во плыли вдоль восточного берега  озера
Уолластон.  Мак-Кей  не  сомневался,  что  правильно  угадал,  как   будет
рассуждать Кассиди, строя планы новой погони. Кассиди, конечно, отправится
вдоль западного берега, а потом через озеро Хатчет и вверх по  Блэк-ривер,
так как прежде его противник, когда опасность была близка,  всегда  уходил
прямо на Север. Сам же Веселый Роджер решил  не  спеша  пробираться  вдоль
восточного берега Уолластона, чтобы потом по рекам Броше и Тивьязе уйти от
погони на  северо-восток.  В  таком  случае  с  каждым  часом  расстояние,
отделяющее их  от  Кассиди,  будет  увеличиваться,  и,  выждав  достаточно
времени, они с Питером спокойно доберутся до Голых Земель.
   Питер - и только Питер - замечал великолепие окружающей природы,  когда
под вечер третьего дня они медленно плыли под самым берегом, приближаясь к
прозрачному  потоку,  который  зовется  ручьем  Хромого  Лося.  До  заката
оставалось еще два часа. Стояла полная тишь,  и  воды  Уолластона  застыли
сверкающим  зеркалом.  И  все  же  тихий  воздух  чуть  покусывал  осенним
холодком, а лес на холмистых берегах  уходил  вдаль  красными  и  золотыми
волнами, окутанный сентябрьской туманной дымкой, похожей на  дымок  пудры,
слетевшей с пуховки. Этому вечеру было суждено навеки врезаться  в  память
Питера - этого заката он не забыл до конца своих дней.
   Но ничто не предвещало опасности: глаза  Питера  видели  только  чудеса
окружающего мира, уши слышали только дремотные голоса  леса,  а  нос  чуял
только благоухание смолы и запахи спелых ягод. Прямо перед ними  за  белой
полосой береговых песков тянулась невысокая гряда  холмов,  где  лиловатая
зелень хвойных деревьев перемежалась  алыми  пятнами  рябины  и  полосками
огнецвета, пламеневшего в лучах заходящего солнца.
   Из этого райского уголка до них по мере приближения  доносились  только
птичьи голоса да болтовня рыжих  белок.  Громко  кричала  сойка,  а  между
первой и второй - более высокой - грядой стая ворон  взволнованно  кружила
над черной медведицей и ее полувзрослыми медвежатами,  которые  лакомились
ягодами рябины. Но запах медведей не доносился до Питера, он не слышал  их
фырканья, и  далекие  вороны  интересовали  его  куда  меньше,  чем  тайны
приближающегося берега.
   Со своего места на носу лодки Питер оглянулся на хозяина. Лицо и  глаза
Веселого Роджера оставались тусклыми. Береговые леса не  манили  его,  как
Питера.  Там,  как  и  всюду,  его  ждала   только   пустота,   неизбежное
одиночество, хаос погибших надежд, разбитые мечты.  Он  утратил  любовь  к
жизни. Он больше не видел красоты. Солнце стало другим. Небо тоже. Мысль о
бескрайности лесных дебрей теперь угнетала его, а не радовала, как прежде.
   Питер ясно чувствовал перемену в хозяине, хотя и не понимал ее причины.
Как Веселый Роджер больше не видел вокруг себя прежнего мира, так и  Питер
больше не видел прежнего Веселого Роджера.
   Они пристали к косе, где песок  был  мягче  ковра.  Питер  выскочил  из
лодки. Пара чибисов  стремительно  бросилась  от  него  поперек  косы.  Он
насторожил треугольные уши, и тут его нос уловил весьма интересный  запах:
по песку недавно прошел дикобраз. Хриплый голос сойки звучал теперь совсем
близко, как и мелодичное цоканье белки.
   Питер почувствовал глубокое удовлетворение. Ведь это  было  воплощением
жизни, а он, в отличие от хозяина, любил жизнь  по-прежнему.  Питер  смело
направился туда, где за  ивняком,  молодыми  березками  и  алыми  полосами
огнецвета начинался лес. Тут недавно  прошел  дождь,  и  все  запахи  были
свежими и приятными.
   Он  отыскал  куст  черной  смородины,  усыпанной  сочными  глянцевитыми
ягодами,  и  начал  их  ощипывать.  Суслик,  считавший  этот  куст   своей
собственностью, недовольно пискнул и сердито посмотрел  на  собаку  из-под
мохнатого листа папоротника. Питер завилял  хвостом  -  долгое  общение  с
хозяином научило его добродушию. Он дружески тявкнул.
   И тут до его ушей донесся звук, от которого напряглись все его мышцы:
   - Руки вверх, Мак-Кей!
   Питер оглянулся. Между ним и берегом стоял человек. Он сразу узнал его.
Это его запах он впервые почуял у хижины индейца Тома, это от него  убегал
его хозяин, это его голос они слышали три ночи тому назад  у  типи  Желтой
Птицы. Теренс Кассиди, капрал королевской северо-западной полиции!
   В двадцати шагах от Кассиди стоял Мак-Кей с заплечным мешком на спине и
с веслом в руке. Кассиди с мрачной улыбкой держал  его  под  прицелом.  На
мгновение все они застыли в незабываемой живой картине.  Кассиди  был  без
фуражки, и его рыжие волосы горели на солнце. Он раскраснелся,  в  голубых
ирландских глазах сверкала яростная радость: наконец-то после  долгих  лет
их рискованная игра завершилась. Последний ход сделал он - и выиграл.
   Почти минуту после  оклика  Мак-Кей  стоял  неподвижно.  И  Кассиди  не
повторял приказа: он понял, что его противник  оглушен  неожиданностью,  и
готов был дать ему время прийти в себя.  Потом  Веселый  Роджер  судорожно
вздохнул. Его плечи поникли. Мешок соскользнул на землю. Он выпустил весло
и медленно поднял руки над головой. Кассиди негромко засмеялся.
   Еще несколько дней назад Мак-Кей спокойно усмехнулся бы  ему  в  ответ,
воздавая должное противнику даже в час своего поражения. Но теперь он  был
другим.
   И Кассиди теперь тоже представлялся ему  другим.  Не  храбрецом,  свято
выполняющим свой долг, не благородным противником, которого он был бы  рад
назвать другом даже в самый разгар их поединка. Теперь он видел в  Кассиди
палача. На него ополчился весь мир, и вот, когда он  дошел  до  последнего
предела  отчаяния,  безжалостная  судьба  поручила  Кассиди  нанести   ему
смертельный удар.
   Он послушно поднял руки, но его душил слепой  гнев.  В  глазах  у  него
потемнело. В эту минуту он не думал  ни  о  законе,  ни  о  смерти,  ни  о
свободе. Несправедливость всего  случившегося  привела  его  в  бешенство,
заставила жаждать одного - мести. Пистолета Кассиди,  наведенного  на  его
грудь, он просто не замечал. Он не заметил бы сейчас и тысячи  пистолетов.
С воплем ярости он схватился за кобуру.
   В последнюю секунду Кассиди разгадал его намерение и крикнул:
   - Стой! Ради бога, остановись, а то я выстрелю!
   Даже Питер почувствовал, что эти секунды  чреваты  страшной  угрозой  -
трагедией, смертью. Питеру было знакомо это ощущение  -  он  испытал  его,
когда вцепился в ногу Джеда Хокинса, чтобы спасти Нейду.
   В ту кратчайшую долю секунды, которая понадобилась Питеру  для  прыжка,
палец капрала Кассиди успел лечь на спусковой крючок, так как Мак-Кей  уже
почти вытащил пистолет из кобуры. Кассиди прицелился ему в плечо -  он  не
хотел его убивать.
   Питер ударил его всем телом в тот момент, когда он выстрелил, и Мак-Кей
услышал, как пуля просвистела мимо его уха. Он выхватил  пистолет.  Питер,
все крепче сжимавший зубы, услышал второй выстрел и  понял,  что  стреляет
его хозяин. Третьего выстрела  не  последовало.  Кассиди  тяжело  осел  на
землю, и у него вырвалось что-то вроде смешка - только это был не  смешок.
Он перекатился на бок, придавив Питера.
   Веселый Роджер продолжал стоять, сжимая пистолет и  глядя  перед  собой
застывшим взглядом. Питер кое-как выбрался из-под  навалившегося  на  него
тела и теперь недоуменно поглядывал то на хозяина, то на человека, который
распростерся на песке, точно гигантский паук. Затем  Мак-Кей  очнулся.  Он
бросил пистолет, словно что-то ненужное и страшное, и, с криком подбежав к
Кассиди, нагнулся над ним.
   - Кассиди... Кассиди... - повторял он. - Господи, да  я  же  не  хотел!
Кассиди, дружище...
   В его голосе было такое страдание, что Питер перестал  рычать.  Мак-Кей
приподнял Кассиди за плечи и откинул рыжие  волосы.  Он  ничего  не  видел
вокруг себя. Он убил Кассиди. Убил! Он стрелял, чтобы убить, и  знал  свою
меткость. Наконец-то он стал тем, чем давно  хотел  видеть  его  закон,  -
убийцей! И жертвой оказался Кассиди - человек, который с начала и до конца
играл честно, ни разу не пустил  в  ход  подлого  приема  и  теперь  лежит
мертвым на белом песке потому, что не воспользовался своим преимуществом и
не подстрелил его сразу же. Он хрипло выругал себя и,  посмотрев  на  лицо
Кассиди, вдруг увидел чудо: глаза ирландца были открыты, губы кривились от
боли, но усмехались.
   - Я рад, что ты сделал это сдуру, - сказал он. -  Мне  не  хотелось  бы
менять о тебе мнение, Мак-Кей. Но вот стрелок ты паршивый!
   По его телу прошла судорога, улыбка  исчезла,  и,  сдерживая  стон,  он
сказал:
   - Может... ты хочешь помочь мне, Мак-Кей? Если да, то в полумиле отсюда
выше по ручью есть хижина. Я слышал стук топора... Видел дым... А  тебя  я
не виню. Ты честный противник... и быстрый... а вот стрелок... паршивый...
До чего же... паршивый...
   Он попытался ухмыльнуться в лицо Веселому Роджеру и безжизненно повис у
него на руках.
   Веселый Роджер всхлипывал. Без слез,  глухо,  как  плачут  мужчины.  Он
разорвал рубашку Кассиди и увидел на  груди  под  правым  плечом  сквозную
рану. Он сбегал за водой, попробовал привести раненого в  чувство,  и  все
это время Питер слышал те же странные звуки, словно его хозяин  задыхался.
Потом Мак-Кей, встав на четвереньки, взвалил тело Кассиди себе  на  спину,
выпрямился и, пошатываясь, пошел с ним к ручью. Там он увидел узкую тропку
и побрел по ней не останавливаясь, пока не оказался на маленькой  вырубке,
где Кассиди заметил дымок. Там стояла хижина, и оттуда  к  нему  навстречу
вышел старик в сопровождении девушки.
   Питер  тихонько  взвизгнул,  потому  что  ему  показалось,  что  позади
человека с белыми волосами и бородой идет Нейда. Та же стройная  тоненькая
фигурка, те же каштановые кудри и тот же... Но нет,  это  была  не  Нейда.
Девушка  была  постарше.  Выше  ростом.  И  ее  лицо,  когда  она  увидела
окровавленную ношу Роджера, побелело.
   - Я застрелил его, - задыхаясь, сказал  Мак-Кей.  -  Бог  свидетель,  я
этого не хотел. Боюсь, что...
   Он умолк, страшась высказать вслух свое опасение, что Кассиди умер  или
умирает. Несколько секунд он ничего  не  видел,  кроме  укоризненных  глаз
девушки. Старик помог ему внести раненого в дом. Только когда ирландец был
уложен на койку, Мак-Кей вдруг заметил,  что  ослабел,  точно  ребенок,  и
понял, чего ему стоило пройти этот путь  с  тяжелой  ношей  на  спине.  Он
устало опустился на стул, а старый траппер хлопотал около Кассиди.
   Он услышал, что девушка называет старика дедушкой. Ее страх  прошел,  и
она сновала по хижине, готовя воду, повязки и подушки, а когда  ее  взгляд
падал на белое лицо Кассиди, в нем появлялась нежность. Мак-Кей  продолжал
сидеть неподвижно, видя, что его помощь пока не нужна.  Но  когда  раненый
тихо застонал, Роджер встал и подошел к койке.
   - Пуля прошла навылет, - сказал старик. - Хорошо, что ты не пользуешься
разрывными пулями, приятель!
   Кассиди глубоко вздохнул. Его веки задергались  и  медленно  поднялись.
Девушка как раз наклонялась над ним, и Кассиди увидел  только  ее  лицо  и
каштановые кудри.
   - Он не умрет? - робко спросил Веселый Роджер.
   Старик молчал. Но Кассиди, чуть-чуть повернув  голову,  ответил  слабым
голосом:
   - Не беспокойся, Мак-Кей! Не умру...
   Веселый Роджер наклонился к  Кассиди,  заслонив  от  него  девушку.  Он
осторожно взял раненого за руку.
   - Мне жаль, что так вышло, старина, - прошептал  он.  -  Ты  победил  -
по-честному победил. И я не уйду далеко. Я буду тут, когда ты встанешь  на
ноги. Даю тебе слово.
   Кассиди слабо улыбнулся, но тут же застонал  и  закрыл  глаза.  Девушка
оттолкнула Роджера от койки.
   - Да уж не уходите далеко! И подождите, чтобы он выздоровел, -  сказала
она, и ее горящие мрачным огнем глаза вызвали в его  памяти  глаза  Нейды,
когда она в хижине индейца Тома призналась ему, что Джед Хокинс ее ударил.
   В этот вечер Веселый Роджер устроился на ночлег возле устья ручья. И  в
течение трех дней он почти все время  проводил  в  хижине  старого  Робера
Барона и его внучки Жизели. Кассиди бредил. Он постоянно упоминал Веселого
Роджера. И Жизель, которая не отходила от него ни днем, ни ночью  и  почти
совсем не спала, в конце концов решила, что Мак-Кей  и  Кассиди  -  старые
неразлучные друзья. Тем не менее она не соглашалась, чтобы Веселый  Роджер
сменил ее у постели больного. На третий день она отправила его за  бинтами
и лекарствами в факторию, до которой было шестьдесят миль.
   Веселый Роджер и Питер вернулись через трое суток к вечеру. Окна хижины
ярко светились, и Мак-Кей  заглянул  в  одно  из  них.  Кассиди  сидел  на
постели, прислонясь к подушкам. Он совсем не был похож  на  умирающего,  а
рядом с ним на ковре из медвежьей шкуры сидела девушка. Что-то сжало горло
Веселого Роджера. Он тихонько положил свои покупки на крыльцо и  постучал.
Когда Жизель открыла дверь, Роджер с Питером уже скрылись в темноте.
   На следующее утро Мак-Кей подстерег старого Робера и сказал ему:
   - Мне что-то не сидится на одном месте. Я  вернусь  через  две  недели.
Передайте это Кассиди, ладно?
   Десять минут спустя он уже плыл вдоль берега Уолластона  и  потом  семь
дней  переезжал  от  устья  одного  ручья  к  другому,  нигде  подолгу  не
оставаясь. Питер замечал, что с каждым днем он все  больше  худеет.  Голос
хозяина совсем утратил былую веселость, он редко  улыбался  и  никогда  не
смеялся. Питер старался понять, что произошло, и  Мак-Кей  разговаривал  с
ним, но не так, как прежде.
   - Мы могли бы прикончить его и навсегда от него избавиться, - сказал он
однажды, когда они с Питером  грелись  у  костра,  потому  что  вечер  был
холодный. - Могли-то могли, а не сделали  этого,  как  не  взяли  с  собой
Нейду. И мы вернемся к нему. Я сдержу свое слово. Мы  вернемся,  Питер,  и
пусть нас потом повесят!
   Веселый Роджер мрачно умолк, прикидывая, сколько еще  у  него  осталось
времени.
   На десятый день он отправился в обратный путь и к  вечеру  двенадцатого
дня вытащил лодку на песок в устье ручья Хромого Лося. Сам не зная почему,
он, прежде чем пойти к хижине старика Барона, взглянул на свои часы.  Было
четыре часа. Он вернулся на два дня раньше, чем обещал,  и  это  было  ему
приятно. Его сердце странно сжималось.  Он  верил  в  Кассиди  -  конечно,
ирландец объявит, что они сыграли вничью, и отпустит его еще раз  попытать
счастья в пустынных просторах. Такой человек, если  он  честно  бьется  об
заклад, не отступает от условий. Ну, а если нет...
   Веселый Роджер остановился и разрядил  свой  пистолет.  Он,  во  всяком
случае, больше стрелять не будет.
   Неяркие лучи осеннего солнца лились в открытую дверь  хижины.  Мак-Кей,
подходя, услышал смех Жизели. Она что-то говорила. Затем раздался  мужской
голос, а издали донесся стук топора. Старый Робер занимался обычным делом.
Жизель и Кассиди были дома.
   Мак-Кей поднялся на  крыльцо  и  кашлянул,  чтобы  оповестить  о  своем
приходе. Но, заглянув в комнату, он остановился на пороге как вкопанный.
   Теренс Кассиди сидел в большом кресле. Жизель  стояла  позади,  обнимая
его за шею, и нежно его целовала.
   Тут Кассиди увидел их с Питером.
   - Входи-ка! - крикнул он так громко, что Жизель вздрогнула. - Да  входи
же, Мак-Кей.
   Веселый Роджер вошел, и Жизель выпрямилась; ее щеки  пылали,  в  глазах
отражался закат. Теренс Кассиди,  опираясь  на  ручки  кресла,  наклонился
вперед и широко ухмыльнулся.
   - А ты проиграл, Мак-Кей! - воскликнул он. - Выиграл-то я!
   С этими словами он взял девушку за руку и вытащил ее из-за кресла.
   - Ну-ка, Жизель, сдержи свое обещание; докажи ему, что выиграл я.
   Жизель медленно подошла к Веселому Роджеру, ее щеки были алее вечернего
неба, глаза смущенно улыбались. Веселый Роджер ждал,  ничего  не  понимая.
Внезапно руки Жизели обвили его шею, она чмокнула его в щеку,  кинулась  к
креслу, упала на колени и спрятала  лицо  на  груди  Кассиди,  который  со
смехом протянул Роджеру обе руки.
   - Роджер Мак-Кей, знакомься: моя супруга, миссис Кассиди, - сказал  он,
и Жизель подняла на Роджера сияющие глаза.
   Он по-прежнему растерянно молчал.
   - Здесь вчера побывал миссионер из Броше и обвенчал нас, -  услышал  он
голос Кассиди. - И  помог  мне  написать  прошение  об  отставке.  Мы  оба
выиграли, старина. Я тебе очень благодарен за эту пулю: она  принесла  мне
счастье. И вот тебе на этом моя рука, Мак-Кей.
   Полчаса спустя Веселый Роджер возвращался по  тропке  к  лодке;  в  его
глазах стояли слезы, а  сердце  преисполнилось  радостных  надежд.  Желтая
Птица оказалась права. Разве не это пророчила она ему в ту  ночь?  А  если
так, то, наверное, сбудется и все остальное.
   Он вновь поверил в возможность счастья,  вновь  почувствовал  любовь  к
жизни, и пока он шел по тропинке в сопровождении Питера, его губы  шептали
имя  Нейды,  а  мысли  обращались  к  предсказанию   Желтой   Птицы,   что
когда-нибудь, где-то в неизвестном месте они найдут то же счастье, которое
уже нашли Жизель и Кассиди.
   До ушей Питера доносился отдаленный стук топора, щебет птиц  и  цоканье
белок, но слышал он только голос хозяина, прежний голос, веселый  голос  -
голос, который  он  научился  любить  у  Гребня  Крэгга  в  дни  фиалок  и
земляники, когда Нейда составляла весь его мир.



13

   Целью странствий Мак-Кея по-прежнему был лес, вдавшийся на сотню миль в
Голые Земли. Три года назад он построил себе там хижину и в течение долгой
зимы добывал лисьи шкурки. И теперь его манила  не  только  хижина,  но  и
охота на лисиц. Нужда гналась за ним по пятам. Деньги, которые он захватил
с собой, покидая Гребень Крэгга,  кончились,  припасы  тоже,  а  сапоги  и
одежда были все в заплатах из оленьей кожи.
   У озера Сноуберд,  куда  он  добрался  через  неделю  после  того,  как
расстался со счастливым Кассиди, ему улыбнулась удача.  Два  траппера  как
раз вернулись сюда на свой охотничий участок из Форт-Черчилля. Один из них
заболел, и его товарищу нужен был помощник,  чтобы  построить  хижину  для
зимовки. Мак-Кей пробыл с ними десять дней, и когда  он  пошел  дальше  на
север, его заплечный мешок раздулся от припасов,  на  ногах  у  него  были
новые сапоги, а одежда стала более теплой.
   Когда он добрался до своей укромной хижины  в  тысяче  миль  от  Гребня
Крэгга, была уже середина октября. В хижине все оставалось таким  же,  как
три года назад. За это время в  нее  никто  не  входил.  Чугунная  печурка
только и ждала, чтобы ее затопили. Позади нее лежали сухие дрова. На столе
стояли жестяные тарелки, а к потолку, подальше от мышей и горностаев, были
подвешены на сыромятных ремнях свертки с запасными одеялами и  одеждой,  с
той далекой весны, когда он их тут  оставил,  казалось,  прошли  века.  Он
приподнял половицу - капканы, тщательно смазанные жиром карибу, лежали  на
своем месте. Полчаса Веселый Роджер  сновал  по  хижине,  доставая  другие
спрятанные вещи. Из разных тайников он  извлек  жестяную  лампу,  бидон  с
керосином и свечи, и к тому времени, когда спустилась ночь, в печурке  уже
весело ревел огонь, посылая в трубу снопы искр, единственное окошко хижины
уютно  светилось,  а  старый  кофейник  булькал  и  шипел,  точно  радуясь
возвращению хозяина.
   На рассвете Роджер начал готовиться к  охотничьему  сезону.  В  течение
двух дней он убил трех карибу и  запасся  мясом  на  всю  зиму.  Затем  он
нарубил  дров,  приготовил  отравленную  приманку  и  наметил  места   для
капканов.
   Первого ноября по северной стране пронеслось леденящее дыхание зимы.  И
дальше  к  югу  осень  уже  умирала.  Последние  ягоды  рябины  висели  на
оголившихся ветках, сморщенные и подмороженные, по  ночам  мороз  сковывал
землю, голос леса изменился, и ветры  несли  грозное  предупреждение  всем
людям и зверям между Гудзоновым заливом  и  Большим  Невольничьим  озером,
между Водоразделом и Ледовитым океаном. Семь лет назад,  как  помнил  весь
этот край, зима нас