боролся  с  собой,  потом  стал  тихонько  продвигаться  вперед  и  вдруг,
молниеносно схватив грудинку, сразу ее проглотил.
   Брео весело рассмеялся, и его лицо, освещенное солнцем,  не  показалось
Питеру лицом врага.
   За первым куском последовал второй, потом третий,  и  вскоре  Брео  уже
пришлось поджаривать новую порцию.
   "Это тебе в счет того, что ты сделал тогда в тундре, - думал он. - Если
бы не ты..."
   Брео даже не стал додумывать эту мысль до конца. А на Питера он  больше
не обращал ни малейшего внимания. Он знал собак даже, пожалуй, лучше,  чем
людей, и ничем не показал Питеру, что на самом деле очень им интересуется.
По-прежнему посвистывая и  напевая,  Брео  вымыл  посуду,  вновь  приладил
рюкзак на плоту и поплыл дальше по течению.
   Питер, так и не вышедший из кустов, был тем не менее не только удивлен,
но и почувствовал себя покинутым. Ведь  этот  человек  оказался  вовсе  не
врагом, а теперь он его бросил, как прежде хозяин и хозяйка. Он  заскулил,
и Брео еще не скрылся из виду, как Питер был уже на  косе  и  сразу  учуял
запах Нейды и Веселого Роджера. Брео нарочно оставил у воды большой  кусок
слипшегося сушеного картофеля, и Питер проглотил его с такой же жадностью,
как раньше грудинку. А потом, как и рассчитывал  Брео,  побежал  вслед  за
плотом.
   Брео не торопился,  но  и  не  делал  остановок.  В  его  неторопливом,
неуклонном продвижении вперед было  что-то  почти  механическое,  хотя  он
знал, что челнок может плыть почти втрое быстрее его плота. Он внимательно
всматривался в берега. До полудня Брео  трижды  замечал  следы  привала  и
посмеивался, вспоминая сказку про зайца и черепаху.  Сам  он  задерживался
возле этих стоянок не больше двух-трех минут и тотчас отправлялся дальше.
   Питера приводили в недоумение размеренно-спокойные движения человека из
тундры. Он следил за ними, и его  все  больше  и  больше  завораживало  их
неизменное однообразие.  Вверх-вниз,  вверх-вниз  поднимался  и  опускался
длинный шест, высокая фигура ритмично покачивалась, от плотика расходились
две  маленькие  волны  да  в  воздухе  плыли  колечки   дыма   из   трубки
преследователя. Брео не оглядывался. И тем не менее он замечал  все.  Пять
раз за утро он видел Питера, но не позвал его и ничем не выдал, что  знает
о его присутствии.
   В полдень он причалил к берегу, чтобы приготовить обед; разведя  костер
и достав сковородку, он выпрямился и тем же уверенным тоном позвал:
   - Эй, Питер, Питер! Иди-ка сюда, приятель!
   И  Питер  пришел.  Борясь  с  инстинктом,  который  требовал  от   него
осторожности, он сначала высунул голову из кустов  и  посмотрел  на  Брео.
Тот, не обращая на него никакого внимания, начал  резать  грудинку.  Когда
божественный запах жарящегося мяса  достиг  ноздрей  Питера,  он  тихонько
подобрался ближе и с глубоким вздохом растянулся на земле.
   Брео услышал этот вздох.
   - Что, опять проголодался, Питер? - спросил он небрежно.
   Но у него уже давно для этой минуты была  припасена  жареная  грудинка,
оставшаяся от завтрака. Он начал рвать  ее  на  части  и  бросать  кусочки
Питеру, а сам думал:
   "Зачем я это делаю? Пес мне ни к чему. Он будет только мешать и поедать
мои запасы. Но это по-честному. Долги надо платить, а он помог спасти меня
в тундре".
   Вот так Брео, человек, не знавший милосердия, ищейка закона,  определил
положение. И он поджарил для Питера пять ломтиков грудинки.
   Теперь Питер бежал за плотом, не скрываясь. Под вечер Брео убил косулю,
и за ужином они с  Питером  вволю  наелись  свежего  мяса.  Недоверчивость
Питера была окончательно побеждена, и он  позволил  Брео  погладить  себя.
Прикосновение этой руки не особенно  понравилось  Питеру,  но  он  вежливо
терпел,  и  Брео  пробормотал  одобрительно,  хотя  его  резкий  голос  не
смягчился:
   - Однолюб!
   В этот день Питер несколько раз чувствовал запах Нейды и  Роджера  там,
где они выходили на берег, и к  вечеру  окончательно  уверился,  что  Брео
приведет его к ним. Вот почему он и дальше шел за Брео.
   На следующий день они увидели брошенный челнок - беглецы  пошли  на  юг
пешком через лес. Брео обрадовался, так как  ему  очень  надоело  работать
шестом. Вечером взошел молодой месяц, и при  виде  этого  узенького  серпа
Питер почувствовал отчаянное желание кинуться вперед и догнать  тех,  кого
он искал. Однако другой, более могучий инстинкт заставил  его  остаться  с
Брео.
   В эту ночь Брео спал на своем ложе из кедровых веток как убитый. Но  за
час до рассвета он уже был на ногах и развел костер, а  с  первыми  лучами
зари они отправились в путь. Теперь полицейский не смотрел по  сторонам  в
поисках следов, понимая, что это бесполезно. Но он знал намерения  Мак-Кея
и шел быстро, прикидывая, что Нейда за то же время пройдет вдвое меньше. В
три часа дня он добрался до гряды высоких холмов и на  вершине  одного  из
них остановился.
   Питера снедало нетерпение, и он утрачивал доверив к Брео. Не  то  чтобы
он начал его опасаться, но в течение всего дня до негр ни разу не  донесся
запах Нейды или Веселого Роджера, и постепенно Питер  приходил  к  выводу,
что ему следует заняться их розысками самому.
   Брео заметил его возбуждение и понял его причину.
   "А за псом стоит понаблюдать, - подумал он.  -  У  него  есть  чутье  и
инстинкт, которых нет у меня. Да, это будет полезно. Мак-Кей  и  его  жена
где-то близко. Возможно, они шли даже медленнее, чем я предполагал, и  еще
не перебрались через эти холмы, а может быть, они уже там, на  равнине.  В
таком случае я рано или поздно увижу дым костра".
   В течение часа он глядел на равнину в бинокль, ожидая,  что  где-нибудь
за деревьями поднимется струйка дыма. Не выпускал он  из  виду  и  Питера,
который рыскал ниже по склону, описывая все более широкие круги.  И  вдруг
ярдах в двухстах от него Питер как-то странно завертелся на краю  лужайки.
Он принялся обнюхивать землю, ловил носом воздух,  бегал  взад  и  вперед.
Затем без колебаний направился на юго-запад.
   В мгновение ока Брео вскочил на ноги, подхватил  рюкзак  и  бросился  к
лужайке. Там на мягкой земле он что-то  увидел  и  с  угрюмой  улыбкой  на
тонких губах тоже зашагал прямо на юго-запад.
   След, найденный Питером, был трех-четырехчасовой давности и в  сумерках
вывел его к пешеходной тропе, которая на много миль южнее  оканчивалась  у
одной из факторий Компании Гудзонова залива. На этой  тропе,  протоптанной
не одним поколением обитателей лесных дебрей, оставили  свои  отпечатки  и
тяжелые сапоги Роджера Мак-Кея.  Теперь  Питер  все  яснее  чуял  знакомый
запах, но осторожность, воспитанная лесной жизнью, не позволяла ему бежать
быстро, хотя его снедал огонь нетерпения.
   Вновь наступила темнота, а потом выплыл месяц,  уже  более  яркий,  чем
накануне, и осветил им путь.



23

   Заря постепенно разгоралась над тихими водами реки Уиллоубед, там,  где
покидая дремучие хвойные леса, она вьется среди серебристых березовых  рощ
в долине Нельсона. Над землей курился легкий душистый туман, поднимаясь  к
прозрачному небу, которое обещало пробуждающейся природе новый ясный день.
В этой легкой дымке защебетала первая пташка, сначала робко и  неуверенно,
а потом все смелее и громче. Однако только когда туман начал рассеиваться,
пушистая певунья совсем очнулась от сна и с  березовой  ветки,  нависавшей
над водой, полились звонкие трели.
   Она то и дело поглядывала вниз, словно удивляясь, почему такая тишина и
неподвижность царят там, где на закате  происходило  столько  удивительных
вещей и звенела песня, совсем непохожая на ее собственные. Но теперь на ее
песенку никто не ответил. Шалаш из еловых  и  кедровых  веток  сверкал  от
росы, на месте веселого костра чернели остывшие угли, и, взъерошив  перья,
пичужка излила свое торжество в утреннем гимне.
   В шалаше Нейда слушала его сквозь дремоту. Она лежала, уютно  пристроив
голову на  руке  Роджера,  и  ей  казалось,  что  песня  звучит  где-то  в
отдалении. Она улыбнулась, и губы ее дрогнули, словно и во  сне  она  была
готова вступить в состязание с маленькой певицей. А потом  песня  унеслась
совсем вдаль, Нейда ее уже больше не слышала и снова недолго погрузилась в
глубокое забытье, как вдруг ее разбудило что-то непонятное.
   Очнулась она не сразу, но наконец  открыла  глаза.  Голова  ее  уже  не
лежала на руке Роджера. Он  сидел  боком  к  ней  и  не  смотрел  на  нее.
"Наверное, час уже поздний", -  подумала  Нейда,  увидев,  что  лицо  мужа
озарено утренним солнцем. Она улыбнулась,  села  и  со  счастливым  смехом
встряхнула волосами.
   - Роджер... - начала она.
   И онемев, широко раскрыв глаза: рядом  с  Роджером  был  Питер!  Но  не
поэтому у Нейды перехватило дыхание  и  в  сердце  острой  иглой  вонзился
страх.
   На бревне, которое Роджер накануне притащил из чащи,  сидел,  глядя  на
них, худой человек с острым лицом. На его губах играла странная улыбка,  и
Нейда сразу поняла, что это Брео.
   Несколько секунд он продолжал сидеть неподвижно и молча, и  все  же  ей
стало жутко. Нейда решила, что глаза у него нечеловеческие, а губы  похожи
на сложенные вместе лезвия двух ножей. Его улыбка - вернее,  полуулыбка  -
не была веселой, а только злорадной. При взгляде на Брео никому и в голову
не пришло бы, что он любит шутить.
   Полицейский кивнул:
   - Доброе  утро,  Веселый  Роджер  Мак-Кей.  И...  доброе  утро,  миссис
Мак-Кей. Простите, что я вторгаюсь в ваше уединение, но долг есть долг.  Я
Брео, сержант королевской северо-западной конной полиции.
   Мак-Кей облизнул губы. Брео заметил это, и его улыбка стала шире.
   - Я понимаю, что вам сейчас нелегко, - сказал он. - Но скажите  спасибо
Питеру. Это он привел меня к вам.
   Брео встал и небрежно направил на Веселого Роджера свой пистолет.
   - Будьте так добры, подойдите поближе, Мак-Кей, - сказал он, побрякивая
наручниками, которые держал в левой руке.
   Роджер встал, а с ним и Нейда, которая обеими руками  вцепилась  в  его
локоть.
   - Это лишнее, Брео, - сказал Роджер. - Я не буду сопротивляться.
   - Ну все-таки  так  будет  надежнее!  -  возразил  Брео,  и  его  глаза
блеснули. - Протяните, пожалуйста, руку... - Браслет щелкнул  на  запястье
Веселого Роджера. - Я  ведь  Брео,  а  не  Теренс  Кассиди,  -  усмехнулся
полицейский. - И никогда напрасно не рискую. Никогда!
   Он молниеносно наклонился, и второй браслет щелкнул на руке Нейды. Брео
отступил и с той же усмешкой оглядел своих пленников.
   - Вот теперь все в порядке, - посмеивался он. - Теперь вам  не  удастся
ускользнуть от меня; - Он спрятал пистолет и отвесил Нейде низкий  поклон:
- Как вам нравится семейная жизнь, миссис Мак-Кей?
   Роджер побледнел; даже Нейда не была так бледна.
   - Трус! - сказал он тихо и внятно. - Подлый, жалкий  трус!  Ты  намерен
оставить мою жену в кандалах?
   - Вот именно, - ответил Брео. - Я не намерен спускать вам  те  хлопоты,
которые вы мне доставили. Я считаю, что каждый человек должен платить свои
долги, будь то мужчина или женщина. Да к тому же вы наверняка  наплели  ей
кучу всяких небылиц.
   - Это неправда! - гневно крикнула Нейда. - Вы...
   - Ну-ну, договаривайте, - добродушно ободрил ее Брео. -  Договаривайте,
миссис Мак-Кей. Если  не  подвертывается  подходящее  слово,  я  могу  вам
подсказать.
   Он помолчал, раскуривая трубку.
   - Видите ли, я не вполне  точно  следую  служебным  инструкциям,  когда
нахожусь в обществе столь добрых друзей,  -  насмешливо  извинился  он.  -
Другими словами, вы оба закоренелые преступники. Кассиди представил против
вас множество самых  веских  улик.  Он  говорит,  Мак-Кей,  что  вас  надо
повесить сразу же, как только вы попадете к нам в  руки.  Он  предупреждал
меня, чтобы я был осторожнее: вы ночью перережете мне горло  и  глазом  не
моргнете, представься вам только случай. А я  человек  ценный.  Начальству
без меня никак не обойтись.
   Мак-Кей молчал, крепко сжав губы.
   - Теперь, когда вы лишены возможности сопротивляться, я  собираюсь  вам
кое-что рассказать, - объявил Брео. - А заодно разведу костер. Надо же нам
позавтракать. Мы с Питером голодны, как волки. Хороший  пес,  Мак-Кей.  Он
спас нас в тундре. Вы рассказывали об этом миссис Мак-Кей?
   Брео не стал  ждать  ответа  и,  насвистывая,  поджег  березовую  кору,
которую он подложил под сухие кедровые ветки, собранные Роджером накануне.
   - Там-то и начались мои неприятности, миссис Мак-Кей, в Голых Землях, -
продолжал он, не глядя на Роджера. - Видите ли,  нам  троим  -  полковнику
Тэвишу, Портеру (который стал теперь его  зятем)  и  мне  -  представилась
неповторимая возможность погибнуть мученической смертью и навеки  войти  в
историю конной полиции. Но дело  испортили  этот  тупица,  ваш  супруг,  и
Питер. Ну, с Питера взятки гладки, он  все-таки  только  собака.  Но  злой
умысел Мак-Кея сомнению не подлежит. Он самым дерзким образом помешал  нам
стать мучениками: разыскал нас в темноте  и  увел  к  себе  в  сугроб.  Не
слишком-то благородный поступок - как, по-вашему? Ну,  полковник  Тэвиш  -
большая шишка, а Портер - его зять, да и мисс Тэвиш была спасена заодно  с
нами. Вот они и решили, что так этого дела оставить нельзя.
   Брео не смотрел на них - с невыносимой медлительностью  он  подкладывал
хворост в костер.
   - Ну и... - Он выпрямился и повернулся к  ним.  -  Ну  и  на  меня  был
возложен крайне неприятный долг разыскать  вас,  Мак-Кей,  и  вручить  вам
отпущение всех ваших прошлых грехов на веки вечные, аминь. Вот оно.
   Брео вытащил из кармана конверт с внушительными печатями и протянул его
не Мак-Кею, а Нейде.
   Ни Нейда, ни Роджер не взяли конверта. На губах Брео по-прежнему играла
насмешливая улыбка, его глаза-буравчики глядели на них холодно и весело, и
в первую минуту они не усомнились, что это еще одна его  злобная  шуточка.
Потом Нейда схватила конверт и вскрыла его, а  Мак-Кей  смотрел  на  Брео,
веря и не веря.
   Нейда вскрикнула, и этот крик, в котором  слезы  мешались  с  радостью,
открыл ему правду. Стиснув в руке драгоценную бумагу, Нейда спрятала  лицо
на груди мужа, а Брео, улыбаясь во  весь  рот,  подошел  к  ним  сзади,  и
Мак-Кей услышал, как щелкнул замок наручников.
   - Кроме того, мне поручено передать вам кучу всяких глупостей, - сказал
полицейский, вернувшись к  костру.  -  Во-первых,  этот  рыжий  бездельник
Кассиди просил сообщить вам, что он строит для вас на вырубке дом в четыре
комнаты и что к вашему приезду дом будет уже готов.  Во-вторых,  скво,  по
имени Желтая Птица, и краснокожий, который назвался Быстрым Оленем, велели
сказать, что вас всегда ждут в их типи. А  хорошенькая  девчонка,  которую
зовут Солнечная Тучка, посылает вам столько поцелуев,  сколько  листьев  в
лесу...
   Брео перевел дух и  усмехнулся,  не  поднимая  головы;  Поэтому  он  не
заметил, какими сияющими глазами смотрит на него Нейда.
   - Но самая смешная штука вышла с младенцем, -  продолжал  он,  готовясь
резать грудинку. - Они его ждут в самом скором времени (я говорю про  жену
Кассиди). И уже подобрали ему имя. Роджер - если родится мальчик, и  Нейда
- если это будет девочка. Они просили передать вам  это.  Дураки,  правда?
Совсем поглупели от счастья...
   И тут Франсуа Брео, испытавшему за свою жизнь немало самых  странных  и
страшных приключений, довелось узнать нечто совсем  для  него  новое.  Без
всякого предупреждения его вдруг принялись душить  две  тонкие  руки,  ему
запрокинули голову, и к его узким,  сухим  губам  на  мгновение  прижались
теплые нежные губы.
   - Черт возьми! - воскликнул он, уронил грудинку  и,  вскочив  на  ноги,
пошатнулся точно подстреленный. - Черт... меня... возьми!
   Он  схватил  свой  рюкзак  и  скрылся  в  молодом  ельнике,   даже   не
оглянувшись. Завтрак ждал, ждали Нейда, Веселый Роджер и Питер, но Франсуа
Брео так и не вернулся. Он был странным, загадочным человеком,  суровым  и
безжалостным охотником за людьми, не знающим, что такое страх.  Но  теперь
он трусливо бежал  в  чащу  -  бежал  от  двух  алых  губок,  которые  его
поцеловали.
   Вот так Брео впервые в жизни явился вестником радости,  а  не  горя,  и
маленькая певица на вершине березы,  словно  почувствовав,  какое  счастье
воцарилось внизу, залилась ликующей песней.