да  мы, наконец, прибыли на  это
странное  свидание с неизвестным,  круг замкнулся. Теперь все как  будто  бы
было в порядке.

ПЛАВАНИЕ ВБЛИЗИ БЕРЕГОВ

 (25-27 мая 1952 г.)

 Сначала  мы с Джеком  молчим.  Это  молчание давит  нас  невыносимо. Мы
чувствуем гнет грядущего, еще не известного, но неотвратимого.
 Мы не стали сразу поднимать парус. Опасаясь, что он не выдержит порывов
ветра, Джек  решил  постепенно испытать его надежность, а заодно и прочность
мачты. Но для того  чтобы  нас не снесло к Ницце, мы впервые воспользовались
плавучим  якорем [1]. "Еретик", послушный нашей  воле,  легко поворачивается
носом в сторону итальянского берега.

 1 Плавучий  якорь некогда был в  большом почете у  моряков,  и  недавно
знаменитый  капитан Восс вновь доказал  его  пригодность. Такой  якорь можно
соорудить из любого предмета, способного держаться на воде в полупогруженном
состоянии и привязанного тросом к носу  корабля. Действует плавучий якорь по
следующему  принципу: он  удерживает корабль  носом против волны, чтобы  тот
принимал  их  удары в  самом выгодном для корпуса  положении. В  случае бури
паруса  убирают и корабль  начинает  дрейфовать по ветру. Он тянет за  собой
плавучий  якорь. Но тот,  испытывая сопротивление воды, всегда  поворачивает
корабль носом против ветра. Таким образом, одновременно замедляется  дрейф и
корабль  не  рискует  попасть  под удар  бортовой волны, которая  может  его
перевернуть.
 Наш  плавучий  якорь  представлял  собой  маленький  парашют,   который
раскрывался в воде, когда лодка его  тянула,  и таким образом выполнял  свою
роль  тормоза.  В сущности мы  замедляли дрейф точно так же,  как парашютист
замедляет падение. Впоследствии, для того  чтобы уменьшить в  соответствии с
моей  теорией  количество  необходимого снаряжения, я  приспособил  плавучий
якорь и для других целей.

 Наконец, занялся  день. Туман  рассеялся, и мы  увидели, что  побережье
угрожающе близко  от нас. Прежде  всего  нужно  было уйти как можно дальше в
открытое море, чтобы  удалиться от мысов,  выдающихся  на  восток. Это  были
опасные препятствия на нашем пути.
 Впереди  нас  подстерегало немало  ловушек:  мыс Ферра,  Антибский мыс,
Леренские острова. Следом за ними шел мыс Камара и тотчас же за ним - остров
Леван,   который   даже   самые  большие  оптимисты  считали   непреодолимым
препятствием для нашего суденышка. За островом Леван побережье отклонялось к
западу и перед нами открывалось чистое море.
 Ветер утих. Теперь мы подняли парус. Эта операция оказалась чрезвычайно
сложной,  потому  что  нужно было  добираться  до  мачты,  вынесенной далеко
вперед. Наша лодка походила на ванну, закрытую в носовой части и  открытую с
кормы. Свободным оставалось лишь  небольшое пространство в два метра на метр
десять  сантиметров,  на  котором  мы  теснились  вдвоем. Ходить  по  тенту,
закрывавшему переднюю часть лодки,  мы не решались, боясь прорвать непрочную
материю.  Поэтому нам приходилось показывать чудеса акробатики, пробираясь к
носу по  одному из  бортовых  поплавков. Возвращение  требовало еще большего
проворства. Но  чаще всего я  просто  ложился  на поплавок и подтягивался  к
мачте на руках.
 Парус поставлен,  и  наш "Еретик" двинулся вперед. Право же, под полным
парусом с туго натянутым  шкотом он шел неплохо! Наша  лодка гордо бороздила
море, оставляя за  кормой  мощный  след, совершенно  не соответствовавший ее
скорости. Но все равно, мы чувствовали, что движемся.
 Позади нас разбегались крутые буруны. Вначале мы судили о скорости хода
по этому следу,  но  позднее  я научился определять ее по  степени натяжения
шкота. Пока что  мы шли со скоростью не более полутора узлов [1]. Но  все же
мы двигались вперед!

 1 Узел -  мера скорости движения судов,  составляющая одну морскую милю
(1,852 км) в час. - Ред.

 Однако  около  11 часов ветер ушел от нас. В этот момент мы  находились
как  раз напротив  мыса Ферра. Поистине,  стать потерпевшим  кораблекрушение
оказалось не так-то просто!
 Тишина  гнетет нас, и  все же  нам приходится  делать над собою усилие,
чтобы как-то прервать молчание. Каждый думает о том, что он оставил на суше.
Теперь, когда  мы, наконец-то, можем здраво оценить  все  случившееся,  нами
овладевают воспоминания  и сожаления, как  самыми обыкновенными  сухопутными
людьми. Образы друзей и близких вновь занимают свое место  в  наших сердцах.
Мы  уже больше  не могучие  герои, мы снова  становимся простыми  смертными,
какими мы и были на самом деле.
 Чтобы встряхнуться, мы устраиваем первый военный совет. При этом каждый
из  нас  старается показать  другому,  что  он  безмятежно  спокоен.  И  тут
оказывается, что самое трудное, это  говорить нормальным голосом: мы оба все
время невольно сбиваемся на шепот. Но мы  понимаем, что  так дело не пойдет,
что  если мы  не  перестанем  опасливо перешептываться, страх  услышит  нашу
жалкую молитву и, торжествуя, воцарится над морем.
 Пользуясь  тем,  что  ветра  нет  и  нам  не  нужно  маневрировать,  мы
окончательно  приводим в порядок снаряжение, необходимое  для жизни на море.
Прежде  всего мы забрасываем  две дорожки, чтобы обеспечить себе пропитание,
затем самым тщательным образом разрабатываем  расписание: на суше,  несмотря
на длительную подготовку, мы не успели сделать это как следует.
 Прежде всего,  как  организовать  дежурства?  Днем, пока  один  из  нас
находится  за рулем,  другой  должен  отдыхать.  Я  считал,  что  при  такой
ненормальной  жизни отдых для  нас важнее всего.  Особенно  трудную задачу в
этом отношении представляла ночь. Воды Средиземного моря все  время бороздят
различные  суда  поэтому  было  необходимо,  чтобы  кто-то  из  нас  всегда
бодрствовал. Мы разделили ночь  на две части,  или вернее на две вахты: один
дежурил с 20 часов до часу ночи, другой - с часу до 8 утра.
 Все вещи были  размещены так,  чтобы  мы могли сразу найти любую из них
даже  ощупью,  в  полнейшей темноте. Впереди,  под брезентом, в  специальных
непромокаемых мешках, мы поместили фотопринадлежности, пленку, навигационные
книги,  секстант, аптечку, опечатанный при  отплытии неприкосновенный запас,
средства для сигнализации на случай бедствия,  и все, что могло понадобиться
для ремонта лодки. Компас вместе с  компасной  коробкой  занял  место  перед
рулевым, который должен был не сводить с него глаз.
 Не было еще ни одной  поклевки, а время трапезы уже наступило. Тогда мы
заменили плавучий якорь планктонной сетью, которая служила нам ту  же службу
и  вдобавок собирала  для нас  пищу. За  час мы собрали  около двух столовых
ложек питательной кашицы, довольно  приятной на  вкус,  но малоаппетитной на
вид. Она  состояла преимущественно из биопланктона, который придавал ей вкус
пюре из креветок или лангустов -  ну просто объедение!.. Тем не менее  Джек,
пока я поглощал свою долю, посматривал на меня с некоторой опаской. Но он не
захотел быть трусом и в конце концов осторожно пригубил  свою порцию с видом
заблудившегося в прерии европейца, которому индейцы  племени  Сиу предлагают
отведать слизнякового варенья.  К его великому удивлению, блюдо оказалось не
таким уж противным, и я втайне торжествовал.
 Мало-помалу  мы освоились, и, когда  прекрасный закат завершил чудесный
весенний день, нам  уже казалось  вполне нормальным наше присутствие на этом
еретическом судне. Все наши тревоги улетучились.
 Я довольно скоро начал смотреть на нашу странную жизнь в лодке,  как на
совершенно естественную благодаря тому, что  мы  привыкли к  ней постепенно.
Вслед   за  треволнениями  отплытия   пришло   спокойствие,   раны   разлуки
зарубцевались.  Позднее,  когда  я  оказался  в  Атлантическом  океане,  это
произошло   еще   быстрее.   Моя   теория  подтвердилась.  Достаточно   было
продержаться только первые часы, чтобы начать осваиваться.
 Считается, что морская  вода действует как слабительное.  Возможно, что
содержащиеся в  ней  сульфат натрия  и сульфат магния вызывают такой эффект,
когда   люди  находятся  на  суше,  в  нормальных   условиях,  но,  судя  по
собственному опыту, я полностью  отрицаю подобное ее  действие на  человека,
находящегося в  море  [1].  Джек проявил гораздо большее недоверие к морской
воде и  предпочел  надеяться  на проблематичный успех  в рыбной  ловле и  на
маловероятный дождь. От употребления морской воды он воздерживался, несмотря
на все мои советы и уговоры. Его поведение  было ярким доказательством того,
насколько опасны бывают укоренившиеся в нас традиции. Даже мой пример не мог
его переубедить.

 1 Работы немецких ученых подтверждают мою теорию.

 А ведь пока мы находились на суше, мои выводы казались ему безупречными
и он был готов  применить их на деле.  Но как только он оказался  в реальных
условиях,  "табу",  наложенное  на  морскую  воду  предыдущими  поколениями,
полностью овладело  его сознанием. Таким образом, в одном спасательном судне
встретились классический "ортодоксальный" тип терпящего бедствия и "еретик",
тип современный.
 Внезапно голос Джека прервал мои размышления:
 -  Ален,  уже  3  часа,  время,  когда  ждут нашу передачу. Может быть,
воспользуемся затишьем?
 - Попробуем.
 Мы  не питали никаких  иллюзий. Жан  Феррэ позаботился о том,  чтобы  к
моменту  отплытия  у  нас  их  не осталось.  Мы  знали,  что наш  передатчик
представлял собой  лабораторный прибор,  который мог быть поврежден малейшим
толчком. Мы знали,  что влага должна была безнадежно испортить изоляцию,  Мы
знали, что  передатчик не работает и никогда работать не будет. Но ведь было
3 часа...
 В   течение   нескончаемых   минут   радиолюбители   средиземноморского
побережья, ничего  не  зная о смехотворности нашего технического  оснащения,
рыскали по всем волнам.
 - Три часа, - повторил Джек.
 Я  подумал  о своей  жене,  оставшейся в Монако, о  женевском  радио, о
запасе воды,  от  которого мы отказались, чтобы взять с  собой аппаратуру я
представил  себе  телефонные звонки, которые  раздадутся  в  4  часа,  чтобы
сообщить моей жене: "Вот уже целый час, как мы его ловим!"...
 А что  если Жан Феррэ ошибся? А что если это оборудование действительно
было приготовлено специально  для меня, как утверждали  радиотехники?  Может
быть, мы сумеем связаться с землей?
 Я снова обрел  надежду. Этот набор проводов и ламп для  меня уже не был
мертв. Он должен был ожить! Не могли же в конце концов так жестоко подшутить
над двумя людьми, отправляющимися в подобное путешествие!
 - Джек, давайте поднимем антенну!
 Поднять антенну! А вы  когда-нибудь  пробовали запускать змей,  сидя  в
кресле? Запустить  змей с антенной  с трехметровой  площадки  - только  наши
"радиотехники" могли решить, что мы способны на такой фокус!
 Вероятно, у нас был потешный вид! Суетясь и спотыкаясь при каждом ударе
волны, мы изо всех сил старались совершить чудо.
 Кончилось  это тем, что  змей врезался  в  гребень волны и закачался на
ней,  размокший  и ни на  что больше негодный. Нас охватил ужас. А что если,
несмотря на уверения наших друзей, там, на земле, все еще надеются?
 Джек ставит "запасную антенну" - обыкновенное удилище!
 Наша  мачта вместе с прикрепленным  к ней удилищем возвышается всего на
пять метров  над  поверхностью моря -  это  высота  средней волны.  От мачты
провод  спускается  к  передатчику.  Со  всевозможнейшими  осторожностями  я
вставляю контрольную лампу, затем прилаживаю амперметр и говорю:
 - Крути!
 Из-под ног Джека  раздается  ворчание генератора.  Мне  показалось, что
какой-то таинственный ток пронизывает нас. Лампы засветились. С  чувством, с
которым выпускают последний патрон, я надавил на ключ аппарата Морзе...
 Я повторил это  сотни  раз.  Вертел  все ручки.  Проверил все  провода,
пальцами  "попробовал"  обещанные  250  вольт.  Одной  капли   воды,  одного
сотрясения было вполне достаточно...
 Я ничего не сказал Джеку, но он сам перестал крутить. Мы  смотрели друг
другу в глаза.
 "Все, теперь действительно все, теперь мы совсем одни".
 Вечер первого дня плавания угасал в многоцветном великолепии. Справа от
нас зажегся первый маяк. Это был Антибский маяк. Мы его узнали по описанию в
"Книге маяков". [1]

 1  Каждый маяк  или туманный  ревун  имеет свое лицо. Оно  определяется
продолжительностью   сигнала,   промежутком   между  вспышками,   цветом   и
размещением  вспышек.  По  этим признакам  узнают название  и местоположение
маяков. В "Книге маяков" даются такие характеристики каждого из них.

 И тут, наконец, произошло то, на что мы давно  рассчитывали: со стороны
земли  подул  легкий  ветер  и повлек  нас дальше  в открытое море. Те,  кто
клялся, что меньше, чем через 12 часов мы  будем выброшены  на берег, отныне
потерпели полное поражение. Это была настоящая победа, и она  вдохнула в нас
мужество  в первый же день нашего плавания. Поблагодарим же тех,  кто нам не
верил! Без них мы никогда не познали бы этой радости.
 Началась первая ночь. По жребию я заступил на  первую  вахту - до  часу
ночи. Завтра мы переменимся часами вахт.
 Очень скоро  мы поняли, насколько такое чередование справедливо: первая
вахта -  с восьми  вечера до  часу ночи  оказалась  несравненно тяжелее, чем
вторая, хотя и более продолжительная.
 Днем мы могли принимать самые различные положения, иногда даже довольно
рискованные. На ночь  же  мы  расположились  следующим  образом: рулевой,  в
данном случае я, сел у руля, опираясь спиной о надувной жилет и зажав компас
между  колен:  это  неудобное  положение  было  придумано специально,  чтобы
вахтенному было легче бороться  со сном. Ноги его  касались края тента,  под
которым  находился  спящий. Уложив вещи вдоль левого борта нашей "ванны", мы
высвободили  место,  достаточное,  чтобы  вытянуться:  метр  восемьдесят  на
шестьдесят сантиметров. Тент служил нам одеялом, мешки - подушкой.
 Джек спит.  Но я бодрствую  не один. С наступлением темноты  вокруг нас
началась   кипучая  деятельность.  Морские  жители,   казалось,   специально
приплывали к нам, чтобы познакомиться. Фырканье дельфинов, прыжки и всплески
рыб вокруг лодки населяли ночь странными  призраками вначале они пугают, но
вскоре становятся привычными.  Бормотание волн сливается  в  ровный  гул, из
которого  выделяются  порой  отдельные  всплески,  словно  голос  солиста  в
играющем под сурдинку оркестре. "О море, бесконечное море, чей мерный рокот,
тишине подобен"  [1]. Да, это именно так!  Равномерное дыхание моря столь же
безмолвно,  как величие горных вершин. Насколько относительны понятия шума и
тишины!  Вы помните того  мельника,  который  просыпался,  когда  мельничное
колесо  останавливалось? Тишина  порой бывает такой же выразительной, как  и
звук.  Бах,  крупнейший  мастер  гармонии,  употребил  в  токкате  ре  минор
замечательный аккорд тишины. Кульминация, построенная на паузе!
x x x
 Дул ветер  и  наша  лодка  медленно  скользила  вперед.  Ветер  с  суши
продержался всю первую  ночь. До того как попасть в зону постоянных  ветров,
мы  в основном рассчитывали на ежедневное  чередование ветров с суши и моря.
Утром  море   делает   выдох  и   посылает   бриз  в  сторону   суши,  затем
приостанавливается и, "переведя  дыхание", делает вдох  вечернего ветра, как
бы запасаясь воздухом на всю ночь
 Глубоко  дыхание  океана!  Живые  потоки  воздуха несли нас  словно  на
гигантских качелях. [2]
 Первая  же   ночь  показала,  насколько  необходимы  были  вахты.   Нам
встретилось  около десятка  кораблей. Наш  сигнальный  фонарь висел  слишком
низко  и был почти незаметен, во всяком случае он никак не мог гарантировать
безопасности. Тогда  нам пришла мысль предотвратить  столкновение при помощи
средств, имеющихся в лодке.

 1 П. Валери, Морское кладбище.
 2  Причины  этого чередования  ветров следующие:  утром, когда восходит
солнце, земля  нагревается  быстрее, чем море, и  теплый воздух устремляется
вверх  "Природа  боится пустоты!" Это объяснение Паскаля неверно, однако как
оно поэтично! Воздух с моря устремляется к земле, в свою очередь нагревается
и возносится  вверх. Так устанавливается  воздушный поток с  моря к суше. Но
если море  нагревается медленнее, чем  земля, оно удерживает тепло дольше, и
начиная  с вечера образуется  обратный воздушный поток. Таким  образом,  нам
нужно было пользоваться ночным ветром и  остерегаться дневного,  который мог
выбросить нас на сушу.

 Когда  появлялся  корабль и  нам казалось,  что он движется на  нас, мы
направляли на парус луч света от карманного фонаря и таким образом создавали
довольно  большую   освещенную  поверхность,  которую  должны   были  видеть
издалека.   Наверное  странное   впечатление  производило  это  беспризорное
световое пятно, затерявшееся где-то в волнах, между их гребнями и впадинами.
Не  вызвало  ли оно  у  некоторых  моряков  каких-нибудь образов из  морских
легенд? Не думалось ли им, что этот блуждающий  огонек - предвестник Бегущей
по волнам или Летучего Голландца?
 Но  возможно  так  же, что  наш "последний  парус" оставался  никем  не
замеченным, несмотря на все световые ухищрения.
 Но вот моя вахта кончается, и я передаю управление лодкой Джеку.
 Утром 26 мая я спал блаженным сном, когда меня разбудил Джек. Сначала я
ничего не мог понять. Где я? Что со  мной? Прежде мне уже пришлось  испытать
подобное чувство случилось это  в  детстве,  когда  я  однажды проснулся  в
номере гостиницы. Это пробуждение  тотчас же напомнило мне то далекое, давно
забытое ощущение.  Примерно  то  же мне  пришлось  впоследствии испытать при
первом пробуждении на суше, когда я уже прибыл на Антильские острова.
 Как  мы и предвидели, ветер переменился и гнал нас к земле. Первый  раз
мы опустили в воду оба киля, стараясь плыть таким образом, чтобы ветер дул в
парус под углом в 90o. Это  самое большее, чего мы  могли достичь
на нашем суденышке: идти против ветра оно не могло.
 Кили действовали весьма эффективно Хотя наша скорость и сократилась (мы
делали не больше узла),  но по крайней мере нас не  гнало к земле: мы теперь
двигались параллельно берегу.
 Вскоре мы по-настоящему проголодались.  До сих пор  нам лишь  казалось,
что "завтрак  запаздывает". Теперь же мысль о еде превратилась в  навязчивую
идею. Нам подвело животы или, как пишут в историях болезни, мы почувствовали
"спазмы и рези в желудке". Не считая этого неприятного ощущения, которое для
меня  вовсе не  было неожиданным, я себя чувствовал  великолепно. Джеку было
немного хуже. Я  предложил ему подвергнуться первому медицинскому осмотру, и
он согласился.  Язык  у него  был сухим  и  обложенным,  на тыльной  стороне
ладоней виднелась сыпь,  пульс  был медленным, но четким. Никаких  серьезных
признаков обезвоживания организма я не обнаружил.
 Джека  мучила  жажда, но, несмотря на все мои уговоры,  он  отказывался
пить  морскую воду.  Казалось,  мой пример мог  бы  его убедить,  так  как я
прекрасно переносил соленую воду, которую поглощал систематически, "согласно
предусмотренному  плану". У обоих у  нас  был запор,  опровергавший зловещие
пророчества "борцов за ночные горшки для терпящих кораблекрушение". [1]

 1 Чтобы разъяснить, в  чем тут дело, я должен рассказать  одну забавную
историю. В день  отъезда  к нам явился  "специалист по спасению утопающих" и
заявил моей  жене:  "Не  видать  вам больше  вашего  мужа!"  На  ее  вопрос:
"Почему?" он  ответил: "Они же  совершенно не подготовились к плаванию.  Ну,
например,  они будут находиться в  открытом море  полтора месяца,  а ночного
горшка  у них  нет". Всем,  у кого  возникнут  сомнения,  обещаю представить
свидетелей, присутствовавших при этом разговоре.

 Но  если  я совершенно не  испытывал жажды,  а мой  спутник  ее неплохо
переносил, то голод становился  все более и  более мучительным. То  один, то
другой из нас с нежностью вспоминал бутерброды, от которых мы отказались при
отплытии. Эти  бутерброды  являлись  нам, как  нечто вполне  реальное  и  до
отчаяния  соблазнительное, куда более соблазнительное,  чем лю