держало  мое сердце
ярость  океана? Настроение  у меня  подавленное: думаю, что дальше Канарских
островов  я уже не поплыву. Хорошо бы хоть немного поспать в эту ночь и лишь
бы не проплыть между двух островов, не заметив ни того, ни другого!
 Воскресенье 31 августа. За ночь я продвинулся на юг гораздо дальше, чем
рассчитывал.  В  15  часов  мне  удалось остановить  португальское  судно  и
уточнить свои координаты. Мне предлагали воду и еду, но я  отказался: с этой
точки зрения у меня действительно все благополучно. Каждый день я вылавливаю
превосходных макрелей, и, черт  возьми, я  уже начал привыкать к сырой рыбе.
Кроме  того, вода Атлантического океана кажется мне просто восхитительной по
сравнению с  водой Средиземного моря: она гораздо  менее соленая и прекрасно
утоляет жажду. Но что если мне придется так жить  в течение долгих недель? Я
не поручусь, что дальше все пойдет так же хорошо.
 Я  иду  правильным  курсом и  нахожусь  сейчас  в  семидесяти  милях  к
северо-северо-востоку от  острова Алегранса. Еще 36  часов  мне  нужно  быть
начеку, а затем я войду во  внутренние воды Канарского архипелага. Только бы
мне не проскочить их насквозь. Не дай бог!
 Каждый день ровно в 4  часа ко мне  прилетают прелестные белые и черные
птички, чтобы составить мне компанию.
 Понедельник 1 сентября. Океан разошелся. Я провел одну из самых трудных
ночей, начиная с отплытия  из Монако, но  зато утром был вознагражден за все
полной мерой. Вечером, когда я укладывался спать, полагаясь на милость божью
(по вечерам я намертво закрепляю руль и засыпаю), я сказал сам себе: "Если я
шел правильным курсом, на  рассвете я увижу слева по  борту  остров".  И вот
сегодня, проснувшись,  я  действительно увидел  милях в двадцати  к  югу два
острова с очаровательными  названиями  -  Алегранса  и  Грасьоса [1]. Доброе
предзнаменование!  Теперь  главное  -  благополучно  пристать  к  берегу.  Я
преисполнен уверенности. Если я выиграл первый раз, выиграю и второй.

 1 Алегранса (исп.) - радость, грасьоса - грациозная. - Прим. перев.

 Вторник 2 сентября.  Я  прихожу в  ужас,  когда  вижу,  какое  огромное
расстояние отделяет  острова друг от  друга,  и когда думаю  о беспредельной
водной  пустыне, в  которую  меня  увлечет, если мне не  удастся  высадиться
сейчас на берег. Потом я  уже не смогу вернуться - это  мне следует  помнить
все время! Когда  я отплыву от  Канарских островов или когда  меня  пронесет
мимо них,  даже  надеяться  на  возвращение  будет  бессмысленно.  Тогда мне
придется плыть через океан самое меньшее шесть тысяч километров. Я, конечно,
надеюсь, что выдержу и это испытание, но сколько беспокойства я причиню моим
близким  и сколько радости доставлю тем, кто  предсказывал, что я никогда не
доплыву  до Лас-Пальмаса! Нет, для того чтобы убедить людей в своей правоте,
я должен ее доказать. Я сказал, что достигну  острова Гран-Канария, значит я
должен пристать к берегу именно здесь, а не где-нибудь в другом месте. Я мог
бы без труда высадиться на первый попавшийся островок, но я должен доказать,
что могу плыть именно туда, куда хочу. Это имеет первостепенное значение для
потерпевших кораблекрушение: они должны знать, что смогут так  же,  как и я,
достичь именно того пункта, к которому плывут.
 После  полудня. Моя спасательная лодка, за  которой  никто не признавал
мореходных качеств, изумляет меня все больше  и больше. Каждое утро около 11
часов  мне  приходится  ее немного спускать,  чтобы  ее не  разорвало, когда
нагретый солнцем воздух расширится. По вечерам я ее  снова  подкачиваю. Вода
не проникает в лодку, и я сплю в ней спокойно. Только первые ночи дались мне
нелегко. То и дело я внезапно вскакивал с таким ощущением, словно катастрофа
уже  произошла.  Но  постепенно  я  привык  и  успокоился.   Если  лодка  не
перевернулась днем, с какой стати ей переворачиваться ночью?
 Круглые сутки сидеть за рулем было немыслимо. Но вот я заметил, что при
попутном ветре моя посудина не сбивается с прямого курса даже тогда, когда я
закрепляю руль неподвижно, и вскоре стал полностью полагаться на постоянство
ветра. Вдали  от  берегов я  мог спать спокойно.  Другое  дело, когда  нужно
пристать к берегу. Ведь плыть против ветра я  не мог: "Еретик" способен идти
лишь при "боковом ветре".
 Среда 3 сентября.  Господи  боже  мой,  что же  случилось? Всю  ночь  я
высматривал маяк Лас-Пальмаса. Я  давно уже  должен был войти в порт,  но до
сих пор не вижу ничего. Что делать? Что теперь делать? Остановиться и ждать,
пока не рассеется туман? Или по-прежнему плыть на юг?
 Полдень.  Наконец-то хоть самолет  пролетел  где-то справа  от меня. Он
летел низко, еще не успев  набрать высоту. Значит, земля недалеко и я до нее
доплыву!
 Три часа дня. Все кончено, мне теперь  никогда не достичь этих берегов!
Я-то думал,  что самолет поднялся с северной части острова,  а теперь, когда
побережье  открылось  передо  мной,  я вижу,  что  уже  проплыл  вдоль  него
километров сорок и что впереди осталось не больше  десяти километров берега,
к которому я  мог бы  пристать. Ветер дует с  севера,  стремительное течение
увлекает меня к югу. Я смогу пройти милях в трех от земли, но мне до нее уже
не добраться.
 Шесть  часов.  А  вдруг? А вдруг счастье мне еще  улыбнется?  Встречное
течение  замедляет  дрейф  лодки. Южная  оконечность острова, устремленная в
бескрайность Атлантического  океана,  все  еще  находится слева  от меня.  А
вдруг!
 Я  был прав,  когда писал эти строки, не теряя  надежды. Около 20 часов
"Еретик" находился  уже метрах  в ста  от  побережья. Но тут  мне стало  так
страшно, что, признаться,  я готов  был  бросить лодку и пуститься к  берегу
вплавь.
 Сейчас  самое главное было  не распороть лодку о подводные камни.  Меня
заметили рыбаки, и целая  толпа местных жителей принялась показывать удобное
место,  где  я  мог  бы  пристать  к  песчаному  пляжу,  окаймленному  двумя
выступающими в море острыми скалами. Но вот опасность позади: я благополучно
причаливаю. Впервые резиновая надувная лодка доказала, что может в течение 9
часов плыть почти  против ветра. Но мне было  так страшно, так непередаваемо
страшно, что понадобилось немало часов, прежде чем я смог встать и двинуться
с места. Однако  в конечном счете я все-таки доплыл до  острова, до которого
хотел доплыть!
 Я доказал не  только то, что могу плыть в своей  лодке  по океану, но и
то, что могу плыть быстро.  На переход  от Касабланки  до Канарских островов
мне понадобилось ровно 11  дней - с 24 августа до 3 сентября, - что является
превосходным временем. В самом деле, чтобы покрыть такое же расстояние Жербо
понадобилось 14 дней, Ле Тумелену - 12, а Энн Дэвидсон - 29 дней!
 Как я в сущности  плыл?  Разумеется,  я определял  свой курс с  помощью
приборов, хотя делал это впервые в жизни.
 Но  в  то же время,  не доверяя  своим  астрономическим  вычислениям, я
прокладывал  предполагаемый курс: ежедневно  я отмерял  на карте число миль,
которые  должен  был  пройти,  определяя  направление  по   компасу.  Так  я
вычерчивал курс,  явившийся  бы идеальным, если бы меня не сносило течением.
Поэтому я наносил параллельно  основному  курсу  "страхующую линию" с учетом
предполагаемого сноса, зависящего от  направления и силы течений (сведения о
них я черпал в "Морском справочнике"). Мне приходилось все  время помнить об
этих   стремительных   потоках,   совершенно   неощутимо   уносивших   меня.
Предательское движение вод океана исподтишка увлекало меня к югу я рисковал
проплыть между Канарскими островками и африканским побережьем и сам  того не
заметить. Таким образом,  я ежедневно отмечал три положения: то, которое мне
давали  вычисления то, которое я  вычерчивал  предположительно, и, наконец,
самое  пессимистическое:  то,  в  котором  я  мог  оказаться,  если  бы  все
неблагоприятные факторы подействовали одновременно. Исходя из всего этого, я
старался не попасть в подстерегающую меня ловушку.
 Меня  могут спросить:  "Раз уж вы решили  пересечь Атлантический океан,
какое  значение имели для  вас Канарские  острова? Не все ли вам было равно,
достигнете вы  их или  сразу  начнете  большое плавание?" Три соображения не
позволяли мне сразу пуститься в океан. Прежде всего я думал о своих близких.
Ведь они полагали,  что  я  отправился  в плавание,  которое продлится самое
большее дней 15, и могли сойти с ума от беспокойства. Во-вторых, я внутренне
не  был  к этому подготовлен.  Если  бы в самом  начале  пути мне не удалось
достичь цели, доплыть до заранее намеченного пункта и пристать к берегу, это
было  бы для меня слишком страшным предзнаменованием.  И наконец, в-третьих,
если  бы  через 15 дней  я  не  дал  о себе  знать,  возник  бы  переполох в
официальных кругах. Меня начали бы искать  и если бы  нашли, то это  было бы
концом  моего опыта. А если бы меня  не  нашли и я добрался бы до Антильских
островов через 70-80 дней после отплытия из Касабланки, никто бы не поверил,
что я совершил этот переход ради определенной цели и по доброй воле.
 Проведя 11  дней  в океане,  я  снова  оказался  на земле.  В маленькой
деревушке Кастильо-дель-Ромераль,  расположенной милях  в  десяти к  югу  от
Лас-Пальмаса,  меня  встретили  по-царски.  Едва  заметив  мою  лодку,   все
обитатели деревни сбежались на берег, уверенные, что я и в самом деле жертва
кораблекрушения. Так что,  когда  я  приблизился  к  пляжу,  меня  встретила
настоящая генеральная ассамблея, состоящая из простых и приветливых  местных
жителей, облаченных в одежды самых ярких расцветок.
 Берега острова Гран-Канария сплошь покрыты утесами. Правда, мне удалось
благополучно причалить к  маленькому песчаному пляжику, однако выступающие в
море вулканические скалы продолжали справа и слева угрожать моему резиновому
поплавку,  прыгающему на волнах. Но тут моей многострадальной лодке, а также
поднятому мною маленькому трехцветному флагу Франции были оказаны подобающие
почести. В одну секунду двадцать мужчин подняли "Еретика" вместе со всем его
грузом и вынесли  из воды на своих могучих плечах.  Два любезных аборигена с
трудом поставили меня на ноги. Ко мне приблизился "глава" деревни Мануэль  и
задал традиционный вопрос, откуда я. Отвечаю привычной испанской фразой:
 - Из Франции,  из Ниццы, через  Балеарские острова, Танжер, Касабланку.
Одиннадцать дней как отплыл из Касабланки.
 По  всей  видимости  это  превосходит  его  понимание.  Он оглядывается
вокруг, чтобы убедиться, слышали ли  остальные  столь невероятный  ответ. Но
"не всякий имеющий уши уразумеет". Несмотря на  свою традиционную вежливость
по отношению к гостю, жители деревни не могут скрыть недоверия. Понадобилось
немало дней, чтобы они мне  поверили. А  пока  меня угощают  в  доме Мануэля
яичницей. Здесь  собрались местный  священник,  учитель и "практиканте",  то
есть  попросту фельдшер. Меня клонит ко сну,  я умираю  от усталости, но все
равно сижу с ними целый вечер и рассказываю свою  историю  на фантастическом
испанском языке,  состоящем  из французских слов с  испанскими  окончаниями.
Однако в конечном счете мои слушатели меня понимают.

ЗЕМЛЯ. ИСКУШЕНИЕ. КОЛЕБАНИЯ.

 Когда я осведомился, каким образом мне добраться до Лас-Пальмаса, чтобы
послать телеграмму родным  и связаться с французскими и испанскими властями,
меня  заверили, что завтра же я буду  доставлен в  главный город  острова на
машине с  замечательным названием  "Пиратка".  Мануэль не меньше  меня хотел
поскорее связаться с властями, спеша отделаться от  беспокойного  гостя, или
хотя бы  осведомить о  нем  полицию и  таможенников.  С  месяц  назад  здесь
разбилась яхта "Денди",  плывшая из Финляндии через Касабланку.  Насколько я
понял, местные жители в простоте душевной, свойственной  рыбакам всех стран,
подобрали  все,  что уцелело  от кораблекрушения и  было выброшено на берег.
"Что  в воду  упало,  то пропало".  Исходя  из этой  пословицы  рыбаки сочли
возможным оставить себе  кое-что из добычи. В  результате  у добряка Мануэля
были крупные неприятности с береговой охраной (у него тоже!), и он вовсе  не
желал, чтобы эти неприятности повторились из-за меня.
 Пока  машины  нет, я хочу выспаться. Где  мне устроиться? В  школе.  Но
каким  образом? Кроватей  там нет, придется  лечь  на столе.  Пусть  это  не
пружинный мягкий матрас - на самых лучших из них я не спал так сладко, как в
ту ночь! Хуже другое: земля подо мной почему-то покачивается. Еще немного, и
у меня начнется морская болезнь!
 Утром  4 сентября подъехала "Пиратка". Я заикнулся было о  деньгах,  но
мой  друг Мануэль  поднял  возмущенный  крик.  Мы  простились,  и  "Пиратка"
ринулась вперед.
 Остров прекрасен.  Этим утром  он предстает передо  мной во  всем своем
диком  великолепии.  Обнаженные  грозные  утесы  вздымаются  над  застывшими
потоками лавы, между  которыми  угнездились прелестные  маленькие деревушки:
белые церкви  и домики с  плоскими крышами. Румяные девушки идут по воду: на
этих благословенных островах не хватает воды. У всех грациозный изгиб тела и
благородная  поступь. Без  малейшего  напряжения они  несут на головах самые
разнообразные  сосуды,  начиная  с   классических   глиняных  ваз  и  кончая
современными канистрами.
 Равнины восточной части острова покрыты банановыми  зарослями. Я быстро
привыкаю  к этим  зеленым кустам  с плоскими листьями и горькой участью:  их
плоды  несут им  смерть. Каждый куст живет один год и приносит  одну  гроздь
бананов А  затем - дорогу  молодежи! Безжалостный удар  резака  обрывает его
короткую  жизнь, и на его месте начинает тянуться вверх молодой отросток, до
сих пор скрывавшийся под сенью материнской листвы. Увы, он не знает, что его
дни тоже сочтены!
 Вокруг  почти  не видно  деревьев,  потому  что здесь  мало воды.  Лишь
кое-где возвышаются прекрасные  финиковые пальмы, но  для меня, привыкшего к
пустынному горизонту водных равнин, и это зрелище кажется феерическим.
 Вдали возникают два  шпиля собора. Это Лас-Пальмас.  Сам собор  виден с
моря,  и  "Морской  справочник"  описывает  его  настолько  точно,  что  мои
проводники приходят к убеждению будто я уже видел его раньше.
 Лас-Пальмас   -   столица   Канарских   островов.   Порт   ЛасПальмаса,
Пуэрто-де-ла-Лус, относится  к числу крупных  портов  Атлантического океана.
Здесь  я познакомился с комендантом порта,  братом известного кардиолога. Он
уже давно меня ждал. Мои друзья из газеты "Пти Марокэн" несколько дней назад
совершили перелет Касабланка  - Канарские  острова  на большом  пассажирском
самолете "Арманьяк", который  отправлялся в свой первый рейс. Всю дорогу они
тщетно пытались  меня обнаружить, а  когда  прибыли в  Лас-Пальмас, в первую
очередь принялись расспрашивать обо мне. Таким образом, здесь все уже были в
курсе дела.
 Прежде чем  пуститься  в  большое  плавание,  я  решил  проверить  свой
секстант,  чтобы избежать неточностей при вычислениях. С просьбой помочь мне
в этом деле обращаюсь к коменданту порта.
 - С превеликим удовольствием! - отвечает он по-испански.
 Однако  в сообщениях  некоторых газет  этот  эпизод  выглядел так:  "Он
попросил  дать  ему  несколько уроков  по  кораблевождению. Комендант  порта
отказался, не желая способствовать его самоубийству".
 Прочитав  эту  заметку,  один  инженер  обратился  ко мне  с письмом, в
котором предлагал обучить  меня основам кораблевождения,  считая, что именно
таким  способом он вернее всего спасет  меня от самоубийства. К сожалению, я
затерял письмо и не смог поблагодарить его автора. Если эти строки попадутся
ему на глаза, пусть он примет их как знак моей искренней признательности.
 Я  еще находился у коменданта  порта,  когда за  мной пришел  секретарь
французского  консульства.  Наша  встреча  стала  началом  чудесной  дружбы.
Достаточно сказать,  что господин Фарну стал для меня истинным вторым отцом,
который  приютил  меня  в консульстве и вместе со мною наслаждался красотами
острова. Ведь он и сам лишь недавно приехал  в Лас-Пальмас! Когда я  сидел в
его  кабинете  туда  зашел  господин  Баршильон,  самый  крупный  коммерсант
французской колонии Лас-Пальмаса, и мы  тут же  составили неразлучное  трио.
Г-н    Баршильон   стал   нашим   наставником.   Благодаря   его   братскому
покровительству передо  мной открылись все  двери  и  остров предстал  перед
моими глазами во всем своем волшебном очаровании.
 К  этим  двум  братьям-французам  вскоре  присоединились  новые друзья,
чудеснее парни  из  яхт-клуба.  В  отличие  от большинства  подобных  клубов
яхт-клуб Лас-Пальмаса состоял  на три четверти из настоящих яхтсменов и лишь
на  четверть  -  из  бездельников.  Простите, "эрманос" [1],  что  я не могу
перечислить  вас всех. Но  как  не  вспомнить  здесь тебя,  Кольячио,  тебя,
Калиано, и тебя, Анхелито? Вы  окружили меня всеми чарами земли,  словно для
того, чтобы мне было еще труднее решиться на "большое плавание".

 1 Эрманос (исп.) - братья.

 Я не хотел возвращаться  во Францию. Разумнее  было пожить  здесь  дней
восемь,  все  отрепетировать, привести  в порядок и отправиться в  плавание,
нежели ехать во  Францию,  чтобы  там  бороться  за  возможность  продолжать
путешествие в лучших условиях. Наш  консул одобрил это решение.  Мои друзья,
Баршильон, и особенно штурман Анхелито, умоляли меня подумать.
 - Я знаю океан! - говорил Анхелито, - то, что ты сделал, - великолепно,
твоя теория блестяще  подтвердилась, но, поверь  мне, посреди Атлантического
океана ты не сможешь поймать ни одной рыбы!
 Бедный Анхелито,  если бы он  только знал,  что как раз  этого  мне  не
следовало говорить! Теперь  если бы я отказался от  продолжения моего опыта,
все моряки наверняка стали бы повторять его довод:
 - Все это  превосходно, но вдали от материковых  вод ты  не поймаешь ни
одной рыбы!
 Теперь я был обязан довести опыт до конца. Я доказал, что человек может
поддерживать свое существование с  помощью сырой  рыбы. Теперь  я должен был
доказать,  что  рыбу  возможно поймать  даже там,  где,  по  мнению знатоков
ортодоксов, она не ловится совершенно.
 Консул и Баршильон поняли причину моего упорства и взялись мне  помочь:
один  - используя свое  официальное положение,  другой  - деньгами. Я ожидал
лишь  телеграммы от  Жинетты, чтобы сказать последнее "прости" и отплыть. Но
телеграмма  запаздывала.  Я успел  совершить прогулку  на  яхте  до  острова
Фуэртевентура и  обратно, а  ее все еще  не было. Наконец, однажды  утром  в
консульство пришла телеграмма на мое имя:
 "Поздравляем "еретика" благополучным рождением дочери Натали".
 Моя  дочь,  опередив  все  сроки,  решила появиться  на  свет  накануне
большого плавания! И вновь  земля искушала меня: теперь я уже не мог отплыть
в океан, не повидав  свою дочку. А для  этого мне нужно было снова вернуться
во Францию.
 Когда я объявил в яхт-клубе о своем отъезде во Францию, все  те, кто из
дружеских  побуждений были  против  моего  "большого  плавания", решили  что
теперь  победа  за  ними.  Мануэль  из деревушки  Кастильо-дель-Ромераль как
сумасшедший примчался в консульство:
 - Скажите, правда, что Бомбар дальше не поплывет?
 Консул ответил  уклончиво.  В  глубине души все без  исключения  думали
одинаково: "Конечно, он вполне искренне  говорит о  том,  что поплывет через
океан, но  я-то  знаю,  что жена удержит его  и не допустит этого безумства!
Беспокоиться нечего!"
 Благодаря поручительству консула мне  удалось достать  билет на  прямой
самолет Лас-Пальмас-Париж,  и 12 сентября я вылетел во Францию. В Касабланке
целая толпа друзей собралась на аэродроме, чтобы повидаться со мной.
 Зато  на  аэродроме  в  Орли  меня  ожидал сюрприз  другого  рода:  два
журналиста.  Оказывается,  некоторые  газеты  уже  начали кричать,  что  мое
плавание окончено в связи с рождением дочери. Но тут  моя жена в полной мере
показала свое  мужество и несравненную самоотверженность. Она верит в  меня,
она  видела  меня  за  работой,  она  знает,  что моя цель  достижима, и  ей
известно,