йдой.
   Они неуклонно шли на юго-запад, пока не добрались до Телона, а оттуда в
метель и лютые морозы направились через дикие леса, не  нанесенные  ни  на
одну карту, к замерзшим речкам озера Дубонт.  За  первые  три  недели  они
только один раз  приблизились  к  человеческому  жилью  -  Веселый  Роджер
свернул к небольшому индейскому стойбищу купить мяса карибу и мокасины для
Питера. Потом на пути к озеру Годе они дважды  останавливались  в  хижинах
трапперов.
   В начале марта они добрались до бассейна Потерянного озера;  теперь  до
Гребня Крэгга оставалось триста миль.
   И вот там Питер учуял под мягким снежком мерзлые куски оленьего мяса  -
отравленную приманку для волков, которую разбросал Буало, траппер-француз.
Веселый Роджер  уже  разложил  костер  и  начал  разогревать  олений  жир,
собираясь испечь лепешку, когда к нему подполз Питер, волоча задние  ноги,
уже парализованные действием стрихнина. В одно мгновение Мак-Кей влил весь
теплый растопленный жир в горло Питеру и, поспешно разогрев новую  порцию,
закатил  ему  и  вторую  дозу,  так  что  в  конце  концов  Питер  срыгнул
отравленное мясо.
   Полчаса спустя Буало, который мирно обедал у себя в  хижине,  удивленно
вскочил  на  ноги:  дверь  без  стука  распахнулась,  и  порог  перешагнул
незнакомец с бледным, перекошенным лицом, держа на руках безжизненное тело
собаки.
   И долго после этого тень смерти витала над охотничьей хижиной француза.
Для Буало, хотя он горячо сочувствовал собрату-трапперу и жалел, что из-за
его приманки случилась такая беда, Питер тем не менее  был  "всего-навсего
собакой". Но  когда  он  увидел,  как  дрожат  широкие  плечи  незнакомца,
склонившегося над парализованным псом, и услышал,  какого  горя  исполнены
бессвязные слова, срывающиеся  с  побелевших  губ,  он  почувствовал  даже
некоторый страх. Питер лежал как мертвый, и Веселый Роджер вдруг  обхватил
руками его неподвижное тело и, прижав лицо к  жестким  кудряшкам  на  шее,
начал просить его открыть глаза, не умирать. Буало  перекрестился,  ощупал
Питера и принялся растолковывать Мак-Кею, что собака жива, что  ее  сердце
бьется ровно и сильно, а  паралич,  вызванный  ядом,  как  будто  начинает
проходить. Мак-Кей посмотрел на француза, как на чудотворца.  Он  выпустил
Питера из объятий,  отодвинулся  и,  стоя  на  коленях  возле  нар,  молча
наблюдал, как Буало, заняв  его  место,  вливает  Питеру  в  горло  теплое
консервированное молоко. Вскоре  глаза  Питера  открылись,  и  он  глубоко
вздохнул.
   Буало оглянулся и пожал плечами.
   - Он хорошо дышит, мосье... Яд уже перестал действовать. Ваша собака не
умрет.
   Мак-Кей ошеломленно поднялся  на  ноги.  Он  пошатнулся  и  тут  только
почувствовал, что лицо у него мокро от слез. Из его груди  вырвался  смех,
похожий на рыдание, он отошел к окну и уставился, ничего не видя, на белый
лес за окном. Он не раз встречался со смертью лицом к лицу, но никогда еще
ее присутствие не наводило на него такого ужаса, как в этот час, когда она
совсем близко подступила к Питеру, верному товарищу его скитаний.
   Когда он отвернулся от окна, Буало уже укутал Питера в одеяло  и  укрыл
его медвежьей шкурой. Но  прошло  много  дней,  прежде  чем  Питер  совсем
оправился от изнурительной болезни, которую вызвало у него отравление.


   Весна рано пришла на Север в этом году. К югу от  Оленьего  озера  снег
начал сходить во второй половине марта, а в первую неделю апреля на  реках
уже таял лед. Дули юго-западные ветры, и Буало повторял, что такой теплыни
в это время года тут еще никогда не бывало. К концу первой  недели  апреля
Питер совсем окреп, и Мак-Кей снова отправился в путь.
   Часть  зимнего  снаряжения  он  оставил  в  хижине   Буало   и   теперь
путешествовал налегке, рассчитывая добраться до Гребня Крэгга прежде,  чем
новорожденная "луна гусиного перелета" пойдет на  ущерб.  Однако  Питер  в
первые дни быстро уставал, и пока краснота по ободку его глаз  не  исчезла
совсем. Веселый Роджер вынужден был умерять свое нетерпение, так что "луна
гусиных перелетов" уже сменилась майской  "лягушачьей  луной",  когда  они
наконец спустились по последнему  склону  Водораздела  и  оказались  среди
лесов и озер Южной Канады.
   Роджер был так рад, что ему уже казалось,  будто  не  беда,  а  милость
судьбы задержала его в пути для того, чтобы он вернулся  "домой"  в  самый
разгар весны. Всюду вокруг  слышалась  таинственная  музыка  обновления  и
пробуждения жизни. Ею дышали и небо, и солнце, и  благоуханная  земля,  по
которой ступали его ноги, и одетые первой зеленой, дымкой деревья, и щебет
птиц, вернувшихся с юга. Его приятельницы сойки  снова  кричали  хрипло  и
весело, ссорясь и хвастая в теплых солнечных лучах; над  полянами  мелькал
черный атлас вороньих крыльев; дятлы, сорокопуты и ореховки летали взад  и
вперед,  хлопотливо  занимаясь  устройством  гнезд;  куропатки   пировали,
склевывая набухшие тополиные почки, а в  золотой  час  заката  он  услышал
песню первой малиновки.
   И до Гребня Крэгга оставался один день пути!
   Эту последнюю ночь Веселый Роджер просидел у костра, куря трубку и лишь
изредка задремывая. Чуть только небо начало сереть, он  уже  отправился  в
путь, шагая так быстро, что Питер, против обыкновения,  бежал  не  впереди
него, а сбоку, и еще задолго до полудня они увидели впереди горную  гряду,
за которой лежало болото индейца Тома, луга Нейды и Гребень Крэгга.
   В полдень Веселый Роджер вышел к перевалу. Он тяжело дышал, потому  что
ему не терпелось  поскорее  увидеть  знакомые  места  и  он  взбирался  по
обрывистому склону почти бегом. Но вот,  еле  переводя  дух,  он  устремил
жадный  взгляд  на  знакомую  долину  и  не  сразу  понял,  что   означает
открывшийся перед ним вид. А в следующую минуту сердце оборвалось у него в
груди.
   У его ног всюду, насколько хватало глаз - на восток, на запад и на  юг,
- простиралась черная пустыня пожарища. Огонь добрался до подножия  гряды,
на гребне которой стоял Веселый Роджер, и там, где он бушевал, нельзя было
заметить ни единого признака весны, развернувшей свое великолепие  у  него
за спиной.
   Мак-Кей посмотрел туда,  где  стояла  хижина  индейца  Тома.  На  месте
лесного болота виднелись теперь только тысячи  черных  пней  и  обугленных
стволов, оставшихся от дремучей чащи елей, кедров и сосен,  где  по  ночам
выли волки.
   Он искал глазами лес ниже по течению Быстрого ручья, где прежде  стояла
хижина старичка миссионера и где в своих  мечтах  он  встречал  Нейду.  Но
вместо этого леса он увидел черный, унылый пустырь.
   Тогда он перевел взгляд на Гребень Крэгга и увидел встающие  из-за  его
лысой бесплодной вершины обугленные стволы - знаки гибели  и  опустошения,
уродующие весеннюю синеву небес.
   У него вырвался крик, полный отчаяния и ужаса,  -  сбылось  пророчество
Желтой Птицы! На этот раз он вспомнил, как  она  говорила,  что  у  Гребня
Крэгга его ждет только чернота и что там он не найдет Нейды.  В  его  ушах
словно звучал музыкальный голос индианки, вновь и  вновь  повторяющий  эти
слова.
   Застонав, Мак-Кей как безумный сбежал в  долину  и,  не  выбирая  пути,
торопливо зашагал напрямик через завалы  и  груды  золы.  Питер  с  трудом
поспевал за ним. Через полчаса они добрались до  того  места,  где  стояла
хижина миссионера, и увидели пепелище, на котором валялись черные головни.
От тропы не осталось и следа. Прежний райский  уголок  исчез,  погубленный
пожаром, мрачное клеймо которого неизгладимо легло на землю.
   Питер услышал всхлипывающие звуки в горле  своего  хозяина.  Он  и  сам
понимал, что случилась какая-то беда; он осторожно нюхал воздух, зная, что
они вернулись домой, - и все-таки это был не дом! Он инстинктивно поглядел
на Гребень Крэгга, и Веселый Роджер, заметив, что Питер пристально смотрит
на расселину, за которой стояла хижина Джеда Хокинса,  внезапно  воспрянул
духом. Возможно, пожар туда не добрался, и, значит,  Нейда  там,  а  может
быть, и отец Джон...
   Мак-Кей пошел к расселине. До нее было около мили, и с каждым шагом его
надежда угасала, так как он видел вокруг  все  больше  свидетельств  того,
какой огненный океан захлестывал склоны Гребня.  Они  пересекли  луг,  где
когда-то в молодом ельнике цвели  фиалки  и  алела  земляника.  Когда  они
спустились в неглубокую ложбину, Питер вновь услышал всхлипывающий звук  и
вдруг узнал это место: прежде здесь  была  полянка,  где  они  с  хозяином
встречали Нейду. И тут  Питер,  забыв  про  хозяина  и  про  осторожность,
опрометью бросился к расселине, разделявшей Гребень Крэгга пополам.
   Веселый Роджер тоже побежал, и когда расселина осталась позади, ноги  у
него подкашивались от нечеловеческого напряжения и  страха.  Задохнувшись,
он вскрикнул от радости и прислонился к скале. Впереди расстилалась та  же
черная пустыня, что и позади,  но  хижина  Джеда  Хокинса  уцелела!  Огонь
подкрался к самому ее порогу и погас!
   Мак-Кей пошел к прежнему жилищу Нейды и у закрытой двери увидел Питера:
пес стоял неподвижно, словно чем-то встревоженный. Веселый Роджер  толкнул
дверь, и в лицо ему пахнуло  сыростью.  Хижина  была  пуста.  Ее  наполнял
могильный сумрак.
   Мак-Кей заставил себя переступить порог.  Топоча  лапками,  кинулась  в
щель тощая лесная крыса, зашелестели обрывки бумаги, и все  погрузилось  в
безмолвие смерти. Дверь комнатушки, где спала Нейда, была  открыта,  и  он
прошел туда. Его взгляд упал на голые доски  кровати  -  больше  ничего  в
комнате не было.
   Веселый Роджер бродил по хижине  точно  оглушенный,  а  Питер  бесшумно
следовал за своим хозяином. Они  вышли  наружу,  и  Веселый  Роджер  вдруг
увидел, что в отдалении над пустыней пожарища что-то  угрюмо  торчит.  Это
был крест, наспех сколоченный из двух молодых деревцов, -  пламя  обуглило
их, но крест остался стоять, черный и зловещий.
   Он медленно сжал кулаки:  под  этим  крестом  покоились  останки  Джеда
Хокинса, гнусного негодяя, погубившего его жизнь.
   Мак-Кей вернулся в хижину и вошел в комнату Нейды,  затворив  за  собой
дверь. Питер остался снаружи сторожить и очень долго просидел на  крыльце,
не слыша в хижине ни единого звука.
   Когда хозяин вышел к нему, его  лицо  было  бледно  и  сурово.  Веселый
Роджер посмотрел в ту сторону, где прежде темнел  лес,  через  который  он
бежал в грозовую ночь к хижине Муни. Теперь леса не было и  в  помине,  но
тропа сохранилась, и Мак-Кей узнал тот поворот,  где  лежал  мертвый  Джед
Хокинс. Еще полмили - и они вышли к железной  дороге.  По-видимому,  здесь
пожар достигал наибольшей силы -  в  черных  далях,  освещенных  заходящим
солнцем, не было заметно  не  только  признаков  жизни,  но  и  ни  одного
уцелевшего деревца.
   И вдруг Веселого Роджера охватил страх, который был  ужаснее  отчаяния,
терзавшего его до этой минуты. Вокруг него простиралось черное кладбище  -
пожар пожрал тут все. А что, если Нейде и миссионеру не удалось  спастись?
Этот страх стал еще сильнее, когда солнце  зашло  и  на  землю  опустилась
темнота, принося с собой сырой холод и тяжелый запах гари.
   На обратном пути к хижине Мак-Кей не разговаривал с Питером.  В  первой
комнате на подоконнике стояла лампа, а за  плитой  лежали  дрова.  Веселый
Роджер молча затопил плиту, подрезал фитиль в лампе и зажег ее.  А  Питер,
точно испугавшись призраков минувшего, забился в  угол  и  лежал  там  без
движения. Мак-Кей не  стал  ужинать  и  не  закурил;  он  долго  сидел  не
шевелясь, потом взял одеяла, прошел в комнатку Нейды  и  расстелил  их  на
кровати. Он задул лампу и улегся, глядя в окно,  через  которое  на  Нейду
столько ночей смотрела луна.
   Эта ночь тоже была лунной. Небо на востоке посветлело, а  вскоре  из-за
зубчатого отрога выглянула луна, озарив унылое пожарище  и  залив  комнату
мягким сиянием. Небо было ясным, и ни единое облачко не заслоняло  круглый
диск полной луны, которая, казалось, улыбалась  в  окошко,  не  зная,  что
Нейды тут больше нет и она напрасно освещает голые стены.  Веселый  Роджер
вдруг  понял,  почему  Нейда  любила  луну  больше  солнца.  Лунные   лучи
отгораживали ее  от  всего  мира,  и  Роджеру  почудилось,  что  он  видит
тоненькую фигурку сидящей на  постели  девушки,  слышит  стук  ее  сердца,
различает ее лицо и тонкие руки, простертые  к  луне.  Сколько  раз  Нейда
рассказывала ему о том, как она  здоровается  с  ночным  светилом  и  ищет
взглядом улыбающееся лицо Лунного Человека, ее небесного  друга,  товарища
ее игр!
   На мгновение Роджеру стало легче, но тут луна, словно заметив чужого  в
этой маленькой комнате, скрылась за облако, и все вокруг потемнело. Однако
облако пронеслось, и вдруг Веселый Роджер увидел Лунного Человека. Никогда
еще он не видел его так ясно, хотя Нейда не раз с  очаровательной  наивной
верой рассказывала ему, как она дружит с Лунным  Человеком,  и  объясняла,
какие разные выражения бывают у его лица: иногда он  выглядит  больным,  а
иногда - здоровым; порой он счастливо улыбается, а порой смотрит грустно и
сурово, мучимый каким-то таинственным  горем,  о  котором  она  ничего  не
знает.
   "Стоит мне посмотреть на Лунного Человека, и я всегда знаю, будет ли  у
меня легко на сердце или тяжело, - говорила она. - Он не  забудет  сказать
мне об этом, даже если небо затянуто  тучами  и  ему  редко-редко  удается
выглянуть в щелочку. И он  очень  много  знает  про  вас,  мистер  Веселый
Роджер, потому что я ведь ему обо всем рассказываю".


   Мак-Кей осторожно встал с кровати и вышел в соседнюю комнату, а  оттуда
на крыльцо, и Питер с недоумением смотрел на фигуру своего хозяина, темную
и неподвижную, как обгорелые стволы  кругом,  и  даже  взглянул  на  небо,
стараясь понять, что увидел там Веселый Роджер.  Но  там  не  было  ничего
нового - все это он уже видел сотни  раз:  бесчисленные  звезды,  плывущую
между  ними  царицу-луну,  прозрачные,  похожие  на  паутину,  облачка   и
безмолвие - великое тихое безмолвие, точно сладкий сон, когда морда  лежит
на коленях у хозяина.
   Потом Питер услышал, как Веселый Роджер негромко сказал:
   - Вот видишь, Желтая Птица говорила правду. Она ведь предупреждала, что
тут все будет черно. Так оно и есть. И значит, мы разыщем Нейду  там,  где
она обещала, - в Далеком  Краю,  в  стране,  которая  лежит  за  лесами  и
болотами, там, где мы никогда не бывали, хотя и прошли немало  тысяч  миль
по диким просторам. Там люди по воскресеньям сидят в душных церквах, и они
будут смеяться над нами, Хромуля, потому что мы на них не похожи.  Там  мы
разыщем  Нейду.  Отсюда  ее  прогнал  пожар,  и  она  ждет  нас  теперь  в
каком-нибудь поселке.
   Он говорил твердо и убежденно, и  тоскливое  выражение  исчезло  с  его
лица, повернутого к светлому небу.
   Потом он добавил:
   - Сегодня мы не будем спать, Питер. Мы пойдем дальше вместе с луной.
   Полчаса спустя две одинокие фигуры - человека  и  собаки  -  исчезли  в
направлении ближайшего поселка, до которого  было  миль  пятнадцать.  Луна
смотрела им вслед и как будто одобрительно улыбалась.



17

   Из  хижины  Мак-Кей  сначала  пошел  к  большому  утесу  неподалеку  от
расселины, и Питер услышал, как с губ его хозяина сорвался  смех,  который
не был смехом. Но он не поднял курчавую морду, а только тихонько заскулил.
Он никак не мог понять, что, собственно, произошло и  почему  прежний  дом
так неузнаваемо изменился. Весь день, весь вечер и с тех пор,  как  взошла
луна, он пытался разобраться в этом. Он знал, что вернулся в родные места,
но тут не было  зеленой  травы,  а  бесчисленные  деревья  превратились  в
обугленные пни. Вырубку уже не окружали дремучие леса. А там,  где  они  с
Нейдой бегали наперегонки среди цветов. Гребень Крэгга был  теперь  совсем
голым, и от опаленной  земли  тянуло  тяжелым  мертвым  запахом.  Все  это
по-своему, по-собачьи он еще мог осмыслить, но одно оставалось  совершенно
непонятным: почему в хижине не было Нейды, почему она не ждала  их  здесь,
хотя мир и переменился.
   Он сел, и Веселый Роджер снова услышал тоскливое поскуливание.  В  этом
собачьем горе человек нашел некоторое  утешение:  было  существо,  которое
разделяло с ним его отчаяние. И он ласково потрепал своего товарища рукой,
почерневшей от сажи.
   - Питер, вот с этого утеса, с этого самого места, на котором мы  теперь
стоим, я в первый раз увидел ее. Давно это было,  -  сказал  он,  стараясь
придать бодрость охрипшему голосу. - А помнишь ельник вон там? Ты сидел  у
нее на коленях, маленький такой несмышленыш, запутался лапами в ее волосах
и так сердито ворчал, что я тебя услышал еще издали. И тут я  наступил  на
сучок, а она оглянулась, и я опять подумал, какая она красавица  -  совсем
еще девочка, глаза как синие цветы, волосы блестят на солнце, а  на  щеках
следы слез. Она плакала, Хромуля, из-за этого негодяя, который  лежит  вон
там под крестом. Помнишь, как ты затявкал на меня, когда я подошел к  вам,
Питер?
   Питер завилял хвостом.
   - То было началом, - сказал Роджер. - А это, кажется, конец. Но... - Он
сжал кулаки, и его тень на скале гневно метнулась.  -  Но  мы  найдем  ее,
прежде чем наступит конец, - продолжал  он  вызывающе.  -  Мы  найдем  ее,
Хромуля, даже если нам придется искать  по  поселкам  прямо  на  глазах  у
полиции.
   Он зашагал по каменистому склону, и стук его сапог  гулко  отдавался  в
окружающей мертвенной тишине. Мак-Кей снова пошел по тропе, которая вела к
хижине  Муни  за   извилистой   железнодорожной   линией,   уходившей   от
Форт-Уильяма  на  восемьдесят  миль  в  леса.  Эта  железнодорожная  линия
называлась "П.Д.В." - "Порт Артур - Дулут - Вестерн". Но путь так и не был
доведен до Дулута, и  некоторые  остряки  расшифровывали  эти  буквы  так:
"Путаница, Дикость, Воровство". Не раз Веселый Роджер смеялся над  всякими
нелепостями, о  которых  рассказывала  ему  Нейда.  Например,  с  поездом,
проходившим здесь лишь два раза в неделю, всегда ездила ремонтная бригада;
летом и осенью машинист и кондукторы собирали ягоды  по  лесам  и  ставили
капканы, а как-то даже затравили медведя и гнались за ним чуть  ли  не  до
самого озера Уайтфиш, а поезд тем временем стоял посреди  чистого  поля  и
ждал. Поезд она прозвала Пушечным ядром, потому что он однажды  прошел  за
сутки шестьдесят девять миль.  Но  когда  в  эту  ночь  Веселый  Роджер  в
сопровождении Питера выбрался на железнодорожное полотно, ему не  хотелось
смеяться. Узкая  темная  насыпь,  словно  горестная  строка  из  трагедии,
уходила во мрак, теряясь в жутком море черноты.
   Снова человек и собака остановились, вспоминая о том,  что  здесь  было
прежде. Питер опять заскулил, и что-то толкало его залаять на луну, как он
часто лаял на нее, смеша Нейду, в дни, когда был еще беззаботным щенком.
   Но хозяин пошел дальше, и  Питер  покорно  поплелся  сзади,  ступая  по
неровным шпалам. Кругом тянулся черный хаос, а  над  головой  простиралось
озаренное луной небо, и во всем был оттенок какой-то жуткой  нереальности.
Серебро и золото лунных лучей не могло осветить черного пепелища, и хотя в
вышине путники ясно видели даже  самые  легкие  облачка  и  самые  далекие
звезды, вокруг них там, где прежде шумели полные жизни леса, была  мрачная
пустота. Только две  стальные  полосы  поблескивали  в  лунном  сиянии  да
обугленные стволы угрюмо рисовались на фоне звездного неба.
   Питер страдал не из-за того, что ничего не видел вокруг - его  угнетало
и мучило отсутствие знакомых звуков и запахов. И, весь насторожившись,  он
ждал, что вот-вот случится какая-то беда. Много ночей  он  бежал  вот  так
рядом с хозяином во время их бесконечных скитаний, и бывало,  что  луна  и
звезды не светили совсем, так что они находили дорогу  ощупью.  Но  всегда
внизу, вокруг и наверху он чувствовал присутствие жизни. А вот в эту  ночь
жизни не было нигде - он не ощущал ее запаха, не слышал зова ночных  птиц,
шелеста совиных крыльев, плеска уток, крика гагар.  Он  напрасн