  только  когда  бывал  по-настоящему  голоден  или  же  по
приказанию Веселого Роджера. Этот  этап  в  воспитании  Питера  был  очень
интересен  его   хозяину.   Разбойник   не   придерживался   взгляда   тех
натуралистов, которые считают себя единственными  разумными  существами  в
мире. Он верил, что Питер наделен не только  великолепными  инстинктами  и
смышленостью, но и способностью рассуждать, а он помогает этой способности
развиться. Вот это-то и занимало его.
   На привале, когда Роджер не спал и не занимался воспитанием Питера,  он
обычно читал  какой-нибудь  из  красных  томиков  исторических  сочинений,
которые позаимствовал, остановив почту у границы Голых Земель. Он уже знал
их почти наизусть. Больше всего  ему  нравились  жизнеописания  Наполеона,
Маргариты  Анжуйской  [Маргарита  Анжуйская   (1429-1482)   -   английская
королева,  жена  Генриха  VI,  по  происхождению  француженка;  во   время
междоусобных войн Алой и Белой розы возглавляла партию сторонников короля]
и Петра Великого, и когда он сравнивал свои беды с трудностями, из которых
эти  люди  выходили  победителями,  он   испытывал   прилив   бодрости   и
уверенности. Если природа была его богом и священным писанием, а  Нейда  -
путеводной звездой, то  эти  зачитанные  книжечки,  написанные  человеком,
который давно  уже  умер,  были  его  собеседниками  и  наставниками.  Они
рассказывали ему о великих  самопожертвованиях,  доблести  и  подвигах,  о
верности, чести  и  предательствах  и  о  страшных  трагедиях,  к  которым
неизменно  приводят  неудержимое  честолюбие  и  эгоизм.  Он  извлекал  из
прочитанного уроки для себя. И сообщал Питеру свои умозаключения. Особенно
ему нравилась неустрашимая  Маргарита  Анжуйская,  и  однажды  его  сердце
восторженно забилось, когда голос с  печатной  страницы  шепнул  ему,  что
Нейда - такая же Маргарита, только в сто раз  лучше,  потому  что  она  не
принцесса и не королева.
   - Видишь ли, разница в том, -  объяснил  он  Питеру,  -  что  Маргарита
жертвовала собой, боролась и готова была умереть ради короля, а наша Нейда
- ради бедняка, за которым гонится полиция. Вот  почему  Нейда  куда  выше
Маргариты, - добавил он. - Маргарита ведь шла на такие  жертвы  не  только
для того, чтобы спасти своего мужа, но и чтобы остаться королевой, а Нейде
нужны только мы с тобой. И вот тут-то мы последуем примеру Петра Великого,
- закончил он с невеселым смешком, - и не позволим ей губить себя.
   И так день за днем шли к речкам Уолластона - в страну, где жили  Желтая
Птица и ее племя.
   В первых числах  сентября  они  перебрались  через  Гейки  и  вышли  на
западный берег Уолластона. Листва берез уже отливала золотом, а в  шелесте
осин слышались  тревожные  шепоты  осени.  Тополя  желтели,  рябина  алела
тяжелыми гроздьями, а в прохладных сырых чащобах бархатисто чернели спелые
сочные ягоды дикой смородины. Веселый  Роджер  особенно  любил  это  время
года, а Питер впервые в жизни знакомился с сентябрем. Днем еще было жарко,
однако по ночам воздух бодряще пощипывал, и Питер уловил новую резкую ноту
в голосах обитателей леса. По ночам вновь начали  завывать  волки.  Гагары
забыли семейные радости и хрипло кричали  под  луной.  Кролики  выросли  и
утратили детскую доверчивость, а совы словно глубже уходили в ночной  мрак
и выслеживали добычу особенно хитро. Веселый Роджер  знал,  что  люди  уже
возвращаются к своим хижинам и охотничьим участкам, и стал еще осторожнее.
Он внимательно смотрел по сторонам, не поднимается ли  где-нибудь  к  небу
дымок, прислушивался к каждому звуку, и  его  начали  одолевать  тревожные
мысли: мало ли что могло случиться с племенем Желтой Птицы за пять  долгих
лет! Еще одна голодная  зима  или  какая-нибудь  повальная  болезнь  могла
погубить почти все племя, а горстка  оставшихся  в  живых  разбрелась  кто
куда... А вдруг Желтая Птица умерла?
   Три дня он медленно шел по извилистому берегу озера и наконец набрел на
индейские помосты для вяления рыбы. Его с новой  силой  охватили  зловещие
предчувствия; люди давно ушли  отсюда,  земля  была  испещрена  медвежьими
следами, а у берега, куда выбрасывались  рыбьи  внутренности,  расхаживали
два черных медведя - толстые, разъевшиеся; они нисколько не встревожились,
увидев человека и собаку.
   Однако на другой день к закату они вышли на песчаную косу, где в  белом
песке возились индейские ребятишки. Они играли и смеялись, и с ними играла
и смеялась высокая худощавая женщина в юбке  из  мягкой  оленьей  кожи,  с
двумя черными глянцевитыми косами, которые, когда она бежала,  метались  у
нее за плечами, точно два толстых каната. Веселый Роджер и  Питер  увидели
ее в ту минуту, когда она убегала от детей в сторону противоположную  той,
где они стояли. Но вот она внезапно повернулась, бросилась прямо к ним и с
испуганным криком остановилась в двух шагах от Мак-Кея. Питер  внимательно
следил за происходящим. Он увидел,  что  испуг  в  темных  глазах  женщины
сменился удивлением, потом она прерывисто вздохнула, и тут Веселый  Роджер
крикнул:
   - Желтая Птица!
   Он медленно подошел к ней, еще не веря, что годы так мало ее  изменили,
и Желтая Птица радостно протянула к нему руки, а Питер, не  понимая,  что,
собственно,  происходит,  подозрительно  косился  на   смуглых   индейских
ребятишек, которые тихонько их окружили. Потом из-за ивняка вышла девочка,
и Питер был совсем сбит с толку, потому что  он  увидел  еще  одну  Желтую
Птицу - та же стройная гибкая фигура, те же сияющие глаза, хотя она и была
даже моложе Нейды. Питер не знал, что это  Солнечная  Тучка,  дочь  Желтой
Птицы. Но он тут же почувствова